датуру, - машинально ответила Изабелла.
   Во взгляде ее сквозили беспокойство и страх. У нее была  низкая  грудь,
крутые бедра, пупок глубоко вдавливался в смуглый живот. По ее  позе  было
видно, что ей стыдно стоять перед Лартуа совершенно обнаженной.
   - Да, именно так мне и советуют поступить друзья, - ответил  Лартуа.  -
Ну а теперь посмотрим, что с вами.
   Он зажег лампу с рефлектором.  Изабелла  больше  не  видела  его  лица.
Внезапно он превратился в существо из другого мира, с  другой  планеты,  в
какого-то циклопа, одетого в синий костюм и черные ботинки; два пальца его
левой руки были в резиновой  перчатке,  за  чудовищным  глазом  марсианина
скрывался мозг.
   - А знаете, милочка, вы очень, очень недурно сложены,  -  услышала  она
его резкий голос.
   Но слова, которые  доносились  из-под  зеркального  сверкающего  диска,
звучали совсем необычно. Электрический луч пронзил  ее  зрачок,  а  палец,
одетый в резину, вывернул веко и обнажил глаз под слепящим  светом.  Затем
обе руки  медленно  и  тщательно,  даже  слишком  медленно,  как  казалось
Изабелле, принялись ощупывать ее грудь. Вместе с чувством тревоги росло  и
ощущение неловкости. После того как Изабеллу ослепил резкий  электрический
свет, перед ее глазами все расплывалось. Ей не терпелось  поскорее  узнать
правду о своем положении, и она спрашивала себя, так ли уж необходим  этот
предварительный осмотр, вся эта процедура.
   - Груди болят? - послышалось из-за рефлектора.  -  Нет?  Немного?  Так,
так... Теперь прилягте сюда.
   И марсианин повернулся к гинекологическому креслу.  Изабелла  оказалась
распростертой на спине в унизительной позе,  с  запрокинутой  головой,  со
ступнями, вдетыми в металлические стремена. Она ощутила боль и вскрикнула.
   Про  себя  она   сулила   пожертвовать   деньги   всем   известным   ей
благотворительным учреждениям, словно это обещание могло воздействовать на
диагноз. Резиновые пальцы исследовали слизистую оболочку, а  тем  временем
правая рука, нажимая на живот, помогала обнаружить зародыш, определить его
величину.
   Наконец врач выпрямился, погасил лампу, снял  головной  убор  робота  и
вновь превратился в обычного Лартуа.
   - Ну-с, дорогая... - произнес он.
   Изабелла почувствовала облегчение. Не мог  же  профессор  говорить  так
спокойно, если бы то, чего она страшилась...
   И все-таки она услышала:
   - Вы беременны. Вы и сами подозревали это, не правда ли?
   Лартуа еще что-то говорил, но его  слова,  казалось,  потонули  в  шуме
урагана. Изабелла даже не почувствовала, что ноги ее  уже  освобождены  из
стремян.
   - Я была уверена, - прошептала она. - Это ужасно... Я  была  уверена...
Это ужасно.
   - Да, конечно, конечно...  Понимаю,  это  весьма  досадно,  -  произнес
Лартуа. - Но ведь вы не первая и не последняя. Со многими  это  случается,
да и с вами еще не раз случится... Я, если  хотите  знать,  даже  доволен.
Часто,  глядя  на  вас,  я  думал:  бедняжка  Изабелла  начинает  увядать,
превращается в старую деву. И вот наконец вы ожили. Очень хорошо!
   Изабелла не отвечала. Его слова не доходили до нее. Она все еще лежала,
совершенно обессилев, и не чувствовала, что  он  продолжает  осторожно  ее
ощупывать.
   - Как он выглядит? - продолжал Лартуа. - Кто-нибудь  из  вашего  круга?
Женат?
   Услышав последний вопрос, она утвердительно кивнула головой.
   - Да, это не облегчает положения. Но иногда так лучше... Кто же  он?  Я
его знаю? Не тот ли молодой журналист, который был у вас, когда  умер  ваш
дядя? Мне показалось...
   - Ах, разве я могла тогда себе представить! - воскликнула Изабелла.
   - Вот видите! Я угадал. Почему же вы мне сразу не сказали? Этот молодой
человек недурен собой и очень неглуп. Не волнуйтесь, считайте, что  я  уже
забыл обо всем, - успокоил ее Лартуа.
   Он улыбался.
   - Но что же мне делать? Что со мной будет? - простонала Изабелла.
   - Прежде всего не делайте глупостей, милочка!
   Изабелла решила, что он намекает на самоубийство, так как в эту  минуту
именно в самоубийстве она видела единственный выход.
   - Если вы собираетесь что-либо предпринять, имейте в виду: раньше шести
недель ничего делать нельзя (впрочем, этот срок вы уже пропустили),  но  и
по прошествии двух с половиной месяцев  тоже  нельзя,  -  снова  впадая  в
резкий тон, продолжал Лартуа. - Должен сказать, не люблю я  впутываться  в
такого рода дела,  вы  меня  понимаете?  Если  подобная  история  выплывет
наружу, двери Академии будут закрыты для меня навсегда, не говоря уже  обо
всем прочем. Но я хочу предостеречь вас, чтобы вы по неопытности не попали
бог весть в  какие  руки.  Ничего  не  предпринимайте,  не  повидав  меня,
согласны?
   Только теперь Изабелла разрыдалась.
   - В чем дело? Что случилось? - всполошился Лартуа. -  Я  был  груб?  Но
есть вещи, которых никак не обойдешь.
   Он взял ее голову обеими руками и запечатлел на лбу отеческий поцелуй.
   - Уверяю вас, лет через пять все это покажется  вам  чем-то  бесконечно
далеким... Каким-то незначительным эпизодом, - продолжал он мягко. - Когда
происходит  что-либо  неприятное,  нужно  всегда  спросить  себя:  сколько
времени понадобится для того, чтобы случившееся потеряло всякое значение?
   Изабелла продолжала плакать, но  ей  стало  чуть  спокойнее,  когда  он
уселся рядом и обнял ее за плечи.
   - Испытали ли вы по крайней мере приятные ощущения? - вкрадчиво спросил
он. - Стоила ли игра свеч?
   Она почувствовала,  как  руки  Лартуа  проделывают  тот  же  путь,  что
несколько минут назад; прерывистое, горячее дыхание обжигало ей плечо.
   - Послушайте... что такое? - пролепетала Изабелла.
   Она  хотела  закричать,  но  Лартуа  впился   поцелуем   в   ее   губы;
изловчившись, он приподнялся и всей своей тяжестью навалился на Изабеллу.
   - Профессор! Что с вами? Вы с ума сошли! - воскликнула она, отбиваясь.
   Ей удалось вырваться и соскочить на пол. Он лежал одетый, а она  стояла
перед ним обнаженная, со спущенными чулками.  Не  желая  продлить  смешное
положение, поднялся и он, дыхание его было прерывистым, щеки  побагровели.
Изабеллу поразило выражение его глаз. Она вспомнила, что таким же странным
и упорным был его взгляд во время одного из званых  обедов,  когда  Лартуа
говорил какой-то молодой женщине  слегка  завуалированные  непристойности;
зрачки, в которых  зажглись  колючие  искорки,  были  совершенно  пусты  и
бездушны и напоминали недавно ослепивший ее электрический глаз.
   - Ваше поведение недостойно мужчины, профессор, -  торопливо  одеваясь,
сказала Изабелла.
   - Напротив, милочка, именно такое поведение и достойно мужчины. К  тому
же это был бы лучший способ успокоить  ваши  нервы.  Однако  вы  оказались
сильнее, чем я думал.
   Лартуа вел себя совершенно непринужденно, холеной рукой он  приглаживал
седеющие волосы.
   -  Не  понимаю!  -  продолжала  Изабелла.  -  Я  прихожу   к   вам   на
консультацию... вы мне сообщаете о моем положении... и вы, врач...
   - Но медицина такое скучное занятие, - произнес он и махнул рукой.
   Затем, повернувшись к ней, сухо спросил:
   - По-вашему, я слишком стар, не так ли?
   - Не в этом дело... но я  не  понимаю...  вы  просто  не  отдаете  себе
отчета...
   - Все ясно. Врач не имеет  права  вести  себя  по-мужски,  так  же  как
священник! Мне знакомы подобные суждения! Притом мужчина в  моем  возрасте
для вас уже вовсе и не мужчина? Вы поймете, почувствуете, что  это  такое,
когда сами постареете...
   Можно было подумать, что оскорбление нанесено ему, а не ей!
   - Вы  обращаетесь  так  со  всеми  вашими...  пациентками?  -  спросила
Изабелла.
   - Нет, не со всеми, - с подчеркнутой галантностью ответил он. - Лишь  с
некоторыми, и, надо  признаться,  они  обычно  бывают  любезнее,  чем  вы.
Впрочем, не будем об этом больше говорить. Как врач  я  остаюсь  в  полном
вашем распоряжении, мой дружок, и помогу вам выйти из всех затруднений.
   Изабелла собралась уходить.
   - И все же благодарю вас, профессор, - сказала она, протянув ему руку.
   - Ну, полноте, не  за  что,  -  ответил  Лартуа.  -  Вот  увидите,  все
обойдется.
   Он нажал кнопку звонка. Вошла медицинская сестра с накрашенными  губами
и светлыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпачка.
   - Будьте добры, проводите даму, - обратился к ней  Лартуа,  -  а  потом
зайдите, пожалуйста, прибрать.
   Колючие искорки продолжали светиться в его глазах.
   Едва заметная усмешка тронула губы сестры. Она молча проводила Изабеллу
до дверей и покорным, вялым шагом направилась обратно к кабинету.


   В тот же день госпожа де Ла Моннери, следуя привычке, установившейся  у
нее с самого начала лечения, прогуливалась перед заходом солнца по  берегу
озера Баньоль-де л'Орн. Она была в траурном платье из легкой черной шерсти
с белой шелковой вставкой,  дряблую  шею  прикрывала  матовая  лента,  над
головой она держала раскрытый зонт.
   Как обычно, ее сопровождал пожилой господин в белом фланелевом костюме,
в высоком  стоячем  воротнике,  белом  галстуке  и  в  канотье  из  слегка
пожелтевшей тонкой соломки.  Пожилого  господина  с  изысканными  манерами
звали Оливье Меньерэ, его считали внебрачным сыном герцога Шартрского.
   Они разговаривали мало; госпожа де Ла Моннери в последнее  время  стала
туговата на ухо, а ее спутник, застенчивый от природы, краснел каждый раз,
когда она властным тоном просила повторить сказанное.
   - Надеюсь, завтра еще постоит хорошая погода, - заметила госпожа де  Ла
Моннери.
   - Да, хотя неизвестно, что предвещают эти маленькие облачка, -  ответил
Оливье Меньерэ, подняв трость к  небу  и  стараясь  отчетливо  произносить
каждое слово.
   Несколько минут они шли молча. Над озером  пронесся  ветерок  и  поднял
легкую рябь. Госпожа де Ла Моннери чихнула.
   - Не холодно ли вам, дорогая Жюльетта? - с тревогой  в  голосе  спросил
старик.
   - Да нет же, нет! Это просто цветочная пыльца. Ветер растормошил  цветы
на клумбах, и я вдохнула пыльцу.
   Они подошли к плакучей иве - конечному пункту их ежедневной прогулки  -
и не сговариваясь повернули обратно.
   - Сегодня вечером в казино концерт, не"  хотите  ли  пойти?  -  спросил
Оливье Меньерэ.
   Но тут же покраснел от допущенной бестактности: ведь  он  предложил  ей
появиться в свете, хотя она еще была в трауре.
   Госпожа де Ла Моннери заколебалась.
   - Ну, один-то раз можно пренебречь приличиями, - сказала она. - Это  же
концерт!.. Но не будет ли там резко звучащих инструментов? Они меня совсем
оглушают.
   - Нет, в программе Шопен, его музыка успокаивает.
   - Если так, я согласна.
   Меньерэ проводил ее до дверей гостиницы "Терм". Сам он жил  в  соседнем
отеле. Держа шляпу и палку в левой руке, он поднес к губам руку госпожи де
Ла Моннери в черной кружевной перчатке.
   - Я зайду за вами в половине девятого.
   У себя в номере госпожа де Ла Моннери обнаружила ожидавшую ее Изабеллу.
   - Что ты здесь делаешь? Почему  не  предупредила  о  своем  приезде?  -
удивилась госпожа де Ла Моннери.
   Изабелла стояла возле стола, на котором были расставлены пять или шесть
балерин из хлебного мякиша в пачках из золотой бумаги.
   - Да, да, - сказала старая дама, указывая на свои творения, - теперь  я
леплю их из  пеклеванного  хлеба.  Мне  кажется,  так  получается  гораздо
лучше... Чем объяснить твой внезапный приезд? А номер ты сняла? Нет? Ты ни
о чем не заботишься! Где твои вещи?
   - Чемодан внизу, в вестибюле, - ответила Изабелла.
   На ее поблекшем от горя лице еще видны были следы слез, пролитых ночью.
   - Тетя, мне надо поговорить с вами...
   - Я так и думала... Слушаю тебя! - сказала госпожа де Ла Моннери.
   - Тетя, я беременна, - пролепетала Изабелла.
   - Что? Говори громче!
   - Я жду ребенка, - сказала Изабелла, повышая голос.
   Госпожа де Ла Моннери бросила суровый взгляд  на  крохотных  балерин  и
вытащила длинные булавки, которыми была приколота к волосам ее шляпа.
   - Ну что ж, - ответила она, передернув плечами, - можешь гордиться:  ты
как никто умеешь портить людям отдых!.. В чьем обществе  ты  свершила  сей
подвиг? Отвечай, я имею право знать!
   - Это Симон Лашом, - отчетливо произнесла Изабелла. - И я люблю его,  -
вызывающе добавила она, как бы защищаясь.
   Будь Изабелла вполне искренна, она призналась бы, что ее  любовь  стала
менее пылкой с тех пор, как она узнала о своем положении.
   - Час от часу не легче! - воскликнула госпожа де Ла Моннери.  -  Жалкий
учителишка, да еще и голова у него величиной с тыкву! Этот субъект  -  еще
один подарочек твоего покойного  дядюшки!  Конечно,  все  случилось  в  те
вечера, когда вы вместе разбирали бумажный хлам,  оставшийся  после  Жана!
Все это следовало бы сразу сжечь!
   - Но этот жалкий учителишка, как вы, тетя, его именуете, состоит сейчас
при особе министра! - ответила обиженная Изабелла.
   - Вот обрадовала! Он еще и политикой занимается? Малый без стыда и  без
совести, сразу видно!.. Войдите! - крикнула она, внезапно прерывая фразу.
   - Никто не стучался, - сказала Изабелла.
   - Мне показалось... Так или иначе, он женат, не правда ли? Стало  быть,
о нем не может быть и речи. И давно длится эта... связь?
   Изабелла страдала от того, что о ее запоздалой первой любви  отзываются
так бесцеремонно, как люди обычно говорят за глаза о любви своих знакомых.
В некотором роде это было для нее  не  менее  унизительно,  чем  врачебный
осмотр у Лартуа.
   - Три месяца, - ответила она.
   - И ты уже три месяца в положении?
   - Нет, всего шесть недель.
   - Ну, еще ничего не потеряно. К кому ты обращалась?
   - К Лартуа.
   - Лучше не придумаешь! Теперь об этом узнает весь Париж!
   - Тетя! Я уверена в профессиональной порядочности Лартуа.
   Госпожа де Ла Моннери только пожала плечами.
   - Конечно, он не станет болтать на всех перекрестках: "Знаете, Изабелла
д'Юин..." Но при первом же удобном случае, плотно пообедав, он подойдет  к
тебе в гостиной, потреплет по щечке и скажет: "Стало быть, мы  уже  больше
не думаем о постигшей нас неприятности? Все  обошлось?"  И  каждому  сразу
станет ясно, о чем идет речь.
   - Какое это имеет значение, - устало возразила Изабелла, - если ребенок
все же появится на свет?
   - Что ты сказала?
   - Я говорю, - повторила Изабелла, -  какое  это  имеет  значение,  если
ребенок все равно будет.
   Госпожа де Ла Моннери подняла свое  крупное  лицо,  увенчанное  ореолом
седых, чуть подсиненных волос.
   - Значит, ты решила оставить его?
   - Ну да, - ответила Изабелла, произнеся эти слова как нечто само  собой
разумеющееся.
   - А я сразу и не поняла, - заметила госпожа де Ла Моннери. - Я  думала,
что тебе в ближайшие дни  придется  вновь  обратиться  к  Лартуа.  И,  как
видишь, готова была прервать курс лечения  и  поехать  с  тобой  в  Париж,
чтобы... Ну, словом, чтобы все прошло как можно тише. Не  стану  скрывать,
я, конечно, осуждаю тебя, но ты оказалась в таком тупике...
   Изабелла была потрясена тем спокойствием, с каким  эта  почтенная  дама
рассуждала о возможном аборте: тетка ее говорила так же  бездушно,  как  и
врач накануне. Видно, люди старшего поколения  заботились  только  о  том,
чтобы соблюдать приличия и не называть вещи своими именами.
   - Как, тетя, и это говорите вы? Ведь вы такая набожная, вы  никогда  не
пропускаете воскресной службы!..
   - Ну, милая, уж не собираешься ли ты учить меня, как следует вести себя
христианке? Я ни разу в жизни не изменила мужу, хотя терпеть его не  могла
и хотя он изменял мне на каждом шагу. Если у меня только  одна  дочь...  -
Старая дама остановилась и снова с раздражением крикнула: - Войдите!
   - Да там же никого нет!
   - Нет, кто-то стучался в дверь, пойди посмотри!
   Изабелла отворила дверь: коридор был пуст.
   - Опять мне почудилось, - проговорила госпожа де Ла Моннери. - На чем я
остановилась? Так вот, если моя дочь появилась на свет только через десять
лет после того, как я вышла замуж, то это не моя вина, я бы охотно  родила
ее раньше. Поэтому прошу тебя не сравнивать меня с собой.
   Она подошла к окну,  отдернула  кисейные  занавеси  и  некоторое  время
смотрела на деревья в парке.
   - За первым грехом, - продолжала она, повернувшись к Изабелле, - обычно
следует множество других. Ты, Изабелла, сошлась с мужчиной вне брака,  это
первый грех. Любовник твой женат, стало быть, ваша связь -  прелюбодеяние.
Это второй грех!  Не  будем  говорить  о  том,  что  ты  обманывала  меня,
обманывала общество. Значит, ты грешила непрестанно. Скажем  прямо,  разве
всякий раз, ложась в постель со своим дружком, ты  делала  это  для  того,
чтобы иметь ребенка? Конечно, нет! В чем же тогда разница - отказаться  от
ребенка в самом начале, когда он мог быть  зачат,  или  же  через  полтора
месяца? Одним грехом  больше  и  только,  да  и  этот  грех  -  неизбежное
следствие всех предыдущих.
   - Ваши рассуждения просто чудовищны! Ведь вы отлично понимаете, что это
не одно и то же! - вскричала Изабелла. - Что" бы ни случилось,  я  сохраню
ребенка!
   - Значит, ты добиваешься скандала! - воскликнула госпожа де Ла Моннери.
- Хочешь, чтобы вся семья была опозорена,  хочешь,  чтобы  на  тебя  стали
указывать пальцем? Всевышний не любит сраму. Войдите! Если ты не умеешь  с
честью носить свое имя, то по крайней мере не  пачкай  его  хотя  бы  ради
своих близких.
   Закрыв лицо руками, Изабелла разрыдалась.
   - Но что же мне делать? - бормотала она сквозь слезы.
   Изабелла знала жестокое упорство госпожи де Ла  Моннери  и  предвидела,
что после нескольких мучительных дней ей  все  же  придется  покориться  и
вторично посетить Лартуа.
   - Чего вы хотите? Не могут же все бесприданницы оставаться бесплодными!
- внезапно рассердившись, воскликнула  она  и  подняла  голову.  -  Вы  не
понимаете, как я страдаю, вам нет до этого никакого дела! Я  заранее  была
уверена... я предвидела, что все произойдет именно так. Я порчу вам отдых,
только это вас и волнует! Знайте же, что этой ночью я целый час  просидела
перед газовой колонкой в  ванной  комнате...  Такой  выход  был  бы  самым
разумным!
   - Что еще за  колонка?..  Зачем?  -  напрягая  слух,  сердито  спросила
старуха.
   - Чтобы покончить с собой! - вне себя крикнула Изабелла.
   - Ну, тогда ты стала бы преступницей, а шуму  было  бы  еще  больше.  В
таких семьях, как наша, не кончают самоубийством.
   Мы предоставляем это мещанам и художникам! Ты  страдаешь?  Что  ж,  это
совершенно естественно. Впрочем, ответственность лежит не только на  тебе:
твоя мать тоже была сумасбродкой... Кстати, я не желаю погибели грешников.
Раз уж ты непременно хочешь сохранить этот плод нелепой связи... Ну что ж,
посмотрим... я подумаю. Можно уехать за границу... Но потом придется  дать
ребенку фамилию д'Юин? - прибавила она. - Нет, нет,  это  исключено.  Даже
невозможно. Ступай, закажи себе номер и оденься к обеду.
   Изабелла вышла.
   "Хорошо же эта девчонка отблагодарила  меня  за  все,  что  я  для  нее
сделала!" - возмущалась госпожа де Ла Моннери. Она вспомнила о свидании  с
Оливье Меньерэ и  поспешно  написала  записку  с  отказом.  "Вот,  вот,  -
повторяла она про себя, - вздумала пойти в казино. Когда еще  не  кончился
траур. И наказана за это!"
   Слуге, которому она позвонила, пришлось три раза постучать, прежде  чем
она услышала.
   Оливье Меньерэ один отправился в концерт и провел очень грустный вечер.


   После новой перетасовки в составе кабинета  Анатоль  Руссо  перешел  из
министерства просвещения в военное министерство. Обновляя  свой  персонал,
он пригласил к себе Симона Лашома.
   Симон,  казалось,  не  обладал  никакими  данными   для   того,   чтобы
осуществлять контакт министерства с прессой и сенатом.  Его  военный  опыт
ограничивался тем, что он был лейтенантом запаса в пехоте и,  несмотря  на
слабое зрение, достойно выполнял свой долг на войне. Что же  касается  его
политических убеждений, то их у  него  не  было  вовсе,  если  не  считать
н