Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
перь, хотя Беренис этого и не знала,
Керолайн устраивала у себя приемы и рассылала приглашения всем, кого
Каупервуду нужно было повидать. Вот об этом-то особнячке на Северной
стороне и упоминалось в чикагских газетах, когда в прессе поднялась
кампания против Каупервуда. Керолайн всегда говорила ему, что если он
когда-нибудь ее разлюбит, он должен честно сказать ей об этом, и она не
станет его удерживать.
Раздумывая теперь о своих взаимоотношениях с ней, Каупервуд спрашивал
себя, а что если поймать ее на слове, поговорить с ней откровенно,
начистоту и расстаться. Но даже при всей его любви к Беренис такой шаг
казался ему чересчур крайним. Не лучше ли пока повременить, а потом, может
быть, ему как-нибудь удастся объясниться и с той и с другой? Но во всяком
случае его отношения с Беренис надо оградить от всего этого. Он поклялся
принадлежать ей одной и, насколько в его силах, должен сдержать свою
клятву.
Но главным источником беспокойства все-таки оставалась Эйлин. Ему
невольно вспоминались первые встречи с ней и все те события и случайности,
которые привели их к такому длительному, прочному союзу. Какая это была
бурная, неистовая любовь, когда она явилась к нему в Филадельфии, и как
это потом печально обернулось для него, ибо эта история сыграла тогда
немалую роль в его первом финансовом крахе. Веселая, безрассудная,
влюбленная Эйлин, как пылко она отдавала ему всю себя! И жаждала получить
взамен - вечную привязанность, гарантию верности, которой любовь на всем
пути своего сокрушительного шествия еще никому не давала. И даже теперь,
после стольких лет и всяких любовных историй в его, да и в ее жизни, она
все такая же, не изменилась. И все так же любит его.
- Знаешь, дорогая, - сказал он Беренис, - я эти дни все думаю об Эйлин.
Мне все-таки очень жаль ее. Подумай только, одна, в этом огромном доме в
Нью-Йорке, никаких сколько-нибудь интересных знакомых, так, какие-то
лоботрясы вертятся около нее; тащат ее в рестораны, устраивают кутежи да
попойки, выманивают у нее деньги, потому что, разумеется, платит за все
она. Я это знаю от слуг, они мне и сейчас преданы.
- Да. Конечно, это очень грустно, - отозвалась Беренис. - Но я понимаю
ее.
- Мне вовсе не хочется быть жестоким по отношению к ней. Ведь, в
сущности, кругом виноват я. Знаешь, мне пришло в голову - а что если
подыскать какого-нибудь такого приятного молодого человека из
нью-йоркского общества, ну, разумеется, не из высших кругов, но вполне
приличного молодого человека, который за известное вознаграждение взялся
бы познакомить ее с интересными людьми, ходил бы с ней в театры, словом,
развлекал ее. Разумеется, я говорю это не в таком смысле...
Он посмотрел на Беренис, и губы его искривились невеселой улыбкой.
Беренис слушала его с самым невозмутимым видом, и по ее лицу нельзя
было догадаться, что слова Каупервуда очень обрадовали ее, ибо она сама не
раз об этом думала. У нее только чуть-чуть дрогнули уголки губ и в глазах
мелькнуло удивленное выражение.
- Не знаю, - осторожно протянула она, - может, на свете и бывают такие
молодые люди...
- Да ими хоть пруд пруди, - деловито продолжал Каупервуд. - Но,
конечно, это должен быть американец. Эйлин терпеть не может иностранцев,
ухаживателей иностранцев, я хочу сказать. Я только одно знаю: если мы
хотим, чтобы у нас все шло мирно и нам с тобой можно было спокойно
отправиться путешествовать, надо что-то придумать и как можно скорей.
- Мне как будто припоминается один такой человек, и, пожалуй, он мог бы
подойти, - задумчиво промолвила Беренис. - Его зовут Брюс Толлифер. Он из
виргинских и южно-каролинских Толлиферов. Ты, может быть, даже его знаешь.
- Нет, - отвечал он. - Но это действительно такой тип, какого я имею в
виду?
- Очень красивый молодой человек, если ты это имеешь в виду, -
продолжала Беренис. - Я с ним не знакома, видела его раз в Нью-Джерси у
Денни Мур на теннисном корте. Эдгар Бонсиль тогда же и рассказал мне, что
это жалкий паразит, что он всегда живет на содержании у какой-нибудь
богатой женщины, ну вот, например, у Дении Мур.
Беренис рассмеялась и добавила:
- Мне кажется, Эдгар побаивался, как бы я не влюбилась в этого
Толлифера. Он, правда, мне очень понравился, такой красивый!
И она посмотрела на Каупервуда и улыбнулась с таким видом, как если бы
она только что вспомнила о существовании этого молодого человека.
- Стоит подумать! - заметил Каупервуд. - Его, наверно, прекрасно все
знают в Нью-Йорке.
- Да, мне помнится, Эдгар говорил, что он часто встречает его на
Уолл-стрите. Вряд ли он занимается какими-нибудь финансовыми делами,
просто делает вид, что принадлежит к этим кругам. Наверно, чтобы
произвести впечатление.
- Вот как! - воскликнул Каупервуд, очень довольный ее рассказом. - В
таком случае я разыщу его без труда, хотя таких молодчиков много везде
толчется. Да мне самому не раз приходилось с ними встречаться.
- По-моему, в этом есть что-то очень гадкое, - сказала Беренис. -
Ужасно, что нам с тобой приходится говорить о таких вещах. И потом, если
ты свяжешься с таким типом, какая у тебя может быть уверенность в том, что
он не впутает Эйлин в какую-нибудь неприятность?..
- Но ведь я для нее же стараюсь, Беви, для ее пользы. Пойми это. Я
просто хочу найти такого человека, который мог бы для нее сделать то, что
ни она сама, ни я, ни даже мы с ней вместе не можем и не сумеем сделать.
Он замолчал и вопросительно посмотрел на Беренис. А она ответила ему
грустным и несколько недоумевающим взглядом.
- Мне нужен человек, который взял бы на себя труд развлекать и занимать
ее. И я готов заплатить за это. И щедро заплатить.
- Ну, хорошо, хорошо, посмотрим, - сказала Беренис и, как бы желая
прекратить этот неприятный разговор, стала рассказывать о своих делах: - Я
жду завтра маму; поезд приходит в час. Я уже сняла номер в гостинице в
Брендингхэме. Да, я хотела еще поговорить с тобой относительно Ролфи.
- А что такое?
- Да он ни к чему не пригоден. Его никогда ничему не учили. Я думала,
хорошо бы найти для него какое-нибудь дело.
- Ну, насчет этого ты можешь не беспокоиться. Я мигом пристрою его к
кому-нибудь из моих компаньонов. Пусть приезжает сюда, и я направлю его к
кому-нибудь в качестве секретаря. Скажу Китереджу, он ему напишет.
Беренис посмотрела на него долгим взглядом, растроганная его
готовностью прийти ей на помощь и той легкостью, с какою он все разрешал.
- Пожалуйста, не считай меня неблагодарной, Фрэнк! Ты так добр ко мне.
8
В то самое время, когда Беренис рассказывала Каупервуду о Брюсе
Толлифере, объект этого щекотливого разговора, красивый шалопай без гроша
за душой, нежил свою уже несколько потрепанную плоть - вместилище весьма
изменчивого и изобретательного духа - в одной из самых крошечных
комнатушек меблированного пансиона миссис Сельмы Холл на Восточной
пятьдесят третьей улице. Некогда это был весьма фешенебельный квартал в
Нью-Йорке, но, зажатый со всех сторон тесными рядами мрачных коричневых
зданий, он теперь обратился в один из самых захудалых. Во рту у Толлифера
был отвратительный вкус после попойки и бессонной ночи, но под рукой у
него, на расшатанном табурете, стояла бутылка виски, сифон с содовой водой
и валялась растрепанная пачка папирос. Бок о бок с ним на откидной
половине дивана лежала хорошенькая молодая актриса, которая делила с
Толлифером свои доходы, свой кров и стол и все, чем она располагала на
белом свете.
Оба они дремали, хотя время уже приближалось к одиннадцати. Но прошло
несколько минут, и Розали Харриген открыла глаза. Окинув взглядом убогую
комнатку с потемневшими обоями, на которых кое-где проступал их
первоначальный палевый цвет, и стоявший в углу низенький туалетный столик
с трехстворчатым зеркалом, и старый облупленный комод, она решила, что
пора вставать и немедленно приниматься за уборку. На стульях, на полу,
всюду были разбросаны разные интимные принадлежности дамского и мужского
туалета. Тут же в комнате был отведен уголок для кухни и умывальника.
Направо от табурета стоял письменный столик, - сюда Розали подавала еду,
если им случалось перекусить у себя дома.
Розали даже и в своем затрепанном халатике была несомненно
обольстительна. Черные вьющиеся, пышно рассыпающиеся по плечам волосы,
маленькое беленькое личико с небольшими, но пытливыми темными глазками,
яркие губы, чуть-чуть вздернутый носик, грациозная, с округлыми формами
соблазнительная фигурка - все это вместе пока еще удерживало в плену
непостоянного, беспутного красавца Толлифера.
"Пожалуй, сейчас приготовить ему стакан виски с содой и дать закурить?
- поспешно прибирая комнату, рассуждала сама с собой Розали. - А потом,
если он захочет, сварить кофе и пару яиц, что ли... Но если он вот так
будет притворяться спящим и не замечать ее, может быть ей лучше поскорей
одеться и уйти на репетицию; как раз к двенадцати можно поспеть. А потом
уж, вернувшись домой, можно спокойно сидеть и ждать, когда он соизволит
глаза открыть". Розали была без памяти влюблена.
Дамский угодник по природе, Толлифер в высшей степени прохладно
принимал эти нежные заботы о своей персоне. Ну что это ему, Толлиферу -
отпрыску тех самых знаменитых виргинских и южно-каролинских Толлиферов!
Ведь он мог бы вращаться в самых изысканных, в самых великосветских
кругах! Да только беда была в том, что если бы не Розали или еще
какая-нибудь такая же взбалмошная девчонка, он бы совсем пропал, спился,
увяз в-долгах. Но так или иначе, несмотря на все свои недостатки, Толлифер
в глазах женщин обладал несомненным притягательным свойством, это был
сущий магнит для женских сердец. Тем не менее после двадцати с лишним лет
бесчисленных романтических приключений ему так и не удалось сделать то,
что называется выгодной партией. И вот поэтому-то, когда ему теперь
попадалась влюбленная жертва, он обращался с нею резко, насмешливо,
пренебрежительно и повелевал ею как хотел.
Толлифер был южанин; предки его, крупные землевладельцы, занимали
когда-то видное общественное положение. В Чарльстоне поныне сохранилась
чудесная старинная усадьба, в которой жили последние уцелевшие после
Гражданской войны потомки этого некогда знатного рода. Они до сих пор
берегли тысячные закладные и облигации займов, оставшиеся от времен
Конфедерации и ныне не стоившие ни гроша. Брат Толлифера, Вэксфорд
Толлифер, служил капитаном в армии. Брюса он считал бездельником и
шалопаем. Другой брат перебрался с Юга на Запад и обосновался в
Сан-Антонио, в Техасе. Он купил себе ферму, женился, обзавелся семьей и
мало-помалу сколотил недурное состояние. Надежды Брюса пробиться в
нью-йоркский свет казались ему сущим бредом. Ведь если бы Брюс в самом
деле мог чего-нибудь добиться, - ну, скажем, заполучить в жены
какую-нибудь богатую наследницу, - так почему же он не сделал этого много
лет назад? Правда, имя его иной раз попадалось в газетах. И одно время
даже пронесся слух, что он вот-вот женится на одной только что вылетевшей
в свет богатенькой девице, но ведь это было десять лет назад, когда ему
было всего двадцать восемь лет! И ведь из этого так ровно ничего и не
получилось! С тех пор оба его брата, да и все другие родственники махнули
на Брюса рукой. Пропащий человек! И большинство его знакомых и приятелей
из нью-йоркского общества постепенно склонялись к тому же мнению. Уж
слишком он падок на удовольствия, не умеет себя обуздать, не дорожит ни
своим именем, ни репутацией. И теперь ему не на кого было рассчитывать, ни
один из его бывших друзей не дал бы ему ни цента взаймы.
И однако многие из его бывших знакомых, и мужчины и женщины, и молодые
и старые, встретив его где-нибудь случайно, когда он был в трезвом виде и
прилично одет, смотрели на него с невольным участием и искренне жалели,
что ему не удалось подцепить какую-нибудь богатую наследницу. Как приятно
было бы встретиться с ним в порядочном обществе - такой обаятельный
человек! У него был мягкий, певучий южный акцент и удивительно подкупающая
улыбка.
С Розали Харриген он сошелся всего каких-нибудь два месяца тому назад и
отнюдь не собирался тянуть эту канитель. Простая хористка, Розали
зарабатывала едва тридцать пять долларов в неделю. Это была веселая,
покладистая, добрая девушка, но Толлифер чувствовал, что ей не хватает
настойчивости и поэтому она никогда не сделает карьеры. Только ее
прельстительная фигурка, ее любовный пыл и страстная привязанность к нему
и удерживали его до поры до времени.
И вот сейчас, поглядывая на его всклокоченную черную голову, на его
небритый подбородок и такие красивые, тонко очерченные губы, Розали
чувствовала, как сердце ее замирает от блаженства, - и вместе с тем ее
охватывал мучительный, непреодолимый страх: его отнимут у нее, им
завладеет другая, она не сумеет его удержать. Она знала: вот он сейчас
проснется злой, будет кричать, командовать ею, посыплются ругательства,
проклятия, а все-таки нет для нее большего счастья на свете, как сидеть
вот здесь, возле него часами и хоть изредка провести рукой по его волосам.
А между тем сознание Толлифера с трудом выходило из сонного оцепенения
и нехотя возвращалось к мрачной действительности повседневного бытия.
Кроме тех денег, которые он может взять у Розали, у него больше нет
ничего. А она ему, в сущности, уже порядком надоела. Вот если бы найти
какую-нибудь богатую женщину, зажить на широкую ногу (пусть даже для этого
пришлось бы жениться), он показал бы всем этим нью-йоркским выскочкам,
которые глядят на него теперь сверху вниз, что значит быть Толлифером,
Толлифером с деньгами!
Несколько лет тому назад, вскоре после своего приезда в Нью-Йорк, он
сделал одну неудачную попытку похитить влюбленную в него без памяти
девчонку, дочку богатых родителей. Родители успели помешать ему,
спровадили ее за границу. История наделала много шума, имя его трепали в
газетах, его называли "охотником за приданым" и предостерегали против него
всех добропорядочных отцов и матерей, которые хотят видеть своих дочек в
благополучном супружестве. И вот этот-то его промах, или неудача, а потом
пьянство, карты, беспутная жизнь постепенно закрыли для него двери всех
домов, в которые он так стремился проникнуть.
Проснувшись окончательно, Толлифер начал одеваться и сразу накинулся на
Розали за то, что она вчера затащила его на эту вечеринку. Они были у ее
друзей, где Толлифер, напившись, задирал и поносил всех присутствующих,
так что те были рады от него отделаться.
- Этакое хамье, сброд какой-то! - кричал он. - Почему ты мне не
сказала, что там будут эти газетные писаки? Актеришки твои хороши, а уж
эта гнусная порода, ищейки подлые, которых притащила с собой твоя
приятельница! Ничего гаже и вообразить себе нельзя!
- Да разве я знала, что они придут, Брюс! - оправдывалась бледная,
расстроенная Розали, поджаривая на сковородке хлеб для кофе. - Я думала,
на этой вечеринке будут только наши звезды.
- Звезды! Нашла тоже кого назвать звездами! Уж если это звезды, тогда
я, значит, целое созвездие! (Это замечательное сравнение не дошло до
Розали, бедняжка понятия не имела, о чем он говорит.) Потаскушки, вот они
кто! Да ты-то, конечно, и керосиновую коптилку от звезды не отличишь.
Тут он, потянувшись, зевнул и снова подумал с досадой: когда же он
наконец решится покончить со всем этим? Так опуститься! Жить на содержании
у девчонок, которые еле-еле на хлеб себе зарабатывают, пьянствовать,
играть в карты с их приятелями, не имея ни гроша в кармане...
- Нет, я больше не в состоянии это выносить! - вырвалось у него. -
Хватит! Сил моих больше нет жить в этой дыре. Нет, это чересчур
унизительно!
Он шагал взад и вперед по комнате, засунув руки в карманы, а Розали
молча смотрела на него; у нее точно язык отнялся от страха.
- Ты слышишь, что я говорю! - злобно крикнул он. - Что ты стоишь, как
кукла? Экие дуры бабы! То дерутся, как кошки, то слова от них не
добьешься. Боже мой! Если бы мне только посчастливилось найти женщину, у
которой была бы хоть-капля здравого смысла! Я бы... я бы...
Розали подняла на него глаза. Губы ее задрожали в жалкой улыбке.
- Ну и что бы ты тогда сделал? - тихо спросила она.
- Я бы от нее не ушел... Может быть, даже и полюбил бы ее. Ах, черт! Ну
что говорить! Вот я торчу здесь, в этой дыре... Спрашивается, чего ради?
Мне здесь совсем не место. Да, я хочу вернуться на свое место. И вернусь.
Пора нам с тобой расстаться. Ничего не поделаешь. Не могу я так больше
жить! Не могу!
И с этими словами он подошел к вешалке, схватил шляпу, пальто и ринулся
к двери. Но Розали успела перехватить его и, бросившись к нему на грудь,
прижалась щекой к его лицу.
- Не уходи, Брюс! Прошу тебя! - всхлипывала она. - Ну что я такого
сделала? Неужели ты меня совсем разлюбил? Ведь я для тебя на все, на все
готова. Я ничего от тебя не прошу. Не уходи, Брюс, милый, ну пожалуйста!
Скажи мне - ведь правда, ты не уйдешь?
Но Толлифер грубо отпихнул ее и вырвался из ее объятий.
- Перестань реветь, Розали, перестань сейчас же! - прикрикнул он на
нее. - Ты знаешь, я этого терпеть не могу! Меня этим не удержишь. Я ухожу,
потому что мне надо уйти.
Он толкнул дверь, но Розали опять бросилась к нему и стала перед ним на
пороге.
- Ты не можешь так уйти! - вскричала она. - Останься, ради бога, умоляю
тебя! Послушай меня, Брюс, вернись! Я все, все для тебя сделаю, обещаю
тебе. Достану еще денег; наймусь на другую работу. Я знаю, меня возьмут.
Мы переедем на другую квартиру. Я все устрою, Брюс! Ну, пойдем,
пожалуйста, прошу тебя!. Не гляди на меня так сердито. Если ты меня
бросишь, я сейчас же покончу с собой.
Но Толлифер на этот раз был неумолим.
- Перестань, Рози. Не будь дурой. Ничего ты не покончишь с собой. И
сама это отлично знаешь. Возьми себя в руки. Успокойся, я приду к тебе
попозже, вечером, или, может быть, завтра. Но я должен найти себе какое-то
дело, вот и все. Понятно тебе?
Розали вдруг как-то сразу обессилела. Она почувствовала, что ничего
сделать нельзя; все равно уйдет, этого не миновать. Его теперь ничем не
удержишь.
- Не уходи, Брюс! - в отчаянии твердила она, прижимаясь к нему всем
телом. - Я тебя не пущу! не пущу! не пущу! Ты не можешь вот так: взять и
уйти!
- Не могу? - засмеялся он. - А ну посмотрим!
Он оттолкнул ее и, переступив порог, быстро пошел вниз по лестнице.
Розали, глядя перед собой невидящими глазами, стояла не двигаясь и с
ужасом дожидалась, как хлопнет внизу, закрывшись за ним, тяжелая входная
дверь. Потом она, как-то вся съежившись, повернулась, вошла в комнату и,
затворив за собой дверь, уткнулась в нее, закрыла лицо руками и зарыдала.
Ей пора было уже отправляться на репетицию. Но она даже не могла и
подумать об этом. Все равно теперь, жить не для чего: все кончено... Вот
разве только что он, может быть, еще вернется?.. Ведь должен же он прийти
за своими вещами...
9
Толлифер уже давно подумывал пристроиться агентом в какой-нибудь
крупной маклерской фирме или в нотариальной конторе, ведающей опекой и
делами богат