нуться домой. Пусть уж не едет в Европу,  но  она  обязана
вернуться домой и прилично вести себя до тех пор, пока Каупервуд не сможет
на ней жениться. На большее сейчас надеяться  нечего.  Пусть  ждет:  может
быть, настанет день, когда он, ее отец, заставит  себя  примириться  с  ее
безумным намерением. Ужасная мысль! Поступок Эйлин убьет мать,  обесчестит
сестру. Батлер встал, снял с вешалки шляпу, надел пальто и вышел.
   У Каупервудов его провели в  приемную.  Сам  хозяин  в  это  время  был
наверху, в своем кабинете, занятый просмотром каких-то бумаг.  Как  только
ему  доложили  о  Батлере,  он  поспешил  вниз.  Интересно  отметить,  что
сообщение о приходе Батлера,  как  и  следовало  ожидать,  не  лишило  его
обычного самообладания. Итак, Батлер здесь! Это,  конечно,  означает,  что
Эйлин ушла из дому. Сейчас им предстоит помериться силами; посмотрим,  кто
окажется тверже духом. Каупервуд считал, что по уму, по светскому такту  и
во всех других отношениях он сильнейший. Его  духовное  "я",  то,  что  мы
называем жизненным началом, было закалено, как  сталь.  Он  вспомнил,  что
хотя и говорил отцу и жене о стараниях лидеров республиканской партии -  в
том числе Батлера - сделать его козлом отпущения, никто все же не  считает
старого подрядчика заклятым врагом  семьи  Каупервудов,  и  потому  сейчас
следует соблюдать учтивость. Каупервуд  был  бы  очень  рад,  если  б  ему
удалось смягчить старика и в мирном, дружеском тоне  поговорить  с  ним  о
том, что случилось. Вопрос об Эйлин должен быть улажен немедленно,  раз  и
навсегда. С этой мыслью он вошел в комнату, где его ждал Батлер.
   Узнав, что Каупервуд дома и сейчас к нему выйдет, старый Батлер  твердо
решил, что их встреча должна быть  краткой,  но  решительной.  Его  слегка
передернуло, когда он услышал  шаги  Каупервуда,  легкие  и  быстрые,  как
всегда.
   - Добрый вечер, мистер Батлер!  -  любезно  приветствовал  его  хозяин,
подходя и протягивая ему руку. - Чем могу служить?
   - Прежде всего уберите вот это, - угрюмо отозвался Батлер, подразумевая
его руку. - Мне этого не требуется. Я пришел говорить с вами о моей дочери
и желаю, чтобы вы мне прямо ответили: где она?
   - Вы спрашиваем про Эйлин? - в упор глядя на него  спокойным  и  полным
любопытства взглядом, осведомился  Каупервуд  собственно  лишь  для  того,
чтобы выгадать время и обдумать свои дальнейшие слова. -  Что  же  я  могу
сказать вам о ней?
   - Вы можете сказать, где она. И можете заставить  ее  вернуться  домой,
где ей подобает находиться. Злой рок привел вас в мой дом,  но  я  не  для
того пришел сюда, чтобы пререкаться с вами. Вы скажете мне, где  находится
моя дочь, и впредь оставите ее в покое, а не то я... - Старик сжал кулаки,
грудь его вздымалась от с трудом сдерживаемой ярости. - Я вам советую быть
разумным и не доводить меня до крайности, слышите? - добавил он,  помолчав
немного и овладев собой. - Я не желаю иметь  с  вами  никакого  дела.  Мне
нужна моя дочь!
   - Выслушайте меня, мистер Батлер,  -  невозмутимо  произнес  Каупервуд,
которому эта сцена, укрепившая в нем  сознание  своего  превосходства  над
противником, доставляла подлинное удовлетворение. - Если разрешите, я буду
с вами вполне откровенен. Возможно, я знаю, где ваша дочь, а  возможно,  и
нет. Возможно, я пожелаю сказать вам это, а возможно, и нет.  Кроме  того,
она может этого не захотеть. Но если вам не угодно быть со мной  вежливым,
то вообще бессмысленно продолжать этот разговор. Вы вправе поступать,  как
вам угодно. Не подниметесь ли вы ко мне в кабинет? Там нам будет удобнее.
   Батлер вне себя от изумления глядел на человека,  которому  он  некогда
покровительствовал. За всю свою долгую жизнь он не встречал такого хищника
- сладкоречивого, хитрого, сильного и бесстрашного. Явившись к  Батлеру  в
овечьей шкуре, он обернулся  волком.  Пребывание  в  тюрьме  нисколько  не
укротило его.
   - Я не пойду к вам в кабинет, - возразил Батлер, -  и  вам  не  удастся
удрать с Эйлин из Филадельфии, если вы на это рассчитываете. Я уж об  этом
позабочусь! Вам, я вижу, кажется, что сила на вашей стороне, и вы  думаете
этим воспользоваться. Ничего у вас  не  выйдет!  Мало  вам  того,  что  вы
явились ко мне нищим, просили помочь вам, и я сделал для вас все, что было
в моих силах, нет, вам понадобилось еще украсть у меня дочь! Если бы не ее
мать, и сестра, да еще братья - порядочные  молодые  люди,  которым  вы  в
подметки не годитесь, -  я  бы  не  сходя  с  места  проломил  вам  башку.
Обольстить молодую невинную девушку, сделать  из  нее  распутницу!  И  так
поступает женатый человек! Благодарите бога, что это я разговариваю  здесь
с вами, а не один из моих сыновей; тогда бы вас уже не было в живых!
   Старик задыхался от бессильной ярости.
   - Весьма сожалею, мистер Батлер,  -  все  так  же  невозмутимо  ответил
Каупервуд. - Я хотел многое объяснить вам, но вы сами затыкаете мне рот. Я
не собираюсь ни бежать с вашей дочерью, ни вообще уезжать из  Филадельфии.
Вы знаете меня и знаете,  что  это  на  меня  не  похоже:  мои  финансовые
интересы слишком обширны.  Мы  с  вами  деловые  люди.  Нам  следовало  бы
обсудить этот вопрос и прийти к какому-то соглашению. Я уже думал  поехать
к вам и объясниться, но не был уверен, что вы  пожелаете  меня  выслушать.
Теперь, раз уж вы пришли ко мне, нам тем более следовало  бы  потолковать.
Если вам угодно подняться ко мне наверх, я к вашим  услугам,  в  противном
случае - не обессудьте. Итак?
   Батлер  понял,  что  преимущество  на  стороне  Каупервуда.  Ничего  не
поделаешь - придется идти наверх! Иначе ему, конечно, не  получить  нужных
сведений.
   - Ладно уж, - буркнул он.
   Каупервуд любезно пропустил его вперед  и,  войдя  за  ним  в  кабинет,
закрыл дверь.
   - Нам надо обсудить это дело и прийти к соглашению, - повторил он. -  Я
вовсе не такой плохой человек, как вы полагаете, хотя знаю, что у вас есть
основания плохо думать обо мне.
   Батлер не сводил с него негодующего взгляда.
   - Я люблю вашу дочь, и она  меня  любит.  Вам  непонятно,  как  я  смею
говорить подобные слова, будучи женатым человеком, но  уверяю  вас  -  это
правда. Я несчастлив в браке. Я намеревался договориться с женой, получить
от нее развод и жениться на Эйлин. Все карты спутала эта  паника.  У  меня
честные намерения. Винить следует не меня, а обстоятельства, так  неудачно
сложившиеся месяца два назад. Я вел себя не особенно скромно,  но  ведь  я
человек! Ваша дочь не жалуется на это, она все понимает.
   При упоминании о дочери Батлер залился краской стыда и гнева, но тотчас
же овладел собой.
   - И вы полагаете, что, если она не жалуется, значит, все в  порядке?  -
саркастически осведомился он.
   - С моей точки зрения - да, с вашей - нет. У вас, мистер  Батлер,  свой
взгляд на вещи, у меня - свой.
   - Еще бы! - воскликнул Батлер. - Здесь вы совершенно правы!
   - Это отнюдь не доказывает, однако, - продолжал Каупервуд, -  моей  или
вашей правоты. По-моему, цель в данном случае оправдывает средства. А  моя
цель - жениться на  Эйлин.  И  я  это  сделаю,  если  только  мне  удастся
выкарабкаться из финансовых затруднений. Конечно, и я и Эйлин предпочли бы
вступить в брак с вашего согласия, но если это невозможно,  то  на  нет  и
суда нет.
   Каупервуд считал, что такое его заявление если и  не  успокоит  старого
подрядчика, то все же заставит  его  призвать  на  помощь  свою  житейскую
мудрость. Без видов на замужество теперешнее положение Эйлин было бы очень
незавидно. Пусть он, Каупервуд, в глазах общества человек,  осужденный  за
растрату, но ведь это еще ничего не  доказывает.  Он  добьется  свободы  и
оправдания - наверняка  добьется,  и  Эйлин  еще  будет  считать  почетным
сочетаться с ним законным браком. Рассуждая  так,  Каупервуд  не  учитывал
всей глубины религиозных и нравственных предубеждений Батлера.
   - Насколько я знаю, - закончил он, - вы в последнее время делали все от
вас зависящее, чтобы столкнуть  меня  в  пропасть,  -  по-видимому,  из-за
Эйлин; но этим вы только приостановили осуществление моего намерения.
   - А вы хотите, чтобы я помогал  вам,  так,  что  ли?  -  с  бесконечным
презрением, но сдержанно проговорил Батлер.
   - Я хочу жениться на Эйлин, - еще раз подчеркнул  Каупервуд.  -  И  она
хочет стать моей женой. При сложившихся обстоятельствах, как вы понимаете,
вам спорить не приходится, что бы вы об  этом  ни  думали;  между  тем  вы
продолжаете меня преследовать и препятствуете мне выполнить мой долг.
   - Вы - негодяй, -  отвечал  Батлер,  отлично  понимая,  к  чему  клонит
Каупервуд. - Я вас считаю мошенником и не хотел бы,  чтобы  кто-нибудь  из
моих детей был связан с вами. Я не отрицаю, - раз уж так сложилось, - что,
будь  вы  свободным  человеком,  наилучшим  исходом  для  Эйлин  было   бы
замужество с вами. Это единственный порядочный шаг, который  вы  могли  бы
сделать, если бы пожелали, в чем я сильно сомневаюсь. Но  сейчас  все  эти
разговоры ни к  чему.  Зачем  вам  нужно,  чтобы  она  где-то  скрывалась?
Жениться на ней вы не можете. Развода вам не получить. У вас  и  без  того
хлопот полон рот со всеми вашими исками и с угрозой тюремного  заключения.
Эйлин для вас только лишний расход, а денежки вам еще ой  как  понадобятся
для других целей. Зачем же уводить ее из  порядочного  дома  и  ставить  в
такое положение, что вам же самому будет зазорно на ней жениться, если  уж
до этого дойдет. Будь в вас хоть капля  уважения  к  себе  самому  и  того
чувства, которое вам угодно называть любовью, вы должны были  бы  оставить
ее в родительском доме, где она могла бы вести жизнь, достойную порядочной
женщины. Зарубите себе, однако, на носу, что вам до нее все равно  как  до
звезды небесной, несмотря на то, что вы с ней сделали. Если бы в вас  была
хоть капля порядочности, вы не заставили бы ее опозорить семью  и  разбить
сердце старой матери. Какая вам от этого польза? К  чему  это,  по-вашему,
приведет? Бог мой, да найдись у вас хоть капля разума, вы бы  это  и  сами
поняли. Вы не только не  облегчаете  свое  положение,  а  усугубляете  его
тяжесть. Да и Эйлин впоследствии вас за все это не поблагодарит!
   Батлер замолчал, сам дивясь тому, что позволил втянуть себя в  подобный
разговор. Он так презирал этого человека, что старался не смотреть  ему  в
лицо, но его отцовским долгом, его обязанностью было вернуть Эйлин  домой.
Каупервуд же глядел на него так, будто  внимательно  вслушивался  в  слова
собеседника.
   - Говоря по правде, мистер Батлер, - произнес он, - я вовсе  не  хотел,
чтобы Эйлин уходила из дому. И если вы когда-нибудь сами спросите ее,  она
вам это подтвердит. Я прилагал все  старания,  чтобы  ее  отговорить,  но,
поскольку она стояла на своем, мне оставалось только позаботиться, чтобы в
любом месте, где бы ей ни пришлось жить, она была хорошо  устроена.  Эйлин
глубоко оскорблена тем, что вы приставили к ней сыщиков. Вот  это  да  еще
ваше требование, чтобы она  куда-то  уехала  против  своей  воли,  и  было
главной причиной ее ухода из дому. Еще раз уверяю  вас,  что  я  этого  не
хотел. Вы, видимо, забываете, мистер Батлер, что Эйлин - взрослая  женщина
и у нее есть собственная воля. Вы считаете, что я, во вред ей, руковожу ее
действиями. На самом же деле я страстно люблю ее, вот  уже  три  или  даже
четыре года, и если вы имеете понятие о любви, то знаете,  что  любовь  не
всегда равносильна власти. И я нимало не погрешу  против  истины,  говоря,
что Эйлин влияет на меня не меньше, чем я на нее. Я люблю ее  -  в  том-то
вся и беда. Вы пришли ко мне и требуете, чтобы я вернул вам дочь. А  между
тем я далеко не убежден, что могу это сделать. Я не уверен, что  она  меня
послушается. Более того, моя просьба может обидеть ее, навести  на  мысль,
что я ее разлюбил. А мне очень не хочется, чтобы она так думала. Как я уже
говорил вам, она глубоко уязвлена вашим поступком по  отношению  к  ней  и
тем, что вы принуждаете ее покинуть  Филадельфию.  Ее  возвращение  больше
зависит от вас, чем от меня. Я мог бы сказать вам, где она, но  я  еще  не
уверен, правильно ли я поступлю, сделав это. Во всяком  случае,  я  открою
вам ее местопребывание не раньше, чем буду знать, как  вы  намерены  вести
себя в отношении Эйлин и всего этого дела.
   Он  кончил,  продолжая  невозмутимо  смотреть  на  старого  подрядчика,
который, в свою очередь, не сводил с него свирепого взгляда.
   -  О  каком  это  деле  вы  толкуете?  -   спросил   Батлер,   невольно
заинтересовавшись таким неожиданным оборотом разговора.
   Теперь он сам, помимо своей воли, начал несколько иначе смотреть на всю
эту  историю.  Многое  представилось  ему   в   ином   свете.   Каупервуд,
по-видимому, говорит искренне. Возможно, конечно,  что  все  его  обещания
лживы, но также возможно, что он любит Эйлин и в  самом  деле  намерен  со
временем добиться развода и жениться на ней.  Однако  развод  противоречит
учению католической  церкви,  которую  Батлер  глубоко  почитал.  Согласно
законам божеским и человеческим, Каупервуд не вправе бросить жену и детей,
связать свою жизнь с другой  женщиной,  даже  с  Эйлин,  даже  во  имя  ее
спасения.  С  точки   зрения   общества,   это   настоящее   преступление,
доказывающее только, какой, в сущности, негодяй Каупервуд.  Но,  с  другой
стороны, он не католик, и точка зрения Батлера для него не обязательна,  а
кроме того - и это самое худшее, -  Эйлин  окончательно  скомпрометирована
(отчасти, конечно, причиной тому и ее  безудержная  пылкость).  Теперь  не
так-то просто будет внушить ей иные взгляды и заставить ее  благопристойно
вести себя; все эти "за" и "против" надо будет еще как  следует  обдумать,
Батлер знал, что в душе никогда не примирится с таким  замужеством  Эйлин,
конечно, нет, он не может нарушить верность  церкви,  но  у  него  достало
здравого смысла  вдуматься  в  слова  Каупервуда.  К  тому  же  он  жаждал
возвращения Эйлин и понимал, что теперь  уж  вопрос  о  ее  будущем  будет
решать она сама.
   - Речь ведь, собственно, идет о малом, - продолжал Каупервуд. -  Только
о том,  чтобы  вы  отказались  от  намерения  заставить  Эйлин  уехать  из
Филадельфии и прекратили козни против меня. - При этих словах он вкрадчиво
улыбнулся. Он все еще не терял надежды смягчить Батлера своим великодушным
поведением. - Я, конечно, не могу принудить вас  поступать  против  вашего
желания. И заговорил я об этом, мистер Батлер, только потому, что, если бы
не ваш гнев из-за Эйлин, я уверен, вы так не ополчились бы  на  меня.  Мне
известно, что вы получили анонимное письмо и в тот же день  затребовали  у
меня свой вклад. После этого я из разных источников узнал,  что  вы  очень
восстановлены против меня, и я могу об этом лишь сожалеть. Я не виновен  в
растрате шестидесяти  тысяч  долларов,  и  вы  это  знаете.  Я  ничего  не
злоумышлял. Я не предвидел банкротства,  когда  воспользовался  для  своей
надобности  этими  сертификатами,  и  если  бы  от  меня  одновременно  не
потребовали покрытия ряда других ссуд, я продолжал бы свое дело  до  конца
месяца  и  к  первому  числу,  как   всегда,   сдал   бы   сертификаты   в
амортизационный фонд. Я очень ценил ваше расположение ко мне, и мне больно
было его утратить. Вот все, что я хотел вам сказать.
   Батлер смотрел на Каупервуда задумчивым, испытующим  взглядом.  В  этом
человеке, думал он, есть хорошие качества,  но  как  же  велико  в  нем  и
неосознанное злое начало. Батлер прекрасно знал и  о  том,  как  Каупервуд
получил чек, и о многих других подробностях этого дела. А сейчас Каупервуд
ловчил так же, как в тот вечер, после известия о пожаре. Нет, он  попросту
хитер, расчетлив и бессердечен.
   - Я не буду давать вам никаких обещаний, -  заявил  Батлер.  -  Скажите
мне, где моя дочь, и я обдумаю этот вопрос. После всего происшедшего у вас
нет оснований рассчитывать на меня, никаких одолжений вы  с  моей  стороны
ожидать не можете. Но я все-таки подумаю.
   - Это меня вполне удовлетворяет, - отвечал Каупервуд. - На большее я не
вправе рассчитывать. Но поговорим об Эйлин. Вы продолжаете  настаивать  на
ее отъезде из Филадельфии?
   - Нет, если она вернется домой и будет вести  себя  благопристойно.  Но
тому, что было между вами, необходимо положить конец. Эйлин позорит  семью
и губит свою душу. То же самое можно сказать и  о  вас.  Когда  вы  будете
свободным человеком, мы  встретимся  и  побеседуем.  Больше  я  ничего  не
обещаю.
   Каупервуд, довольный уже тем, что уладил дело в пользу Эйлин, хотя и не
добился многого для себя, решил, что ей надо как можно скорее возвратиться
домой. Кто знает, каков будет результат его  апелляции  в  верховный  суд.
Ходатайство о пересмотре дела, поданное  ввиду  "сомнений  в  правильности
приговора", может быть отклонено, и в таком случае  он  снова  окажется  в
тюрьме. Если ему суждено сесть за решетку, Эйлин будет лучше, спокойнее  в
лоне семьи. В ближайшие два месяца  до  решения  верховного  суда  ему  не
обобраться хлопот. А потом - потом он все равно будет  продолжать  борьбу,
что бы с ним ни случилось.
   Во время этих переговоров Каупервуд не переставал думать о том, как ему
осуществить  свое  компромиссное  решение,  не  оскорбив   Эйлин   советом
вернуться к отцу. Он знал, что она не откажется от встреч с ним, да и  сам
не  хотел  этого.  Если  он  не   подыщет   достаточно   веских   доводов,
оправдывающих в глазах Эйлин то, что он открыл Батлеру ее местопребывание,
это будет выглядеть как предательский поступок с его стороны. Нет,  прежде
чем это сделать, надо придумать какую-нибудь версию, приемлемую для Эйлин.
Каупервуд знал, что долго довольствоваться своей теперешней жизнью она  не
сможет. Ее бегство вызвано отчасти враждебным отношением Батлера  к  нему,
отчасти твердой решимостью старика заставить  ее  покинуть  Филадельфию  и
расстаться с ним. Правда, сейчас уже многое изменилось. Батлер, что бы  он
ни говорил, уже больше не был олицетворением карающей Немезиды. Он размяк,
жаждал только найти свою  дочь  и  готов  был  ее  простить.  Он  потерпел
поражение, был побит в им же затеянной игре, и Каупервуд ясно читал это  в
его взгляде. Надо с глазу на  глаз  поговорить  с  Эйлин  и  объяснить  ей
положение; ему наверняка удастся внушить ей,  что  сейчас  в  их  обоюдных
интересах  покончить  дело  миром,  Батлера   надо   заставить   подождать
где-нибудь, хотя бы здесь, пока он, Фрэнк, съездит и  потолкует  с  Эйлин.
Выслушав его, она, по всей вероятности, не станет с ним спорить.
   - Лучше всего будет, - сказал Каупервуд  после  недолгого  молчания,  -
если я дня через два-три повидаюсь с Эйлин и спрошу, каковы ее  намерения.
Я передам ей наш разговор, и если она пожелает, то вернется домой.
   - Дня через два-три! - в ярости крикнул Батлер.  -  На  черта  мне  это
нужно! Она сегодня же  должна  вернуться!  Мать  еще  не  знает,  что  она
сбежала. Сегодня же, слышите? Я немедленно поеду за ней.
   - Нет, из этого ничего не выйдет, - возразил Каупервуд.  -  Ехать  надо
мне. Если вам угодно будет подождать здесь, я съезжу, переговорю с  ней  и
тотчас же поставлю вас обо всем в известность.
   - Ладно, - буркнул Батлер, который расхаживал взад и вперед по комнате,
заложив руки за спину. - Но только, ради бога, поторопитесь! Нельзя терять
ни минуты.
   Он  думал  о  миссис  Батлер.  Каупервуд  позвал   слугу,   велел   ему
распорядиться насчет экипажа, приказал никого  не  впускать  в  кабинет  и
торопливо пошел вниз, предоставив Батлеру шагать взад  и  вперед  по  этой
ненавистной для него комнате.



        47

   Хотя Каупервуд приехал к Келлигенам уже около одиннадцати, Эйлин еще не
ложилась. Она сидела наверху  в  спальне  и  делилась  с  Мэйми  и  миссис
Келлиген впечатлениями светской жизни, когда вдруг раздался звонок. Миссис
Келлиген пошла вниз и открыла дверь.
   - Если я не  ошибаюсь,  мисс  Батлер  находится  здесь?  -  осведомился
Каупервуд. -