а,  самая
младшая в семье, была определена в частную школу, находившуюся  в  ведении
католических монахинь. Семья Батлеров переехала из южной части Филадельфии
на  Джирард-авеню,  поближе  к  аристократическому   кварталу;   там   уже
зарождалась  интенсивная  "светская"  жизнь.  Батлеры  не  принадлежали  к
избранному кругу, но  у  главы  семьи,  пятидесятипятилетнего  подрядчика,
"стоившего"  почти  что  полмиллиона,  нашлось   много   друзей   в   мире
политическом и финансовом. Да и сам он был  уже  не  прежний  "неотесанный
детина", но плотный  человек  с  красноватым,  слегка  обветренным  лицом,
седовласый, сероглазый, с широкими плечами и  могучей  грудью  -  типичный
ирландец; богатый жизненный опыт придал его лицу спокойное,  умудренное  и
непроницаемое выражение. Большие руки и ноги напоминали о днях,  когда  он
еще не носил прекрасных костюмов английского сукна и  желтых  ботинок,  но
ничего "простецкого" в нем не осталось, напротив, держал он себя с большим
достоинством. Правда, говорил Батлер по-прежнему с ирландским акцентом, но
всегда живо, любезно и убедительно.
   Он один из первых заинтересовался строительством конных железных  дорог
и, так же как Каупервуд и множество других, пришел к заключению,  что  это
дело с большим будущим. Наилучшим доказательством служила прибыль, которую
приносили купленные им акции и паи. Батлер действовал через маклеров,  так
как не успел вступить в эти предприятия в период их организации. Он скупал
акции всех конно-железнодорожных компаний, считая, что перед любой из  них
открываются прекрасные перспективы, но больше всего ему  хотелось  целиком
заполучить  в  свои  руки  контроль  над  одной  или  двумя   линиями.   В
соответствии с этим замыслом он подыскивал  надежного  молодого  человека,
способного и честного, который действовал бы по его указаниям, делая  все,
что ему прикажут. Кто-то рекомендовал ему Каупервуда, и он  вызвал  его  к
себе письмом.
   Каупервуд не замедлил откликнуться, так как много слышал о Батлере, его
карьере,  связях  и  влиянии.  Однажды  в  феврале  сухим  морозным  утром
Фрэнк-отправился к нему. Впоследствии он не  раз  вспоминал  эту  улицу  -
широкие кирпичные тротуары, мостовую, слегка припорошенную снегом, чахлые,
оголенные деревца и фонарные столбы. Дом Батлера, хотя и не  новый,  -  он
отремонтировал его после покупки,  -  был  неплохим  образцом  архитектуры
своего времени. Пятидесяти футов в длину, четырехэтажный, он был сложен из
серого известняка; к парадной двери вели  четыре  широкие  белые  ступени.
Окна с белыми наличниками имели  форму  широких  арок.  Изнутри  они  были
завешены кружевными гардинами, и красный плюш мебели, чуть  просвечивавший
сквозь кружево, выглядел как-то особенно уютно с  холодной  и  заснеженной
улицы.
   Нарядная горничная-ирландка открыла дверь Каупервуду; он вошел и дал ей
свою визитную карточку.
   - Мистер Батлер дома?
   - Не могу сказать, сэр. Я сейчас узнаю. Возможно, он вышел.
   Через несколько минут  Фрэнка  провели  наверх.  Батлер  принял  его  в
комнате, несколько  напоминавшей  контору.  Там  стояли  письменный  стол,
деревянное кресло, кое-какая  кожаная  мебель  и  книжный  шкаф.  Все  эти
предметы были разрознены и расставлены так, как не расставляют мебель ни в
конторе, ни в жилой комнате. На стене висели картины:  одна  -  написанная
маслом, что-то совершенно невообразимое! - темная и мрачная; на другой - в
розовых и расплывчато-зеленых тонах изображался канал с плывущей  по  нему
баржей и,  наконец,  несколько  неплохих  дагерротипов  родных  и  друзей.
Каупервуд обратил внимание на прекрасный, слегка подцвеченный портрет двух
девочек. У одной волосы были  рыжевато-золотые,  у  другой  каштановые  и,
должно быть, шелковистые. Это были миловидные, здоровые и веселые  девочки
кельтского типа; их головки почти соприкасались, глаза в упор смотрели  на
зрителя. Фрэнк полюбовался ими и решил, что это, наверное, дочери  хозяина
дома.
   - Мистер Каупервуд? - встретил его Батлер; он как-то странно растягивал
гласные, да и вообще это был человек медлительный, важный, вдумчивый.
   Фрэнк обратил внимание на его крепкую фигуру, могучую, как старый  дуб,
закаленный дождем и ветрами. Кожа на его лице была  туго  натянута,  да  и
весь он был какой-то подтянутый и подобранный.
   - Да, - ответил Фрэнк.
   - У меня есть к вам дельце - насчет покупки акций,  и  я  подумал,  что
лучше вам прийти сюда, чем мне ездить к вам  в  контору.  Здесь  мы  можем
поговорить с глазу на глаз, кроме того, и годы мои уже не те.
   Он поглядел на гостя, чуть сощурив глаза.
   Каупервуд улыбнулся.
   - Я к вашим услугам, - учтиво отозвался он.
   - В настоящее время я заинтересован в  том,  чтобы  выловить  на  бирже
акции некоторых конно-железных дорог. В подробности я вас посвящу позднее.
Не выпьете ли чего-нибудь? Утро сегодня холодное.
   - Благодарю вас, я никогда не пью.
   - Никогда? Нешуточное слово, ежели речь идет о виски! Но так или  иначе
- это похвально. Мои сыновья тоже капли в рот не берут, и меня  это  очень
радует. Так вот, я хочу выловить на бирже кое-какие акции, но,  скажу  вам
правду, мне еще важнее найти смекалистого молодого  человека,  вроде  вас,
скажем, через которого я мог бы действовать. Вы же сами знаете,  что  одно
дело всегда тянет за собой другое, - и Батлер посмотрел  на  своего  гостя
испытующим, но в то же время благожелательным взглядом.
   - Совершенно верно, - согласился Каупервуд,  приветливо  улыбнувшись  в
ответ на взгляд хозяина дома.
   - Н-да, - задумчиво произнес Батлер, обращаясь то ли к  Каупервуду,  то
ли к самому себе, - толковый молодой человек мог бы быть мне очень полезен
в делах. У меня двое сыновей, неглупые ребята, но я бы не хотел, чтоб  они
играли на бирже, да если бы и захотел, не знаю, может, они бы и не сумели.
Но дело тут, собственно, не в этом. Я вообще очень занят,  и,  как  я  вам
говорил, мои годы уже не те. Я теперь не так уж легок на подъем. А будь  у
меня подходящий молодой человек (кстати, я все разузнал о  вашей  работе),
он мог бы выполнять для меня разные небольшие поручения по  части  паев  и
займов - они давали бы кое-что нам  обоим.  У  меня  частенько  спрашивают
совета по тому или иному вопросу молодые люди, которые желали  бы  вложить
свой капитал в дело, так что...
   Он замолчал и, как бы поддразнивая гостя, стал смотреть в окно,  хорошо
зная, что заинтересовал Каупервуда и что разговор о влиянии в деловом мире
и о коммерческих связях еще больше его раззадорит. Батлер дал ему  понять,
что главное в этих делах - верность, такт, сметливость и соблюдение тайны.
   - Что ж,  если  вы  справлялись  о  моей  работе...  -  заметил  Фрэнк,
сопровождая свои слова  характерной  для  него  мимолетной  улыбкой  и  не
договаривая фразы.
   Батлер в этих немногих словах почувствовал силу и  убедительность.  Ему
нравились выдержка и уравновешенность молодого человека. О  Каупервуде  он
слышал от многих. (Теперь фирма называлась уже "Каупервуд  и  Кь",  причем
"компания" была чисто фиктивная.) Он задал Фрэнку еще  несколько  вопросов
относительно биржи и общего состояния рынка, осведомился, что ему известно
насчет железных дорог, и наконец изложил свой план, заключавшийся  в  том,
чтобы скупить как можно больше  акций  коночных  линий  Девятой,  Десятой,
Пятнадцатой и Шестнадцатой  улиц,  но,  по  возможности,  исподволь  и  не
вызывая шума. Действовать тут надо осторожно, скупая  акции  частью  через
биржу, частью же у отдельных держателей. Батлер  умолчал  о  том,  что  он
намерен оказать известное давление на законодательные  органы  и  добиться
разрешения на продолжение путей  за  теперешние  конечные  пункты,  чтобы,
когда наступит  время  приступить  к  работам,  огорошить  железнодорожные
концерны известием, что крупнейшими их акционерами являются Батлеры,  отец
или сыновья, - дальновидный план, направленный на  то,  чтобы  в  конечном
счете эти линии оказались целиком в руках семейства Батлеров.
   - Я буду счастлив сотрудничать с вами, мистер Батлер, любым угодным вам
образом, - произнес Каупервуд. - Я не скажу, что у меня уже сейчас большое
дело, это еще только первые шаги. Но связи  у  меня  хорошие.  Я  приобрел
собственное место на  нью-йоркской  и  филадельфийской  биржах.  Те,  кому
приходилось иметь со  мной  дело,  по-моему,  всегда  оставались  довольны
результатами.
   - О вашей работе мне кое-что уже известно, - повторил Батлер.
   - Очень хорошо. Когда я вам понадоблюсь, вы, может быть, зайдете в  мою
контору или напишете мне, и я приду к вам. Я  сообщу  вам  свой  секретный
код, так что все вами написанное останется в строжайшей тайне.
   - Ладно, ладно! Сейчас мы больше не будем об этом  говорить.  Скоро  мы
вновь встретимся, и  тогда  в  моем  банке  вам  будет  открыт  кредит  на
определенную сумму.
   Он встал и взглянул в окно. Каупервуд тоже поднялся.
   - Кажется, отличная погода сегодня?
   - Прекрасная!
   - Ну, я уверен, что со временем мы с вами сойдемся ближе.
   Он протянул Каупервуду руку.
   - Я тоже надеюсь.
   Каупервуд направился к выходу, и Батлер проводил его до парадной двери.
В эту самую минуту с улицы вбежала молодая, румяная, голубоглазая  девушка
в ярко-красной пелерине  с  капюшоном,  накинутым  на  рыжевато-золотистые
волосы.
   - Ах, папа, я чуть тебя с ног не сбила!
   Она улыбнулась отцу, а  заодно  и  Каупервуду,  сияющей,  лучезарной  и
беззаботной улыбкой. Зубы у нее были  блестящие  и  мелкие,  а  губы,  как
пунцовый бутон.
   - Ты сегодня рано вернулась. Я полагал, что ты ушла на весь день.
   - Я так и хотела, а потом передумала.
   Она прошла дальше, размахивая руками.
   -  Итак,  -  продолжал  Батлер,  когда   она   скрылась,   -   подождем
денек-другой. До свиданья!
   - До свиданья!
   Каупервуд  спускался  по  лестнице,  радуясь  открывавшимся  перед  ним
перспективам финансовой деятельности, и вдруг в его  воображении  возникла
только что виденная им румяная девушка - живое  воплощение  юности.  Какая
она яркая, здоровая, жизнерадостная! В ее голосе звучала  вся  свежесть  и
бодрая сила пятнадцати или шестнадцати  лет.  Жизнь  била  в  ней  ключом.
Лакомый кусочек, который со  временем  достанется  какому-нибудь  молодому
человеку, и вдобавок  ее  отец  еще  обогатит  его  или  по  меньшей  мере
посодействует его обогащению.



        12

   К Эдварду Мэлии Батлеру и обратился Каупервуд почти  два  года  спустя,
когда подумал, что он мог бы  достигнуть  весьма  влиятельного  положения,
если бы ему поручили распространить  часть  выпущенного  займа.  Возможно,
Батлер и сам заинтересуется приобретением пакета облигаций, а не то просто
поможет ему, Фрэнку, разместить их. К этому времени  Батлер  уже  проникся
искренней симпатией к Каупервуду и в книгах  последнего  значился  крупным
держателем  ценных  бумаг.  Каупервуду   тоже   нравился   этот   плотный,
внушительный ирландец. Нравилась ему  и  вся  история  жизни  Батлера.  Он
познакомился с его женой, очень полной и флегматичной ирландкой. Она  была
весьма неглупа, терпеть не могла ничего показного и до сих пор еще  любила
заходить на кухню и лично руководить стряпней. Фрэнк был уже  знаком  и  с
сыновьями Батлера - Оуэном и Кэлемом, и с дочерьми - Норой и Эйлин.  Эйлин
и была та самая девушка, с которой он  столкнулся  на  лестнице  во  время
первого своего визита к Батлеру позапрошлой зимой.
   Когда Каупервуд вошел в своеобразный кабинет-контору Батлера, там уютно
пылал  камин.  Близилась  весна,  но  вечера  были  еще  холодные.  Батлер
предложил гостю поудобнее устроиться в глубоком кожаном кресле возле  огня
и приготовился его слушать.
   - Н-да, это не такая легкая  штука!  -  произнес  он,  когда  Каупервуд
кончил. - Вы ведь лучше меня разбираетесь в этих вещах. Как вам  известно,
я не финансист, - и он улыбнулся, словно оправдываясь.
   - Я знаю только, что  это  вопрос  влияния  и  протекции,  -  продолжал
Каупервуд. - "Дрексель и Кь" и "Кук и Кь" имеют связи в Гаррисберге. У них
там есть свои люди, стоящие на страже их интересов. С главным прокурором и
казначеем штата они в самых приятельских отношениях. Если я предложу  свои
услуги и даже докажу, что могу взять на себя  размещение  займа,  мне  это
дело все равно не поручат. Так бывало уже  не  раз.  Я  должен  заручиться
поддержкой друзей, их влиянием. Вы же знаете, как устраиваются такие дела.
   - Они устраиваются довольно легко, -  сказал  Батлер,  -  когда  знаешь
наверняка, к кому следует обратиться. Возьмем, к примеру, Джимми Оливера -
он должен быть более или менее в курсе дела.
   Джимми Оливер был тогда окружным прокурором и время  от  времени  давал
Батлеру ценные советы. По счастливой случайности он состоял еще и в дружбе
с казначеем штата.
   - На какую же часть займа вы метите?
   - На пять миллионов.
   - Пять миллионов! - Батлер выпрямился в своем  кресле.  -  Да  что  вы,
голубчик? Это ведь огромные деньги! Где же вы разместите такое  количество
облигаций?
   - Я подам заявку на пять миллионов, - мягко успокоил его Каупервуд, - а
получить хочу только миллион, но  такая  заявка  подымет  мой  престиж,  а
престиж тоже котируется на рынке.
   Батлер, облегченно вздохнув, откинулся на спинку кресла.
   - Пять миллионов! Престиж! А хотите вы только один миллион? Ну  что  ж,
тогда дело другое! Мыслишка-то, по правде сказать, неплохая.  Такую  сумму
мы, пожалуй, сумеем раздобыть.
   Он потер ладонью подбородок и уставился на огонь.
   Уходя в этот вечер от Батлера, Каупервуд не сомневался, что тот его  не
обманет и пустит в ход всю свою машину. Посему он  ничуть  не  удивился  и
прекрасно понял,  что  это  означает,  когда  несколько  дней  спустя  его
представили городскому казначею Джулиану Боуду,  который  в  свою  очередь
обещал познакомить его с казначеем штата Ван-Нострендом и  позаботиться  о
том, чтобы ходатайство Каупервуда было рассмотрено.
   - Вы, конечно, знаете, - сказал он Каупервуду в присутствии Батлера,  в
чьем доме и  происходило  это  свидание,  -  что  банковская  клика  очень
могущественна. Вам известно, кто ее возглавляет. Они не  желают,  чтобы  в
дело с выпуском займа совались посторонние. У меня был разговор с Тэренсом
Рэлихеном, их представителем там, наверху (он подразумевал  столицу  штата
Гаррисберг), который заявил, что они не потерпят никакого вмешательства  в
это дело с займом. Вы можете нажить себе  немало  неприятностей  здесь,  в
Филадельфии, если добьетесь своего, - это ведь очень могущественные  люди.
А вы уже представляете себе, где вы разместите заем?
   - Да, представляю, - отвечал Каупервуд.
   - Ну что ж, по-моему, самое лучшее теперь -  держать  язык  за  зубами.
Подавайте заявку - и дело с концом. Ван-Ностренд, с согласия  губернатора,
утвердит ее. С губернатором же, я думаю, мы сумеем столковаться.  А  когда
вы  добьетесь  утверждения,  с  вами,  вероятно,  пожелают  иметь  крупный
разговор, но это уж ваша забота.
   Каупервуд улыбнулся своей непроницаемой улыбкой. Сколько всяких ходов и
выходов в этом финансовом мире! Целый лабиринт подземных течений!  Немного
прозорливости, немного сметки, немного удачи - время и случай, -  вот  что
по большей части решает дело. Взять хотя бы его самого: стоило ему ощутить
честолюбивое желание сделать карьеру, только желание, ничего  больше  -  и
вот у него уже установлена связь с казначеем штата и с  губернатором.  Они
будут самолично разбирать его дело, потому что он этого потребовал. Другие
дельцы, повлиятельнее его, имели точно такое же право на долю в займе,  но
они  не  сумели  этим  правом   воспользоваться.   Смелость,   инициатива,
предприимчивость - как много они значат, да еще везенье вдобавок.
   Уходя, Фрэнк думал о том, как удивятся "Кук и  Кь".  "Дрексель  и  Кь",
узнав, что он выступил в качестве  их  конкурента.  Дома  он  поднялся  на
второй этаж, в маленькую комнату рядом со спальней, которую он приспособил
под кабинет, там  стояли  письменный  стол,  несгораемый  шкаф  и  кожаное
кресло, и стал проверять свои ресурсы. Ему нужно было  многое  обдумать  и
взвесить. Он снова пересмотрел список лиц, с которыми уже договорился и на
чью подписку мог смело  рассчитывать.  Проблема  размещения  облигаций  на
миллион долларов его  не  беспокоила;  по  его  расчетам,  он  должен  был
заработать два процента с общей суммы, то есть  двадцать  тысяч  долларов.
Если дело выгорит, он решил купить особняк на Джирард-авеню, неподалеку от
Батлеров, а может быть, еще лучше - приобрести участок и начать строиться.
Деньги на постройку он раздобудет, заложив участок и дом. У отца дела идут
весьма недурно. Возможно, и он захочет строиться рядом,  тогда  они  будут
жить бок о бок. Контора должна  была  дать  в  этом  году,  независимо  от
операции с займом, тысяч десять.  Вложения  Фрэнка  в  конку,  достигавшие
суммы в пятьдесят  тысяч  долларов,  приносили  шесть  процентов  годовых.
Имущество   жены,   заключавшееся   в   их   нынешнем   доме,   облигациях
государственных  займов  и  недвижимости  в  западной  части  Филадельфии,
составляло еще сорок тысяч.  Он  был  богатым  человеком,  но  рассчитывал
вскоре стать гораздо богаче. Теперь  надо  только  действовать  разумно  и
хладнокровно. Если операция с займом пройдет успешно, он сможет  повторить
ее, и даже в более крупном масштабе, ведь это не последний выпуск. Посидев
еще немного, он погасил свет и ушел к жене,  которая  уже  спала.  Няня  с
детьми занимала комнату по другую сторону лестницы.
   - Ну вот, Лилиан, - сказал он, когда она,  проснувшись,  повернулась  к
нему, - мне кажется, что дело с займом,  о  котором  я  тебе  рассказывал,
теперь на мази.  Один  миллион  для  размещения  я,  видимо,  получу.  Это
принесет двадцать тысяч прибыли. Если все  пройдет  успешно,  мы  выстроим
себе дом на Джирард-авеню. Со временем она станет одной  из  лучших  улиц.
Колледж - прекрасное соседство.
   - Это будет замечательно, Фрэнк! - сказала она и  погладила  его  руку,
когда он присел на край кровати. Но в тоне ее слышалось легкое сомнение.
   - Нам нужно быть повнимательнее к  Батлерам.  Он  очень  мило  со  мной
обошелся и, конечно, будет нам полезен и впредь. Он приглашал нас с  тобой
как-нибудь зайти к ним, не следует пренебрегать  этим  приглашением.  Будь
поласковее с его женой.  Он  может  при  желании  очень  многое  для  меня
сделать. У него, между прочим, две дочери. Надо будет пригласить их к  нам
всей семьей.
   - Мы устроим для них обед, - с готовностью откликнулась Лилиан. - Я  на
днях заеду к миссис Батлер и предложу ей покататься со мной.
   Лилиан уже успела узнать,  что  Батлеры  -  во  всяком  случае  младшее
поколение - любят показной шик, что они весьма чувствительны к  разговорам
о своем происхождении и что деньги, по их  понятиям,  искупают  решительно
все недостатки.
   - Старик Батлер - человек  весьма  респектабельный,  -  заметил  как-то
Каупервуд, - но миссис Батлер... да и она, собственно, ничего, но уж очень
простовата. Впрочем, это женщина добрая и сердечная.
   Фрэнк просил еще жену полюбезней обходиться с Эйлин и  Норой,  так  как
отец и мать Батлеры пуще всего гордятся своими дочерьми.
   Лилиан в ту пору было  тридцать  два  года,  Фрэнку  -  двадцать  семь.
Рождение двух детей и заботы  о  них  до  некоторой  степени  изменили  ее
внешность.  Она  утратила  прежнее  обольстительное  изящество   и   стала
несколько сухопарой. Лицо ее с ввалившимися щеками напоминало лица  женщин
с картин Россетти и Берн-Джонса [Россетти  Данте  Габриель  (1828-1882)  и
Берн-Джонс Эдуард (1833-1898) -  английские  художники,  принадлежавшие  к
декадентской школе  прерафаэлитов,  стремившейся  возродить  средневековую
мистику]. Здоровье было подорвано: уход за двумя детьми и обнаружившиеся в
последнее время признаки катара желудка отняли у нее  много  сил.  Нервная
система ее расстроилась, и временами она страдала  прис