ался  репутацией  на
редкость искусного биржевого маклера. Он немедленно  изыскал  возможность,
не только абстрактную, но и практическую,  повысить  котировку  городского
займа. Мистер Каупервуд и мистер Стинер тогда  же  вошли  а  соглашение  -
подробности вы слышали из уст самого  Стинера,  -  на  основании  которого
крупный пакет облигаций городского займа был вручен мистером Стинером  для
реализации моему подзащитному, и  тот  благодаря  умелому  маневрированию,
попеременно то покупая, то продавая облигации, - останавливаться  на  этом
особо не стоит, замечу только, что такие операции часто и вполне  легально
производятся в финансовом мире, - поднял заем до паритета и, как  показали
свидетели, годами поддерживал его курс.
   Так что же теперь случилось, джентльмены,  какие  такие  обстоятельства
заставили мистера Стинера явиться в зал суда  и  выдвинуть  против  своего
давнишнего агента и маклера, обвинение в хищении и растрате? Что заставило
его утверждать, будто тот злонамеренно присвоил шестьдесят тысяч  долларов
из средств городского казначейства? Как это понимать? Может  быть,  мистер
Каупервуд в неурочное время, с преступными намерениями, без ведома мистера
Стинера и его помощников забрался в казначейство и унес оттуда  шестьдесят
тысяч долларов  городских  денег?  Ничего  подобного!  Обвинение,  как  вы
слышали из уст окружного прокурора, гласит, что мистер Каупервуд явился  к
казначею среди бела дня, между четырьмя и пятью часами, за день  до  того,
как он объявил себя неплатежеспособным, и просидел с мистером  Стинером  в
его кабинете около  получаса.  Затем  он  вышел  оттуда,  сообщил  мистеру
Альберту Стайерсу, что приобрел на  шестьдесят  тысяч  долларов  облигаций
городского займа для амортизационного фонда, за каковые ему  еще  не  было
уплачено,  попросил  кредитовать  эти  шестьдесят   тысяч   в   отчетности
казначейства, ему же выдать чек на означенную сумму; чек был ему вручен, и
он удалился. Что тут особенного, джентльмены? Или необычного?  Отрицал  ли
кто-нибудь из свидетелей, что мистер Каупервуд был агентом  города  именно
по такого  рода  сделкам?  Усомнился  ли  кто-нибудь  в  том,  что  мистер
Каупервуд действительно приобрел эти облигации городского займа?
   Почему же в таком случае мистер Стинер обвиняет  мистера  Каупервуда  в
мошенническом присвоении и преступной растрате шестидесяти тысяч долларов,
выданных ему за облигации, которые он имел право купить и которые  -  чего
никто не оспаривает, - он действительно купил? Вот тут-то собака и зарыта,
- сейчас вы все поймете, господа  присяжные  заседатели!  Мой  подзащитный
затребовал чек, взял  его  и  положил  деньги  в  банк  на  свое  имя,  не
потрудившись - как утверждает обвинение - передать в амортизационный  фонд
те облигации, в оплату которых был выдан упомянутый чек. Не  сделав  этого
своевременно и будучи вынужден под давлением финансовых событий прекратить
платежи, он тем самым - так явствует из обвинения, а также из высказываний
встревоженных лидеров  республиканской  партии  -  сделался  растратчиком,
вором, чем  хотите,  проще  же  говоря  -  козлом  отпущения,  отвлекающим
общественное мнение от Джорджа Стинера и вожаков республиканской партии.
   Здесь мистер Стеджер дал смелую, более того, вызывающую  характеристику
политического положения, сложившегося после чикагского пожара и  вызванной
им паники, причем Каупервуд у  него  выглядел  несправедливо  оклеветанным
человеком, которого политические заправилы Филадельфии  до  пожара  ценили
очень высоко, но впоследствии, опасаясь провала на выборах, избрали козлом
отпущения.
   На это у Стеджера ушло с полчаса времени. Затем, отметив, что Стинер  -
прихвостень и  в  то  же  время  ширма  для  политических  воротил  -  был
использован ими в качестве слепого  орудия  для  осуществления  финансовых
замыслов, с  которыми  им  нежелательно  было  связывать  свои  имена,  он
продолжал:
   - Теперь, после всего мною сказанного, вдумайтесь,  господа  присяжные,
до чего смехотворно все это обвинение! До чего оно нелепо! Фрэнк Каупервуд
в течение многих лет действовал как агент города в такого  рода  делах.  В
своих действиях он руководствовался определенными условиями, принятыми  им
вместе с мистером Стинером и, очевидно, с благословения  вышестоящих  лиц,
ибо эти условия и  правила  применялись  и  прежними  деятелями  городской
администрации задолго до появления на сцене  мистера  Стинера  в  качестве
городского казначея. Согласно одному из таких правил, Каупервуд был обязан
подводить баланс всем своим сделкам и отчитываться в них к  первому  числу
каждого следующего месяца. Это значит, что он не должен был ни  уплачивать
городскому казначею какие-либо суммы, ни передавать ему  какие-либо  чеки,
ни сдавать деньги или сертификаты в амортизационный фонд до первого  числа
следующего месяца, потому что - прошу вашего внимания, господа  присяжные,
это чрезвычайно важно! - потому что сделки, связанные с городским  займом,
как и все прочие, которые он заключал для  городского  казначейства,  были
так многочисленны,  так  молниеносны,  так  непосредственны,  что  для  их
проведения необходима была гибкая, не связывающая рук система расчетов,  в
противном случае они вообще  были  бы  неосуществимы.  Без  такой  системы
мистер Каупервуд не мог бы удовлетворительно выполнять  поручения  мистера
Стинера или других лиц,  причастных  к  казначейству.  Ведение  постоянной
отчетности было бы до крайности затруднено и для мистера Каупервуда и  для
городского казначея. Мистер Стинер сам признал  это  в  своих  показаниях.
Альберт Стайерс это подтвердил.  Итак,  что  же  дальше?  Дальше  я  скажу
следующее. Какой же суд может предположить, какой  здравомыслящий  человек
может поверить, чтобы при  таком  положении  вещей  мистер  Каупервуд  сам
возился со всеми этими вкладами в различные банки, в амортизационный  фонд
и  в  городскую  кассу  или  же  напоминал  своему  главному   бухгалтеру:
"Послушайте, Стэпли, вот чек на шестьдесят  тысяч  долларов,  позаботьтесь
сегодня же передать в амортизационный фонд сертификаты городского займа на
эту сумму". Нелепейшее предположение! Разумеется,  у  мистера  Каупервуда,
как и у всякого делового человека, была своя система. Когда наступал срок,
определенные чеки и сертификаты автоматически передавались  куда  следует.
Мистер Каупервуд, вручив чек своему главному бухгалтеру, больше о нем и не
вспоминал. Можно ли себе  представить,  чтобы  банковский  деятель  такого
масштаба поступал иначе?
   Мистер Стеджер перевел дыхание и сделал  паузу,  ожидая  вопросов,  но,
поскольку таковые не последовали, удовлетворенно продолжал:
   - Правда, на это можно возразить, что, мол,  мистер  Каупервуд  знал  о
предстоящем ему банкротстве. Но мистер Каупервуд  утверждает,  что  он  об
этом  не  подозревал.  Сейчас  только  он  свидетельствовал,  что  лишь  в
последнюю минуту узнал о том, как обернулись события. В таком случае,  кто
же мог отказать ему в выдаче чека, на который он имел законное право? Но я
знаю, в чем тут дело. И думаю,  что  смогу  все  объяснить  вам,  если  вы
соблаговолите меня выслушать.
   Стеджер сделал попытку воздействовать на присяжных с другой позиции.
   -  Все  очень  просто;  мистер  Джордж  Стинер,  напуганный  пожаром  и
последовавшей за ним паникой, - и, может быть, именно потому,  что  мистер
Каупервуд  советовал   ему   не   пугаться   событий,   происходивших   на
филадельфийской  бирже,  -  вообразил,  будто  мистеру  Каупервуду  грозит
банкротство. А так как у мистера Стинера в банкирской  конторе  Каупервуда
была депонирована значительная сумма на  очень  низких  процентах,  то  он
решил не давать мистеру  Каупервуду  больше  денег  -  даже  тех,  которые
причитались ему за услуги и не имели ровно никакого  отношения  к  суммам,
взятым им  взаймы  из  расчета  двух  с  половиной  процентов.  Нелепейшее
поведение! Но объяснялось оно тем, что мистер Джордж Стинер после пожара и
паники,  вначале  никак  не  повлиявших  на   платежеспособность   мистера
Каупервуда, буквально дрожал за собственную шкуру,  и  если  он  решил  не
давать Фрэнку Каупервуду даже  тех  денег,  которые  тому  причитались  по
праву, то лишь оттого, что  сам  он,  Стинер,  в  своекорыстных  интересах
незаконно  пользовался  городскими  средствами  (правда,  при   посредстве
мистера Каупервуда как маклера) и теперь боялся разоблачения и  наказания.
Разрешите  спросить  вас,  господа  присяжные,  была   ли   хоть   крупица
благоразумия в таком решении мистера Стинера? И как вы  себе  это  решение
объясняете? Состоял ли еще  мистер  Каупервуд  агентом  города,  когда  он
приобрел  сертификаты  займа,  о  которых  здесь  говорилось?  Разумеется,
состоял. А в таком случае, имел ли он право на этот чек в шестьдесят тысяч
долларов? Найдется ли здесь хоть один человек, который решится  это  право
оспаривать? Тогда что же значат все эти сомнения в  его  правах  и  в  его
честности? Откуда вообще могли возникнуть подобные разговоры? Я сейчас вам
отвечу. Они могли возникнуть лишь в силу одной причины,  а  именно:  ввиду
желания местных политических деятелей снять подозрение  с  республиканской
партии и свалить вину на кого-нибудь другого.
   Вам может показаться, господа присяжные, что я слишком далеко  зашел  в
своих поисках подоплеки этого, мягко выражаясь, странного решения обвинить
мистера  Каупервуда,  агента  городского  казначейства,  в  том,  что   он
потребовал  и  получил  законно  причитавшиеся  ему  деньги.   Но   учтите
положение, в котором оказалась тогда республиканская партия.  Учтите,  что
это произошло накануне выборов  и  что  всякое  разоблачение  подробностей
столь  крупной  растраты  городских  средств  чрезвычайно   неблагоприятно
отразилось бы на исходе  голосования.  Республиканской  партии  предстояло
провести своих ставленников на посты казначея и окружного прокурора.  Надо
сказать, что  среди  ее  лидеров  укоренилась  традиция  давать  городским
казначеям и их присным возможность  наживаться  путем  выдачи  из  средств
города ссуд на очень низких процентах. Жалованье им полагалось  небольшое,
а  следовательно,   надо   было   выискивать   средства   для   приличного
существования. Можно ли считать  мистера  Стинера  ответственным  за  этот
обычай давать взаймы  деньги,  принадлежащие  городу?  Ни  в  какой  мере.
Ответствен ли за него мистер Каупервуд? Ни  в  какой  мере.  Эта  практика
установилась задолго  до  того,  как  мистер  Каупервуд  и  мистер  Стинер
появились на сцене. Почему же теперь поднялась вся эта шумиха? Да  потому,
что и Стинер и лидеры республиканской партии убоялись  разоблачения  перед
выборами. Ни одного городского казначея еще ни разу не выводили на  чистую
воду. Разоблачение бесчестных методов, которыми пользовался мистер Стинер,
для широкой публики явилось бы ошеломляющей новостью.  Чикагский  пожар  и
сопровождавшая  его  биржевая  паника  грозили  подорвать  устойчивость  и
кредитоспособность многих финансовых учреждений нашего города, в том числе
и конторы мистера Каупервуда. Перед многими финансистами встала  опасность
банкротства,  следовательно,  мог  обанкротиться  и  Фрэнк  Каупервуд.   А
обанкротившись, он задолжал бы городу Филадельфии пятьсот тысяч  долларов,
полученных взаймы от городского казначея на очень льготных условиях, -  из
расчета  двух  с  половиной   процентов.   Может   быть,   это   невыгодно
характеризует мистера Каупервуда? Может быть, он сам  пошел  к  городскому
казначею и просил  ссудить  его  деньгами  из  расчета  двух  с  половиной
процентов? Но даже если и так - что в этом  преступного  с  деловой  точки
зрения? Разве каждому не дано право занимать деньги где угодно и на  каких
угодно процентах? Разве мистера Стинера принуждали давать  деньги  мистеру
Каупервуду? Мистер Стинер показал сегодня, что он первый пригласил к  себе
мистера Каупервуда. Откуда же,  скажите  на  милость,  взялось  это  дикое
обвинение в хищении, в растрате, в присвоении собственности  доверителя  и
так далее и тому подобное?
   А вот откуда. Еще раз, господа присяжные, прошу вашего внимания. Лицам,
стоявшим за спиной мистера Стинера, лицам,  руководившим  его  действиями,
для спасения своей политической репутации понадобился козел отпущения -  а
под руку им попался именно Фрэнк Алджернон Каупервуд. Вот и  все.  Никакой
другой причины нет, не было и не могло быть. Если мистер  Каупервуд  в  ту
тяжкую минуту нуждался в деньгах, чтобы  преодолеть  трудности,  то  в  их
интересах было выплатить ему ссуду и предать все дело забвению.  Это  было
бы, конечно, незаконно - так  же  незаконно,  как  и  многое  другое,  что
делалось ими, - зато куда более безопасно. Но  страх,  господа  присяжные,
страх, малодушие и неспособность взглянуть в лицо кризису помешали им  так
поступить. Они боялись  оказать  доверие  человеку,  который  до  сих  пор
никогда этим  доверием  не  злоупотреблял,  человеку,  чья  преданность  и
исключительная  финансовая  одаренность  приносили  немало  выгоды  им   и
городскому  самоуправлению.  У  бывшего  городского  казначея  не  хватило
мужества остаться верным своему  соратнику  и  пренебречь  слухами  о  его
возможном банкротстве, он предпочел - чего он сам не  отрицает,  -  спасая
свою шкуру, потребовать  от  мистера  Каупервуда  возврата  пятисот  тысяч
долларов или большей части этой суммы, фактически использованной  мистером
Каупервудом  для  его  же,  Стинера,  выгоды,  и  вдобавок  еще  отказался
возместить   деньги,   которые   мой   подзащитный,   действуя    согласно
договоренности, израсходовал на покупку облигаций. Является ли  хоть  одна
из сделок, совершенных  мистером  Каупервудом,  противозаконной?  Нет,  не
является. Был ли мистеру Каупервуду своевременно  предъявлен  иск  на  эти
пятьсот тысяч долларов, которые он теперь вряд ли сможет возвратить городу
из-за своего банкротства? Ничуть не бывало. Все дело в  том,  что  Джорджа
Стинера охватил бессмысленный панический страх, а  лидеры  республиканской
партии, прознав о дефиците в казначействе, пожелали выгородить казначея  и
свалить ответственность на человека, не состоящего в ее рядах. Вы слышали,
что показал сегодня мистер Каупервуд: ведь он и пошел-то к мистеру Стинеру
как раз с тем, чтобы предотвратить подобную возможность.  И  именно  после
сделанного им предостережения мистер Стинер разволновался, утратил  всякое
самообладание и потребовал, чтобы мой  подзащитный  вернул  деньги  -  все
пятьсот тысяч долларов, которые казначей ссудил  ему  из  расчета  двух  с
половиной процентов.  Ну  разве  же  с  финансовой  точки  зрения  это  не
отъявленная глупость? Нечего сказать, подходящий момент,  чтобы  требовать
погашения совершенно законной ссуды!
   Однако я возвращаюсь к пресловутой истории с чеком на шестьдесят  тысяч
долларов. Мистер Стинер свидетельствовал здесь, что когда мистер Каупервуд
накануне банкротства явился к  нему,  он  наотрез  отказался  ссудить  его
деньгами, и тогда мистер Каупервуд будто бы  без  его  ведома  и  согласия
уговорил управляющего и главного бухгалтера казначейства Альберта Стайерса
выписать ему чек на шестьдесят тысяч долларов, на который мой  подзащитный
якобы не имел права, а потому Стинер, знай  он  об  этом,  никогда  бы  не
разрешил ему выдать этот чек.
   Какой вздор! Как мог Стинер об этом не знать! Бухгалтерские книги  были
у него в казначействе, и он мог в любую минуту  заглянуть  в  них.  Мистер
Стайерс на другое утро первым делом доложил ему об  этом  чеке.  А  мистер
Каупервуд забыл уже и думать о нем, так как имел право на эти деньги и без
всякого труда получил бы в любом суде исполнительный лист  на  эту  сумму,
независимо от своего банкротства.  Утверждение  мистера  Стинера,  что  он
задержал бы выдачу чека,  попросту  смехотворно.  Эта  мысль,  несомненно,
пришла  ему  в  голову  лишь  на  другой  день,  после  разговора  с   его
политическими единомышленниками, когда было  решено  любой  ценой,  любыми
путями и средствами отвести подозрение от деятелей республиканской партии.
Вот и вся предыстория этого дела.  И  вы  можете  быть  уверены,  что  это
прекрасно понимают те, кто так старается добиться обвинительного приговора
для мистера Каупервуда.
   Стеджер сделал паузу и многозначительно взглянул на Шеннона.
   - Господа присяжные заседатели! - произнес он в заключение спокойным  и
проникновенным голосом. - Когда вы приступите к обсуждению  этого  дела  в
совещательной  комнате,  вы  убедитесь,  что  и  хищение,  и  растрата,  и
незаконное присвоение чека на  шестьдесят  тысяч  долларов,  то  есть  все
пункты обвинения, свидетельствуют лишь о настойчивом стремлении  окружного
прокурора создать видимость преступления и являются просто-напросто плодом
взбудораженной фантазии трусливых политиканов, спасающих за  счет  мистера
Каупервуда собственную шкуру, иными словами - выдумкой  бесчестных  людей,
которые преследуют только одну цель: выйти сухими из воды. Они боятся, как
бы у членов республиканской партии в Пенсильвании не создалось слишком  уж
нелестное  мнение  о  партийной  верхушке  и  ее  хозяйничании  у  нас   в
Филадельфии. Они стремятся по мере сил выгородить Джорджа  Стинера  и  всю
его вину свалить на моего подзащитного. Но  этого  не  должно  быть  и  не
будет! Как честные и мыслящие люди, вы не допустите  такого  исхода  дела.
Посему я со спокойной душой заканчиваю свою речь!
   Стеджер порывисто отвернулся от присяжных и мат правился к своему месту
рядом с Каупервудом. Тут поднялся Шеннон - молодой, спокойный,  энергичный
и напористый.
   По правде  говоря,  Шеннон  не  расходился  со  Стеджером  в  мнении  о
Каупервуде и не осуждал его за  методы,  к  которым  тот  прибегал,  чтобы
"сделать деньги". Более  того,  Шеннон  думал,  что  на  месте  Каупервуда
поступил бы точно так же. Но он был только что избран окружным прокурором.
Ему нужно было показать себя и вдобавок угодить своим  хозяевам,  то  есть
лидерам республиканской партии, считавшим, что при данном положении  вещей
Каупервуд должен быть осужден.  Поэтому  Шеннон  крепко  оперся  руками  о
барьер, пристально посмотрел на присяжных, и, мысленно  наметив  несколько
исходных положений, начал:
   - Господа присяжные заседатели! Мне кажется, что если все  мы  вдумчиво
отнесемся к тому, что здесь сегодня выяснилось, то нам уже нетрудно  будет
прийти  к  определенному  и,  я  бы   сказал,   исчерпывающе   правильному
заключению, - надо только добросовестно разобраться в  фактах.  Подсудимый
мистер Каупервуд, как я уже говорил, обвиняется в  хищении,  в  присвоении
собственности  доверителя,  в  растрате  и  дополнительно  -  в   растрате
шестидесяти тысяч долларов, полученных  им  по  чеку,  который  был  выдан
девятого  октября  тысяча  восемьсот  семьдесят   первого   года   "Фрэнку
А.Каупервуду и компания" управляющим канцелярией  городского  казначея  от
имени последнего, но за своей подписью. Мистер Каупервуд утверждает, что в
этот  момент  он  был  не  только  вполне  платежеспособен,  но   что   он
действительно приобрел сертификаты городского займа  на  шестьдесят  тысяч
долларов и депонировал их или собирался в ближайшее время  депонировать  в
амортизационном фонде города, что явилось бы завершением  обычной  сделки,
то есть приобретения  на  бирже  "Фрэнком  А.Каупервудом  и  компания"  по
доверенности города определенного количества облигаций городского займа  с
передачей их в амортизационный фонд и немедленным  возмещением  понесенных
расходов. Теперь, джентльмены, попробуем разобраться, как все это обстояло
на деле. Действительно  ли  "Фрэнк  А.Каупервуд  и  компания",  -  кстати,
никакой "компании", как вы могли сегодня убедиться, нет, есть только Фрэнк
А.Каупервуд, - так вот, действительно ли упомянутый Фрэнк А.Каупервуд имел
право  на  этот  чек?  Иными  словами,  являлся  ли  он   в   тот   момент
уполномоченным города или