мать сразу  почуяла
неладное.
     - Куда это вы? - забеспокоилась она.
     - Уникыдуказ урог.
     - Отвечай по-нормальному! Голова уже трещит от твоей тарабарщины.
     - За червяками. Ялд икбыр.
     - Тьфу! - плюнула ласково мать. - Каким был шалавым, таким и остался.
     Пока отец доливал в рассохшуюся бочку воды, мы  потихоньку выскользнули
на  улицу.  До  могилы  фрица  было  километра  два.  По  самым  достоверным
сведениям, немец  был  похоронен на развилке  лесных дорог.  Там был насыпан
холм и стоял деревянный крест.
     Днем по  дорогам ходили  и ездили. Раскапывать  могилу можно  было лишь
ночью или рано утром. Многие пацаны начинали  было рыть, да не хватало духу.
Но  теперь с нами  был настоящий летчик. Считай, пистолет и фонарик  у нас в
кармане!
     По дороге  у нас вышел небольшой спор.  Сдавать пистолет в  милицию или
нет? Авес Чивонави  сказал, что  сначала мы должны поохотиться на ворон, так
как вороны большое  лакомство. Потом он стал  рассказывать про пистолеты. По
словам дяди  Авеса, в его  руках побывало около сотни немецких пистолетов, и
все это  оказалось дерьмом. Самые лучшие пистолеты - американские. Среди них
есть такие,  что стреляешь в одну сторону, а  пуля  летит  в другую. Однажды
дядя  Авес обманул таким образом немцев. Как-то  его захватили  в плен. Дядя
сделал вид, что кончает самоубийством, и направил пистолет  себе в грудь. Но
так как  пистолет стрелял наоборот, то Авес Чивонави перестрелял всех немцев
и был таков.
     Бывалый  летчик рассказал еще несколько подобных историй и окончательно
понравился нам. Детство младшего брата матери оказалось не менее интересным,
чем  у нас.  Например,  он  гонялся  за  орангутангами,  которые  сбежали из
зоопарка.  Дядя  так  увлекся,  рассказывая  об  орангутангах,  что  чуть не
свалился в могилу фрица, которая была уже немного откопана
     - Пистолет здесь, я чувствую! - заявил Авес Чивонави.
     Он поплевал на ладони и три раза копнул. Лопата заскрежетала.
     - Вот видите? Река Хунцы....
     Дядя копнул  еще раз. Но тут послышался топот,  и из темноты  выпрыгнул
Рекс, а за ним отец.
     - Уф!  Еле догнал!  Червей  копаем? А я решил  собаку  прогулять. Давай
помогу, Сева Иванович, тебе нельзя после ранения. Посветите мне.
     Отец взял из рук  Авеса лопату,  спрыгнул  в яму  и принялся рыть,  как
бульдозер.
     Мы  уныло  наблюдали  за ним. Сейчас  отец  откопает Фрица,  и  плакали
пистолет  с  фонариком. Дядя  Авес,  видно,  тоже  здорово  расстроился.  Он
продолжал  вспоминать  разные веселые  истории, но  я видел, что  он  сильно
огорчен.
     К  счастью, червей  оказалось  много,  и мы довольно быстро  набрали их
целую банку. Потом мы под конвоем отправились домой. По дороге мы потихоньку
договорились с дядей Авесом встать пораньше, чтобы все-таки откопать фрица.
     Утром  нас  чуть свет разбудил  дядя  Авес.  Признаться, я уже  забыл о
могиле, но бывший летчик оказался не из таких.
     -  Трепачи!- шипел он  на нас.- Чтоб еще когда с  вами связался... Живо
одевайтесь!
     Однако, когда мы  с большим трудом оделись, дверь оказалась закрытой на
ключ, а ключ неизвестно где.
     Пришлось  будить  мать.  Где ключ, мать не знала. Значит,  его  спрятал
отец. Мы долго препирались, кому из нас будить его, и, наконец, выбор пал на
дядю Авеса, имеющего на правах гостя парламентскую неприкосновенность.
     -  Толя,- сказал  дядя,  щекоча торчащую  из-под  одеяла грубую  желтую
пятку.- Толя... мне надо выйти... Где ключи?
     Мы в это время притворились спящими.
     Отец причмокнул губами и утянул пятку под одеяло. Щекотать было нечего.
На поверхности оставалось лишь одно ухо. Разве кто решится дернуть Диктатора
за ухо? Но  Авес  Чивонави  не даром  был летчиком и  три раза горел,  да не
сгорел. Он отважно взялся за ухо и слегка трепанул его.
     - Толя... Река Хунцы...
     В следующее  мгновение железная клешня замкнулась  на  его запястье.  Я
удивился быстроте реакции. Что значит быть разведчиком...
     - Что? - спросил отец, не выпуская  руку, отважившуюся схватить  его за
ухо.
     - Чюлк, - машинально пробормотал дядя Авес, но тут же поправился:- Ключ
у тебя?
     - Вы на рыбалку?
     - Ага,- сказал дядя Авес, не подумав.
     - И я с вами. Давно хотелось порыбачить. Удочка найдется?
     И чего он к нам привязался?
     Рыбу  мы ловили до самого вечера, хотя с  первого взгляда каждому  было
ясно, что мы  встали на месте, где никакая  уважающая себя  рыба клевать  не
будет. Мы ловили здесь нарочно, чтобы наказать отца. Но отец не замечал этой
мести. Устроился под ветлой  и  просидел весь день,  глядя в воду вместе  со
своим Рексом.  Что они  там видели,  не знаю, но  когда крючок  зацепился за
траву и малоопытному рыбаку  могло показаться, что  клюнула крупная рыба, он
даже  не пошевелился. Значит,  он или  щуку на этом деле  съел,  или  просто
дурак, хотя так думать про отца и нельзя, но уж больно он нам надоел.
     Фрица  мы бы,  конечно, рано или  поздно  откопали  (не может  же  отец
таскаться  за нами  по пятам день и  ночь), но тут начались  очень серьезные
события, и нам стало не до фрица и других детских игрушек.


     "Мы узнаем про сказочную страну Утиное"

     Отец решил, что нам надо уехать из Нижнеозерска. Никто не ожидал такого
фокуса.
     В пользу  переезда отец приводил следующие доводы.  Во-первых, он никак
не  мог  найти в Нижнеозерске  работу: его  здесь никто не знал (до войны мы
жили в другом  месте),  а документов  у отца пока никаких не было, лишь одна
справка,  что он воевал в партизанах. Во-вторых, он боялся,  что мы рано или
поздно взорвемся,  так как "здесь полно мин, снарядов и всякой  гадости".  И
в-третьих,  нечего есть.  На этот третий довод отец упирал  особенно сильно.
Отступая, немцы взорвали в Нижнеозерске все, что можно было взорвать, увезли
все, что можно было увезти, и поэтому цены буквально на все были аховские.
     В  Утином  же,  родине отца, немцев не было, земля  плодородная,  народ
зажиточный, кругом  сады, в  пруду столько рыбы, что сунь палец - укусит. Об
утках же и говорить нечего, потому село и называется Утиным. Железная дорога
далеко, а  значит спекулянтов,  воров, урок нет. В километрах ста от Утиного
начинается  вообще глухомань, где люди ведут натуральное  хозяйство. Пшеница
там,  что  песок речной, а козы стоят столько же,  сколько кошки  (это  было
козырной картой).
     А  главное, в  этом селе  отца знают как облупленного и он сразу сможет
устроиться на работу. Ну,  разумеется, взрывчатых  веществ там нет, а потому
мы, может быть, умрем своей смертью.
     Все это мы узнали в  "кроватном парламенте",  то есть подслушали  ночью
разговор  в соседней комнате, когда обычно  обсуждались  все  наши  семейные
дела.
     Потом  вопрос   был   вынесен   на   всеобщее  голосование,   и  голоса
распределились следующим образом:
     МАТЬ:
     Я здесь привыкла. У меня хорошая  работа (мать работала стрелочницей на
станции), а там железной дороги нет и работы для меня нет.
     Я.
     - Здесь хорошая  библиотека, театр, цирк летом приезжает, а там деревня
зачуханная. Если  я  вам  в тягость,  я могу дома не питаться, умный человек
всегда себя прокормит. В Утиное добровольно не поеду.
     ВАД.
     - Чихал я на нее.
     ДЯДЯ СЕВА (совещательный голос).
     - Речки  там  нет, леса  нет, станции нет, а значит, и пива нет. Где же
человеку отдохнуть? Я весь больной, я отдыхать сюда приехал.
     Выступление   Авеса  Чивонави   и   вовсе   обострило  отношения  между
родителями.
     - Только его не хватало,- выступал ночью в парламенте отец.- Сами крохи
добираем.
     - Как  тебе не стыдно!- горячо возражала мать. -  Человек весь больной!
Ему отдых нужен и хорошее питание, "а ты его гонишь! Куда он пойдет?
     -  Я  его никуда не  гоню. Но  у  меня дети  голодные. И  так последним
делимся. Сказал  -  три дня погостит,  а теперь, оказывается, с  нами думает
уезжать.
     - Значит, ему здесь понравилось..
     - Мало ли где мне понравилось.
     - Он мой брат.
     И так далее. До бесконечности.
     Однако примерно  через неделю парламентская борьба  закончилась победой
отца. Обычная история, если в стране диктатура.
     Вечером, после  ужина,  когда все были  в сборе,  отец провел повторное
голосование.
     - Надо ехать,- сказал он, ковыряя в зубах щепкой от спичечной коробки,-
деньги тают, как вода.
     - Вода не тает,- поправил я.
     - Молчи!- закричала  мать.  - Слово не  дают сказать. Яйца курицу стали
учить!
     - Я все-таки  не понимаю,- дядя Авес подтянул  свои слишком  просторные
галифе  и  зашагал  по  комнате.  -  Зачем  отсюда  уезжать? У  нас  хороший
государственный дом,  рядом  станция,  речка, лес. Нет  работы?  Пока  можно
заниматься огородом,  развести курей.  Если на каждого по десятку >курей,
то и то уже... сорок, и Вадику пятерку...
     - Чихал я на них,- сказал Вад, стуча ребром ладони по столу.
     - Если даже мы будем снимать по тридцать яиц в сутки... это... это...
     Дядя Авес очень >возбудился и забегал по комнате.
     - Если по сотне за десяток... Это четыреста пятьдесят рублей!
     - Мои пять не считайте,- предупредил Вад.
     Отец перестал ковырять в зубах.
     - Ты извини меня, Сева Иванович, но ты морозишь глупость.
     - Почему глупость?
     - Потому.
     - Что, трудно развести курей? Всегда свежие яички. - Дядя Авес стал так
сильно дергать галифе, что пуговица с треском отлетела.
     - Ты не волнуйся, Севочка, - ласково  сказала мать.- Надо ехать.  У нас
денег совсем нет. А там продукты дешевые.
     - Но там  глушь! Ни речки, ни леса, ни пива!  Мне врачи  прописали пиво
три раза в день!
     - Сами сделаем.
     - Это черт знает что,- пробурчал отец.
     Дядя Авес расстроился еще больше.
     -  Что это за пиво, самодельное?  Река  Хунцы...  Лес, может,  ты  тоже
сделаешь?
     - Ну все, - отец хлопнул ладонью по столу и встал. - Собирайтесь. Через
неделю выезжаем.
     -  Позвольте!-  воскликнул  я.- Ведь  голосование  явно  показало,  что
большинство народа не идет за  вами. Зачем же узурпировать власть? Император
Веспасиан...
     Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на
них,  но  сейчас  был,  видно,  сильно  раздражен.  Совершенно неожиданно он
схватил меня за ухо и очень больно трепанул.
     -  На  новом  шесте я возьмусь  за  вас.  Будет тебе  Веспасан.  Совсем
обнаглели.
     -  К  наружному  блеску  он  нисколько  не  стремился, и  даже  в  день
триумфа...
     - Перестань, огрызок! - закричала мать.- Доводят отца и доводят.
     - ...измученный медленным  и утомительным шествием, не удержался, чтобы
не сказать: "Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа"
     Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:
     - Как дурак... захотел тримфа,  -  повторил он задумчиво.-  Как  дурак,
захотел тримфа... Как дурак.
     Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:
     - Ах ты, чертенок!
     - Как дурак... Как дурак... тримф...
     Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою
ладонь. Отец поморщился.
     - Как дурак, тримф.
     - Негодяй.
     Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.
     - Как дурак, тримф.
     - Не смей  так на отца! Толя! Дай ему как  следует! Выпори как сидорову
козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети...- Мать заплакала.
     - Как дурак, треф.
     -  Ничего, скоро уже...  потерпи, - сказал  отец  и отвесил Ваду  в лоб
щелчок. Голова Вада отозвалась гудением  чугуна.  Я невольно засмеялся.  Мой
брат вскочил и кинулся на отца.
     -  Не бей  в голову!  Слышишь?  А  то  дураком  станет!  Возись  тогда!
-крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
     -  Он  и  так дурак. Ты все  потакаешь.  - Отец вышел из дому,  хлопнув
дверью.
     Вад сел на пол и затянул бесконечное:
     - Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф...
     Дядя  Авес взял  иголку  и стал пришивать пуговицу  к  брюкам, тактично
повернувшись к нам задом.
     Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.
     Ухо у меня горело и взывало  к мести. Я выбрал укромное место за сараем
и  стал  писать   информационный  бюллетень  по  поводу  последних  событий.
Бюллетень назывался "Голос большинства" (я, Вад и дядина половинка). Месть -
сладкая  вещь. Я так увлекся,  что не сразу  услышал,  что  кто-то  пыхтит и
топчется у меня за спиной. Обернувшись, я увидел хромого бухгалтера.
     - Здравствуйте, - оказал бухгалтер (как приятно, когда тебя называют на
"вы") и стал рыться в карманах. Наконец он извлек  красного сахарного петуха
на палочке.
     - Спасибо.
     - Пожалуйста. Нате... вот еще... брату.
     Я поблагодарил  и  за  второго  петуха. Воцарилось  молчание. Бухгалтер
вытащил расческу и расчесался.
     - Вы... я слышал... уезжаете...
     - Уезжаем, Семен Абрамыч.
     На  бухгалтера было  приятно  смотреть.  Новый  в  полосочку костюм,  в
кармашке пиджака - очки,  расческа,  набор цветных карандашей, волосы гладко
причесаны. Разговор вежливый, уважительный.
     Семен Абрамович еще раз причесался, потом откашлялся.
     - К вам просьба  есть...  Так  сказать,  окажите  любезность в передаче
вашей мамаше вот этого...
     Бухгалтер   протянул   мне  аккуратно  склеенный   из  листов  какой-то
бухгалтерской книги плотный конверт.
     - Хорошо, Семен Абрамыч.
     - Только, так сказать, чтобы никто не видел.... И спросите, какой будет
ответ...
     На конверте красивым почерком было написано: "Анне Андреевне Бородиной,
в  собственные  руки". Я  спрятал  конверт  под рубашку и пошел  домой. Отец
сколачивал во  дворе ящик. Он не обратил на меня внимания. На  крыльце сидел
Вад и, уставившись в одну точку, тянул:
     - Какдуртре, какдуртре,  какдуртре, какдуртре.- Вот во что превратилась
красивая фраза  "Как  дурак,  захотел триумфа".  Голос у Вада был уже сильно
хриплым.
     - На вот, пососи, - я протянул брату петуха, но он даже не пошевелился.
     Мать мыла посуду. Она сердито гремела жлезными тарелками.
     - Явился, огрызок? Когда ты кончишь доводить отца?
     - Велено передать в собственные руки.
     - Что там еще?
     Мать  осторожно  взяла конверт.  Прочитав первые  строки,  она выронила
письмо и заплакала.
     - Что он пишет? - спросил я. - Зовет к себе?
     - Не твое дело. Чтобы больше  не смел у него ничего  брать! У нас  есть
настоящий отец...
     Я хотел  показать отцовское письмо. Я давно ждал  подходящего  момента,
чтобы показать его, но  у матери  был такой расстроенный вид,  что мне стало
жалко ее
     На крыльце послышались шаги. Мать торопливо спрятала конверт за пазуху.
Отец подозрительно посмотрел на меня.
     - Опять умничаешь?
     Я вышел во двор. Вад продолжал тянуть "какдуртре". Ребром правой ладони
он стучал  о  железную скобу.  Я еще раз попытался  всунуть ему  петуха,  но
безуспешно.
     За  сараем на бревне сидели хромой бухгалтер и дядя Авес и вслух читали
информационный бюллетень. За последнее время они сильно сдружились.
     -   Пе-ре-езд...  в  лишен-ные  цивилиза-ции  мес-та  из-за   при-хо-ти
Дик-та-то-ра, - по складам читал дядя Авес, - ли-шен вся-кого смыс-ла...
     - Лишен, - поддакивал бухгалтер
     Увидев меня, бухгалтер встал и расчесался.
     - Плачет,- сказал я.
     - Молодец, -  дядя Авес похлопал бухгалтера по плечу - Плачет - это уже
хорошо  Я еще с ней поговорю. Никуда  мы  отсюда  не  уедем.  А сейчас пошли
выпьем. У тебя есть деньги?
     - Сотня.
     - Отлично! Еще и на закуску хватит!
     Бухгалтер пошевелил губами
     - Даже сорок три копейки останется.
     - Возьмем на них хамсы.
     Вечерам дядя Авес пришел сильно навеселе. Он вызвал мать во двор, и они
там долго шептались, причем мать вытирала  глаза подолам платья.  Отец сидел
хмурый. По-моему, он о чем-то догадывался
     За ужином мать, глядя в  окно, вскрикнула и выронила ложку. Я посмотрел
туда и увидел бледное лицо бухгалтера с приплюснутым к стеклу носом.
     От неожиданности я тоже -выронил ложку. Отец обернулся.
     - Что за черт!- вскочил он.
     Лицо с приплюснутым носом исчезло.
     - Видение,- хихикнул дядя Авес.
     Отец торопливо вышел из комнаты. Слышно было, как он ходит под окнами.
     -  Слышь,  иди за Абрама... то  есть  Семена, -  начал дядя Авес, мигая
сонными глазами. - Бухгалтер, красавец мужик, домище какой... а этот...
     - Перестань при ребенке...
     - Рожа, как у цыгана... Страшилище морское. Издеватель млекопитающий...
     Дядя  Авес задумался, изобретая очередное ругательство, но  в это время
дверь хлопнула и появился отец, таща упирающегося посиневшего Вада.
     - Какдуртре, какдуртре, - хрипел Вад.
     - Замолчи, идиотик! - крикнула мать. - Глотку порвешь!
     Она взяла ложку и стала насильно пихать Ваду в рот картошку.
     - Ешь - не хочу, хочу - не ешь, - сострил дядя Авес.
     - Выйдем, Сева Иванович, - оказал отец.
     - Зачем?
     - Покурим.
     - Я некурящий. У меня легкие никудышные.
     - Ничего, пара затяжек не повредит.
     - Не хочу курить. Я спать хочу.
     Дядя  Авес стал  снимать сапоги, 'но отец вежливо взял его  под локоть.
Вернулись они очень скоро. Сонного вида у дяди Авеса как не бывало. Дядя был
взъерошен и  возбужден. Одно  ухо у  него  горело. Не говоря ни слова,  дядя
полез под кровать за своим чемоданом.
     -  Ты  куда?-  взволновалась  мать. Дядя  Авес раскрыл  чемодан  и стал
заталкивать туда свои вещи.
     - Ты что с ним сделал? - закричала мать.
     - То, что надо,- ответил отец, снимая толстые трофейные ботинки.
     Затем он разделся и лег на кровать, отвернувшись к стене.
     - Харя! - вдруг выкрикнул  дядя Авес. - Подумаешь! Кто ты есть? У  меня
все  части еле  пришиты, а он по уху! Кто ты  такой? Ну, кто ты такой? Нужен
мне твой дом паршивый? Подавись им!
     Дядя схватил чемодан и поволок его к выходу.
     - Сева!- кинулась мать.
     Но дядя Авес вышел, изо  всех сил хлопнув дверью. Мать побежала за ним.
Вернулись они через полчаса. Дядя Авес ворча стал распаковывать чемодан.
     -  Хочешь,  чтобы было все по-хорошему, река Хунцы, чтобы лес и станция
была, а за это по уху бьют и из дому гонят.
     Проснувшись  ночью, я  услышал тихий  разговор, доносившийся из комнаты
родителей. Разговор шел о дяде Авесе.
     - Летчик,  три  раза  горел,  а  ума -  на копейку.  Учит  ребят всяким
гадостям. Могилу хотел раскопать... Связался с бухгалтером... подбивает его.
Что у тебя с ним было?
     - Ничего... чай ходил пить...
     - Хватит... отходил...
     - Я ему так и сказала...
     - Это все Севка! Придурковатый какой-то.
     -  Как ты  не поймешь... Счастье какое... И муж, и брат  в один год  из
мертвых воскресли...  Конечно, он  немного странный, но ты уж прости его. Он
ведь мой брат....
     Я  думал,  что  после  вчерашних событий  дядя Авес будет дуться  целую
неделю,  но  ошибся. Дядя встал в  бодром  настроении,  надел свои галифе и,
напевая "Потому, потому что мы пилоты..." отправился во двор умываться
     - Слей мне, - попросил он.
     Я  взял  ведро,  кружку  и вышел вслед за  дядей. Авес  Чивонави козлом
скакал по двору.
     - Давай, давай и ты! Нечего лениться! В здоровом теле - здоровый дух.
     Я старался не смотреть на дядино "здоровое" тело.
     Сделав  зарядку,  Авес  Чивонави  смочил себе  лицо и  грудь,  покрытую
жиденькими волосами, и стал бодро вытираться.
     - Не вешай нос, трюфель, понял? Ничего у него не  выйдет! А не то уйдем
все к Абраму. Видал, какой домище? Ишь, моду взял... по уху...
     Авес осторожно потрогал ухо и затрусил к дому, хлопая галифе. Навстречу
ему вышел сонный Вад.
     - Выспался, трюфель? Фрица откапывать пойдем?
     Вад открыл рот, но оттуда послышалось лишь клокотание. Что-то наподобие
"Кр-р-р".
     - Смажь постным маслом, - посоветовал дядя. - Оче