а позабавил мистера Каупервуда.
   - Ну, хорошо, - сказал он.  -  Завтра  все  будет  устроено,  а  теперь
расскажи мне, как тебе это удалось?
   И сын ему рассказал. В семь часов  вечера  эту  историю  узнала  миссис
Каупервуд, а несколько позднее и дядя Сенека.
   - Ну, что я вам  говорил,  Каупервуд?  -  воскликнул  дядюшка.  -  Этот
мальчуган подает надежды. Вы еще и не то увидите!
   За обедом миссис Каупервуд с любопытством вглядывалась в сына.  Неужели
вот этого мальчика она еще так  недавно  кормила  грудью?  Как  он  быстро
возмужал!
   - Надеюсь, Фрэнк, тебе и впредь будут удаваться такие дела,  -  сказала
она.
   - И я надеюсь, мама, - последовал лаконичный ответ.
   Правда, торги происходили  не  каждый  день,  и  не  каждый  день  были
возможны сделки с бакалейщиком, но Фрэнк уже  с  юных  лет  умел  наживать
деньги. Он собирал подписку на журнал для юношества,  работал  агентом  по
распространению нового  типа  коньков,  а  раз  даже  соблазнил  окрестных
мальчишек объединиться и закупить себе к лету партию  соломенных  шляп  по
оптовой цене. О том, чтобы сколотить капитал  бережливостью,  Фрэнк  и  не
помышлял. Он чуть не с детства  проникся  убеждением,  что  куда  приятнее
тратить деньги не считая и что этой возможности он так или иначе добьется.
   В этом же году, если не раньше, в  нем  начал  пробуждаться  интерес  к
девочкам. Его взгляд неизменно останавливался на самой красивой. А так как
он сам был красив и обаятелен, то  ему  ничего  не  стоило  заинтересовать
своей особой понравившуюся ему девочку. Двенадцатилетняя  Пейшенс  Барлоу,
жившая по соседству, была первой, на которую он  загляделся,  и  сама  она
загляделась на него.
   Природа наделила ее блестящими  черными  глазами  и  черными  волосами,
которые она заплетала в две тугие косы. Изящные ножки с тонкими  лодыжками
легко несли ее прелестную фигурку. Родители девочки были квакеры, и на  ее
голове всегда  красовался  скромный  маленький  чепчик.  Характер  у  нее,
однако, был очень живой, и этот смелый, самоуверенный, прямой  мальчик  ей
нравился. Однажды, после того  как  они  не  раз  уже  обменялись  беглыми
взглядами, он остановил ее (девочка шла в ту  же  сторону)  и  с  улыбкой,
смело, как всегда, спросил:
   - Вы ведь живете на нашей улице? Правда?
   - Да, - отвечала она, слегка волнуясь и раскачивая сумку с книгами, - в
доме сто сорок один.
   - Я знаю этот дом, - сказал он. -  Видел,  как  вы  туда  входили.  Вы,
кажется, учитесь в одной школе с моей  сестрой?  Ведь  вас  зовут  Пейшенс
Барлоу?
   Он слышал, как кто-то из его соучеников назвал ее по имени.
   - Да, - подтвердила она. - А откуда вы знаете?
   - Слышал, - улыбнулся Фрэнк. - Я вас часто вижу. Хотите лакрицы?
   Он порылся в кармане и вытащил несколько палочек свежей лакрицы,  очень
распространенного в те времена лакомства.
   Пейшенс ласково поблагодарила и взяла одну.
   - Наверно, не очень вкусно. Она уже давно лежит в кармане.  На  днях  у
меня были тянучки.
   - Нет, вкусно, - отозвалась она, посасывая кончик палочки.
   -  Вы  ведь  знаете  мою  сестру,  Анну  Каупервуд?  -  спросил  Фрэнк,
возвращаясь к начатому разговору и как бы представляясь своей  соседке.  -
Она, правда, классом младше вас, но, может быть, вы знакомы?
   - Я ее знаю. Мы встречаемся, когда идем из школы.
   - Я живу вон там, направо, - Фрэнк указал ей на  дом,  к  которому  они
подходили, будто девочка и без того не знала, где он живет. - Надеюсь,  мы
теперь часто будем видеться?
   - Вы знакомы с Рут Мерриэм? - спросила она, когда Фрэнк  уже  собирался
свернуть на мощеную дорожку, ведущую к его дому.
   - Нет, а почему вы спрашиваете?
   - У нее во вторник вечеринка, - как бы вскользь заметила девочка.
   - Где она живет?
   - В доме двадцать восемь.
   - Я был бы не прочь зайти к ней, - признался Фрэнк, сворачивая домой.
   - Может быть, она пригласит вас. - Пейшенс становилась все храбрее,  по
мере того как расстояние между ними увеличивалось. - Я ее попрошу.
   - Спасибо, - поблагодарил он с улыбкой.
   Она весело побежала дальше.
   Фрэнк с сияющим лицом смотрел ей вслед. Она была прелестна.  Он  ощутил
страстное желание поцеловать ее и живо  вообразил  себе  вечеринку  у  Рут
Мерриэм и все, что это ему сулило.
   То был еще совсем детский роман, одно из ребяческих увлечений,  которые
время от времени  охватывали  Фрэнка  среди  вихря  житейских  событий.  С
Пейшенс Барлоу он не раз целовался в укромных уголках,  прежде  чем  нашел
себе другую. Зимой Пейшенс вместе с соседскими девочками выбегала на улицу
поиграть в снежки или же в долгие зимние вечера засиживалась на  скамеечке
у дверей своего дома. Изловить ее в эти часы  и  поцеловать  было  так  же
легко, как легко было на вечеринках нашептывать ей всякий вздор. На  смену
ей  пришла  Дора  Фитлер,  -  Фрэнку  было  тогда  шестнадцать,  лет,   ей
четырнадцать, - позднее, в семнадцать  лет,  -  пятнадцатилетняя  Марджори
Стэффорд,  белокурая,  пухленькая  девочка  с  голубовато-серыми  глазами,
румяная и свежая, как утренняя заря.
   В семнадцать Фрэнк решил бросить школу. Он всего три года  проучился  в
старших классах, но уже был сыт ученьем по горло. С тринадцати лет все его
помыслы были обращены на финансовое  дело,  в  той  его  форме,  какую  он
наблюдал на  Третьей  улице.  Время  от  времени  он  выполнял  поручения,
дававшие ему возможность кое-что подработать.  Дядя  Сенека  позволил  ему
помогать  весовщику  в  грузовом  порту,  где  под   бдительным   надзором
правительственных инспекторов складывались в государственные пакгаузы  при
таможне трехсотфунтовые мешки с сахаром. Иногда, при особо спешной работе,
он помогал отцу и получал за это  плату.  Фрэнк  даже  сговорился  было  с
мистером Дэлримплом насчет работы у него в субботние дни, но вскоре  после
того, как ему стукнуло  пятнадцать,  его  отец  стал  главным  кассиром  с
годовым окладом в  четыре  тысячи  долларов,  и  о  работе  за  прилавком,
конечно, больше не могло быть и речи.
   Как раз в это время в Филадельфию снова приехал дядя Сенека, еще  более
толстый, еще более властный, и сказал племяннику:
   - Вот что, Фрэнк, если хочешь приняться за дело, то я тебе  для  начала
припас хорошее местечко. Первый год ты будешь работать без жалованья,  но,
если справишься, тебе, вероятно, дадут  наградные.  Слыхал  ты  про  фирму
"Генри Уотермен и Кь" на Второй улице?
   - Я знаю, где помещается их контора.
   - Так вот они согласны взять тебя счетоводом. Это маклеры, занимающиеся
перепродажей зерна и посредническими делами. Ты как-то говорил, что хочешь
поработать в этой области. Когда кончится учебный  год,  сходи  к  мистеру
Уотермену, сошлись на меня, и он, надо думать, тебя  возьмет.  Сообщи  мне
потом, как вы договорились.
   Дядя Сенека теперь был уже женат - своими деньгами он  завоевал  сердце
одной небогатой, но честолюбивой дамы из филадельфийских светских  кругов.
Благодаря этому браку связи Каупервудов, по  общему  мнению,  должны  были
очень укрепиться. Генри Каупервуд  подумывал  о  том,  чтобы  переехать  в
северную часть города, на Фронт-стрит, откуда открывался великолепный  вид
на реку и где уже шло строительство красивых особняков. По тем временам  -
незадолго до Гражданской войны [Гражданская  война  в  США  (1861-1865)  -
война между промышленными северными и рабовладельческими  южными  штатами;
закончилась  победой  Севера  благодаря  участию  широких  народных  масс,
боровшихся за отмену рабства] - его  четырехтысячный  оклад  был  довольно
внушительным. Генри Каупервуд,  благоразумный  и  осторожный,  никогда  не
вкладывал свои сбережения даже в мало-мальски рискованные дела и благодаря
своей аккуратности, осмотрительности и пунктуальности имел,  как  полагали
его  сослуживцы,  все   основания   в   будущем   рассчитывать   на   пост
вице-директора или даже директора банка, в котором работал.
   Предложение дяди Сенеки относительно "Уотермена и Кь"  Фрэнк  счел  для
начала вполне подходящим. Посему в июне месяце  он  отправился  на  Вторую
улицу и был приветливо встречен Генри Уотерменом-старшим. Кроме того,  как
выяснилось, имелись еще  Генри  Уотермен-младший,  двадцатилетний  молодой
человек, и некий Джордж Уотермен, пятидесяти лет, брат Уотермена-старшего,
доверенное лицо, бывшее в курсе всех сделок. Во  главе  предприятия  стоял
Генри  Уотермен-старший,  пятидесяти  пяти  лет.  Он  выезжал,   по   мере
надобности, к пригородным клиентам; за ним оставалось  последнее  слово  в
вопросах, которых брат не мог разрешить самолично, и он же  затевал  новые
сделки, так что его компаньонам и служащим оставалось только проводить  их
в жизнь. С виду флегматичный, коротконогий, пузатый  толстячок,  с  густой
сетью  морщинок  вокруг  выпуклых  глаз  и  красной  шеей,  мистер   Генри
Уотермен-старший на деле был проницательным,  добродушным,  покладистым  и
остроумным человеком. Благодаря врожденному здравому смыслу и  подкупающей
благожелательности ему удалось создать прочное  и  процветающее  дело.  Но
годы  уже  давали  себя  знать,  и  теперь  он  от   души   радовался   бы
сотрудничеству с сыном, если бы таковое не шло в ущерб фирме.
   Но об этом нечего было и мечтать. Не  столь  демократичный,  как  отец,
лишенный  его  быстрой  сообразительности  и  работоспособности,  сын   не
чувствовал ничего, кроме отвращения  к  коммерческой  деятельности.  Дело,
оставленное на его попечение, несомненно, пошло бы прахом. Отец это видел,
огорчался и  все  надеялся,  что  сыщется  какой-нибудь  молодой  человек,
который заинтересуется делом, будет продолжать его на  прежних  началах  и
вместе с тем не вытеснит  его  сына,  -  одним  словом,  человек,  готовый
довольствоваться ролью младшего компаньона.
   И вот с рекомендациями  от  Сенеки  Дэвиса  явился  молодой  Каупервуд.
Мистер Уотермен окинул  его  критическим  взглядом.  Да,  подумал  старик,
мальчик подходящий. Из  этого  мальчика  может  выйти  толк.  Он  держался
непринужденно и в то же  время  с  достоинством,  без  малейших  признаков
волнения или стеснительности. По его словам, он умел вести счетные  книги,
хотя и не разбирался во всех тонкостях хлебно-комиссионного дела.  Но  эта
отрасль интересовала его, и он хотел бы попытать в ней счастья.
   - Этот малый мне нравится, - сказал брату Генри  Уотермен,  после  того
как Фрэнк ушел,  получив  предложение  завтра  утром  приступить  к  новым
обязанностям. - В нем что-то есть! Такой юный,  сметливый,  живой  человек
давно уже не переступал нашего порога.
   - Да, - согласился Джордж, более худой и высокий, чем брат,  с  карими,
несколько мутными, задумчивыми глазами и  жиденькими  темными  волосиками,
еще больше подчеркивавшими белизну  плеши  на  его  яйцевидной  голове.  -
Весьма приятный молодой человек. Странно, что отец не берет его к  себе  в
банк.
   - Как знать, вероятно, у него нет такой возможности, - возразил брат. -
Ведь он там всего-навсего главный кассир.
   - Это правда.
   - Что ж, испытаем его. По-моему, у него  любое  дело  будет  спориться.
Многообещающий юноша!
   Генри Уотермен встал и  направился  к  парадной  двери,  выходившей  на
Вторую улицу. Холодок булыжной мостовой, защищенной  от  утреннего  солнца
сплошной стеной зданий (среди них  и  здание  его  конторы),  стук  копыт,
грохот подвод, снующая толпа - все это нравилось ему. Он  посмотрел  через
дорогу - трех- и четырехэтажные дома, почти все из  серого  камня.  В  них
тоже бурлила жизнь, и Генри Уотермен возблагодарил небо за то, что некогда
ему пришла в голову мысль основать свое дело на столь бойком  месте.  Жаль
только, что он в свое время не приобрел здесь еще несколько участков.
   "Хорошо  бы  этот  молодой  Каупервуд  оказался  подходящим  для   меня
человеком, - мысленно сказал себе старик. - Я был бы избавлен от множества
лишних хлопот".
   Примечательно,  что  пятиминутного  разговора  было  достаточно,  чтобы
убедиться  в  деловитости  этого  мальчика.  Генри   Уотермен   почти   не
сомневался, что надежды его сбудутся.



        4

   Внешность Фрэнка Каупервуда в те годы была  располагающей  и  приятной.
Рослый - пять футов и десять дюймов, широкоплечий  и  ладно  скроенный,  с
крупной красивой головой и густыми, вьющимися темно-каштановыми  волосами.
В глазах его светилась живая мысль, но взгляд их был непроницаем, по  нему
ничего нельзя было угадать.  Походка  у  Фрэнка  была  легкая,  уверенная,
быстрая. Он не знал ни тяжелых ударов судьбы, ни горечи разочарований. Ему
не доводилось страдать ни от болезней, ни от  лишений.  Правда,  он  видел
вокруг себя людей более богатых, но ведь и он  надеялся  разбогатеть.  Его
семья пользовалась уважением, отец  занимал  хороший  пост.  Фрэнк  никому
никогда не  был  должен.  Только  однажды  он  просрочил  мелкий  вексель,
выданный банку, и отец дал ему такой нагоняй, что он запомнил это  на  всю
жизнь.
   - Да я бы на четвереньках приполз, но не допустил,  чтобы  мой  вексель
опротестовали! - восклицал мистер Каупервуд.
   И Фрэнк раз навсегда понял то, что, собственно, можно было понять и без
таких патетических восклицаний, - значение кредита. После этого случая уже
ни один выданный им вексель не  был  опротестован  или  просрочен  по  его
небрежности.
   Фрэнк оказался самым дельным служащим, какого когда-либо знал  торговый
дом "Уотермен и Кь". Сперва его засадили за  книги  в  качестве  помощника
бухгалтера, на место недавно уволенного мистера Томаса Трикслера,  но  уже
две недели спустя Джордж Уотермен сказал:
   - Почему бы нам не перевести Каупервуда в бухгалтеры? Он за одну минуту
сообразит больше, чем наш Сэмсон за всю свою жизнь.
   -  Хорошо,  Джордж,  я  не  возражаю,  но  ты  об  этом   особенно   не
распространяйся. Каупервуд долго бухгалтером не останется.  Посмотрим,  не
сумеет ли он в скором времени, заменить меня в некоторых делах.
   Бухгалтерия нового дома "Уотермен и Кь", достаточно сложная, для Фрэнка
была детской забавой. Он так легко, так быстро разобрался  в  книгах,  что
его бывший начальник Сэмсон только диву давался.
   - Нет, этот малый слишком прыток, -  в  первый  же  день,  взглянув  на
работу Фрэнка, заявил он другому служащему. - Он запутается, помяните  мое
слово. Я эту породу знаю. Вот подождите,  пусть  только  начнутся  горячие
денечки с кредитованиями и перечислениями.
   Вопреки предсказаниям мистера Сэмсона, Фрэнк не запутался. Не прошло  и
недели, как он уже знал состояние финансов фирмы Уотермен не хуже, если не
лучше, самих хозяев. Он знал,  кому  направлять  счета,  в  каких  районах
заключается больше всего  сделок,  кто  поставляет  хороший  товар  и  кто
плохой, - о  последнем  красноречиво  свидетельствовало  колебание  цен  в
течение года. Желая проверить свои предположения, он просмотрел ряд старых
счетов в гроссбухе. Бухгалтерией он интересовался лишь в той мере, в какой
она регистрировала и отражала жизнь фирмы. Он  знал,  что  долго  на  этой
работе не останется. Там видно будет. Пока  же  он  сразу,  до  мельчайших
подробностей, постиг суть  хлебно-комиссионного  дела.  Он  увидел,  какие
серьезные убытки терпят хозяева,  -  вернее  их  клиенты,  так  как  фирма
занималась лишь  посредничеством,  -  из-за  недостаточно  быстрого  сбыта
товаров, поступающих на консигнацию [консигнация - продажа  товаров  через
посредника], а  также  отсутствия  налаженного  контакта  с  поставщиками,
покупателями и другими комиссионными фирмами. Клиент, к примеру,  отгружал
фрукты или овощи, ориентируясь  на  устойчивые,  а  не  то  даже  растущие
рыночные цены. Но если это же делали одновременно  десять  человек  или  у
других посредников получалось  затаривание,  то  цены  немедленно  падали.
Грузооборот никогда не был стабильным. Фрэнку тотчас же пришло на ум, что,
занявшись сбытом крупных партий товара в  качестве  выездного  агента,  он
принес бы фирме куда больше пользы, но до  поры  до  времени  решил  этого
вопроса не поднимать. Более чем вероятно,  что  в  ближайшем  будущем  все
разрешится само собою.
   Оба Уотермена - Генри и Джордж - не могли нахвалиться  тем,  как  Фрэнк
вел их отчетность. Самое его присутствие вселяло в них веру, что все  идет
хорошо. Вскоре  Фрэнк  обратил  внимание  "братца  Джорджа"  на  состояние
некоторых  счетов,  рекомендуя  сбалансировать  одни,  другие  же   совсем
закрыть,  чем  доставил  старому  джентльмену  несказанное   удовольствие.
Деловитость этого юноши со временем сулила ему облегчение собственных  его
трудов; в то же время в нем росло чувство личной приязни к Фрэнку.
   "Братец Генри" был  за  то,  чтобы  испробовать  молодого  человека  на
внешних  операциях.  Поскольку  наличные  запасы  фирмы  не  всегда  могли
удовлетворить заказчиков,  приходилось  обращаться  за  товаром  в  другие
конторы или же на биржу, и обычно это делал глава  фирмы.  Однажды  утром,
когда прибыли накладные, предвещавшие избыток муки и недостаток  зерна  на
рынке, - Фрэнк это заметил первым, - старший Уотермен пригласил его к себе
в кабинет и сказал:
   - Фрэнк,  я  попросил  бы  вас  подумать,  как  выйти  из  создавшегося
положения. Завтра у  нас  образуется  завал  муки.  Мы  не  можем  платить
полежалое, а между тем наличные заказы не поглотят всего товара.  В  зерне
же у нас нехватка. Может быть, вам удастся сбыть лишнюю  муку  кому-нибудь
из маклеров и раздобыть достаточно зерна на покрытие заказов?
   - Я попытаюсь, - отвечал Каупервуд.
   Из своих бухгалтерских книг Фрэнк знал  адреса  различных  комиссионных
контор. Знал также, чем располагает местная товарная  биржа  и  что  могут
предложить те или иные работающие в  этой  отрасли  посредники.  Поручение
устранить возникший затор пришлось ему по вкусу. Так  приятно  было  вновь
очутиться на свежем воздухе и ходить из дома в дом. Ему претило  сидеть  в
конторе, скрипеть пером и корпеть над  книгами.  Много  лет  спустя  Фрэнк
сказал: "Моя контора - это моя голова". Сейчас же он поспешил к крупнейшим
комиссионерам, разузнавая, как обстоит дело  с  мукой,  и  предлагая  свои
излишки по цене, которую он запросил бы, если бы над фирмой и  не  нависла
угроза  затоваривания.  Нет   ли   желающих   купить   шестьсот   бочонков
первосортной муки с немедленной (другими словами, в  течение  двух  суток)
доставкой? Цена - девять долларов за  бочонок.  Охотников  не  находилось.
Тогда Фрэнк стал предлагать товар мелкими партиями, и эта затея  оказалась
успешной. Через какой-нибудь час у него оставалось всего двести  бочонков,
и он решил предложить их некоему Джендермену, видному  дельцу,  с  которым
его фирма не имела  торговых  отношений.  Джендермен,  крупный  мужчина  с
курчавой седой шевелюрой, одутловатым лицом, изрытым оспой,  и  маленькими
глазками,  хитро  поблескивавшими  из-под  тяжелых  век,  с   любопытством
уставился на Фрэнка.
   - Как ваша фамилия, молодой человек? - осведомился он,  откидываясь  на
спинку деревянного кресла.
   - Каупервуд.
   - Так вы, значит, служите у Уотерменов? Наверно, решили  отличиться,  а
потому и пришли ко мне?
   Каупервуд в ответ только улыбнулся.
   - Ну что ж, я возьму у вас муку. Она мне пригодится. Выписывайте счет.
   Каупервуд поспешил откланяться. От  Джендермена  он  прямиком  пошел  в
маклерскую контору на Уолнат-стрит, с которой его фирма вела  дела,  велел
закупить на бирже нужное ему зерно по рыночной цене и вернулся  к  себе  в
контору.
   - Быстро вы управились, - сказал Генри Уотермен, выслушав его доклад. -
И продали двести бочонков старому Джендермену? Очень, очень хорошо. Он как
будто и не наш клиент?
   - Нет, сэр.
   - Ну, если вам удается проводить такие дела, вы долго не засидитесь  на
книгах.
   В скором времени Фрэнка уже знали и во многих маклерских конторах и  на
бирже. Он скупал товарные остатки для своих  хозяев,  приобретал  случайно
попадавшиеся партии нужного товара, вербовал новых клиентов,  ликвидировал
излишки,  с