Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
ротимую
энергию, Каупервуд чувствовал, что начинает сдавать.
После разрыва с Эйлин он был совсем одинок - из его жизни ушли все,
кого связывали с ним воспоминания молодости. Прелестная Беренис - венец
всех его желаний - продолжала его чуждаться. Правда, за последние дни она
как будто стала выказывать ему чуть-чуть больше сердечности, но что было
тому причиной? Снисходительное сочувствие, быть может? Или
признательность? Едва ли другие более нежные чувства могли пробудиться в
ней, с горечью думал Каупервуд. Заглядывая в будущее, он мрачно говорил
себе, что должен бороться, бороться до конца, что бы ни случилось, а
потом...
Так он сидел в одиночестве своей огромной библиотеки, и только звонки
телефона нарушали время от времени безрадостное течение его дум. Но вот
кто-то позвонил у парадного входа, и слуга, подавая Каупервуду визитную
карточку, доложил, что какая-то молодая особа ожидает его внизу и не
сомневается, что будет немедленно принята. Каупервуд взглянул на карточку,
вскочил и бросился вниз по лестнице, спеша к той, что была ему сейчас
нужнее всех на свете.
Трудно бывает порой проследить весь сложный и запутанный ход тончайших,
едва уловимых перемен, которые постепенно совершаются в сознании человека
и приводят его в конце концов к душевному компромиссу. Когда Беренис
Флеминг впервые увидела Каупервуда, она сразу почувствовала исходящую от
него силу и поняла, что имеет дело с личностью незаурядной. С тех пор
мало-помалу ему удалось привить ей взгляды довольно рискованные и опасные
с точки зрения тех условностей, в которых она была воспитана, - стремление
к свободе поступков и презрение к общепринятым нормам поведения и морали.
Затем, мысленно следуя за ним во всех перипетиях чикагской борьбы, Беренис
невольно была захвачена грандиозностью его замысла: она видела, что
Каупервуд был на пути к тому, чтобы стать одним из финансовых гигантов
мира. Во время его последних наездов в Нью-Йорк он, казалось, весь был во
власти своей честолюбивой мечты, но Беренис читала в его глазах, что
венцом всех его стремлений является она сама. Так он уверял ее однажды. И,
наконец, Каупервуд всегда был щедр, покорен ей, предан и терпелив.
И вот Беренис приехала под вечер в Чикаго, остановилась у своих друзей
в отеле Ришелье и теперь предстала перед Каупервудом.
- Так это вы, Беренис! - воскликнул Каупервуд, широким сердечным жестом
протягивая ей руку. - Когда вы приехали в город и что привело вас сюда? -
Он вспомнил вдруг, как молил ее однажды - тотчас, любым путем, дать ему
знать, если в ее отношении к нему произойдет перемена. И вот она здесь,
перед ним - с какой целью? Ему бросился в глаза туалет Беренис -
коричневый шелковый костюм, отделанный бархатом. Как он подчеркивает ее
мягкую кошачью грацию!
- Вы привели меня сюда, - сказала Беренис. В словах ее прозвучал и едва
уловимый вызов и признание себя побежденной. - Я прочла вечерние газеты и
подумала, что, быть может, я и в самом деле нужна вам сейчас.
- Вы хотите сказать?.. - начал Каупервуд и умолк. Глаза его загорелись.
- Да, я согласна. К тому же, рано или поздно, мне ведь придется
расплачиваться с вами.
- Беренис! - воскликнул он с упреком.
- Нет, нет, я не то сказала, - поспешно поправилась Беренис. - Не
сердитесь! Мне кажется, я теперь лучше понимаю вас. Ну, словом, - весело
добавила она, словно стараясь себя подбодрить, и голос ее зазвенел, - я
теперь сама так хочу.
- Беренис! Это правда?
- Разве вы не видите? - спросила она.
- Что ж, тогда... - сказал он, улыбаясь и протягивая к ней руки, и, к
его изумлению, она сделала шаг вперед.
- Я сама не понимаю, что со мной, - проговорила она скороговоркой,
приглушенным голосом, с трудом подавляя волнение. - Но я не могла больше
оставаться вдали от вас. Мне все казалось, что вы на этот раз можете
потерпеть поражение. И, если это случится, я хочу, чтобы вы уехали отсюда
куда-нибудь - в Лондон или в Париж... В свете нас не поймут, конечно, но
теперь я смотрю на все иначе.
- Беренис! - Он нежно гладил ее щеки и волосы.
- Нет, повремените еще. И вам придется теперь позабыть о других дамах,
иначе я возьму свое слово обратно.
- Никто, никто мне теперь не нужен, кроме вас. Вы должны разделить со
мной все, что я имею...
В ответ Беренис...
Как странно выглядят мечты, когда они претворяются в действительность!
ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
Человечество одурманено религией, тогда как жить нужно учиться у жизни,
и профессиональный моралист в лучшем случае фабрикует фальшивые ценности.
В конечном итоге бог или созидательная сила - не что иное, как стремление
к равновесию, которое для человечества находит свое приблизительное
выражение в общественном договоре. Примечательность этой силы заключается
в том, что она порождает отдельные личности во всем их бесконечном и
ослепительном многообразии, а также порождает массы с присущими им
проблемами. Но и тут рано или поздно неизбежно наступает равновесие, когда
массы подчиняют себе отдельную личность или отдельная личность - массы...
на какой-то срок. Ибо океан вечно кипит, вечно движется.
Тем временем рождаются на свет социальные понятия, слова, выражающие
потребность в равновесии. Право, справедливость, истина, нравственность,
чистота души и честность ума - все они гласят одно: равновесие должно быть
достигнуто. Сильный не должен быть слишком силен, слабый - слишком слаб.
Но ведь прежде чем прийти в равновесие, чаши весов должны колебаться!
Нирвана! Нирвана! Конечный покой, равновесие.
Подобно метеору, который, прочертив небо, оставляет за собой огненный
след, Каупервуд на какой-то краткий срок явил взорам людей свое "я" -
удивительное и страшное. Но и ему диктует свою волю все тот же закон
вечного равновесия, и "ему суждено сделать трагическое открытие, что даже
гиганты - всего лишь пигмеи, и что вечное равновесие будет достигнуто. А
что сказать о растерянности, испуге, муках, о душевном смятении тех, кто,
попав в орбиту его полета, был выбит из привычной колеи обыденного? Кто
они? Члены законодательного собрания, числом около ста, изгнанные с арены
политической деятельности, затравленные и сошедшие в могилу. Члены
муниципальных советов различных созывов, числом около пятидесяти,
возвращенные, невзирая на их негодующие или жалобные вопли, к унылому,
безрадостному существованию и преданные забвению. Величественный
губернатор, грезивший идеалами и уступивший материальной необходимости,
истязая себя сомнениями и клеймя того, кто пришел ему на помощь. Еще один
губернатор, более сговорчивый, которому выпало на долю быть освистанным
народом, удалиться от дел и, после мрачных и недоуменных размышлений,
наложить на себя руки. Шрайхарт и Хэнд, проникнутые мстительной злобой, не
в силах понять, удалось ли им восторжествовать над Каупервудом, так и
умерли, не разрешив вопроса. Мэр, насладившийся своим триумфом,
разрушивший планы того, кто так его презирал, всю жизнь потом твердил:
"Это загадка. Это удивительный человек". Огромный город, много лет подряд
пытавшийся распутать то, что никому и никогда не удавалось распутать, -
гордиев узел.
Сам же титан, вечная жертва своих страстей, по-прежнему бросается из
одной схватки в другую, преодолевает новые препятствия, новые трудности в
другой стране с более древней историей, но не может обрести покоя, не
может достичь истинного познания жизни. Только алчность - алчность и
жадное любопытство толкают его вперед. Деньги, деньги, деньги! Снова
гигантские авантюры, снова борьба за их осуществление. Снова прежняя
беспокойная жажда ощущений и новизны, которую ему никогда не утолить до
конца. В Дрездене - дворец для некоей дамы, в Риме - еще один, для другой.
В Лондоне - третий дворец, для его возлюбленной Беренис, чья красота не
перестает прельщать его. Двум женщинам непоправимо исковеркана жизнь,
десятки других жертв оплакивают свою с ним встречу. Сама Беренис все еще
ослепительно хороша, но сердце ее увяло; ей нечем вознаградить себя за
бесплодно растраченную юность. А он и мирится с этим и нет - любя,
сомневаясь, сочувствуя, - околдованный этой женщиной, первой и
единственной, которой он не может противостоять.
Подводя итог, что же нам сказать о жизни? "Покоя, покоя,
отдохновения..."? Решим ли мы упорно бороться за то равновесие, которое,
как мы знаем, должно наступить и - будем мы бороться за него, или нет -
все равно наступит, чтобы сильный не мог стать слишком сильным и слабый
слишком слабым? Или, быть может, пресытившись тусклой обыденщиной, скажем:
"Хватит. Мы хотим достичь или умереть!" И умрем? Или будем жить?
Каждый действует согласно своему темпераменту, которым он не сам себя
наделил и потому не всегда умеет им управлять и которым не всегда умеют за
него управлять другие. Кто указывает нам путь, то вознося нас к
ослепительным вершинам славы и почестей, то ломая, калеча, наделяя темной,
отталкивающей, противоречивой или трагической судьбой? Душа, что внутри
нас? А чье же она порождение? Бога?
Во мраке неведомого зреют зародыши бесконечных горестей... и
бесконечных радостей. Можешь ты обратить пламенем стены Трои? Что
предопределило плач Андромахи? На каком ведьмовском шабаше решилась участь
Гамлета? И почему вещие сестры предрекли гибель кровавому шотландцу?
Кипи, котел! Шипи! Бурли!
Огонь, гори! Вари! Вари!
Во мраке неведомого зреют зародыши бесконечных горестей... и
бесконечных радостей. Можешь ты обратить свой взор к восходящему солнцу?
Тогда радуйся. И если в конце концов оно ослепит тебя - все равно радуйся!
Ибо ты жил.