лишь бы отделаться от нее.
   Но подождите! Вот сейчас, не сходя с места, или  уж  в  крайнем  случае
завтра, она отплатит  этому  паразиту  и  обманщику,  а  заодно  и  своему
супругу! Она не позволит, чтобы с нею так обращались!  Какой  позор!  Нет,
она этого не потерпит. Сейчас же, сию минуту она выставит этого  Толлифера
за дверь. А Каупервуду телеграфирует, что ей известны его  интриги  и  что
она больше знать его не желает! Она возвращается в Нью-Йорк и будет жить в
своем доме, а если он попытается последовать за нею, она подаст на него  в
суд и разоблачит в газетах. Наконец-то она раз  и  навсегда  избавится  от
этого негодяя, от этого лжеца и изменника!
   - Уходите! - крикнула она Толлиферу. - Довольно с меня ваших  услуг.  Я
сейчас же возвращаюсь в Нью-Йорк, и  попробуйте  только  еще  когда-нибудь
попасться мне на глаза или надоедать  мне.  Уж  я  позабочусь,  чтобы  все
узнали, что вы собой представляете! Отправляйтесь к мистеру  Каупервуду  -
может быть, он найдет для вас более пристойное занятие!
   Она подошла к двери и настежь распахнула ее перед Толлифером.



53

   В то время как в Париже происходили описанные  выше  события,  Беренис,
продолжавшая по-прежнему жить в Прайорс-Кове, внезапно оказалась в  центре
внимания местного общества, - ее то и дело знакомили с новыми  людьми,  со
всех сторон сыпались приглашения на званые обеды и вечера, - словом, успех
превзошел все ее ожидания. Беренис  сознавала,  что  немалой  долей  этого
успеха она обязана Каупервуду, но, конечно, еще больше обязана Стэйну:  он
был влюблен и жаждал ввести ее в круг своих высокопоставленных знакомых.
   Поскольку Эйлин была в Париже, Каупервуд  полагал,  что  он  и  Беренис
могут безбоязненно принять приглашение лорда Стэйна покататься на его яхте
"Айола". Кроме них, были приглашены: леди Клиффорд  из  Чадлея  -  ее  муж
принадлежал к одному из древнейших  родов  Англии;  герцогиня  Мальборо  -
большая приятельница Стэйна и к тому же любимица королевы, и  сэр  Уиндхэм
Уитли - дипломат, с большими связями при дворе.
   Когда "Айола" бросила якорь в Каус, Стэйн сообщил гостям, что королева,
которая пребывает сейчас здесь, приглашает его вместе с друзьями на  чашку
чая. Это известие чрезвычайно взволновало всех, а в  особенности  Беренис:
ведь об этом приеме, наверно, станут кричать газеты! Королева  была  очень
любезна, и, казалось, эта  неофициальная  встреча  доставляет  ей  большое
удовольствие.  Она  особенно  заинтересовалась  Беренис,   о   многом   ее
расспрашивала, и если бы та откровенно отвечала на вопросы  королевы,  это
могло бы печально окончиться для Беренис. Но поскольку  Беренис  сочла  за
благо не откровенничать, королева выразила желание  видеть  ее  у  себя  в
Лондоне. В самом деле, она надеется, что Беренис не будет ничем  занята  и
сможет присутствовать на ближайшем приеме при дворе.  Любезность  королевы
безмерно поразила Беренис и вместе с тем укрепила ее веру в свои силы: да,
конечно, она может достичь многого, стоит ей только пожелать!
   После этого приема Стэйн с удвоенным пылом стал  добиваться  взаимности
Беренис, а Каупервуд теперь еще больше опасался того, что Беренис может не
устоять против лорда.
   Однако, вернувшись в Лондон, Каупервуд нашел там новую, более серьезную
причину для тревог и опасений. У него в номере  лежало  письмо  от  Эйлин,
которое она послала ему перед своим отъездом в Нью-Йорк.

   "Наконец-то я узнала правду! Ты поставил меня в унизительное положение.
Ты нанял этого лакея, Толлифера, чтобы избавиться от  меня  и  на  свободе
предаваться распутству. Какой позор! Нечего сказать, хороша награда за мою
многолетнюю верность! Но можешь не  беспокоиться  -  теперь  ты  свободен.
Заведи себе хоть сотню девок, мне все равно. Я сегодня же уезжаю из Парижа
в Нью-Йорк. Я не желаю больше терпеть твои измены и  твое  распутство.  Не
смей показываться мне на глаза,  иначе  я  выведу  тебя  на  чистую  воду.
Посмотрим, что  ты  скажешь,  когда  тебе  придется  предстать  со  своими
нынешними любовницами перед судом и я ославлю тебя во  всех  лондонских  и
нью-йоркских газетах.
   Эйлин".

   Это послание заставило Каупервуда призадуматься. Да, Эйлин в ярости.  И
кто знает, к чему это  приведет.  Пожалуй,  самое  разумное  -  немедленно
вернуться  в  Нью-Йорк  и  сделать   все   возможное,   чтобы   как-нибудь
предотвратить   публичный   скандал.   Ведь   это    чревато    серьезными
неприятностями для Беренис. Если Эйлин приведет в исполнение свои  угрозы,
будущее Беренис испорчено! Нет, что угодно, только не это!
   И Каупервуд прежде  всего  направился  к  Беренис.  Она  встретила  его
веселая, полная честолюбивых планов и надежд. Но как только он рассказал о
последнем выпаде Эйлин и о ее угрозах, улыбка исчезла с лица Беренис.  Она
тотчас поняла, что дело нешуточное.
   - Непонятно, что заставило Толлифера признаться Эйлин, какую роль он  в
этом играет. Ведь в его же  интересах  было  молчать,  -  с  беспокойством
сказала она.
   - Ты не знаешь почтенной леди Эйлин, дорогая, - усмехнулся Каупервуд. -
Она не из тех, кто способен до конца все обдумать  и  предусмотреть.  Нет,
она сразу приходит в ярость - и, конечно, только вредит себе и другим. Она
может так обрушиться на человека, - поневоле выложишь  все,  что  есть  на
душе, хотя бы и на погибель себе и ей. Сейчас остается одно -  отправиться
в Нью-Йорк самым быстроходным пароходом: может быть, мне удастся опередить
ее. Я уже телеграфировал Толлиферу, чтобы он немедленно явился в Лондон, -
если он по-прежнему будет у меня на жаловании, я без  труда  заставлю  его
придержать язык. Но может быть, ты посоветуешь еще что-нибудь, Беви?
   - По-моему, ты прав, Фрэнк. Возвращайся как можно скорее в  Нью-Йорк  и
постарайся утихомирить ее. После  того  как  ты  поговоришь  с  ней,  она,
вероятно, поймет, что скандалами ей ничего не добиться. Ведь она, конечно,
и раньше знала о моем существовании... и не только о  моем,  -  с  лукавой
улыбкой добавила Беренис. - Напомни ей об  этом.  В  конце  концов  ты  не
сделал ей ничего дурного. Да и Толлифер тоже, если на то пошло. Ведь ты ей
дал такого гида для экскурсий по увеселительным местам Парижа,  что  лучше
не сыскать. Кроме того, скажи ей, что дела  не  оставляли  тебе  ни  одной
свободной минуты. Мне кажется, все это хоть немного смягчит ее. Сошлись на
газеты - они полны сообщений о твоей деятельности, о твоих успехах...
   Все эти мудрые совета Каупервуд со вниманием выслушал. Вся беда  только
в том, заметил он, что не Стэйн, а он должен расстаться с ней.
   - Не тревожься, мой дорогой, - успокоила  его  Беренис,  -  ты  слишком
большой человек, чтобы эта история могла испортить тебе жизнь. Я убеждена,
что ты и на этот раз одержишь победу. И знай: я всегда, все время  буду  с
тобой.
   И она обвила его шею руками и с улыбкой заглянула ему в глаза.
   - Ну, если так, все будет хорошо, - уверенно сказал Каупервуд.



54

   Перед тем как отплыть в Нью-Йорк, Каупервуд вызвал к себе Толлифера,  и
тот  сумел  доказать  свою  полную  невиновность  в  случившемся;   мистер
Каупервуд может быть спокоен: впредь он и рта не раскроет, будет  говорить
лишь то, что желательно мистеру Каупервуду.
   Пять дней спустя Каупервуд сошел на берег в Нью-Йорке  и  был  встречен
целой армией репортеров, налетевших на него с таким  множеством  вопросов,
что ответов хватило бы для издания небольшого справочника. Какова цель его
приезда: мобилизовать  капитал,  чтобы  скупить  новые  линии  лондонского
метрополитена или сбыть с рук то, что  у  него  осталось  от  американской
трамвайной сети? Какие картины он приобрел в Лондоне? Правда ли, что он на
днях заплатил семьдесят восемь тысяч долларов за "Огни на Темзе"  Тернера?
Кстати, о картинах  -  верно  ли,  что  он  должен  был  заплатить  одному
художнику двадцать тысяч долларов за свой портрет,  а  когда  портрет  был
закончен, послал ему не двадцать, а тридцать тысяч? Ну, а  что  он  теперь
думает об умении англичан вести дела?
   Эта встреча показала Каупервуду, что он более чем когда-либо привлекает
к себе всеобщее внимание и что пока скандалом не  пахнет.  Вот  почему  на
этот раз он охотнее обычного отвечал на вопросы, по крайней мере на те  из
них, на которые он мог дипломатически ответить без ущерба для себя.
   Да, дела в Лондоне идут гладко. Больше того: он, Каупервуд, смело может
гордиться  своими  достижениями,  поскольку  к   январю   1905   года   он
рассчитывает  электрифицировать  и   сдать   в   эксплуатацию   лондонский
метрополитен. Будет проложено сто  сорок  миль  железнодорожных  путей,  а
капитал компании составит восемьдесят  пять  миллионов  долларов.  Да,  он
действительно строит крупнейшую в мире электростанцию, а когда  она  будет
готова, лондонский метрополитен станет лучшим  в  мире.  Что  же  касается
деловых качеств англичан, то в Англии к  таким  крупным  начинаниям,  как,
скажем, его проект, относятся  с  большим  интересом,  нежели  в  Америке:
англичане, очевидно, понимают, какое значение во всяком деле имеет размах,
и если уж они предоставляют концессию,  то  не  на  какой-то  ограниченный
срок, а навечно, - это позволяет  осуществлять  более  широкие  замыслы  и
строить монументальные сооружения.
   Картины? Да, с тех пор как он в  последний  раз  был  в  Нью-Йорке,  он
приобрел несколько новых полотен; сейчас он везет с  собою  Ватто,  Джошуа
Рейнольдса (портрет леди О'Брайен) и Франса Гальса. Да,  он  действительно
заплатил художнику, о котором идет речь, тридцать тысяч долларов  за  свой
портрет, хотя уговор был о двадцати тысячах. Но художник вернул ему лишние
десять тысяч с просьбой пожертвовать деньги  на  бедных,  -  услышав  это,
репортеры ахнули от удивления.
   Интервью было расписано в газетах на все лады и не  могло  не  поразить
воображения  Эйлин,  которая  всего  за  два  дня  до  приезда  Каупервуда
вернулась в Нью-Йорк под чужим именем. Несмотря на всю  свою  ярость,  она
подумала, что, пожалуй, стоит пересмотреть свои намерения. Так ли  уж  они
разумны? Что Фрэнк будет делать  с  этими  картинами,  которые  он  сейчас
покупает? Еще совсем недавно он говорил, что надо бы сделать пристройку  к
нью-йоркскому  дворцу,  чтобы  было  где  разместить  новые   произведения
искусства. Но если она разоблачит  его  в  печати  и  ему  будет  угрожать
бракоразводный процесс, он, пожалуй, изменит свои планы  в  пользу  другой
женщины. Эйлин оказалась в том же безвыходном положении, что  и  несколько
лет назад, когда ей не оставалось ничего другого, как только  отступить  и
сдаться.
   Однако  Каупервуд,   встревоженный   угрозами   жены,   счел   наиболее
благоразумным на  время  своего  пребывания  в  Нью-Йорке  остановиться  в
"Уолдорф-Астории", а не в своем  доме  на  Пятой  авеню.  Обосновавшись  в
отеле, он стал ловить Эйлин по телефону,  но  безуспешно:  она  решила  не
встречаться с ним, не дать ему возможности оправдаться в том,  что,  с  ее
точки зрения, было непростительным преступлением.  На  всякий  случай  она
даже вызвала к себе одного нью-йоркского адвоката. Но в то же время она не
пропускала в газетах ни одного сообщения о Каупервуде, - и гнев ее час  от
часу утихал. Она, естественно, гордилась его успехами  и  в  то  же  время
терзалась ревностью: уж  конечно  за  всем  этим  скрывается  какая-нибудь
любовница - скорее всего Беренис, - которая, несомненно, и разделяет с ним
этот наиболее радужный период его жизни. А ведь Эйлин сама любила блистать
и быть предметом всеобщего внимания. Порой она совсем по-детски радовалась
какому-нибудь  сенсационному  сообщению   о   Каупервуде   -   хвалебному,
ругательному  или  беспристрастному.  Увидев  в  одной  газете  фотографию
громадной электростанции, которую Каупервуд строил в Лондоне, она пришла в
такой восторг, что почти  забыла  о  всех  прегрешениях  своего  неверного
супруга. А когда он подвергся яростным нападкам в другой газете, Эйлин  не
могла не оскорбиться, хотя и сама только что собиралась напасть на него.
   Эйлин просмотрела великое множество самых разнообразных высказываний  и
поздравлений по поводу возвращения Каупервуда на родину и к  ее  ярости  и
досаде стало уже примешиваться восхищение. В таком  настроении  застал  ее
Каупервуд. Он преспокойно вошел в гостиную, где Эйлин  лежала  в  шезлонге
среди вороха разбросанных на полу,  очевидно  только  что  прочитанных  ею
газет. При виде его  Эйлин  вскочила,  стараясь  пробудить  в  себе  столь
тщательно взлелеянный гнев; Каупервуд быстро пересек комнату и остановился
перед ней.
   - Ну-с, я вижу, ты не отстаешь от жизни, дорогая, - заметил он и весело
и непринужденно улыбнулся. - Газеты недурно встречают меня, правда?
   - Ты! - выкрикнула она. - Какая наглость! Знали бы они тебя,  как  знаю
я! Твое лицемерие! Твою жестокость!
   -  Послушай,  Эйлин,  -  продолжал  он,  стараясь  говорить  как  можно
спокойнее. - Подумав, ты сама признаешь,  что  я  не  сделал  тебе  ничего
плохого. Если ты  читала  хоть  одну  из  этих  газет,  тебе  должно  быть
известно, что в Лондоне я работал по двадцать  четыре  часа  в  сутки  над
своим проектом. А этот Толлифер - да можно ли было подыскать тебе  лучшего
гида по Парижу? Вспомни, в былые времена,  всякий  раз,  как  мы  с  тобой
попадали в Париж, ты жаловалась и упрекала меня за то, что я  уделял  тебе
мало внимания и не ездил с тобой всюду, куда тебе хотелось? Тогда  у  меня
попросту не было на это времени. А тут  появился  Толлифер,  который  тоже
собирался в Париж и, как видно, понравился тебе, - вот я и решил, что если
он поедет туда в одно время с тобой, твое давнишнее желание исполнится: ты
сможешь посмотреть город безо всяких помех с моей стороны. Только  поэтому
около тебя и появился Толлифер, и ты это знаешь!
   - Ложь, ложь, ложь! - бешено крикнула Эйлин. - Всегда ложь! Но на  этот
раз ты меня не обманешь. Нет уж, теперь все узнают, что ты такое и как  ты
обращаешься со мной. Будь уверен, тогда в газетах  начнут  писать  о  тебе
по-другому.
   - Послушай, Эйлин, - прервал ее Каупервуд, - будь благоразумна.  Ты  же
знаешь, я никогда тебе не отказывал ни в деньгах, ни в чем другом - у тебя
было все, что только ты могла пожелать. И ведь я собирался включить тебя в
число моих душеприказчиков. Возьмем хотя бы этот дом, которым ты, конечно,
гордишься. Ты ведь знаешь, я думал достроить его и сделать  еще  красивее.
Недавно мне пришла в голову мысль приобрести соседний дом, чтобы расширить
твой зимний сад и устроить еще одну галерею  для  картин  и  скульптур.  Я
собирался оставить все это тебе в полную твою собственность.
   Однако он и тут не изменил своей скрытности  и  не  прибавил,  что  уже
купил этот дом, когда был в Лондоне.
   - Давай вызовем Пайна, - продолжал он. - Пусть представит нам несколько
проектов.
   - Д-да, это было бы интересно, - задумчиво сказала Эйлин.
   Но Каупервуд не терял времени зря.
   - А эта твоя идея жить порознь  -  право,  Эйлин,  это  смешно!  Прежде
всего, мы слишком давно женаты, и хотя  у  нас  не  все  шло  гладко,  как
видишь, мы по-прежнему вместе. Своей личной жизни у  меня  нет  никакой  -
одни дела, на них уходят все мои силы. И не забудь, я уже не  молод.  Если
ты хочешь снова стать мне другом, - дай только сбросить с  плеч  заботы  о
лондонской подземке - и, право, я с удовольствием  вернусь  в  Нью-Йорк  и
поселюсь здесь с тобой.
   - Ты хочешь сказать, со мной и еще  с  полудюжиной  других?  -  ядовито
заметила Эйлин.
   - Нет, я хотел сказать  только  то,  что  сказал.  Ты,  я  думаю,  сама
понимаешь, что рано или поздно мне придется уйти от дел.  Я  избавлюсь  от
хлопот, и мы с тобой будем вести тихое и мирное существование.
   Эйлин собралась было сделать еще какое-то  ироническое  замечание,  но,
взглянув  на  Каупервуда,  уловила  в  его  лице  такую  усталость,   даже
подавленность, какой она никогда еще  у  него  не  видела.  И  ее  желание
уязвить Фрэнка  вдруг  сменилось  жалостью.  Наверно,  он  переутомился  и
нуждается в отдыхе, - ведь годы его не маленькие  и  вечно  у  него  дела,
дела... С такою теплотой она уже давно не думала о нем.
   Но в эту минуту вошла горничная и  сообщила,  что  мистер  Робертсон  -
адвокат Эйлин - просит ее к телефону;  Эйлин  в  замешательстве  поднялась
было с шезлонга, но, передумав, вызывающе бросила:
   - Скажите ему, что меня нет дома!
   Каупервуд сразу все понял.
   - Ты кому-нибудь говорила о нашей размолвке? - спросил он Эйлин.
   - Нет, пока не говорила, - ответила она.
   - Отлично! - сказал Каупервуд, сразу повеселев.
   Объяснив, что ему придется  на  несколько  дней  съездить  по  делам  в
Чикаго, Каупервуд сумел выудить у Эйлин обещание ничего не  предпринимать,
пока он не вернется. И тогда, доказывал он,  они  уж  наверно  смогут  все
уладить к взаимному удовлетворению.
   Видя, что Эйлин как будто не прочь оставить все,  как  есть,  Каупервуд
взглянул на часы: времени до поезда  остается  в  обрез,  сказал  он.  Они
увидятся, когда он приедет. И Эйлин, успокоенная, проводила его до  двери,
а потом вернулась к своим газетам.



55

   Поездка в Чикаго имела  для  Каупервуда  большое  значение:  предстояло
склонить местных дельцов либо предоставить ему заем, либо  вложить  в  его
предприятие пять  миллионов  долларов.  Кроме  того,  надо  было  повидать
Сиппенса и выслушать его отчет о том, как  идет  распродажа  принадлежащих
Каупервуду земельных участков.
   Еще одно дело требовало его внимания: против  одной  крупной  чикагской
транспортной компании, в чье  ведение  несколько  лет  назад  перешли  две
надземные  дороги,  построенные  и  сданные  в  эксплуатацию  Каупервудом,
недавно было возбуждено судебное преследование. Надо сказать,  что  с  тех
пор как он уехал из Чикаго и занялся лондонским  метрополитеном,  эти  две
линии, попав в плохие руки, не только перестали приносить прибыль, которая
раньше текла рекой, поскольку публика широко пользовалась ими, но работали
с огромными убытками, и это окончательно подорвало  всякий  интерес  к  их
акциям.  В  местных  кругах  даже  утверждали,  что  история   корпораций,
объединяющих предприятия городского хозяйства, еще не знала такого полного
краха,  какой  потерпела  эта  компания.  Поскольку   во   всем   обвиняли
Каупервуда, ему необходимо было разъяснить вкладчикам, что он тут  ни  при
чем,  -  виноваты  те,  кто  перекупил  у  него  дороги,  они  неумело   и
нерасторопно повели дело. После того как все  это  выяснилось,  Каупервуда
стали называть уже не жуликом, а финансовым чародеем:  ведь  когда  дороги
находились в его ведении,  он  выплачивал  акционерам  своей  компании  от
восьми до двенадцати процентов дивидендов. Итак,  он  не  только  раздобыл
пять миллионов долларов, ради которых ездил в  Чикаго,  но  и  значительно
улучшил свою репутацию.
   Однако поездка в Чикаго не обошлась без  неожиданностей;  Лорна  Мэрис,
узнав из газет о приезде Каупервуда, разыскала его в надежде  возродить  в
нем прежнее чувство. Но ее попытка  была  обречена  на  неудачу,  так  как
настроение у Каупервуда было теперь совсем  другое:  он  рвался  назад,  в
Нью-Йорк, а потом к Беренис. Заметив, однако, по одежде Лорны, что дела ее
идут много хуже, чем в ту  пору,  когда  они  виделись  в  последний  раз,
Каупервуд решил расспросить девушку, как она  живет;  выяснилось,  что  ее
успех у публики стал неизмеримо меньше, а  с  ним  уменьшились  и  доходы.
Тогда Каупервуд сделал вид, будто он озабочен ее  благополучием  и  обещал
открыть в банке постоянный счет на ее  имя;  более  того:  он  постарается
заинтересовать ею  какого-нибудь  театрального  режиссера,  -  словом,  он
посулил ей уйму  всяких  благодеяний  и  этим  сразу  воскресил  ее  былой
оптимизм.
   Но когда он оказался в вагоне  и  поезд  тронулся,  а  Лорна,  стоя  на
платформе, в  последний  раз  печально  махнула  ему  на  прощанье  рукой,
Кауперв