ревшая часть города. Никогда  еще  ему  не  приходилось  видеть
столь подробного  плана  Чикаго.  Белое  пространство  на  плане  -  озеро
Мичиган, а вот река,  разделяющая  город  на  три  почти  равные  части  -
северную, западную и южную. Каупервуду вдруг бросилось в глаза, что  город
распланирован несколько необычно и чем-то напоминает Филадельфию. Торговая
его часть площадью в две или три квадратные мили была расположена на стыке
трех главных частей города, к югу от основного русла реки, там, где  после
слияния юго-западного и северо-западного рукавов она впадала в озеро.  Это
был большой квартал в центре, но, судя по карте, он весь выгорел.  "Чикаго
- сплошное пожарище!" - гласил огромный жирный  заголовок  во  всю  ширину
листа. Затем следовали подробности - страдания тех, кто остался без крова,
число погибших в  огне  и  число  потерявших  все  свое  состояние.  Далее
обсуждался  вопрос  о  том,  как  отразится  пожар  на  Восточных  штатах.
Высказывались мнения, что страховые общества  и  промышленники,  возможно,
окажутся не в силах выдержать такие огромные убытки.
   - Проклятие! - мрачно буркнул Каупервуд. - Черт меня дернул впутаться в
эти биржевые дела.
   Он вернулся в гостиную и углубился в чтение газет.
   Затем, несмотря на ранний час, поехал вместе с отцом в контору. Там его
уже ждала почта - больше десятка писем с предложением аннулировать те  или
иные  сделки  или  же  продать   бумаги.   Пока   он   стоя   просматривал
корреспонденцию, мальчик-рассыльный принес еще три  письма.  Одно  из  них
было от Стинера, сообщавшего, что он будет в городе к полудню - раньше ему
никак не успеть. Каупервуд одновременно почувствовал и страх и облегчение.
Ему потребуются крупные суммы для погашения  ряда  задолженностей  еще  до
трех часов. Сейчас дорога каждая минута. Необходимо перехватить Стинера на
вокзале и переговорить с  ним  раньше  всех  других.  Да,  день  предстоял
тяжелый, хлопотный и напряженный.
   К прибытию Каупервуда Третья улица уже кишела банкирами и  биржевиками,
которых привела сюда  крайняя  острота  минуты.  Все  куда-то  спешили,  в
воздухе чувствовалась та  наэлектризованность,  Которая  отличает  сборище
сотни встревоженных людей от людей спокойных и ничем  не  озабоченных.  На
бирже атмосфера тоже была лихорадочная. Одновременно с  ударом  гонга  зал
наполнился невообразимым шумом. Еще не отзвучал  протяжный,  металлический
гул, как двести человек, составлявших местную биржевую корпорацию, издавая
какие-то нечленораздельные звуки, ринулись - кто  сбывать  ценности,  кто,
напротив, перехватывать выгодные в  данный  момент  предложения.  Интересы
присутствующих были так разнообразны, что посторонний наблюдатель  не  мог
бы разобраться, что же сейчас выгоднее - продавать или покупать.
   Райверс и Таргул получили указание оставаться в самой  гуще,  а  братья
Каупервуды - Джозеф и Эдвард - сновать вокруг  в  поисках  случая  продать
акции по более или менее сносной цене. "Медведи" упорно сбивали курс,  так
что все зависело от того, постараются ли агенты Молленхауэра,  Симпсона  и
Батлера, а также другие биржевики поддержать акции конных железных дорог и
сохранят ли эти бумаги  какую-нибудь  ценность.  Накануне,  расставаясь  с
Каупервудом, Батлер сказал, что они сделают  все  от  них  зависящее.  Они
будут скупать  акции  до  последней  возможности.  Обещать  неограниченную
поддержку рынка он, конечно, не мог, так  же  как  не  мог  поручиться  за
Молленхауэра и Симпсона. Да он и не знал, в каком состоянии их дела.
   Когда возбуждение достигло наивысшего предела, вошел Каупервуд. Он  еще
в дверях стал искать глазами Райверса, но в  эту  минуту  снова  прозвучал
гонг, и сделки прекратились. Вся толпа мгновенно повернулась к балкончику,
с которого секретарь биржи оглашал поступившие сообщения. И в самом  деле,
этот маленький  смуглый  человечек  лет  тридцати  восьми,  чье  тщедушное
сложение  и  бледное,  типично   чиновничье   лицо   свидетельствовали   о
методическом, чуждом дерзновенных взлетов уме, уже стоял на своем месте, а
позади него зияла открытая дверь.  В  правой  руке  у  него  белел  листок
бумаги.
   - Американское общество страхования от пожара  в  Бостоне  объявляет  о
своей несостоятельности.
   Снова ударил  гонг.  И  в  тот  же  миг  разразилась  буря,  еще  более
неистовая,  чем  раньше.  Если  в  это  сумрачное   утро   по   прошествии
какого-нибудь часа с минуты открытия  биржи  уже  лопнула  одна  страховая
компания, то что же сулят ближайшие четыре-пять часов и  последующие  дни?
Это значило, что чикагские погорельцы  уже  не  смогут  восстановить  свои
предприятия. Это значило, что банки уже потребовали или  сейчас  потребуют
погашения  всех  ссуд,  связанных  с  обанкротившейся  компанией.  Выкрики
перепуганных "быков", все дешевле предлагавших пакеты по тысяче и по  пяти
тысяч   акций   железнодорожных   компаний   -   Северной   Тихоокеанской,
Иллинойс-Сентрал, Ридинг, Лейк-Шор и Уобеш, а также акций конных  железных
дорог и облигаций реализованного Каупервудом займа, надрывали сердца всех,
кто был причастен к этим предприятиям. Каупервуд, воспользовавшись минутой
затишья, подошел к Артуру Райверсу; но тот тоже ничего не мог ему сказать.
   -  По-моему,  агенты  Молленхауэра  и  Симпсона  не   слишком   усердно
поддерживают цены! - озабоченно произнес Каупервуд.
   - Они получили извещение из Нью-Йорка, - хмуро отозвался Райверс. - Тут
уж нечего и стараться. Насколько я  понял,  там  вот-вот  лопнут  еще  три
страховые компании. Об их банкротстве могут объявить в любую минуту.
   Они ненадолго вышли из этого кромешного ада, чтобы обсудить  дальнейшие
мероприятия. По соглашению со Стинером Каупервуд был  уполномочен  скупать
облигации городского займа на сумму до ста тысяч долларов,  независимо  от
биржевой игры, на которой они оба тоже немало зарабатывали. Но это  только
в случае необходимости поддержать падающий курс.  Сейчас  Каупервуд  решил
купить облигаций на шестьдесят тысяч долларов и обеспечить ими  полученные
в других местах ссуды. Стинер немедленно возместит ему эту сумму  и  снова
даст наличные деньги. Так или иначе, эта комбинация  поможет  ему  или  по
крайней мере даст возможность поддержать на какой-то срок другие  ценности
и реализовать их еще до катастрофического падения курса. О, если бы у него
были средства для того, чтобы играть сейчас на понижение!  Если  бы  такая
игра не грозила ему немедленным крахом! И даже в столь опасную  минуту  от
Каупервуда не укрылось, что те обстоятельства, которые  при  нынешнем  его
стесненном положении грозили ему банкротством, в другое время принесли  бы
хорошую прибыль. Но сейчас он не мог ими  воспользоваться.  Нельзя  стоять
одновременно и на той и на другой стороне.  Либо  ты  "медведь",  либо  ты
"бык" - и  необходимость  заставила  его  быть  "быком".  Странный  оборот
событий, но ничего  не  поделаешь!  Вся  его  изворотливость  была  сейчас
бесполезна. Он совсем уже собрался уйти, чтобы повидать одного банкира,  у
которого надеялся получить денег  под  заклад  своего  дома,  когда  снова
зазвучал гонг. И снова прекратились сделки. Артур Райверс со своего  места
возле стойки, где шла продажа ценных бумаг штата  и  облигаций  городского
займа, - к скупке этих облигаций он только что приступил,  -  выразительно
посмотрел на Каупервуда. В ту же минуту к нему подбежал Ньютон Таргул.
   - Все против вас! - воскликнул он. - Не стоит и пытаться продавать  при
такой конъюнктуре. Бесполезное занятие! Они вышибают у  вас  почву  из-под
ног. Напряжение дошло до предела. Через несколько дней  наступит  перелом.
Может быть, вы сумеете продержаться? Ну, готовьтесь к новой неприятности.
   Он глазами указал  на  балкончик,  где  уже  опять  появился  секретарь
биржевого комитета.
   - Восточное и Западное  общества  страхования  от  пожара  в  Нью-Йорке
объявляют о своей несостоятельности!
   Гул прокатился по залу, нечто вроде протяжного "о-о-ох!".
   Секретарь постучал молотком, призывая к порядку.
   - Общество страхования от пожара "Ири" в Рочестере  объявляет  о  своей
несостоятельности!
   Снова - "о-о-ох!".
   И опять стук молотка.
   - Американская кредитная компания в Нью-Йорке прекратила платежи!
   - О-о-ох!
   Гроза бушевала.
   - Ну, что скажете? - спрашивал Таргул. - Разве мыслимо  устоять  против
такого шторма? Вы не могли бы прекратить продажу и продержаться  несколько
дней? Не лучше ли вам играть на понижение?
   - Сейчас следовало бы закрыть биржу, - буркнул Каупервуд. - Это был  бы
превосходный выход. Иначе делу не поможешь.
   Он торопливо подошел к группе биржевиков, очутившихся  в  одинаковом  с
ним положении; может быть, они своим влиянием посодействуют  осуществлению
его идеи. Это было бы жестоким ходом против тех, для кого конъюнктура была
благоприятна и кто пожинал сейчас богатый урожай. Но что ему до них!  Дело
есть  дело.  Распродавать  бумаги  по  разорительно  низким   ценам   было
бессмысленно, и он отдал своим агентам  распоряжение  временно  прекратить
продажу. Если банкиры не  пожелают  оказать  ему  из  ряда  вон  выходящую
услугу, если фондовая биржа не будет  закрыта,  если  не  удастся  убедить
Стинера немедленно предоставить ему кредит еще на триста  тысяч  долларов,
он разорен. Не теряя ни минуты, он отправился повидать нескольких банкиров
и биржевиков, чьи конторы находились на той же Третьей улице, и  предложил
им потребовать закрытия биржи. А за несколько минут до двенадцати помчался
на вокзал встречать  Стинера,  но,  к  величайшему  своему  огорчению,  не
встретил. Возможно, Стинер не поспел на этот поезд.  Но  Каупервуд  почуял
какой-то подвох и решил поехать сначала в ратушу, а  затем  к  Стинеру  на
дом. Может быть, тот вернулся, но старается избежать встречи с ним?
   Не найдя Стинера в ратуше, Каупервуд велел везти себя к нему  домой.  И
даже не удивился, столкнувшись с ним у подъезда. Стинер был бледен и  явно
расстроен. При виде Каупервуда он побледнел еще больше.
   - А! Здравствуйте, Фрэнк! - растерянно произнес он. - Откуда вы?
   - Что случилось, Джордж? - в  свою  очередь,  спросил  Каупервуд.  -  Я
рассчитывал встретить вас на вокзале Брод-стрит.
   - Да, я сначала думал сойти там, - отвечал Стинер  (физиономия  у  него
при этом была дурацкая), - но  потом  сошел  на  Западной  станции,  чтобы
успеть забежать домой переодеться. Мне предстоит сегодня множество дел.  Я
собирался зайти к вам.
   После срочной телеграммы Каупервуда такое объяснение  звучало  довольно
глупо, но молодой делец пропустил его мимо ушей.
   - Садитесь в мой экипаж, Джордж! - пригласил он Стинера.  -  Нам  нужно
серьезно поговорить. Я вам телеграфировал, что на бирже  возможна  паника.
Так оно и случилось. Нам нельзя терять ни  минуты.  Акции  катастрофически
упали, и банки уже требуют  погашения  большинства  моих  ссуд.  Я  должен
знать, дадите ли вы мне взаймы на несколько дней  триста  пятьдесят  тысяч
долларов из четырех или пяти процентов годовых. Я вам верну все до единого
цента. Деньги мне  нужны  до  зарезу.  Без  них  я  вылетаю  в  трубу.  Вы
понимаете, что это значит, Джордж? Весь мой актив  до  последнего  доллара
будет заморожен, а заодно и ваши вложения в конные железные дороги.  Я  не
смогу отдать их вам для  реализации,  и  вся  эта  история  с  ссудами  из
городского  казначейства  предстанет  в  весьма  неприглядном  свете.  Вам
невозможно будет покрыть дефицит в кассе, а чем это пахнет, вы,  я  думаю,
сами понимаете. Мы с вами оба влипли. Я хочу, чтобы вы смогли выйти  сухим
из воды, но не в состоянии сделать это без вашей помощи. Вчера я  вынужден
был обратиться к Батлеру относительно его вклада, и я прилагаю все усилия,
чтобы раздобыть деньги еще из  других  источников.  Но  боюсь,  что  я  не
выкарабкаюсь, если вы откажете мне в содействии.
   Каупервуд замолчал. Он стремился как можно яснее обрисовать Стинеру всю
картину, прежде чем тот успеет ответить отказом, - пусть знает, что и  его
положение не лучше.
   На  деле  же   случилось   именно   то,   что   со   свойственной   ему
проницательностью  заподозрил  Каупервуд.  Стинера   успели   перехватить.
Накануне вечером, как только Батлер и  Симпсон  ушли,  Молленхауэр  вызвал
своего секретаря Эбнера Сэнгстека - весьма расторопного молодого  человека
- и поручил ему разыскать казначея. Сэнгстек отправил подробную телеграмму
Стробику, уехавшему на охоту вместе со Стинером, настойчиво рекомендуя ему
предостеречь  Стинера   против   Каупервуда.   Растрата   в   казначействе
обнаружена. Он, Сэнгстек, встретит Стробика и Стинера в Уилмингтоне (чтобы
опередить  Каупервуда)  и  сообщит  подробности.  Под   страхом   судебной
ответственности Стинер должен прекратить выплату ссуд  Каупервуду.  Прежде
чем встречаться с кем  бы  то  ни  было,  Стинеру  рекомендуется  повидать
Молленхауэра. Получив ответную телеграмму от  Стробика,  извещавшего,  что
они рассчитывают прибыть завтра в полдень, Сэнгстек поехал встречать их  в
Уилмингтон. Вот почему Стинер не попал прямо с вокзала в деловой  квартал,
а  сошел  на  окраине  под  предлогом,  что  ему  нужно  заехать  домой  и
переодеться, на  деле  же,  чтобы  повидать  Молленхауэра  до  свидания  с
Каупервудом. Он был смертельно напуган и хотел выиграть время.
   - Нет, не могу, Фрэнк, - жалобно произнес он. - Я и  без  того  здорово
увяз  в  этом  деле.  Секретарь  Молленхауэра  приезжал  встречать  нас  в
Уилмингтон именно затем, чтобы предостеречь меня от  этого  шага.  Стробик
держится того же мнения. Они знают, сколько у меня роздано денег. Либо  вы
сами, либо кто-то другой сообщил  им  об  этом.  Я  не  могу  идти  против
Молленхауэра. Всем, что у меня есть, я обязан  ему.  Это  он  устроил  мне
место казначея.
   - Выслушайте меня, Джордж! Как бы вы сейчас ни поступили, не позволяйте
сбивать себя с толку болтовней о долге перед партией. Вы в  очень  опасном
положении, и я тоже. Если вы сейчас вместе со мной не примете мер к своему
спасению, никто вас не спасет - ни теперь, ни после! Не говоря уже о  том,
что "после" будет поздно. Я убедился в этом вчера  вечером,  когда  просил
Батлера помочь нам обоим. Они  уже  знают  о  нашей  заинтересованности  в
акциях конки и любыми способами хотят нас выпотрошить -  в  том-то  вся  и
беда! Вопрос сейчас стоит так: кто кого? И нам остается либо спасать  себя
и обороняться, либо вместе пойти ко  дну  -  вот  все,  что  я  хотел  вам
сказать. Молленхауэра ваша судьба трогает так  же  мало,  как  судьба  вот
этого фонаря. Его беспокоят не деньги, которые вы мне дали, а вопрос,  кто
на них заработает и сколько. Неужели вам непонятно: они узнали, что  мы  с
вами прибираем к рукам конку, и это им не по нутру. Как только они  вырвут
у нас акции, мы тотчас же перестанем для них существовать,  запомните  это
раз и навсегда! Если наши вложения пойдут прахом, вы конченый человек и  я
тоже: никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам, даже из  соображений
политических. Я хочу, чтобы вы до конца уразумели  эту  печальную  истину,
Джордж. И прежде чем вы скажете мне "нет", потому что этого требует от вас
Молленхауэр, вы должны хорошенько продумать мои слова.
   Он в упор смотрел  на  Стинера,  пытаясь  силой  своей  воли  заставить
казначея согласиться на тот единственный  шаг,  который  мог  спасти  его,
Каупервуда, хотя бы Стинеру в конечном итоге от  этого  было  мало  проку.
Интересно отметить, что Стинер сейчас вовсе не интересовал его. Он был для
него просто пешкой, которой двигал по своему усмотрению всякий,  кому  она
попадала в руки. И наперекор Молленхауэру, Симпсону  и  Батлеру  Каупервуд
старался удержать эту пешку. Он впился взглядом  в  Стинера,  как  змея  в
кролика, стараясь подчинить его себе и пробудить  в  этом  полумертвом  от
страха человеке хотя бы инстинкт самосохранения.
   Но Стинер растерялся, и на него уже ничто не могло подействовать.  Лицо
у него сделалось  какого-то  серовато-синего  цвета,  веки  опухли,  глаза
ввалились, руки и губы стали влажными. Боже, в какую он влип историю!
   - Все это так, Фрэнк! - с отчаянием в голосе воскликнул казначей.  -  Я
знаю, что вы правы. Но вдумайтесь, в каком я окажусь положении,  если  дам
вам эти деньги. Ведь они меня живьем съедят. Поставьте себя на мое  место.
Ах, если бы вы не обращались к Батлеру! Вам нужно было сперва переговорить
со мной!
   - Как же я мог  переговорить  с  вами,  Джордж,  когда  вы  где-то  там
стреляли уток! Я во все концы рассылал  телеграммы,  пытаясь  связаться  с
вами! Что мне оставалось делать? Я вынужден был действовать. Кроме того, я
полагал, что Батлер относится ко мне дружелюбнее,  чем  это  оказалось  на
деле. Сейчас не время корить меня за то, что я обратился к  Батлеру;  надо
выходить из положения. Мы оба попали в неприятную  историю.  Речь  идет  о
том, выплывем мы или пойдем ко дну. Мы, а никто другой, понимаете вы  это?
Батлер не мог или не захотел сделать то, о чем  я  его  просил:  уговорить
Молленхауэра и Симпсона поддержать курс ценностей. Они сейчас  делают  как
раз обратное. Ведь они ведут свою игру,  и  сводится  она  к  тому,  чтобы
выпотрошить нас. Неужели вы этого не понимаете? Они  хотят  отнять  у  нас
все, что мы накопили. Нам надо спасать себя самим, Джордж, вот для чего  я
к вам приехал. Если вы не  дадите  мне  трехсот  пятидесяти  или  хотя  бы
трехсот тысяч долларов, - мы оба конченые люди. И  вам,  Джордж,  придется
хуже, чем мне, потому что юридически я не несу никакой ответственности! Но
дело не в этом. Я хочу спасти и себя и вас, я знаю  средство,  которое  на
всю жизнь избавит нас от денежных затруднений, что бы они там ни говорили,
что бы против нас ни злоумышляли; и в вашей власти  воспользоваться  им  к
нашей обоюдной выгоде. Неужели вы сами не понимаете? Я  хочу  спасти  свое
дело, а тогда будут спасены и ваше имя и ваши деньги.
   Каупервуд замолк в надежде, что ему удалось, наконец, убедить  Стинера,
но тот по-прежнему колебался.
   - Что же я могу поделать, Фрэнк? - слабым и жалобным  голосом  возразил
он. - Мне нельзя идти против Молленхауэра. Если я  сделаю  то,  о  чем  вы
просите, они  отдадут  меня  под  суд.  С  них  станется.  Нет,  Фрэнк!  Я
недостаточно силен. Если бы они ничего не знали, если бы  вы  не  сообщили
им, тогда... может быть, тогда - другое дело, но сейчас!..
   Он покачал головой, его серые глаза выражали беспредельное отчаяние.
   - Джордж, - снова начал Каупервуд, понимая,  что  если  ему  и  удастся
чего-нибудь добиться, то только при помощи самых неоспоримых доводов, - не
будем больше говорить  о  том,  что  я  сделал.  Я  сделал  то,  что  было
необходимо. Вы  уже  утратили  всякое  самообладание  и  готовы  совершить
непоправимую ошибку. Я не  хочу  допустить  этого.  Я  разместил  в  ваших
интересах пятьсот тысяч долларов городских денег - частично, правда,  и  в
своих интересах, но больше все-таки в ваших...
   Это утверждение не вполне соответствовало истине.
   - ...И вот в такую минуту вы колеблетесь, не знаете, защищать вам  свои
интересы или нет. Я отказываюсь понимать вас!  Ведь  это  кризис,  Джордж!
Акции летят ко всем чертям,  не  нам  одним  грозит  разорение.  На  бирже
паника, паника, вызванная пожаром, и тому, кто ничего не предпринимает для
своей защиты, конечно, не сносить головы. Вы говорите, что обязаны  местом
казначея Молленхауэру  и  боитесь,  как  бы  он  не  расправился  с  вами.
Вдумайтесь хорошенько в свое и мое положение, и вы поймете, что он  ничего
не может вам сделать,  покуда  я  не  банкрот.  Но  если  я  объявлю  себя
банкротом, что будет  с  вами?  Кто  вас  тогда  спасет  от  суда?  Уж  не
воображаете ли вы, что Молленхауэр прибежит и внесет за вас в казначейство
полмиллиона долларов? Этого вам не дождаться. Если  Молленхауэр  и  другие
считаются с вашими интересами, то почему они не поддерживают меня  сегодня
на бирже? Я-то знаю почему. Они зарятся  на  наши  акци