не являлся? Был ли  он  платежеспособен?  Далее:
знал ли он, что ему угрожает банкротство, и не ухватился ли за этот чек на
шестьдесят тысяч долларов, как утопающий за соломинку, чтобы  спасти  свое
положение в финансовом мире, не подумав даже о тех  последствиях,  которые
может повлечь за собой этот поступок,  если  взглянуть  на  него  с  точки
зрения закона, морали и  так  далее?  Или  же  он  действительно  приобрел
сертификаты городского займа на указанную им сумму, в указанное им время и
указанным образом и получил только  то,  что  причиталось  ему  по  праву?
Намеревался  ли  он  сдать  эти  сертификаты  городского  займа,  как   он
утверждает и как он, естественно, должен был  сделать,  в  амортизационный
фонд, или же у него этого намерения не  было?  Далее:  в  день,  когда  он
получил этот чек на шестьдесят тысяч долларов, оставались ли его отношения
с городским казначеем такими же, как прежде, или они стали иными? Было  ли
их деловое сотрудничество ликвидировано в результате беседы, имевшей место
за четверть часа до получения чека, или за два дня, или за  две  недели  -
сроки здесь роли не играют? Как вам известно, любой делец  имеет  право  в
любую минуту расторгнуть договор, если в этом договоре особо  не  оговорен
срок  его  действия.  Я  попрошу  вас  учесть   это   обстоятельство   при
рассмотрении дела. Далее: прекратил ли Джордж Стинер  тогда  же,  девятого
октября тысяча восемьсот семьдесят первого года,  то  есть  до  того,  как
Каупервуду был выдан чек на  шестьдесят  тысяч  долларов,  действие  этого
договора, зная или предполагая, что Фрэнк  Каупервуд  находится  в  крайне
стесненных обстоятельствах и не сможет в  дальнейшем  честно  и  аккуратно
выполнять  свои  договорные  обязательства?  Необходимо  также   выяснить,
действительно ли мистер Фрэнк Каупервуд, зная,  что  он  уже  не  является
агентом  городского  казначея   и   города,   а   также   зная,   что   он
неплатежеспособен, - мистер Стинер утверждает, что он сам признал это, - и
не намереваясь депонировать в  амортизационном  фонде  сертификаты,  якобы
приобретенные для указанного фонда, вошел в  канцелярию  мистера  Стинера,
заявил  его  секретарю,  что  приобрел  на   шестьдесят   тысяч   долларов
сертификатов городского займа, попросил выписать ему чек,  затем  спокойно
положил его в карман и ушел, даже не подумав о том, как он будет возмещать
городу эту сумму, а двадцать четыре  часа  спустя  обанкротился,  задолжав
городу, кроме вышеуказанной суммы, еще пятьсот тысяч долларов,  взятых  им
ранее в казначействе? Каковы факты, которыми мы располагаем в  этом  деле?
Что говорили выступавшие здесь  свидетели?  Что  показали  Джордж  Стинер,
Альберт Стайерс, председатель правления Джирардского  национального  банка
Дэвисон  и  сам  мистер  Каупервуд?   Какая   картина   складывается   при
сопоставлении всех подробностей этого дела? Господа присяжные  заседатели,
вам предстоит разрешить весьма своеобразную проблему!
   Он умолк, обвел взором присяжных, поправил манжеты, и все это  с  видом
человека,  который  напал,   наконец,   на   след   ловкого,   неуловимого
преступника, сумевшего втереться в  доверие  почтенных  граждан  города  и
обвести вокруг пальца не менее почтенную коллегию присяжных.
   Затем он продолжал:
   - Итак,  джентльмены,  каковы  же  эти  факты?  Вы  сами  слышали,  как
происходило дело. Вы здравомыслящие люди. Мне нечего вам объяснять.  Перед
вами  два  человека:  один  -  избранный  городом  Филадельфией  на   пост
городского  казначея,  поклявшийся  охранять  интересы  своего  города   и
наивыгоднейшим для него образом вести финансовые дела, другой - маклер,  к
которому ввиду неустойчивой финансовой конъюнктуры обратились  с  просьбой
помочь разрешить трудную - этого я не оспариваю - финансовую проблему. Они
заключают  друг  с  другом  негласное  финансовое  соглашение,  следствием
которого является ряд противозаконных сделок, и вот  один  из  этих  двух,
более коварный, умный и лучше  осведомленный  обо  всех  ходах  и  выходах
Третьей улицы, увлекает за  собой  другого  по  опасной  дорожке  выгодных
капиталовложений и приводит его наконец  -  пусть  даже  неумышленно  -  к
бездне банкротства, общественного позора, разоблачений и так далее.  Тогда
тот, кто легче уязвим, иными словами, тот, чье положение ответственнее, то
есть казначей города Филадельфии, уже не может или,  скажем,  не  решается
идти дальше за своим доверенным. И вот перед нами  возникает  та  картина,
которую обрисовал в своих показаниях  мистер  Стинер:  матерый,  алчный  и
беспощадный финансовый волк, оскалив хищную  пасть,  хватает  трепещущего,
наивного, ничего не смыслящего в этих аферах ягненка и рычит: "Если ты  не
дашь этих денег, то есть трехсот тысяч долларов, нужных  мне  позарез,  ты
станешь арестантом, твоих детей вышвырнут на улицу, твоя жена и  вся  твоя
семья будут снова ввергнуты в нищету, и никто для  тебя  даже  пальцем  не
шевельнет!"  Вот  что,  по  словам  мистера  Стинера,  сказал  ему  мистер
Каупервуд. Я со своей стороны нисколько не сомневаюсь, что так оно и было.
Мистер  Стеджер  в  чрезвычайно  изысканных  выражениях,  поскольку   дело
касается его клиента, рисует  мистера  Каупервуда  благородным,  добрым  и
предупредительным человеком, маклером-джентльменом, которого  чуть  ли  не
принудили взять ссуду  в  пятьсот  тысяч  долларов  из  двух  с  половиной
процентов, тогда как по онкольным ссудам на Третьей улице деньги  приносят
от десяти до пятнадцати процентов, а то и больше. Но вот этому  я  уже  не
верю. Мне кажется странным, чтобы такой милый, любезный,  доброжелательный
человек, занимающий скромное положение  платного  агента  и,  естественно,
старающийся угодить своему нанимателю, мог прийти к мистеру Стинеру за три
дня до этой истории с шестидесятитысячным чеком и  заявить  ему  -  мистер
Стинер показал это сегодня под присягой: "Если вы немедленно, сегодня  же,
не дадите мне еще триста тысяч долларов  из  городских  средств,  я  стану
банкротом, а вы арестантом. Вам не  миновать  тюрьмы".  Вдумайтесь  в  его
слова! "Я стану банкротом, а вы арестантом. Меня никто не  тронет,  а  вас
арестуют. Я всего только агент". Не знаю, похоже ли это на  слова  милого,
мягкого, ни в  чем  не  повинного,  благовоспитанного  агента  и  наемного
маклера, или же на  слова  наглого,  высокомерного  и  жестокого  хищника,
человека, привыкшего распоряжаться, приказывать и любой ценой побеждать?
   Господа присяжные, я не намереваюсь  защищать  здесь  Джорджа  Стинера.
По-моему, он виновен не меньше, если  не  больше,  чем  его  самоуверенный
сообщник, этот пронырливый финансист, явившийся как волк в овечьей шкуре к
городскому казначею,  чтобы  толкнуть  его  на  неправедный  путь  личного
обогащения. Но когда при мне мистера Каупервуда  называют,  как  это  было
сделано  сейчас,  милым,   любезным,   простодушным   исполнителем   чужих
поручений, я содрогаюсь! Господа присяжные, для того чтобы составить  себе
обо всем правильное  представление,  надо  вспомнить,  что  лет  десять  -
двенадцать назад, когда  мистер  Джордж  Стинер  был  бедным  человеком  и
новичком в политическом мире, к нему явился этот ловкий, лукавый  биржевик
и научил его извлекать выгоду из городских средств. В то  время  никто  не
знал Джорджа Стинера, как, впрочем, и Фрэнка Каупервуда, когда тот впервые
встретился с вновь избранным городским казначеем. О, как ясно вижу я этого
человека - эту хитрую лису! - вот он явился к Стинеру,  изящный,  молодой,
свежий,  прекрасно  одетый,  и  сказал:  "Доверьтесь  мне!  Разрешите  мне
орудовать городским займом, отдайте в мои руки городские  деньги  из  двух
процентов годовых или еще того меньше!" Разве трудно вам представить  себе
эту картину? Разве вы не видите его в этой роли?
   Джордж Стинер был беден,  да,  пожалуй,  даже  очень  беден,  когда  он
впервые вступил на пост городского казначея. У него не было ничего,  кроме
жалкого  агентства  по  страхованию   и   продаже   недвижимых   имуществ,
приносившего ему, скажем, две с половиной тысячи  в  год.  Он  должен  был
содержать жену и четверых детей и не имел ни малейшего понятия о том,  что
называется роскошью и  комфортом.  Но  вот  является  мистер  Каупервуд  -
правда, не по своей  инициативе,  а  приглашенный  мистером  Стинером,  но
приглашенный для дела, из которого мистер Стинер тогда  еще  не  собирался
извлекать никакой личной выгоды, - и преподносит ему свой грандиозный план
манипуляций  с  городским  займом,  долженствующий  обогатить  их   обоих.
Основываясь на впечатлении, которое произвел выступавший здесь в  качестве
свидетеля Джордж Стинер, можете ли вы предположить, чтобы он сам  придумал
и предложил столь хитроумный план обогащения вот этому джентльмену?
   Шеннон указал пальцем на Каупервуда.
   -  Похож  ли  мистер  Стинер  на  человека,  способного  научить  этого
джентльмена чему-нибудь новому по части финансов или  сложнейших  биржевых
комбинаций? Кажется ли он вам достаточно изобретательным, чтобы  придумать
все эти невероятные трюки, благодаря которым оба они  впоследствии  нажили
изрядные  капиталы?  Согласно  заявлению,  сделанному  Каупервудом   своим
кредиторам после банкротства, несколько  недель  назад  он  исчислял  свое
состояние в миллион двести пятьдесят тысяч долларов, между тем ему  только
недавно исполнилось тридцать четыре года. В  какой  цифре  выражалось  его
состояние,  когда  он  впервые  вступил  в  деловые  отношения  с   бывшим
казначеем?  Вы  об  этом  не  имеете  понятия?  Ну,  так  я   вам   скажу.
Приблизительно с месяц тому  назад,  когда  я  вступил  на  свой  пост,  я
затребовал сведения по этому вопросу. Что же оказалось, господа присяжные:
в ту пору его состояние немногим превышало двести тысяч  долларов.  Двести
тысяч долларов, вот и все! У  меня  имеется  выписка  из  книг  банкирской
конторы "Дан и Кь" за тот год. По ней  вы  можете  убедиться,  как  быстро
выросло состояние этого новоиспеченного Цезаря! Сколько  прибыли  принесли
ему последние несколько лет! Но, может быть, и у Джорджа Стинера  было  не
меньшее состояние ко времени, когда он был смещен со своего поста и предан
суду за растрату? Как вы полагаете? Вот выписка из его актива  и  пассива,
относящаяся  к  тому  времени.  Можете  убедиться  собственными   глазами,
джентльмены! Ровно в двухстах двадцати тысячах заключалось  его  состояние
три недели назад, и  у  меня  есть  все  основания  считать  эти  сведения
точными. Отчего же, вы полагаете, мистер Каупервуд богател так  быстро,  а
мистер Стинер так медленно? Ведь они соучастники  в  преступлении.  Мистер
Стинер щедро ссужал мистера Каупервуда принадлежащими городу  деньгами  из
двух процентов годовых, тогда как на Третьей  улице  по  онкольным  ссудам
платили временами шестнадцать-семнадцать  процентов.  Вряд  ли  кто-нибудь
усомнится в том, что мистер Каупервуд умел с максимальной для себя выгодой
употреблять так  дешево  доставшиеся  ему  деньги.  Или  он  не  похож  на
человека, умеющего ворочать большими делами? Вы видели его, когда он давал
показания.  Вы  эти  показания  слышали.  Как  он  был  обходителен,   как
откровенен и чист душой! Он якобы  только  и  думал  о  том,  как  получше
услужить Стинеру и его друзьям, но тем не менее сам за шесть лет нажил  не
меньше миллиона, а мистеру Стинеру дал нажить не  больше  ста  шестидесяти
тысяч, ибо к началу их сотрудничества у  того  все  же  имелись  кое-какие
сбережения - несколько тысяч долларов.
   Теперь Шеннон дошел в своей речи до главного, то есть до момента, когда
Каупервуд, выйдя девятого октября от Стинера, выманил у Альберта  Стайерса
чек на шестьдесят тысяч долларов. Возмущение прокурора -  так  по  крайней
мере казалось слушателям - столь коварными  и  преступными  действиями  не
знало границ.  Это  явное  воровство,  кража  в  прямом  смысле  слова,  и
Каупервуд прекрасно понимал, что делает, когда  просил  Стайерса  выписать
ему чек!
   - Вы только подумайте! - Тут Шеннон повернулся и  пристально  посмотрел
на Каупервуда, который совершенно спокойно и без  тени  смущения  встретил
его взгляд. - Вы только подумайте, какая  выдержка  у  этого  человека:  в
коварстве своем он не уступает Макиавелли. Он знал,  что  его  банкротство
неизбежно. После двух дней неусыпных хлопот,  после  двух  дней  отчаянных
попыток  предотвратить  катастрофу,  которая  лишила  бы  его  возможности
продолжать свои махинации,  он  понял,  что  у  него  не  осталось  других
источников спасения, кроме последнего, а именно - городского казначейства,
понял, что если  он  и  здесь  не  добьется  помощи,  то  его  банкротство
неминуемо. Он и без  того  уже  задолжал  городской  кассе  пятьсот  тысяч
долларов и, пользуясь городским казначеем как  бессловесным  орудием,  так
запутал его, что Стинер пришел в ужас от этой колоссальной  задолженности.
Что же, остановило это мистера Каупервуда? Ничуть не бывало!
   Шеннон зловеще погрозил пальцем Каупервуду, и тот с досадой отвернулся.
   - Во что бы то ни стало хочет выслужиться! -  шепнул  Каупервуд  своему
адвокату. - Надо, чтобы вы сказали об этом присяжным.
   - Я бы рад сказать, - с горестной усмешкой согласился Стеджер, - но мне
больше не дадут слова.
   - Вы  только  подумайте,  -  вновь  загремел  Шеннон,  поворачиваясь  к
присяжным, - какая безграничная, истинно волчья  алчность  должна  быть  у
человека, чтобы заявить, будто он только что приобрел на шестьдесят  тысяч
долларов  сертификатов  и  желает   немедленно   получить   чек   на   эту
причитающуюся ему сумму. Действительно ли он приобрел эти сертификаты? Кто
знает? Нет на свете человека, который сумел бы  разобраться  в  запутанном
лабиринте отчетности мистера Каупервуда. Но в лучшем случае, то есть  даже
если он и приобрел, как он утверждает, эти сертификаты, то городу от этого
не было никакого проку, ибо мистер Каупервуд и не подумал  передать  их  в
амортизационный фонд, где им надлежало находиться. Его защитник и  он  сам
говорят, что он не обязан был делать это раньше первого  числа  следующего
месяца, хотя закон гласит, что передача должна производиться немедленно, и
обвиняемому это известно. Его защитник и он сам утверждают,  будто  он  не
знал, что его ждет банкротство. Поэтому, мол, не было  нужды  беспокоиться
насчет этих сертификатов. Не думаю, чтобы кто-нибудь из вас,  джентльмены,
этому  поверил!  Случалось  ли  мистеру  Каупервуду  в  течение  всей  его
финансовой деятельности так торопиться с получением чека? Известны ли  нам
аналогичные случаи в истории его преступных сделок? Вы  прекрасно  знаете,
что этого еще не бывало. Никогда в жизни он сам не приходил за  чеком.  Но
на сей раз счел  за  благо  получить  его  в  собственные  руки.  Чем  это
объяснить? Откуда вдруг  такая  спешка?  По  его  же  собственным  словам,
несколько часов промедления никакой роли не играли. Он мог бы  послать  за
чеком кого-нибудь из служащих своей конторы. Так делалось  всегда.  Почему
же вдруг все переменилось? Я сейчас вам скажу почему! - Шеннон до  предела
возвысил голос. - Я вам скажу почему! Каупервуд знал, что он  разорен!  Он
знал, что последний более или менее законный путь к  спасению  -  то  есть
помощь Джорджа Стинера - для него закрыт!  Он  знал,  что  честным  путем,
путем прямого соглашения, ему больше не получить  из  казначейства  города
Филадельфии ни одного доллара! Он знал, что если он  уйдет  из  канцелярии
казначея без чека,  а  затем  пошлет  кого-нибудь  за  ним,  то  городской
казначей спохватится, предупредит своих служащих, и тогда  ему  не  видать
этих денег! Вот откуда такая спешка! Теперь, господа присяжные, вы  знаете
правду!
   Итак,  я  подхожу  к  концу  своей  обвинительной  речи  против   этого
корректного, честного  и  добропорядочного  гражданина,  которого  вы,  по
словам его защитника  мистера  Стеджера,  можете  осудить,  лишь  совершив
вопиющую несправедливость. Я еще хотел только  добавить,  что  считаю  вас
людьми здравомыслящими и разумными, каких в  нашей  стране  встречаешь  на
любом поприще; иными словами, вы деловитые и честные американцы.  Итак,  -
голос Шеннона снова сделался  вкрадчивым,  -  мне  остается  сказать  лишь
следующее: если после всего, что вы здесь слышали и видели, вы продолжаете
считать, что мистер Фрэнк Каупервуд - порядочный и честный человек, что он
не украл умышленно и злостно шестьдесят тысяч долларов из городской  кассы
Филадельфии, что он и в самом деле приобрел сертификаты городского займа и
намеревался, как он утверждает, сдать их в амортизационный фонд, -  тогда,
конечно, вам остается только  отпустить  его  на  свободу,  и  к  тому  же
поскорее, чтобы он еще сегодня мог вернуться на Третью  улицу  и  заняться
приведением в порядок своих весьма  запутанных  финансовых  дел.  В  таком
случае вы, как честные, справедливые люди,  обязаны  немедленно  отпустить
его на свободу  и  снова  принять  в  лоно  нашего  общества,  чтобы  хоть
сколько-нибудь смягчить незаслуженную  обиду,  которая,  по  словам  моего
оппонента мистера Стеджера, была ему нанесена. Если таково ваше убеждение,
вы должны тотчас признать его невиновным. Пусть вас  не  беспокоит  судьба
Джорджа  Стинера!  Вина  этого  человека  установлена   его   собственными
показаниями.  Он  признал  себя  виновным.  Ему  без  всякого  дальнейшего
разбирательства вскоре будет вынесен приговор. Но  этот  человек  -  Фрэнк
Алджернон  Каупервуд  -  претендует  на  честность  и   порядочность.   Он
утверждает,  что  и  не  подозревал  о  предстоящем  ему  банкротстве.  Он
утверждает, что прибегал к угрозам, к принуждению и запугиванию не потому,
что предугадывал крах, а потому, что  не  хотел  терять  время  на  поиски
поддержки в другом месте. Как  это  вам  нравится?  Или,  может  быть,  вы
поверили, что  он  приобрел  на  шестьдесят  тысяч  долларов  сертификатов
городского займа и ему действительно причитались за них деньги? Если  так,
то почему же он не сдал эти бумаги в амортизационный фонд? Их  там  нет  и
поныне, так же как нет и шестидесяти тысяч долларов. Кому же достались эти
деньги? Джирардскому  национальному  банку,  в  котором  мистер  Каупервуд
превысил кредит на сто тысяч долларов!  Получил  ли  означенный  банк  эти
шестьдесят тысяч плюс  еще  сорок  тысяч  другими  чеками  и  облигациями?
Разумеется, получил. Почему же, собственно? А не приходит ли  вам  на  ум,
что правление Джирардского национального банка теперь  будет  признательно
мистеру Каупервуду за ту последнюю маленькую услугу, которую он ему оказал
перед своим банкротством? Не думаете ли  вы,  что  председатель  правления
банка мистер Дэвисон, который, как вы слышали, всячески выгораживал  здесь
мистера Каупервуда, быть может, - утверждать это категорически я, конечно,
не берусь, - именно потому так и расположен к мистеру  Каупервуду?  Вполне
допустимо. Вообще же - судите сами. Так или иначе, джентльмены, но Дэвисон
называет мистера Каупервуда честным и порядочным человеком,  то  же  самое
говорит о нем его защитник мистер Стеджер,  Вы  выслушали  все  показания,
Теперь вам  остается  только  обдумать  и  взвесить  их.  Если  вы  хотите
отпустить этого человека на свободу - дело ваше. (Он устало махнул рукой.)
Вы - судьи. Я бы этого не сделал.  Но  я  в  конце  концов  только  юрист,
тяжелым трудом добывающий свой хлеб. У меня одни убеждения.  У  вас  могут
быть  другие  -  это  дело  ваше.  (Шеннон  снова  выразительно,  почти  с
презрением махнул рукой.)  Я  кончил,  джентльмены,  мне  остается  только
поблагодарить вас за внимание. Решение вопроса предоставлено вам.
   Он величественно отвернулся, и присяжные зашевелились;  зашевелились  и
праздные зрители, наполнявшие зал. Судья Пейдерсон вздохнул с облегчением.
К этому времени  уже  совсем  стемнело,  и  в  зале  ярко  горели  газовые
светильники. За окнами шел снег.  Судья  утомленным  движением  перелистал
бума