т ему достался дружеский шлепок по животу.
   -  Легче  на  поворотах,  Билл.  Не  забегай  вперед.  Мы   не   успели
развернуться как следует. Вот, погоди с полгодика - то ли еще будет!
   Мистер Сласс не скрыл своей радости при виде  миссис  Брэндон.  Он  уже
успел переговорить с Джоном Бастинелли, новым налоговым  инспектором,  чей
кабинет был расположен на том же этаже, как раз напротив  кабинета  самого
мэра, и мистер Бастинелли, в расчете на взаимную услугу, охотно согласился
оказать покровительство молодой особе.
   - Очень рад, что могу снабдить вас этим письмом к мистеру Бастинелли, -
сказал мистер Сласс, нажимая звонок, чтобы вызвать стенографистку. - Мне в
равной мере приятно сделать это как для моего друга мистера Барри,  так  и
для вас. Кстати, вы хорошо знакомы с мистером  Барри?  -  полюбопытствовал
он.
   - Нет, не очень, -  призналась  миссис  Брэндон,  быстро  смекнув,  что
мистеру Слассу будет приятно узнать о ее крайне поверхностном знакомстве с
лицом, давшим ей рекомендацию. - Меня направил к нему  мистер  Амермен.  -
Брэндон назвала первое подвернувшееся ей на язык имя.
   Мистер Сласс почувствовал облегчение. Он  протянул  ей  письмо,  и  она
снова подарила его нежным, влекущим, исполненным  благодарности  взглядом.
От этого взгляда у достопочтенного мэра не на шутку закружилась  голова  и
началось такое волнение в крови, что благие намерения - держать ухо востро
с этой малознакомой ему особой - тотчас разлетелись прахом.
   - Вы, помнится, говорили, что изволите  проживать  где-то  на  Северной
стороне? - осведомился он, растянув рот в безвольную глуповатую улыбку.
   - Да, я сняла премиленькую квартирку, окнами на  Линкольн-парк.  Правду
сказать, я не была уверена, хватит ли у  меня  средств  содержать  ее,  но
теперь, если я получу это место... Ах, вы были так добры  ко  мне,  мистер
Сласс. Я надеюсь, вы не забудете меня теперь на веки вечные?  -  По  всему
было   видно,   что   это   беззащитное   создание   остро   нуждается   в
покровительстве. - Если только я когда-нибудь смогу быть вам полезна...
   А мистер Сласс пришел в неописуемое волнение, подумав о  том,  что  это
восхитительное существо женского пола, которое находилось сейчас  в  такой
соблазнительной от  него  близости,  может  исчезнуть  навсегда.  Провожая
миссис Брэндон до дверей, он собрался с духом и пролепетал:
   - Я как-нибудь загляну к вам в вашу новую квартирку, посмотрю,  как  вы
там устроились. Я ведь живу неподалеку.
   - О, пожалуйста, пожалуйста, приходите!  -  горячо  воскликнула  миссис
Брэндон. - Это было бы так мило с вашей стороны. Я  ведь  совсем  одна  на
белом  свете.  Может  быть,  вы  играете  в  карты?  А  я  умею   готовить
замечательный пунш. Мне очень хочется, чтобы вы посмотрели,  как  уютно  я
устроилась в своем новом гнездышке.
   И мистер Сласс, уже всецело во власти  тех  чувств,  которые  были  его
единственной, но, увы, неискоренимой слабостью, воскликнул:
   - Приду! Непременно приду! Быть может, даже скорее,  чем  вы  ожидаете.
Дайте мне знать, как идут у вас дела.
   Он взял ее за руку. Она ответила ему горячим пожатием.
   - Ловлю вас на слове, - проворковала она нежно,  томно,  понизив  голос
почти до шепота.
   А через несколько дней мистер Сласс снова столкнулся с миссис Брэндон у
себя в приемной: она уже давно подкарауливала его здесь,  чтобы  повторить
приглашение. После этого мистер Сласс нанес ей визит.
   Кое-кому из служащих, уцелевших от прежней администрации и работавших в
канцелярии мэра, было поручено вести  учет  посещениям  миссис  Брэндон  и
отмечать длительность ее пребываний в кабинете  мистера  Сласса.  Записка,
написанная мистером Слассом  миссис  Брэндон,  вошла  в  драгоценный  фонд
вещественных доказательств, среди  которых  не  последнее  место  занимали
свидетельские показания о посещении  этой  парой  гостиниц,  ресторанов  и
прочих злачных мест. Улик вскоре набралось  более  чем  достаточно,  чтобы
навсегда погубить репутацию достопочтенного мэра. На все  эти  мероприятия
потребовалось около четырех месяцев, после чего миссис Брэндон  неожиданно
получила предложение  возвратиться  в  Вашингтон  и  решила  его  принять.
Письма, полетевшие ей вдогонку, были тут же приобщены мистером Стимсоном к
другим уже собранным им неопровержимым уликам,  с  помощью  которых  можно
было бы изобличить преступного мэра, если бы он вздумал  проявить  слишком
большое рвение и упорство в своей борьбе против Каупервуда.


   Меж тем осуществление  плана  наживы  и  дележа,  намеченного  мистером
Джилгеном совместно с Тирненом, Кэригеном и Эдстромом, встретило  довольно
солидные помехи. Похоже было на  то,  что  некоторые  из  вновь  избранных
олдерменов, затвердившие фарисейские уроки своих политических опекунов, не
позволят провести через муниципалитет  ни  одной  сколько-нибудь  выгодной
концессии, если на то не последует соизволения таких  столпов  общества  и
блюстителей нравственности, как господа Хэнд, Сласс и прочие. Более  того:
все отныне должно было делаться безвозмездно, никто, никому и ни за что не
должен был отныне платить!
   - Нет, как вам нравятся эти проклятые болтуны?  Вот  жулики-то,  прости
господи! - возопил мистер Кэриген, явившись  к  мистеру  Тирнену  прямо  с
совещания с мистером Джилгеном, на котором мистер Тирнен не  присутствовал
и, разумеется, не по своей вине. - Они уже состряпали проект - хотят  весь
город покрыть своими надземными дорогами.  Только  нам  с  вами  при  этом
ничего не перепадет, не надейтесь! За кого они нас  принимают  в  конце-то
концов? А? Ну, что вы скажете?
   А мистер Тирнен в  свою  очередь  уже  успел  посовещаться  с  мистером
Эдстромом и произвести, как он выражался, "разведку  в  тылу  врага",  что
принесло ему следующие малоутешительные сведения: республиканцы  выдвигали
своим лидером в муниципальном совете некоего олдермена по  имени  Клемм  -
очень  неглупого  и  весьма  почтенного  американского  немца  с  Северной
стороны, и этот самый Клемм, вместе с дюжиной других олдерменов,  порешил,
руководствуясь   принципами   высокой   морали,   что   впредь   городское
самоуправление будет вершить дела только честным путем. От этого  поистине
можно было сойти с ума!
   Услышав новость, мистер Кэриген, уже заранее прикинувший было,  сколько
тысяч долларов удастся ему сорвать и тут  и  там,  когда  понадобится  его
голос, вытаращил глаза от удивления.
   - Как, черт возьми! - воскликнул он. - Вот это удумали! Да что  же  это
такое?
   - Я уже имел честь разговаривать с этим  самым  Клеммом  из  двадцатого
избирательного, - процедил мистер Тирнен сквозь  зубы.  -  Ну  и  субъект,
доложу я вам. Мы встретились в "Тремонте", он был там с  Хвранеком.  Когда
он пожал мне руку, я  сразу  увидел,  что  это  за  человек.  Дохлая  рыба
какая-то! И вообразите себе, что он посмел мне сказать? "Если не ошибаюсь,
мистер Тирнен из второго  избирательного?",  -  говорит  он.  "Да,  вы  не
ошиблись", - отвечаю я. "А вы не такой уж страшный с виду, как я думал", -
говорит он. Хо-хо! Я чуть не сказал этому наглецу: "А ну, проваливай, пока
я тебе скулы не своротил!" Попадись он мне теперь под злую руку где-нибудь
в укромном местечке! - Мистер Тирнен даже зубами заскрипел  от  злости.  -
Послушали бы вы,  как  он  разглагольствовал  о  том,  что  ему,  дескать,
непонятно,  по  какой   такой   причине   препятствуют   новым   компаниям
прокладывать в Чикаго свои трамвайные линии. "Кому  ж  это  не  ясно  (тут
мистер Тирнен сделал даже попытку  передразнить  мистера  Клемма),  -  что
население решительно против всяких монополий". Ну и ну! Поглядим,  как  он
преподнесет эту галиматью Гамблу, или Пинскому, или Шламбому!
   Мистер Кэриген, услышав имена этих матерых взяточников, привыкших драть
с каждого по три шкуры и  извлекать  побочные  доходы  везде,  где  только
можно, злорадно расхохотался и откинулся на стуле.
   - Я вам скажу, Майк, что  я  насчет  этого  думаю,  -  с  хитрым  видом
проговорил он, поддергивая узкие на английский манер модные брючки, -  эта
джилгеновская шатия  -  просто  жалкие  трусы,  и  их  следует  хорошенько
проучить. Джилген это понимает не хуже нас с вами. Вся  эта  великопостная
христианская белиберда не для меня. По-моему, Каупервуд  прав:  это  кучка
старых ханжей, которые лопаются от зависти. Если Каупервуд готов  выложить
хорошие деньги за то, чтобы мы не дали им  залезть  в  его  кормушку,  так
пусть и они выкладывают, если им припала охота  туда  залезать!  Городское
самоуправление - не богадельня! И нам нужно сейчас во что бы то  ни  стало
сколотить в  новом  муниципалитете  хорошее,  очень  крепкое  ядро,  чтобы
Шрайхарту и Мак-Дональду не удалось получить того,  на  что  они  зарятся.
Джилген так расписывал этих господ - я думал, с ними и вправду можно иметь
дело. За выборы они с нами рассчитались, спору нет. Ну,  а  теперь  пускай
платят, если хотят получить хорошую концессию.
   - Вы правы, черт побери, - отозвался Тирнен. -  Готов  подписаться  под
всем, что вы сказали!
   В самом непродолжительном времени после этой поучительной беседы мистер
Мак-Дональд был весьма неприятно  поражен,  обнаружив  при  помощи  своего
ставленника, олдермена Клемма, что у него много меньше сторонников, чем он
предполагал. Да, союз с такими политиканами - штука ненадежная!  Некоторые
олдермены - какие-то там Хорбэки, Фогарти, Мак-Грейны, Сэмельские  -  всем
своим поведением давали основание предполагать,  что  получили  взятку.  С
этим  неутешительным  известием  мистер  Мак-Дональд  поспешил  к   Хэнду,
Шрайхарту и Арнилу, которые  уже  поздравляли  друг  друга,  полагая,  что
одержанная  победа  не  замедлит  принести  им  концессию   на   постройку
разветвленной сети надземных железных  дорог  в  Чикаго,  после  чего  они
поставят, наконец, на колени своего заклятого врага - Каупервуда.
   Выслушав молодого Мак-Дональда, Хэнд, не медля  ни  минуты,  послал  за
Джилгеном. На вопрос Хэнда - когда  же,  наконец,  муниципалитет  утвердит
предложенный   Клеммом   проект    концессии    Общечикагской    городской
электрической - Джилген заявил, что, к великому его, Джилгена, прискорбию,
этот проект наталкивается на довольно сильное противодействие  со  стороны
целого ряда лиц.
   - Что такое? - свирепо спросил Хэнд. - Мы ведь,  кажется,  обо  всем  с
вами договорились? Вам, по-моему, уплатили все сполна, как было условлено?
Вы брались провести в муниципалитет  двадцать  шесть  олдерменов,  которые
будут голосовать так, как им прикажут. А теперь  что  же  -  на  попятный?
Хотите отказаться от своих обязательств?
   -  Обязательств!  Обязательств!  -  проворчал   Джилген,   раздраженный
чрезмерной, по его мнению, грубостью этого наскока. - Я взялся провести  в
муниципалитет  двадцать  шесть  олдерменов-республиканцев  и   провел.   А
покупать их со всеми потрохами я и не брался. Я в конце концов не  выбирал
каждого из них по своей воле. Мне  приходилось  договариваться  с  разными
людьми, по разным округам, - с теми, кто пользуется популярностью и у кого
было больше шансов пройти. Но разве я могу отвечать  за  каждую  подлость,
которая творится за моей спиной? Если люди не держат слова, так я-то здесь
причем?
   Физиономия мистера Джилгена изображала укоризненный вопрос.
   - Позвольте, но вы же сами подбирали этих  людей?  -  наседал  на  него
Хэнд. - Каждый из  них  был  избран  с  вашего  одобрения.  Все  они  дали
торжественное обещание бороться с Каупервудом до победного конца. А что же
вышло? Теперь они отрекаются от этой своей священной обязанности?  Они  же
не могут не знать,  для  чего  их  выбрали  в  муниципалитет.  Все  газеты
требовали в один голос, чтобы Каупервуду не предоставлялось больше никаких
привилегий.
   - Все это правильно, - отвечал Джилген, - но только  я  никак  не  могу
отвечать за честность других. Да, конечно, я провел  их  в  муниципалитет,
что верно, то верно! Но я подбирал их с помощью  других  республиканцев  и
кое-кого из демократов. Ведь как-никак, а прежде всего надо было  отобрать
таких, которые не провалятся на выборах.  Впрочем,  насколько  я  понимаю,
большинство из них вовсе и  не  собирается  потакать  Каупервуду.  Но  вот
концессии для других компаний - это уж совсем другое дело.
   Мистер Хэнд наморщил свой широкий  лоб  и  с  нескрываемым  подозрением
вперил голубые глазки в мистера Джилгена.
   - Но кто же все-таки там мутит воду? - спросил он. - Я хотел  бы  иметь
список этих олдерменов.
   Мистер Джилген,  хитро  обезопасив  себя  со  всех  сторон,  готов  был
принести в жертву "непокорных". Пусть каждый ратует сам  за  себя.  Мистер
Хэнд записал имена тех, на кого надо было немедленно оказать  давление,  а
заодно решил последить и за мистером  Джилгеном.  Если  при  осуществлении
намеченного плана в административном аппарате начнет  "заедать",  придется
опять  обратиться  к  газетчикам  и  велеть  им  шуметь  погромче!  А  тех
олдерменов, которые не оправдают возложенного на них высокого  доверия,  -
гнать в шею из муниципалитета, отдать на суд  обманутых  ими  избирателей,
пригвоздить к позорному столбу! И пусть газеты с удвоенной силой протрубят
на весь мир о неслыханном коварстве и бесстыдных  мошеннических  проделках
Каупервуда!
   Тем временем господа Стимсон,  Эвери,  Мак-Кибен,  старик  Ван-Сайкл  и
другие агенты  Каупервуда  тоже  не  плошали,  обрабатывая  в  его  пользу
отдельных олдерменов, из числа тех, кто не проявлял  особого  тяготения  к
высокой морали. Они старались втолковать им, что стоит  только  в  течение
двух  лет  воздерживаться  от  неугодных  мистеру  Каупервуду  решений,  и
соответствующая  награда  не  замедлит  воспоследовать  -  либо   в   виде
ежегодного  жалованья  в  две  тысячи  долларов,  либо   в   виде   других
преподношений... формы их могут быть разнообразны. Существуют просроченные
и   гнетущие,   подобно   тяжелому   кошмару,   векселя,   которые   можно
индоссировать, закладные,  которые  можно  выкупить...  Да  мало  ли  что.
Строжайшее соблюдение тайны гарантировалось в  любом  случае.  Само  собой
разумеется,   что   предложения   такого   рода   никогда   не    исходили
непосредственно от упомянутых  выше  лиц.  Кто-нибудь  из  друзей  или  из
соседей неожиданно выступал  в  роли  посредника.  А  то  просто  какой-то
незнакомец  являлся  с  таинственным  поручением.  Так,  еще   одиннадцать
олдерменов - помимо тех десяти  олдерменов-демократов,  которые  уже  были
приручены Мак-Кенти, - попали в силок.  Все  расчеты  Шрайхарта,  Хэнда  и
Арнила были уже до основания разрушены, хотя они об этом и не подозревали,
и, невзирая на все их  усилия,  долгожданная  общегородская  концессия  на
проведение трамвая никак не давалась им в руки. В конце концов им пришлось
до  поры  до  времени  удовлетвориться  концессией  ка   прокладку   одной
единственной линии надземной железной дороги на Южной стороне, то  есть  -
на  территории,  уже  фактически  покрытой  шрайхартовскими  же   линиями;
Общечикагская городская компания  электрических  железных  дорог  получила
концессию тоже на  одну  и  притом  совершенно  незначительную  трамвайную
линию, которую Каупервуд, если счастье ему не  изменит,  мог  впоследствии
легко присоединить к своим.



40. ПОЕЗДКА В ЛУИСВИЛЬ

   Теперь на пути  Каупервуда  возникла  новая  трудность,  и  не  столько
политического, сколько финансового порядка. В те дни,  когда  Эддисон  еще
возглавлял "Лейк-Сити Нейшнл", Каупервуд черпал средства на финансирование
своих городских железнодорожных предприятий преимущественно из его  банка.
Когда же Эддисону пришлось оставить  свой  пост,  чтобы  встать  во  главе
Чикагского кредитного общества, Каупервуду удалось добиться того, что этот
банк был объявлен резервным банком округа  и  ряду  сельских  банков  было
предложено держать там свои капиталы. Однако стараниями  Хэнда  и  Арнила,
контролировавших большинство чикагских банков и состоявших в тесной  связи
с нью-йоркскими финансовыми магнатами, борьба против Каупервуда и всех его
начинаний  обострялась  все  более  и  более,  и  вот,  под   воздействием
враждебных ему сил, некоторые местные банки начали требовать обратно  свои
вклады, и можно было  ожидать,  что  другие  не  замедлят  последовать  их
примеру. Каупервуд не сразу уяснил себе масштабы финансовой войны, которая
велась против  него.  Прежде  всего  он  оказался  вынужденным  в  поисках
наличных денег предпринять ряд поездок: то в Нью-Йорк, то  в  Филадельфию,
то в Цинциннати, то в Балтимору, то в Бостон, а иной раз даже в Лондон.  В
одну из таких поездок ему довелось свести несколько необычное  знакомство,
последствия которого, сложные и неожиданные, оказали влияние  на  всю  его
дальнейшую жизнь.
   Разъезжая  по  стране,  Каупервуд  завязывал   многочисленные   деловые
знакомства - преимущественно с теми, у кого  водились  деньги.  Среди  его
новых знакомых были люди самого различного склада, от суровых  дельцов  до
беспечных прожигателей жизни. К числу последних  принадлежал  и  полковник
Натаниэл  Джилис  -  богач,  спортсмен,  кутила  и  прожектер,  с  которым
Каупервуд встретился в  городе  Луисвиле,  штат  Кентукки.  Полковник  был
заметной фигурой в тамошнем избранном  обществе.  Проникшись  симпатией  к
Каупервуду, он не раз ссужал его деньгами и,  как  человек  светский  и  с
большими связями, вменил  себе  в  обязанность  развлекать  своего  нового
приятеля во время его  кратковременных  наездов  в  Луисвиль.  Однажды  он
сказал Каупервуду:
   - С вашего позволения, Фрэнк, я бы хотел познакомить  вас  с  одной  из
самых интересных женщин, которых я когда-либо встречал. Репутация у нее не
безупречна, но она весьма занимательная особа. Она  прожила  очень  бурную
жизнь, дважды была замужем и дважды овдовела. Оба ее  супруга  были  моими
лучшими друзьями. Третий мой друг был ее любовником.  Я  привязан  к  ней,
потому что знал ее отца и мать; она была тогда прелестным ребенком,  да  и
теперь еще очень мила, хотя и свернула со стези добродетели. У нее  здесь,
в Луисвиле, нечто вроде дома свиданий,  куда  открыт  доступ  кое-кому  из
старых друзей. Вы свободны сегодня вечером? Быть может,  мы  навестим  эту
даму?
   Каупервуд, который охотно откликался на любое предложение,  а  главное,
умел угождать тем, кто мог быть ему полезен, - наподобие свирепой овчарки,
весело скачущей вокруг хозяина в ожидании хорошей подачки, -  не  замедлил
согласиться.
   - Охотно, вы меня  очень  заинтересовали.  Расскажите  мне  о  ней  еще
что-нибудь. Она хороша собой?
   - Недурна. Но главное ее достоинство в том, что у нее  всегда  есть  на
примете с десяток совершенно прелестных  созданий.  -  Полковник  погладил
свою седеющую козлиную бородку и весело подмигнул приятелю.
   Каупервуд встал.
   - Ну что ж, поехали!
   Вечер был дождливый. Дело, которое  привело  Каупервуда  к  полковнику,
можно было закончить лишь на следующий день, и Каупервуд скучал, не  зная,
чем заполнить  досуг.  По  дороге  полковник  поведал  ему  еще  некоторые
подробности из жизни Нэнни Хэдден, как он фамильярно  называл  эту  особу,
ибо таково было ее девичье имя. Она изменила его потом, став  миссис  Джон
Александер Флеминг; через несколько  лет  после  бракоразводного  процесса
превратилась в миссис Айра Джордж Картер, а  теперь  была  известна  среди
луисвильских прожигателей жизни, к которым причислял себя и полковник, как
Хэтти Стар, хозяйка веселого дома. Все это не пробудило особого интереса в
Каупервуде до тех  пор,  пока  он  не  увидел  эту  даму  и  не  узнал  от
полковника, что у нее есть двое детей:  дочь  от  первого  брака,  Беренис
Флеминг, которая воспитывалась в пансионе в Нью-Йорке, и  сын  от  второго
брака - Ролф Картер, обучавшийся в военной школе где-то в Западных штатах.
   - Эта ее дочка - настоящий отпрыск хорошего старинного рода,  насколько
я понимаю, - заметил полковник. - Я видел  ее  вс