есчисленными
подвесками. Массивные входные двери и еще дверь в глубине;  все  остальное
пространство вдоль стен уставлено  красновато-коричневыми  диванчиками,  и
перед каждым маленький уютный столик, сервированный для  ужина.  Интимная,
типично французская атмосфера, - она словно завладевает вашими  чувствами,
рассудком и погружает вас в сладостное забытье, которого все  жаждут,  все
ищут в наши дни и обретают только в одном единственном месте -  в  Париже.
Едва только вы входите - вы сразу переноситесь в  какой-то  блаженный  мир
видений:  лица,   типы,   костюмы,   пестрая   сутолока,   смешение   всех
национальностей,  пышный  парад  богатства,  славы,  титулов,  могущества,
власти - и все это туго затянуто в привычную, традиционную форму  светских
условностей, кичится ими и  вместе  с  тем  жаждет  освободиться  от  них.
Потому-то и стекается сюда эта роскошная публика, ибо  здесь,  не  нарушая
светской благопристойности, она может  вдосталь  насладиться  непристойным
зрелищем - главной приманкой программы светских увеселений.
   Эйлин, замирая от восторга, с любопытством смотрела на всю эту публику,
чувствуя, что  и  на  нее  тоже  смотрят.  Как,  собственно,  и  предвидел
Толлифер, друзья его несколько запоздали.
   - Наверно, этот шейх плутает где-нибудь, он  первый  раз  в  Париже,  -
сказал он.
   Но через несколько минут появились две пары - миссис Брэйнерд со  своим
греком и миссис Торн со своим арабом. Шейх привлек всеобщее  внимание,  по
столикам пронесся шепот,  послышались  возгласы,  -  ему  смотрели  вслед,
оборачивались. Толлифер с важным видом  принялся  командовать  полудюжиной
официантов, которые, как мухи, кружили вокруг стола.
   Шейх, к великому удовольствию Толлифера, сразу устремился к  Эйлин.  Ее
округлые формы, золотистые волосы и белая кожа пленили  его  сильней,  чем
тонкая и менее пышная грация миссис Брэйнерд или миссис Торн. Он никого не
замечал, кроме Эйлин, и, усевшись около нее, стал атаковать ее учтивейшими
расспросами. Откуда она  приехала?  А  ее  супруг  -  он,  наверное,  тоже
миллионер, как и все американцы? Не подарит ли она ему на память  одну  из
своих  роз?  Ему  так  нравится  этот  темно-красный  цвет!  Была  ли  она
когда-нибудь в Аравии? Ей бы наверное понравилась кочевая жизнь  бедуинов.
Аравия необычайно красивая страна!
   Эйлин, чувствуя на себе пристальный взгляд его  пылающих  черных  глаз,
поглядывала  на  его  смуглое  лицо  с  длинным  горбатым  носом,  красиво
подстриженной  холеной  бородкой  -  и  сладко  робела.  Представить  себя
возлюбленной такого  человека...  Что  сталось  бы  с  ней,  если  бы  она
действительно поехала в Аравию и попала в лапы такого чудовища? И хотя она
улыбалась и отвечала на все его вопросы, ей было приятно чувствовать,  что
Толлифер и его друзья - здесь рядом, несмотря на то,  что  их  насмешливые
взгляды немножко задевали ее.
   Шейх Ибрагим, выяснив, что она пробудет в Париже несколько дней, просил
разрешения нанести визит... Он привез свою лошадь на парижские скачки,  на
Большой приз. Миссис Каупервуд должна непременно пойти с ним, поглядеть на
его лошадку. А потом, может быть, они где-нибудь  пообедают  вместе.  Она,
конечно, остановилась в отеле "Ритц"? А-а... а он...  у  него  особняк  на
улице Сайд, около Булонского леса.
   Во время этой сцены Толлифер всеми силами старался очаровать  Мэриголд,
а та, кокетничая,  подшучивала  над  его  романтической  привязанностью  к
Эйлин, хотя характер этой привязанности был для нее совершенно очевиден.
   - Скажите, Брюс,  -  поддразнивала  она  его,  -  что  же  нам  теперь,
бедняжкам, останется делать, раз вы завели  себе  такую  необъятно  пышную
пассию?
   - Если речь идет о вас, вам стоит только  шепнуть  мне,  и  я  к  вашим
услугам. Не могу похвастаться, чтобы меня так уж сильно осаждали.
   - Вот как! Неужели бедняжка так одинок?
   - Да, одинок. И больше, чем вы можете предположить, -  грустно  отвечал
он. - А как же насчет вашего супруга? Он  ничего  не  будет  иметь  против
постороннего вмешательства?
   - Ну, об этом  можно  не  беспокоиться,  -  отвечала  она,  улыбаясь  и
подзадоривая его. - Просто он подвернулся мне прежде, чем я встретилась  с
вами. А кстати, ну-ка, напомните, сколько лет прошло с  тех  пор,  как  мы
виделись с вами в последний раз?
   - Да немало. А кто виноват? Но скажите мне,  что  это  за  разговоры  о
вашей яхте?
   - Ах, это о моем капитане? Клянусь вам, просто шкипер на жалованье.  Не
хотите ли отправиться со мной в кругосветное плаванье?
   Толлифер почувствовал себя в затруднительном положении. В  кои-то  веки
ему подвернулся такой замечательный случай, то, о чем он мечтал всю жизнь,
но сейчас он никак не может этим воспользоваться -  потому  что,  если  он
откажется от взятого им на себя обязательства, все его благополучие  сразу
кончится, все полетит к черту.
   - Охотно, - сказал он посмеиваясь, - надеюсь, вы не завтра отплываете?
   - О нет!
   - Но, если это серьезно, то, смотрите, берегитесь!
   - Уверяю вас, никогда в жизни я не была более серьезна! - отвечала она.
   - Посмотрим. Во всяком случае обещайте позавтракать со мной  как-нибудь
на этой неделе. Хорошо? А потом мы с вами прокатимся в Тюильри.
   Подали счет, Толлифер расплатился, и они уехали.
   Полночь. У Сабиналя. Как всегда полным-полно  народу.  Рулетка.  Карты.
Танцы. Оживленные группы и томно уединяющиеся парочки. Сабиналь сам  вышел
приветствовать Толлифера и его друзей  и  предложил  расположиться  в  его
собственных апартаментах до часу ночи,  пока  не  приедет  труппа  русских
танцовщиц и певцов.
   У Сабиналя была недурная коллекция драгоценных  камней,  средневекового
итальянского стекла и серебра, редких  восточных  тканей  самой  необычной
расцветки. Но гораздо более сильное впечатление, чем  все  его  коллекции,
которые он показывал как бы между прочим, с  очаровательной  небрежностью,
производил  он  сам:  вкрадчивая,  похожая  на   Мефистофеля,   загадочная
личность, от которой словно исходил какой-то магнетический  ток,  странная
неуловимая сила, действующая, как наркотик. Он  перевидал  за  свою  жизнь
столько интересных людей, бывал в таких любопытнейших  местах.  Осенью  он
намерен отправиться в путешествие. Закроет на время свой особняк  и  уедет
на Восток собирать всякие  редкости,  которые  потом  перепродаст  частным
коллекционерам. Такие поездки приносят ему недурной доход!
   Сабиналь  прямо  обворожил  Эйлин,  да  и  всех  остальных.  Ей  ужасно
понравился этот особнячок.  Тем  более  что  Толлифер  никому  из  них  не
обмолвился ни словом о коммерческих  началах  этого  интимного  заведения.
Разумеется, он потом пошлет чек Сабиналю, но  они-то  все  ушли  в  полной
уверенности, что Сабиналь просто его близкий друг!



35

   Толлифер  еще  раз  почувствовал  всю  важность  возложенного  на  него
поручения, получив на третий день после приезда Эйлин две тысячи  долларов
из парижского отделения Центрального  нью-йоркского  кредитного  общества,
которое еще в Нью-Йорке рекомендовало ему держать связь сих  лондонским  и
парижским отделениями.
   С Эйлин все обстояло как нельзя лучше.  Она  явно  была  расположена  к
нему. Когда он часов через пять после их визита к Сабиналю позвонил ей  по
телефону и предложил пойти куда-нибудь позавтракать,  он  безошибочно  мог
заключить по ее тону, что она рада его звонку. Ее и в самом деле  радовала
эта  дружеская  близость  с   человеком,   который   по   всей   видимости
действительно интересовался ею. В  некоторых  отношениях  он  даже  чем-то
напоминал ей прежнего Каупервуда: такой  энергичный,  заботливый  и  такой
веселый.
   Толлифер, посвистывая, отошел от телефона. Он и сам теперь относился  к
Эйлин несколько теплее и сердечнее, чем в то время, когда  он  еще  только
вступал  в  свои  обязанности.  Узнав  ее  ближе,  он  понял,  что  любовь
Каупервуда была для нее всем в жизни и что ей нелегко примириться с  такой
утратой. Он и сам нередко бывал в удрученном состоянии  -  ведь  ему  тоже
приходилось мириться со своим положением, и он искренне сочувствовал ей.
   Накануне, у Сабиналя, когда Мэриголд и миссис Тори как будто  ненароком
не замечали ее и болтали друг с дружкой, он ловил на ее лице беспомощное и
растерянное выражение. Он даже ненадолго увел ее из-за этого к рулеточному
колесу. Безусловно, опекать ее нелегкое дело, но это его обязанность и  от
успеха в этом деле зависит вся его будущность.
   Но, боже, рассуждал он сам с собой: ведь ей надо  похудеть  по  меньшей
мере фунтов на двадцать. И одеться как следует. И научиться держать себя с
людьми. Она слишком робка. Ей надо внушить уважение к самой себе, тогда  и
другие будут ее уважать. "Если я не сумею этого сделать, мне от нее  будет
больше вреда, чем пользы, сколько бы мне ни платили".
   Толлифер, если ему чего-нибудь хотелось,  умел  добиваться  своего.  Он
решил не откладывать дела в долгий ящик. Задавшись целью воздействовать на
Эйлин и полагая, что успех этого дела в значительной  степени  зависит  от
собственной  его  изящной  внешности,  он  надел  свой  лучший  костюм   и
постарался придать себе как нельзя более элегантный вид.
   Когда он  последний  раз  поглядел  на  себя  в  зеркало,  он  невольно
усмехнулся, сравнив себя с  тем  жалким  субъектом,  каким  он  был  всего
полгода назад в Нью-Йорке. Розали Харриген! Эта убогая комнатенка,  и  его
отчаянные усилия найти заработок...
   Его квартира в Булонском лесу была всего в нескольких минутах ходьбы от
отеля "Ритц". Когда он вышел из подъезда и  зашагал  по  залитой  утренним
солнцем улице, всякий,  глядя  на  него,  сказал  бы,  что  это  беспечный
парижанин, баловень судьбы. Он  перебирал  в  уме  разные  модные  ателье,
парикмахерские и белошвейные мастерские, которым он  рекомендует  заняться
Эйлин. Вот как раз здесь рядом, за углом - Клодель Ришар. Надо отвести  ее
к Ришару! Пусть он внушит ей, что она должна сбросить ну  хотя  бы  фунтов
двадцать лишнего жиру. И тогда он придумает для нее такие туалеты, что все
будут смотреть на нее с завистью - она первая введет в моду  новую  модель
Ришара! А вон там, на бульваре Осман, ателье  Краусмейера.  Его  модельная
обувь вне всякой конкуренции. Толлифер позаботился разузнать обо всем этом
заранее. А на улице Мира - какие безделушки, духи, какие драгоценности!  А
на улице Дюпон - знаменитые салоны красоты. И самый  привилегированный  из
них - салон Сары Шиммель. Эйлин необходимо познакомиться с ней...
   В летнем ресторане Наташи Любовской, откуда открывался вид на парк и на
собор  Парижской  богоматери,  за   стаканчиком   замороженного   кофе   и
гоголь-моголем а ля Суданов Толлифер  посвящал  Эйлин  в  тайны  парижских
вкусов и в новинки мод. Слышала ли  она,  что  Тереза  Бьянка,  знаменитая
испанская  танцовщица,  танцует  в  туфельках  Краусмейера?  А  Франческа,
младшая дочь герцога Толле, тоже покровительствует ему, она  носит  только
его обувь. А знает Эйлин, какие чудеса  по  части  восстановления  женской
красоты проделывает эта Сара  Шиммель?  И  он  приводил  примеры,  называл
имена.
   Они  вместе  отправились  к  Ришару,  потом  к  Краусмейеру,  потом   к
знаменитому парфюмеру Люти и оттуда зашли выпить чаю в  кафе  "Жермей".  В
девять вечера он заехал за ней и повез ее обедать в кафе де Пари; на  обед
были приглашены известная американская опереточная дива Рода  Тэйер  и  ее
сезонный  покровитель  бразилец  Мелло   Барриос,   один   из   секретарей
бразильского посольства, затем  некая  Мария  Резштадт,  родом  не  то  из
Венгрии, не то из Чехии. Толлифер познакомился  с  ней  в  одну  из  своих
прежних поездок в Париж. Она была тогда  женой  представителя  австрийской
секретной военной миссии во Франции. Как-то на днях Толлифер зашел в  кафе
"Маргери" и там  неожиданно  столкнулся  с  ней;  она  была  с  знаменитым
Сантосом Кастро, баритоном французской оперы, который  выступал  сейчас  с
новой оперной звездой, американкой Мэри Гарден. Тут  Толлифер  узнал,  что
Мария Резштадт давно овдовела, и по всему видно  было,  что  и  Кастро  ей
порядком надоел. Если Толлифер свободен, она рада будет встретиться с ним.
И так как она была неглупая женщина и по  складу  своего  характера  и  по
летам больше подходила Эйлин, чем его молодые приятельницы, Толлифер решил
познакомить их.
   Мария  Резштадт  сразу  обворожила   Эйлин.   Внешность   ее   невольно
приковывала к себе внимание. Высокая стройная фигура,  гладко  причесанные
черные волосы, насмешливые серые глаза и  ослепительный  вечерний  туалет,
похожий на тунику из красного бархата, ниспадающую живописными  складками.
Полная  противоположность  Эйлин  -  никаких  украшений,  гладкие  волосы,
стянутые узлом на затылке, открытый лоб. В ее обращении с Кастро  сквозило
полнейшее равнодушие; казалось, она держит его около себя  только  потому,
что он пользуется громкой известностью и все оборачиваются на них, где  бы
они ни появлялись. Она сразу начала рассказывать Эйлин  и  Толлиферу,  что
они с Кастро только что вернулись из путешествия по Балканам, и Эйлин была
даже несколько потрясена такой откровенностью, - Толлифер говорил ей,  что
Мария Резштадт и Кастро просто давнишние знакомые.  Конечно,  и  за  Эйлин
водились грешки, но это было ее личное дело, это не мешало ей относится  с
благоговением к прописным правилам светской морали.  А  вот  эта  женщина,
такая спокойная, самоуверенная, по-видимому вовсе  не  считается  с  этими
правилами. Эйлин смотрела на нее зачарованная.
   - Вы знаете, -  рассказывала  мадам  Резштадт,  -  на  Востоке  женщины
настоящие рабыни. Правда, правда! У них там только цыганки свободны, но  у
цыганок, конечно, нет никакого положения в обществе.  А  вот  жены  всяких
сановников и титулованных людей настоящие рабыни, живут в страхе и трепете
перед своими мужьями.
   Эйлин грустно улыбнулась.
   - Пожалуй, это не только на Востоке... - сказала она.
   Мария Резштадт внимательно посмотрела на Эйлин, и губы  ее  дрогнули  в
улыбке.
   - О нет, - отвечала она, - не только! У нас и здесь есть  рабыни.  А  в
Америке тоже?
   И она блеснула своими ослепительно-белыми зубами. Эйлин, не  зная,  что
ответить, расхохоталась. Она подумала  о  своей  рабской  привязанности  к
Каупервуду.  Но  как  же  так?  Почему  эта  женщина  чувствует  себя  так
независимо, живет как хочет, ни к кому не привязана, а если даже у  нее  и
есть какая-нибудь привязанность, это не доставляет ей никаких мучений... А
она, Эйлин... И ей очень захотелось познакомиться поближе  с  этой  Марией
Резштадт,  чтобы  научиться  у  нее  этому   спокойствию,   равнодушию   и
пренебрежению ко всяким условностям.
   Мадам Резштадт со своей  стороны  тоже,  по-видимому,  заинтересовалась
Эйлин. Она расспрашивала ее о жизни в Америке, осведомилась, долго ли  она
пробудет в Париже, где  она  остановилась,  и  предложила  встретиться  на
другой день и пойти куда-нибудь  вместе  позавтракать.  Эйлин  с  радостью
ухватилась за это предложение.
   Однако  мысли  ее  беспрестанно  возвращались  к  утренней  прогулке  с
Толлифером, ко всем их бесчисленным походам по разным ателье и  магазинам.
Советы и  рекомендации,  которых  она  наслушалась  во  всех  этих  модных
заведениях, открыли ей глаза:  оказывается,  она  недостаточно  следит  за
своей внешностью, она выглядит совсем не так, как ей подобает. Разумеется,
ей постарались внушить, что это отнюдь  не  поздно  исправить,  и  тут  же
рекомендовали доктора  и  массажистку.  И  теперь  ей  прописана  диета  и
какой-то  совершенно  чудодейственный  массаж.  Говорят,   она   сделается
неузнаваемой, преобразится. И все это придумал Толлифер. А с какой  целью?
Зачем ему это нужно? Она до сих пор не замечала, чтобы он позволял себе  с
нею  какие-нибудь  вольности.  У  них  просто  очень   хорошие   дружеские
отношения. Эйлин никак не могла объяснить себе, что это значит? Ах, не все
ли равно! Каупервуд живет своей жизнью и не обращает на нее  ни  малейшего
внимания. Надо же и ей как-нибудь заполнить свою жизнь.
   Вернувшись к себе в отель, Эйлин внезапно почувствовала приступ тоски -
ах, если бы у нее был хоть один близкий человек на свете,  с  которым  она
могла бы поделиться всеми своими горестями, друг, которому  она  могла  бы
довериться, не опасаясь насмешек.  Эта  Мария  Резштадт,  как  крепко  она
пожала ей руку, когда они прощались, - может быть, она могла бы  стать  ее
другом...


   Десять дней, которые Эйлин предполагала пробыть в Париже,  промелькнули
так быстро, что она не успела и опомниться.  И,  сказать  по  правде,  все
складывалось так, что она  сейчас  никак  не  могла  вернуться  в  Лондон.
Поддавшись настояниям Толлифера, Эйлин отдала  себя  в  руки  целой  армии
специалистов-косметиков и модных мастеров, которые должны были  не  только
восстановить ее красоту во всем блеске, но и создать  для  нее  подобающую
оправу. Разумеется, на это требовалось время, но зато какие перспективы, -
как знать, быть может это даже приведет к полной перемене ее  отношений  с
Каупервудом? Молодость еще не ушла, говорила себе Эйлин, и  сейчас,  когда
Каупервуду приходится вести такую  трудную  борьбу  в  лондонском  деловом
мире, может быть, ему приятно будет иметь около  себя  близкого  человека,
даже если он и не питает к ней никаких пылких чувств. Здесь, в Англии, где
ему нужно создать себе устойчивое общественное положение, для  него  важно
иметь возможность устроиться по-домашнему, жить в добром согласии с женой,
и, так как это в его же интересах, он даже будет доволен этим.
   Окрыленная  надеждами,  Эйлин  подолгу  просиживала   перед   зеркалом,
мужественно переносила голод, строго соблюдая диету, и тщательно выполняла
все косметические предписания под бдительным  руководством  Сары  Шиммель.
Она теперь поняла, какое неоценимое преимущество носить платья, сшитые  по
специальной  модели,  созданной  художником.  С  каждым  днем  крепла   ее
уверенность в себе, она стала как-то спокойнее, сдержаннее; все  мысли  ее
были устремлены к Каупервуду, она жила радостным предвкушением  встречи  с
ним. Как он удивится, увидев ее такой, и, кто знает, может быть это  будет
для него приятный сюрприз.
   Она решила остаться в Париже до тех пор,  пока  не  убавит  в  весе  по
крайней мере двадцать фунтов, - тогда только  сможет  она  облечься  в  те
восхитительные новинки, которые создала для нее  изобретательная  фантазия
мосье Ришара. Тогда же  она  попробует  сделать  новую  прическу,  которую
придумал для нее ее парикмахер. Ах, если бы только все  это  не  оказалось
напрасным!
   Эйлин написала Каупервуду, что она так хорошо проводит время  в  Париже
благодаря мистеру Толлиферу, что останется здесь еще  недели  на  три,  на
месяц. Она закончила свое письмо в шутливом тоне: "Первый раз  в  жизни  я
прекрасно обхожусь без тебя, - обо мне очень заботятся".
   Когда Каупервуд  прочел  эту  фразу,  его  охватило  какое-то  странное
щемящее чувство - ведь он сам все это так ловко устроил. Но  помогала  ему
Беренис. В сущности, это была ее идея, за которую он с радостью ухватился,
потому что это была единственная возможность  оградить  свои  отношения  с
ней. Но какой же все-таки надо обладать особенной натурой, чтобы  проявить
такую дальновидность, такой беспощадный цинизм. А что,  если  это  в  один
прекрасный день обернется против него? Ведь он так привязан  к  Беренис...
Ему стало не по себе, и он тут же отмахнулся от этой мысли. Мало ли всяких
неприятностей видел он на своем веку, переживет  и  это,  что  волноваться
заранее.



36

   В результате своего разговора с  Каупервудом  в  отеле  "Браун"  мистер
Джонсон решил, что вопрос  относительно  участия  его  и  лорда  Стэйна  в
предприятии Каупервуда можно будет обсудить всесторонне только после  того
как лорд Стэйн сам побеседует с американским миллионером.
   - Вы ничем не рискуете, если поговорите с ни