нь помотает.
     Подготовка  к переезду шла полным ходом.  Отец привез  доски и принялся
сколачивать  из  них  ящики. Нам на личные  нужды он выделил старый фанерный
чемодан.
     - Все, что сюда войдет - возьмем. Что не войдет  - бросьте. И так полно
всякой дряни.
     Этот-то чемодан и навел нас на мысль  о побеге. Раз все будет при нас -
значит,  достаточно перенести чемодан на другую платформу,  и  прости-прощай
Утиное.
     Мы  долго  спорили: поделиться этой мыслью  с дядей Авесом или нет,  но
потом решили не  говорить  ему ничего, потому  что, хоть он и  малый свой  в
доску, но взрослый, а взрослым особенно доверять нельзя.
     Мы  тщательно  продумали, чем набить этот  чемодан.  Прежде всего  надо
положить порох, тол, несколько фауст-патронов и обязательно петарды. Ведь мы
удерем в местность, где  войны не было, а значит,  эти штуки должны цениться
на  вес  золота.  Пацаны, которые приезжали  к  нам  из  других мест,  прямо
трусились  при виде  этого богатства. Они  сдуру  отдавали за  него школьные
портфели,  чернильницы  и  даже  общие  тетради. Они  вроде  бы  становились
безумными: не надо им ничего, лишь бы взрывать, взрывать, взрывать...
     На случай, если отец вздумает заглянуть в чемодан, мы замаскировали всю
эту штуку тряпьем,  книгами, школьными принадлежностями. Я  продал на базаре
три ведра картошки с минного поля, и у нас оказалось немного денег.
     Не готовился к  переезду  один  дядя Авес. Он серьезно взялся  за дело.
Целыми днями дядя просиживал в банке, мешая  бухгалтеру  работать, а вечером
тащил его на станцию, в буфет.
     Однажды, покупая отцу папиросы, я услышал, о чем они там разговаривают.
     Буфет, бывший угольный склад, находился рядом со станцией.
     Дядю  я увидел сразу же, как только  вошел. Они с бухгалтером сидели на
бочках возле  двери.  Дядя  сидел  верхом и очень  напоминал кавалериста. Он
размахивал вилкой, как саблей.
     - Трюфель  ты!  -  кричал красный и взъерошенный Авес. - Он  ее  увозит
насильно! Телок ты, а не  мужик! Я три раза  сгорал в самолете! На  мне  все
тело чужое! И то я не побоялся, плюнул ему в харю его краснорожую!
     Бухгалтер сгонял с бледного лица ребром ладони пот и бормотал:
     - Не умею  я драться... Еще синяк поставит, а у меня клиенты... Я лучше
напишу жалобу в уличком.
     - Напиши! Только обязательно напиши! Пусть его поразбирают, река Хунцы!
     Я  думал, они  треплются,  но вскоре  на имя  отца  пришла  повестка  с
приказом  явиться  в  уличком такого-то числа, во столько-то, имея  при себе
паспорт,  военный  билет и  запас  продуктов на три  дня уличком пользовался
бланками военного комиссариата. Повестка так и начиналась:
     "ПРИКАЗЫВАЮ
     Явиться в военный комиссариат  (зачеркнуто), уличком". На месте подписи
"Военный комиссар А.  Винников" стоял крестик, так как председатель уличкома
бабка Василиса, по-уличному Дранакошка, была неграмотной.
     Отец  долго изумленно рассматривал  повестку,  а  потом  перешел  улицу
(уличком  располагался напротив  нас, а чтобы опустить повестку  в  почтовый
ящик, Дранакошке пришлось протопать три квартала), постучал в вечно закрытые
ставни председателя уличкома и крикнул:
     - Ты что, совсем ошалела?
     -- Чавой-та? - вышла бабка Дранакошка  и приставила  ладонь к уху. Отец
разорвал повестку, погрозил бабке кулаком и ушел.
     Однако на  следующее  утро в нашу  калитку  постучался уличком в полном
составе. Неграмотная Дранакошка жалась в хвосте, наверно, она и не понимала,
что происходит. Заправляла всем секретарь уличкома, бойкая, нервная Катерина
Приходько,  по-уличному Злючка. Увидев целую  толпу, отец удивленно  опустил
топор, которым забивал ящики.
     -  Ты чего  ж это не являешься по вызову  уличкома? - закричала Злючка,
размахивая листом бумаги, на котором было крупно написано "Протокол No..." -
Василиса, скажи ему!
     - Ась! - навела на нее ухо Дранакошка.
     -  Ну-ка пошли,  голубчик! Отвечать будешь  перед уличным судом, за что
жену свою истязаешь!
     - Проваливайте,- оказал отец
     Злючка подняла левое колено и занесла слово "проваливайте" в протокол.
     Члены уличкома, острые на язык бабы, за то их  и избрали, загалдели все
разом. Получилось гудение, как на толкучке.
     Отец  подошел  к  Рексу  и  стал  отстегивать  ошейник.  Возле  калитки
создалась очередь,  которая  исчезла  очень  быстро. Но  заседание  уличкома
продолжалось за плетнем. Об этом можно было судить по нервным выкрикам:
     - Кулак!
     - Пленный!
     Были и такие выкрики, которые неудобно здесь приводить. Их, наверно, не
записала даже Злючка, которая строчила протокол, попеременно поднимая колени
(я видел в щель).
     -  Постановили! - выкрикнула  она  примерно  через  час.  -  Гражданину
Бородину  разойтись с гражданкой Бородиной по причине истязания. В противном
случае дело ·передать в народный суд! Пошли, бабоньки!
     - Заходите еще. Рексом угощу!- крикнул отец им вслед.
     Но  он  недооценил  силы  уличкома.  На  следующий  день  к нам  пришел
участковый милиционер Григорий Иванович и очень долго разговаривал  с отцом.
Григорий  Иванович  был  дядька добродушный и любил  поговорить, но все-таки
больше  полутора часов он не  разговаривал, а тут проговорил целых  три, что
свидетельствовало о важности дела.
     Отец решил ускорить отъезд.
     Или  с  билетом  получилась какая-то  неувязка,  или  отец  сделал  это
нарочно, но о  том,  что  мы  сегодня уезжаем,  он объявил часов за пять  до
отъезда. Больше  всего был  поражен дядя Авес. Он заметался по двору, срывая
свои  сушившиеся майки и трусы, таскал с места на  место чемодан. Затем дядя
помчался в  банк  к  бухгалтеру,  зачем-то  привел  его  с  собой,  и  тот с
испуганным  видом смотрел через  плетень, как  отец выносит из дому ящики  с
вещами.
     - Так ты едешь с нами или нет? - спросил отец дядю Авеса.
     - Еду,- буркнул дядя.
     - А как же хромой друг?
     Но дядя молча проглотил ехидство.
     У нас  с Вадом  чемодан  был  уже  уложен,  и  мы  побежали прощаться с
Нижнеозерском. В первую очередь, конечно, мы отправились на минное поле. Там
мы не были целую вечность
     Еще издали запахло  дымком: значит, пацаны там.  Однако у  костра сидел
лишь  один  Дылда.   Новость,  что   мы  уезжаем,  Дылда  выслушал  довольно
равнодушно.
     - Я тоже скоро отчаливаю,- сказал он. - Уже завербовался. Завод строить
буду. Задаток получил. Хотите выпить?
     Дылда сходил в блиндаж и принес бутылку мутной жидкости. Мы отказались.
Дылда сделал глоток прямо из горлышка.
     - А где пацаны?
     -  Они больше сюда не ходят. У  Малыша мать замуж вышла, теперь его  не
пускают, а Рыжий...- Дылда глотнул еще раз. - Рыжий с дядей Костей живет.
     Рыжий живет у дяди Кости. Вот это новость!
     Мы попрощались с Дылдой. Он протянул нам несколько печеных картофелин.
     - Возьмите на дорогу...
     На краю  поляны мы оглянулись. Дылда смотрел нам вслед, опустив руки, в
рваной фуфайке, какой-то слишком взрослый.


     На стук вышел дядя Костя. Он обрадовался нам, засуетился.
     - Заходите, хлопцы, заходите.
     Дядя Костя был сильно навеселе.
     - Рыжий дома?
     -  Обед  готовит.  Такой  работящий  хлопец попался....  Все  вертится,
вертится. Вот только выпить не дает. - Дядя Костя понизил голос. - И дерется
кое-когда. Я слабый уже, а у него кулаки... Как даст... Малыш бы никогда...
     Мы прошли в комнату.  В кухне было  полно чаду, на плите что-то шипело,
стреляло, бурлило.
     Возле плиты,  с  ложкой в руках, подпоясанный белым  фартуком,  возился
Рыжий, В  первую  минуту  я  даже не  узнал  его: такой  он  стал толстый  и
краснорожий.
     -  А,  Нероны...  Здорово,  здорово...  Вад, подай соль,  в  столе,  да
быстрей, а то крышка горячая.
     - За встречу бы надо,- намекнул дядя Костя.
     - Я вот тебе дам за встречу... Иди воды принеси.
     Дядя Костя торопливо взял ведро и вышел.
     - Видали?-  подмигнул Рыжий.  - Он у  меня как  шелковый... Я тут  всем
заворачиваю. Куда же вы? Сейчас суп будет  готов. Сила,  а не суп. А пока вы
бы дров покололи.
     Оставалось  еще два часа. Прощаться  больше  было  не  с кем. И я вдруг
почему-то  вспомнил  про Марию Стюарт.  Мне  захотелось сказать  ей  о нашем
переезде, обрадовать, что у нее больше не будет неприятностей.
     Марии    Степановны    дома   не   оказалось.    На   лавочке    сидела
древняя-предревняя старушка, очевидно, ее мать.
     - Что сказать-то?
     - Скажите, бабушка, что приходил Веспасиан.
     - Ась?
     - Император Веспасиан.
     - Ишь ты. Запиши на бумажке, а то все равно позабуду.
     Бумажки у меня не было, и я написал сучком на дорожке:
        ""Приходил прощаться император Веспасиан""
      (1932 г. - ...н. э.)
     Уходя,  я  оглянулся.  Старушка рвала  лопухи  и  бережно укрывала  ими
надпись.


     "Дядя Авес продолжает удивлять"
      Подали поезд, началась суматоха.
     - Пора,- дал я знак Ваду.
     На  другом  пути  пыхтел  товарняк, направлявшийся  на  юг.  Мы  решили
вскочить на него.
     - Чего стоите?- налетел отец. - Поезд отходит!
     - Сейчас...
     - А где ваш чемодан?
     Я глянул вниз. Чемодана не было.
     - Его отнес в вагон Сева,- сказала мать.
     Я  похолодел. Бежать  без  чемодана?  Деньги,  вещи, все там... Или еще
можно успеть?  Я рванулся к  вагону. Но в вагоне не было не только чемодана,
но  и дяди.  Теперь забеспокоилась  мать.  Она стала  метаться  по  перрону,
расспрашивая проводников,  пассажиров, не  видел ли кто худощавого мужчину с
лицом  в ожогах, и с большим фанерным  чемоданом.  Никто  такого мужчины  не
видел. Но когда наш поезд  почта  тронулся, нашелся  человек, который  видел
худощавого мужчину с  лицом  в ожогах и  с  большим фанерным чемоданом. Этот
мужчина, - сказал он, -  сел в поезд "Москва -  Новороссийск", который  ушел
уже пятнадцать минут назад.
      - У него была на голове помятая соломенная шляпа?
     Да, у него была на голове помятая соломенная шляпа.
     - И он хромал на левую ногу?
     Да, он хромал на левую ногу.
     Сомнений больше не было. Дядя Авес сел в поезд "Москва -  Новороссийск"
с нашим чемоданом.
     Всю  дорогу  у нас  только  и  было  разговоров, что о дяде Авесе. Отец
высказал  предположение,  что  это  был  вовсе  не  дядя  Авес,  а  какой-то
проходимец,  который выдавал себя за  него, а настоящий  дядя Авес сгорел  в
самолете.  Услышав такое, мать устроила страшную сцену.  Подождав,  пока она
кончится, отец стал развивать свою теорию дальше. Возможно,  проходимец Авес
тоже  горел где-нибудь  и ему сделали пластическую операцию.  Став полностью
неузнаваемым, Авес приезжает  в какой-нибудь город, расспрашивает у  соседей
погибшего  летчика  о подробностях его детства и затем является в эту  семью
под видом  самого летчика.  Прием довольно избитый, но  выгодный. Можно жить
сколько угодно на дармовщину и в то же время заниматься каким-нибудь отхожим
промыслом;  например, грабить  магазины.  Кстати,  накануне  нашего  отъезда
ограблено  подряд два магазина. Мать, как  услышала про магазины, так чуть в
обморок не повалилась.
     - Мой родной брат - грабитель?
     - Да не брат, а этот проходимец.
     - Как ты смеешь?
     - Смею. Надоел он мне, как горькая редька.
     Отец  был  очень  доволен, что  Авес исчез, и  даже ничуть не  жалел  о
пропавшем чемодане.
     Из-за дяди  Авеса  родители ругались два  дня. На  третий  день вечером
поезд  стал  тормозить. Мы  подъезжали  к  сказочной  стране  под  названием
"Утиное".

     *
     * *

       Итак, мы лежали  на куче соломы, вымазанные с ног до  головы колесной
мазью, и смотрели в  утиновское небо. Всю ночь  мы ехали на двух подводах со
станции,  и от перемены мест, от всяких  дум на теле у нас с Вадом появилась
сыпь. У нас  всегда появлялась сыпь, когда мы волновались,  но отец  не знал
этой   особенности  наших   организмов  и  принял  сыпь  за   чесотку.  Наше
сопротивление привело лишь к тому, что он обмазал нас колесной мазью больше,
чем следовало, а Вада, как известно, отстегал кнутом.
     Мы  лежали  голые,  обмазанные  вонючей колесной  мазью,  жалкие  рабы,
которым   с  завтрашнего  дня  предстояло  идти  на  принудительные  работы.
Беспросветная  жизнь  ждала  нас  впереди.  Работа - школа, работа -  школа.
Больше  не будет  ни картофельного поля, ни Дылды, ни могилы фрица. Не будет
даже  дяди  Авеса.  До  прихода отца  у нас было  много приключений, солнца,
радости, вкусных запахов. Он потушил солнце, уничтожил запахи.
     Мы  лежали на соломе, голые,  обмазанные вонючей гадостью и думали свою
горькую думу... Мы еще не знали тогда, как близка к нам свобода.

     ЧАСТЬ
     ВТОРАЯ
        "СВОБОДА"







     "Накануне"
      Освободил он  нас  лишь поздно вечером.  Мать  принесла ведро  горячей
воды, и мы стали смывать с себя колесную мазь.
     Потом мы пошли  в  наш  новый дом. В  Утином оказалось  много свободных
домов,  и мы  выбрали самый лучший. Раньше  здесь  жил  колхозный  кладовщик
(потом  его  посадили).  Стены были  из нового дерева,  полы крашеные, крыша
железная,  вокруг ограда из самана - настоящая крепостная стена, даже сверху
битым  стеклом посыпана. Комнат в доме было целых три, да еще кухня, чулан -
никакого сравнения с нашим домом в Нижнеозерске. И  все  это бесплатно. Жена
кладовщика, которая жила со своей матерью,  даже  обрадовалась, что мы будем
следить за их  домом, пока не построим свой.  Оказывается, в Утиное  вот уже
два года никто из чужих не приезжал.
     Пока мы сидели в закутке, отец с матерью успели навести в доме порядок.
Полы были  вымыты, окна протерты,  вещи  разложены так,  как  они  лежали  в
Нижнеозерске.
     В самой большой комнате мать накрыла стол для ужина. Откровенно говоря,
я  рассчитывал увидеть  на нем  много вкусных  вещей, во всяком  случае утку
обязательно, но на столе были все та же тюря да картошка.
     Вад  тоже,  наверно,  ожидал  увидеть  жареную  утку  и  теперь  мрачно
разглядывал пустой стол. Отец чистил вареную картошку.
     - А утка где?- спросил я.- Не успели ощипать?
     Отец хмуро посмотрел на меня. Мать сердито перетирала ложки. Мы сели за
стол.
     - Нет, правда, где утка? Разве мы еще не приехали в Утиное?
     -  Не  буду!  -  вдруг  заявил  Вад  и  оттолкнул  картошку.   Картошка
прокатилась по столу и упала на пол.
     - Подними,- оказал отец.
     -- Не буду,- повторил Вад.
     - Ты и здесь за свои старые штучки?
     - Не буду, не буду, не буду, не буду.
     Отец стал расстегивать ремень.
     - Не надо,- сказала мать. - Дети не виноваты. Сам же наобещал...
     Отец, ворча, застегнул ремень.
     Ужин прошел в молчании. Родители были очень мрачные.
     Я надеялся,  что  после  ужина  отец  разрешит  нам  погулять,  надо же
осмотреть это  самое Утиное, но он заставил белить стены в кухне. Белили  мы
до поздней ночи, и я  здорово устал, но все же решил не спать, чтобы узнать,
о чем отец с матерью будут говорить в кроватном парламенте".
     Ночью  я потихоньку  пробрался  к их  комнате.  Довольно долго родители
лежали молча, потом послышался материн голос:
     - Пропадем здесь... Слышал, сколько уже поумерло от  голода... Они даже
лебеду всю поели... Надо ехать  в Белогорье за  козой... Обменяем на вещи...
Пальто  мое  возьмем...  Прохожу в  стеганке... Перину... Зачем нам  перина?
Платок мой шалевый... Картошки у  нас ведер пять есть... Возьмем с собой. На
хлеб обменяем... Глядишь, до весны и дотянем...
     - На чем поедем? Ни одной лошади нет. Три вола у них всего...
     - Пешком пошли. С тачкой...
     - Двести километров...
     - Ну и что? Дней за пять дойдем. Не надо было уезжать..
     - Зато работа есть.
     - Что толку от твоей работы?
     - Как что? Огород дают... Помочь  дом построить обещают... Коза будет -
еще как заживем. Это год такой,  а  то травы здесь сколько  хочешь. Зальемся
молоком... Я сам схожу за козой.
     - Одному  нельзя... Заснешь, ее уведут... А  то по очереди будем. Да  и
козу ты хорошую не выберешь... И тачка тяжелая
     - А дети как же? Вон какие сорванцы.
     - Десять дней всего...  Поручим соседке приглядывать. Мин  тут нет... Я
детей, когда тебя не было, по два дня бросала
     Утром я передал подслушанный  разговор Ваду. Брат сначала не поверил, а
потом пришел в восторг.
     - Они могут еще и не уйти, - охладил  я его пыл.- Сейчас все зависит от
нас.  Во-первых,  брось  свое  дурацкое  нытье,  не  зли  отца.  Найди  себе
какое-нибудь дело. Отец любит, когда работают.
     "Кроватный  парламент" заседал подряд  три  ночи и никак не  мог решить
вопроса: можно ли на десять дней оставить нас одних.
     Мы с волнением  ждали решения. Мы стали послушными: не  "перечили",  не
"доводили", не  "огрызались",  не  отлучались  из  дому,  чуть ли  не  бегом
кидались выполнять любой приказ отца. Родители были очень довольны.
     - Не узнаю их, - говорил ночью отец. - Поумнели, что ли..
     - Они  дети  неплохие...  Это  они с  тобой... с  непривычки... Старший
большой уже... Прикажи ему построже. Сегодня, мне соседка рассказывала, одни
проезжали мимо с  козой за отрез сукна  да кожаное пальто выменяли.. Видишь,
какая дешевка... А то вдруг подорожают...
     - Ну ладно..
     Утром отец позвал нас в дом (мы носили воду в бочку).
     Мать стояла тут же.
     - Садитесь, орлы Серьезный разговор есть, - сказал отец
     - Мыт постоим.
     - Садитесь, садитесь... Дело такое... Мы  уходим с матерью за  козой...
(Вад наклонил  голову,  чтобы не было видно, как у него горят глаза). Уходим
дней на десять. Ясно?
     - Да,- оказал я.
     - Смотрите, не балуйте здесь. Приду, если узнаю  что, берегитесь тогда.
Виктора назначаю  главным. Вот  тебе  двести рублей.  Понапрасну  не  трать.
Оставляем  вам  полведра  картошки  и сегодня мне  обещали в  колхозе аванс:
полпуда пшена,  литр постного  масла и двести грамм  сала. Немного возьмем с
собой - остальное вам. Если расходовать с умом, должно хватить.
     - Мы будем расходовать с умом.
     - Я надеюсь на тебя, Виктор. Смотри за младшим, он еще глупый.
     Вад открыл  рот, чтобы ответить на  оскорбление, но потом спохватился и
закрыл.
     - Постараюсь оправдать доверие.
     - Вы любите всякие писульки, поэтому вот вам, это,-  отец протянул  мне
бумажку.

     ЗАПРЕЩАЮ:

     1. Выходить из дома после 21.00.
     2. Приводить в дом чужих людей.
     3. Доводить собаку. (Значит, она останется! Черт бы ее побрал!)
     4. Сильно расходовать соль, спички и керосин.
     5. Баловаться огнем.

        "ПРИКАЗЫВАЮ:"

       1. За  время  Моего отсутствия  ("Моего"  он написал с большой буквы.
Ха-ха!) сделать 300 штук кизяков. (Вот дал!)
       2. Нарвать и  насушить  25  мешков травы  для Козы. ("Козы"  он  тоже
написал с большой буквы!)
     3. Вскопать  огород  (Он  угорел,  что ли?!) и удобрить его  навозом из
сарая.
     4. Выложить камнем дорожку от крыльца до уборной.
     5. Починить забор.
     6. Кормить Рекса.

     РАСПОРЯДОК ДНЯ

     1. 6.30 - подъем, зарядка, завтрак.
     2. 6.30-12.30 - работа.
     3. 12.30-15.00 - обед и отдых.
     4. 15.00-19.00 - работа.
     5. 19.00-22.00 - ужин. свободное время.
     6. 22.00 - отбой. (Не забудьте запереть двери.)
     Внизу стояла крупная подпись: "ОТЕЦ".
     Затем слово взяла мать. Она долго давала нам всякие сбивчивые  указания
и советы, плакала, гладила нас по  голове и даже два раза отреклась  от козы
("Да будь она проклята!  Никуда не поеду! Чтоб я своих детей одних бросила!"
и т. д.), но потом вытащила из-за пазухи  бумажку и протянула ее мне. Пример
бюрократизма страшно заразителен

      ПАМЯТКА

     1. Соль в столе, в чугунке, в правом углу.
     2. Спички на загнетке.
     3. Не злите Рекса, он может укусить.
     4. Не лезьте в пруд, он очень глубокий.
     5. Дети мои, не ходите никуда вечером, я так боюсь