Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Дрюон Морис. Сильные мира сего -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  -
ивые серые глаза, окруженные сеткой морщин. Их взгляд был внимателен и полон мысли. В самой глубине их, словно угасающий блеск, светилась доброта. Человек этот со спокойным достоинством властвовал над многими сотнями монахов, обитавших в тринадцати монастырях Франции, равно как и над миссионерами его ордена, жившими в Шотландии, Швеции и Палестине; каждый день он собственноручно отвечал на два десятка писем и тем не менее мог, подперев щеку подагрическими пальцами, терпеливо слушать словоохотливого собеседника. Госпожа де Ла Моннери говорила долго. - Вот что значит выйти замуж за молодого человека, чьи предки были евреи, - закончила она. - Только на днях Элизабет де Валеру а говорила мне об этом. В результате дочь моя утратила веру, а ее муж... Отец-настоятель медленно возвел очи горе. - Мы знаем весьма достойных евреев, пришедших в лоно католической церкви, - ответил он. - Что касается побуждений, толкающих рабов божиих на самоубийство, то они бывают лишь следствием временного помрачения рассудка. К тому же в последнюю минуту на несчастного могло снизойти озарение, и кто знает, не обратил ли он к господу богу сокрушенную мольбу о прощении. Как можем мы судить других, когда сами пребываем во мраке? Почтенной даме приходилось напрягать слух, чтобы улавливать негромкую речь настоятеля, в которой проскальзывали итальянские интонации, приобретенные им в пору долгого пребывания в Риме. - Как вы полагаете, кузина, - продолжал настоятель, - утратила ли ваша дочь веру после того, как вступила в брак, или после гибели своего мужа? Госпожа де Ла Моннери ничего не ответила. - Я сделаю все, что в моих силах, - закончил старик. - Увы, ревматизм мешает мне передвигаться. Он с усилием поднялся, опираясь узловатыми пальцами о стол, вся его поза выражала непринужденную учтивость, с какой в прежние времена вельможи провожали дам. На следующий день Жаклина получила письмо, украшенное вензелем ордена доминиканцев. Вот что она прочла: "...Именно потому, что господь наш есть бог-отец и Тертуллиан сказал "Nemo tarn pater" [и нет у тебя отца ближе (лат.)], любой из его детей может неизменно уповать на милосердие божие, может и должен неизменно стремиться к совершенствованию. Вера в том и состоит, чтобы твердо знать: господь наш есть бог-отец, и бог этот настолько приблизился к нам, что принял человеческий облик, дабы все люди, по слову святого Августина, могли стать как боги! Он приблизился к нам посредством таинства воплощения, он и сейчас приближается к нам посредством таинства евхаристии. Приблизьтесь же, дорогое дитя мое, к этому неиссякаемому источнику утешения..." Когда госпожа де Ла Моннери узнала о получении письма, она не удержалась и воскликнула: - Признаться, наш кузен не слишком утруждает себя. Но несколько дней спустя в доме появился отец Будрэ, посланный настоятелем. Волнующая церемония вручения барону Ноэлю Шудлеру ордена командора Почетного легиона и посмертного награждения тем же орденом, но первой степени, покойного Франсуа Шудлера происходила в узком кругу. - Поскольку сын награждается орденом посмертно, - сказал Анатоль Руссо своим подчиненным, - ничто не мешает нам вручить обе награды одновременно. Напротив! Он себя чувствовал обязанным банкиру за великолепную операцию с соншельскими акциями. Награждение происходило в помещении газеты в конце дня; присутствовали только родные барона, его ближайшие друзья, в их числе Эмиль Лартуа и Альберик Канэ, а также несколько старших служащих "Эко дю матен" и банка. Анатоль Руссо был в ударе. Поднявшись на цыпочки, чтобы повязать широкую красную ленту вокруг шеи гиганта, он сказал: - Вы слишком высоки, мой друг, слишком высоки. Вы даже не склоняетесь ради награды, и ей приходится подниматься до вас. Затем при всеобщем молчании представитель военного министра нагнулся к маленькому Жан-Ноэлю и приколол ему на грудь отцовский крест. Ребенок инстинктивно выпрямился и замер. По спине его пробежала дрожь, и он впервые в жизни ощутил тот трепет волнения, какой в торжественные минуты охватывает человека, находящегося в центре внимания окружающих. Словно для того, чтобы унять этот трепет, Ноэль Шудлер положил свою огромную ладонь на затылок внука. Приняв задумчивый вид, не поднимая от ковра своих черных пронзительных глаз и не снимая руки с головы мальчика, он позировал перед фотографами, озаряемый резкими вспышками магния. Короткие поздравительные речи. Шампанское... Все обратили внимание на отсутствие Жаклины. Но еще большее удивление вызвало присутствие Адриена Леруа, старшего из братьев Леруа. Собравшиеся ломали голову над тем, что означает это сближение между соперничающими банками. Ноэль Шудлер увлек банкира к окну, и несколько минут они негромко беседовали. - Итак, наш милый Моблан по-прежнему делает глупости? - спросил Ноэль. - Увы! Но самая ужасная из них, о которой я буду сожалеть всю жизнь... - начал Адриен Леруа. - Не будем об этом говорить, мой друг, не будем об этом говорить. Это уже прошлое, и, пользуясь случаем, хочу сказать, что к вам лично я не испытываю никакого недоброжелательства. На мой взгляд, во всем виноват один Моблан... Правда, что в этом году он промотал в Довиле кучу денег? Адриен Леруа кивнул головой. - Могу себе представить, как вы его ненавидите... - заметил он. Шудлер протянул руку, коснулся плеча Леруа и сказал: - Еще никому, мой милый, никогда не удавалось безнаказанно причинять мне зло. Конечно, это потребует времени, но я убью Моблана. Разумеется, дозволенными средствами... Анатоля Руссо сопровождал Симон Лашом. - Очень рад видеть вас, господин Лашом, - сказал ему гигант, - мой сын испытывал к вам искреннее расположение. Он всегда говорил о вас с большим уважением. - Ваши слова, сударь, меня глубоко трогают, - ответил Симон. - Я тоже его очень любил, я безмерно им восхищался. Это поистине невозместимая утрата. - Да, невозместимая... Я его буду вечно оплакивать. Дни идут за днями, а я все так же остро чувствую зияющую пустоту рядом с собой!.. Но что поделываете вы? Не подумываете ли о том, чтобы опять немного заняться журналистикой? Анатоль Руссо приблизился к беседующим и дружески погрозил пальцем Шудлеру: - Надеюсь, вы не переманиваете Лашома? - Нет, нет, дорогой друг, будьте спокойны, я не намерен его у вас отнять. Впрочем, если бы я даже этого и захотел, то он, без сомнения, не захочет. Однако не скрою, я говорил ему, что Франция бедна молодыми людьми, которые способны мыслить и излагать свои мысли на бумаге. - О, мой дорогой, ваши слова лишний раз напоминают мне о драме всей моей жизни! - воскликнул Руссо, полузакрыв сорочьи глаза. - Тешишь себя мыслью, будто держишь в руках рычаги управления страной, а на деле официальное положение связывает тебя самого по рукам и ногам. - Хотите взглянуть на то, что, подобно удару грома, потрясет деловой Париж? - спросил Ноэль. - Пойдемте и вы, Лартуа. Я вам кое-что покажу, только по секрету. Он слегка подтолкнул мужчин к порогу какого-то кабинета, плотно прикрыл за ними дверь и подвел их к столу, на котором были разложены оттиски газетных полос, сверстанных по-новому. - Вот в каком виде начнет выходить "Эко" через три дня, - сказал Шудлер. Все склонились над столом, внимательно и восхищенно разглядывая макет. Первую полосу украшали два больших клише" последняя полоса была целиком заполнена фотографиями, под ними был напечатан короткий информационный текст. - Великолепно, великолепно! - вырвалось у Руссо. - А где вы будете помещать наиболее важные объявления? - осведомился Лартуа. - Здесь, - ответил Ноэль, развертывая макет газеты и указывая на верхнюю часть второй полосы. - Весьма любопытно! - произнес Лартуа. - На первой полосе больше не будет длинных статей, - продолжал Ноэль, - ведь ее, как правило, только пробегают глазами. Читатель должен найти здесь полтора десятка кратких сообщений о важнейших событиях дня и перечень того, что помещено в номере. Это своеобразная витрина газеты. Симон увидел воплощенными в жизнь идеи, которые ему еще так недавно излагал Франсуа. В простоте душевной он чуть было не сказал об этом вслух, но тут великан, прикрывая легкой иронией похвальбу, произнес: - Ну как, мой котелок еще варит? И слегка прикоснулся ко лбу. Симон опустил глаза. - Либо вы оттесните всех своих конкурентов, либо им придется потратить немало миллионов, чтобы суметь соперничать с вами, - заявил Руссо. - Именно на это я и рассчитываю, - ответил Ноэль. Симон внимательно изучал расположение материала на газетных полосах. Оно было хорошо продумано: заголовки рубрик привлекали своей выразительностью, нередко статьи сопровождались не только факсимиле автора, но и его портретом - словно для того, чтобы установить более тесную связь между автором и читателем. - При виде этого макета невольно испытываешь желание снова взяться за перо, - проговорил Симон. Ноэль Шудлер положил свою тяжелую руку на газетные оттиски. Глядя на Симона, этот шестидесятисемилетний человек с еще черной бородой и болтавшимся на шее эмалевым крестом, ставший преемником собственного сына, многозначительно проговорил: - Подумайте о том, о чем мы с вами толковали. Поверьте, друг мой, будущее за нами! - Выходя из кабинета, он взял Симона под руку и спросил: - Найдется ли у вас на этой неделе время позавтракать или пообедать со мной? Симон вспомнил тот вечер, когда он принес свою первую статью в "Эко дю матен", и спросил себя, как правильнее будет сказать: "Прошло уже два года!" или "Прошло всего два года!" Спустя несколько дней он явился к завтраку на авеню Мессины. В маленькой гостиной, где обычно беседовали, перед тем как сесть за стол, Ноэль Шудлер представил Симона своей снохе, проговорив при этом: - Господин Лашом, большой друг Франсуа! - Да, да... - пролепетала Жаклина. На ней было черное закрытое платье с узкими рукавами. Симон, желая подчеркнуть свою близость к Франсуа, которую тот, естественно, уже не мог опровергнуть, снова и снова выражал скорбь по поводу непоправимой утраты; Жаклина время от времени кивала головой. Исхудавшая, хрупкая, она показалась Симону необыкновенно трогательной. У нее был безжизненный, затуманенный взгляд. Внезапно она отвернулась, поднялась и вышла из комнаты. Минуту спустя вошла горничная и сообщила: госпожа баронесса Франсуа Шудлер плохо себя чувствует и приносит свои извинения за то, что не может выйти к завтраку. Ноэль и его жена обменялись печальным взглядом; затем хозяева и гость перешли в столовую. Баронесса сочла нужным предупредить Симона: - Отец моего мужа очень, очень стар... Однако за завтраком беседа велась почти исключительно между старым бароном Зигфридом и Симоном. Патриарх проникся глубокой симпатией к молодому человеку, который умел так замечательно слушать и так неподдельно удивляться. - Угодно вам знать, милостивый государь, что я сказал императору перед началом экспедиции в Мексику? - спрашивал барон Зигфрид. - Надо заметить, я участвовал, правда в весьма скромной доле... пф... в семидесятипятимиллионном займе, предоставленном правительству банкирами. Вот император... пф-ф... и пригласил меня в Тюильри... Я вижу это так ясно, будто все происходило только вчера... И я сказал ему: "Ваше величество..." Рассказывая о событиях далекой и лучшей поры своей жизни, старый Зигфрид вдруг заговорил с австрийским акцентом, от которого уже давно избавился. Симон слушал с подчеркнутым вниманием. Разумеется, он знал, что хозяева всегда бывают признательны гостю, проявляющему интерес к старикам, почитаемым в семье, но, помимо этого, во взгляде человека с багровыми веками, который лицезрел стольких повелителей старой Европы, было что-то покорявшее Лашома. - Когда отец впервые взял меня с собой на обед к Меттерниху... - Как? Вы обедали у Меттерниха? - вскричал Симон. - Ну да, разумеется. Все это теперь кажется таким далеким лишь потому, что... пф-ф... люди почти всегда умирают молодыми. Но вы еще и сами убедитесь: когда человек доживает до моих лет, он замечает, что история вовсе не такое уж далекое прошлое. От эпохи Марии Терезии нас отделяет время, равное всего лишь двум таким человеческим жизням, как моя... После обеда начался бал, и отец посоветовал мне... Давно уже старик не выказывал себя столь блестящим собеседником; надо признать также, что давно уже ни один гость не проявлял к нему столь глубокого интереса. Ноэль смотрел на Симона со смешанным чувством благодарности и гордости; баронесса также поглядывала на этого человека, которому было примерно столько же лет, сколько ее покойному сыну, и с лица ее не сходило выражение кроткой печали. - Я каждый день встаю в половине восьмого утра... - заявил старик в ответ на вопрос Симона. - Выпиваю чашку чая... Лишь немногие люди доживают до восьмидесяти лет, и те, кто переваливает за этот рубеж, находят в своем долголетии повод для тщеславия. Подобно боксерам, люди, вступившие в упорную борьбу со смертью, соблюдают строжайший режим и рассказывают о нем со вкусом, в мельчайших подробностях. Барон Зигфрид не без основания считал себя чемпионом в такого рода борьбе, и восхищение Симона льстило его самолюбию. Выйдя из-за стола, он отвел гостя в сторону и сказал ему: - Наступает время, когда смерть окружающих начинает почти радовать нас... Желаю вам дожить до моих лет. Он подумал с минуту, потом, как ему казалось вполголоса, спросил: - Известны ли вам подробности смерти Франсуа? Действительно ли произошел несчастный случай? Непринужденно опираясь всей своей тяжестью на руку Симона, старый барон снова направился в маленькую гостиную и продолжал на ходу говорить: - ...незадолго до сражения при Садовой я отправился в Шенбрунн. Мне были известны намерения Франции, и я... пф-ф... сказал императору Францу-Иосифу: "Ваше величество..." Можно было подумать, что Зигфрид всю свою жизнь только и делал, что предупреждал венценосцев о грозивших им катастрофах. Когда старик всунул в рюмку язык, чтобы вылизать оставшийся на донышке золотистый шартрез, Симон не отвел стыдливо глаза, как это делали обычно другие гости. Напротив, он улыбнулся ласково и понимающе. Словом, Лашом покорил все семейство. Барон Зигфрид, который почти не вспоминал о недавних событиях - прошло не меньше месяца, пока он усвоил, что Франсуа умер, да и то он постоянно путал, когда именно это случилось, - несколько дней подряд приставал к домашним: - Придет ли к нам снова тот молодой человек? Скоро ли я его опять увижу? Некоторое время спустя Симон начал вести еженедельную хронику в "Эко дю матен". Анатоль Руссо был этим явно недоволен, и однажды, когда Симон опубликовал статью о реформе образования, министр сказал ему с суровым видом, откидывая длинную прядь волос: - Спору нет, мой милый Лашом, у вас есть что поведать читателю, это ваше право, согласен! Но как бы вы отнеслись к тому, если бы я в качестве члена корпорации адвокатов вдруг вздумал выступить со статьей о реформе судопроизводства? Не забывайте, вы занимаете официальное положение. Следует выбрать между карьерой публициста и карьерой... словом, той карьерой, которой вы себя уже посвятили. Министр не был в состоянии точно определить, какую именно карьеру он имеет в виду. На следующий день Симон имел долгую беседу с Ноэлем Шудлером. - Дорогой друг, я хорошо знаю Руссо, - сказал гигант. - При нем вы всегда будете лишь вторым и никогда не станете первым. Этот человек не любит продвигать людей ради них самих. А потом, не вечно же он будет министром! Когда он перестанет в вас нуждаться, что он сможет вам предложить? А главное - чем вы сами хотите заниматься? Знаю, знаю - политикой, вам незачем мне об этом говорить. Я и сам отлично вижу: вы походите на моего сына, он собирался выставить свою кандидатуру в парламент и преуспел бы в этом, особенно с помощью тех средств, которые я предоставил бы в его распоряжение. Так вот, Руссо не станет вам помогать, напротив! А на прессу и деловые круги вы сможете опереться. Независимо от этого и даже не спрашивая, сколько вы сейчас получаете... Симон почувствовал, что ветер меняет направление и пора искать другого покровителя. Он уже вышел из того возраста, когда человеку охотно оказывают поддержку, и потому расположением столь могущественного человека, который только недавно потерял единственного сына, пренебрегать не следовало. В тот же вечер Ноэль сообщил барону Зигфриду: - Ну что ж, отец, ты можешь быть доволен! Я беру твоего друга Лашома к себе в "Эко". Практически это уже решено. Люлю Моблан был один в своей гостиной, когда ему подали телеграмму; он пробежал ее, отложил в сторону, подошел к большому зеркалу в золоченой раме, висевшему над камином, и громко расхохотался. В зеркале отразился его восхищенный взгляд и оскаленные огромные желтые зубы. - Близнецы! Близнецы! - громко повторял он. - Браво, старина, браво! Хотел бы я теперь посмотреть на рожи моих дорогих родственничков! Близнецы! Он несколько минут простоял перед зеркалом, любуясь собою, приглаживая белый пух на своих висках, похлопывая себя по животу и весело посмеиваясь; казалось, для того чтобы достойным образом отпраздновать рождение двух близнецов, ему и самому надо было существовать в двух лицах. Потом он потребовал, чтобы ему принесли пальто, надел набекрень светло-коричневый котелок и вышел из дому, держа трость набалдашником книзу. "Этой крошке я обязан величайшей радостью в жизни, - думал он, быстро шагая по улице. - Признаться, она всегда доставляла мне одно только удовольствие. Она с успехом выступила на сцене, она необыкновенно благоразумна... Близнецы! Я бы уплатил сто луидоров, чтобы поглядеть на рожу Шудлера. О, он об этом скоро узнает... но куда, собственно говоря, я иду?" Он остановил проезжавшее мимо такси. - Клуб "Эксельсиор", бульвар Осман, - приказал он. В клубе Моблан переходил из зала в зал и сообщал всем своим друзьям необычайную новость. - Шутник! - восклицали они, похлопывая его по плечу. Вечером, едва дождавшись открытия "Карнавала", он отправился туда, чтобы поведать Анни Фере о радостном событии. Певичка отменно сыграла свою роль. - О, меня это не удивляет! - воскликнула она. - Сильвена писала мне, что толста, как башня. Бедная девочка! Родить двойню! Да ты у нас еще хоть куда, мой милый Люлю! - Это произошло в тот вечер, когда я был мертвецки пьян, ведь ты сама видела, - ответил он с виноватым видом. Несколько дней подряд Моблан приставал к каждому встречному: - Ставлю двадцать против одного - вам нипочем не угадать, что со мной произошло... И он смеялся громче, чем его собеседники. Княгиня Тоцци пустила в ход острое словцо "липовые близнецы", а Лартуа забавлял им весь Париж. Банкирам Леруа, у которых Люлю открыл счет на миллион франков на имя мадемуазель Дюаль, эта история вовсе не показалась смешной. - Дорогой Люсьен, позволю себе заметить, что твой вклад может в конце концов

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору