на  листы  проекта,  то  в  потолок  и,  переворачивая  карандаш,
постукивал им.
   - Что ж, товарищи, начнем судоговорение? -  спросил  он,  подняв  седую
бровь.
   - Разрешите? - Фундатор словно проснулся. Он встал, держа  перед  собой
маленький листок бумаги.
   - А-амм... работа, доложенная  здесь,  -  начал  он  с  простодушным  и
наивным видом, взглянув на потолок. - Работа, которую мы... о которой  нам
здесь так интересно, - он нагнулся  вперед,  -  так  обстоятельно  доложил
докладчик, весьма значительна и, я бы сказал, весьма результативна.  Но  в
то же время она характеризует товарища Лопаткина, - он  улыбнулся  Дмитрию
Алексеевичу, - характеризует его как изобретателя, который надеется решить
все вопросы  с  помощью  вдохновения.  Право,  мне  даже  как-то  неудобно
говорить это, но товарищ Лопаткин оказался здесь в теоретическом отношении
совершенным банкротом, да простит он мне это резкое выражение. У  него  не
было достаточной теоретической подготовки, и он хотел построить совершенно
новую машину кустарным способом, путем нащупывания,  -  Фундатор  выставил
руку вперед и  мягко  схватил  воздух,  -  путем  нащупывания  технических
решений, то есть проявил  отсутствие  инженерного  подхода.  А  когда  ему
указывали на это, как это мне достоверно  известно,  он  не  соглашался  и
отвергал необходимость более компетентного  вмешательства  как  работников
НИИ, так и со стороны...
   - Видите, Александр Борисович, - перебил его генерал, -  это  произошло
потому, что  сама  идея  была  очень  заманчива  и  со  стороны  некоторых
товарищей была вера в  творческие  способности  автора...  ну  и  наших...
филиальцев. На риск пошли!
   - Ну и получайте все выгоды такого риска! - шутливо ответил Фундатор.
   - Я не слышу настоящей критики проекта, - сурово прозвучал в зале голос
Дмитрия Алексеевича. - Прошу критиковать конкретно, с указкой  и  мелом  в
руке.
   - Ну что же, в самом деле, ну, пожалуйста, вот вам критика, -  Фундатор
подошел к листам. - Ну, вот вы ввели томильную камеру. Сами же вы  сказали
- для снятия напряжений.  Значит,  вы  не  уверены  в  том,  что  подобная
технология даст вам трубу без отбела! Или вы все-таки уверены?
   - Камеру я ввел для того, чтобы использовать тепло  остывающих  труб  и
сделать процесс их охлаждения не зависящим от зимних сквозняков. Но и  без
этой камеры отбела не будет.
   - А где же расчет, подтверждающий  эту  вашу  уверенность?  -  Фундатор
развел руками и улыбнулся в пустой зал. - Государство ведь на  веру  денег
не даст! Вы уверены? Но спросите высокоуважаемого Петра  Бенедиктовича,  и
он вам скажет, что нет не только расчетов, нет еще теории, которая помогла
бы нам сделать эти расчеты!
   При этих словах  академик,  не  поднимая  век,  несколько  раз  солидно
кивнул.
   - А вы говорите... - продолжал Фундатор, водя круглыми глазами.  -  Вот
вам конкретное возражение. Мы не против такой машины, но мы  считаем,  что
прежде  всего  должны  быть  найдены  теоретические  предпосылки  для   ее
создания. Наш институт в этом направлении сделал уже несколько  шагов,  но
ведь товарищ Лопаткин не признает никаких доводов и авторитетов... Да, вот
еще. К вопросу об износоустойчивости  изложниц...  Ведь  вы  же,  дорогой,
совсем не обосновали ваше утверждение. Да что там говорить...
   Фундатор повернулся, показав всем, как прекрасно  облегает  его  фигуру
черный костюм, пожал плечами  и  вернулся  к  своему  стулу.  И  сразу  же
поднялся, вышел вперед Тепикин.
   -  Выслушав  до  конца  изложенные  мысли   товарищем   Лопаткиным,   я
попробовал, товарищи, найти в _этим_  деле  рациональное  зерно.  Жилищный
вопрос, нужда в трубах - это все верно. Но вот, так сказать,  конструкция.
Хороша ли она или должна быть _изменена_ -  опять-таки  вопрос  этот  есть
второстепенный и он даже, может, отпадет,  ежели  мы  пристально  проверим
научную обоснованность данной машины. В чем дело? Нельзя не согласиться  с
Александром Борисовичем, который...
   Тепикин, рисуя в воздухе белым, словно  отмороженным  пальцем,  говорил
долго и уныло и поставил под сомнение все стороны машины.
   - Пятьдесят труб в час? - спрашивал он и, достав  платок,  сморкаясь  и
смеясь, отвечал: - На бумаге это всегда так получается.  Как  в  "Войне  и
мире" у Толстого: "Ди ерсте колонне марширт, ди цвейте колонне марширт". А
дойдет до дела, хвать, получилось не пятьдесят, а десять труб,  да  и  те,
чуть стукнешь - бьются, как горшки, - потому что, конечно же, будет отбел!
Вы и сами это знаете, уважаемый автор.
   Под конец Тепикин, загибая пальцы, подсчитал все  сомнительные  стороны
машины, смеясь показал всем, что пальцев не  хватает,  умолк,  стал  вдруг
серьезным и сказал с чувством:
   - Дорогой товарищ Лопаткин! Ради бога! Не пойми меня превратно. Если бы
вопрос о литье труб решался так просто - поверь, мы давно бы предвосхитили
тебя и как-нибудь сообща, со скрипом, сделали бы  такую  машину.  Ведь  не
боги горшки обжигают! Да и мы, честное же слово, не даром  едим  хлеб  наш
насущный! - здесь он приложил руку к груди. - Мы тоже  немножко  патриоты,
товарищ Лопаткин!
   Кто-то подставил Дмитрию Алексеевичу  стул,  и  он  сел,  сам  того  не
замечая, и стал перебирать пальцами пуговицы на  кителе.  Тепикин  почесал
затылок, что-то вспомнил, но махнул рукой и враскачку проковылял к  своему
месту - за спиной Фундатора.
   - Разрешите, - услышал Дмитрий Алексеевич обиженный и медлительный бас.
   - Товарищ Галицкий, Петр Андреевич,  -  сказал  генерал,  посмотрел  на
стенографистку и перевернул карандаш.
   "Где же я слышал о нем раньше?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
   Этот Галицкий оказался очень  высоким,  длинноносым  мужчиной  в  сером
костюме. Он взглядом отыскал Лопаткина, черные брови у  него  поползли  на
лоб, черные глаза и большие  ноздри  осуждающе  округлились  -  он  словно
четырьмя острыми зрачками посмотрел на Дмитрия Алексеевича.
   - Прежде чем скрещивать оружие с инженером Лопаткиным, - пробасил он, -
я хочу сказать несколько слов критики  в  адрес  почтенных  представителей
НИИЦентролита. Не далее, как год тому назад государство построило для  них
прекрасный жилой дом, и это обстоятельство, как я вижу, -  здесь  Галицкий
торжествующе кашлянул, - не замедлило сказаться на науке! Ученых перестала
интересовать ближайшая практика в трубных делах. Они  углубились  в  более
глубокие тайны теории. Им подавай дно океана, батисферу!
   Все рассмеялись. Фундатор слегка порозовел.
   - А если бы!.. - воскликнул Галицкий и длинным пальцем словно бы поймал
что-то над собой. - А  если  бы  товарищ  Фундатор  посмотрел  на  дело  с
практических позиций, с точки зрения задач сегодняшнего и даже завтрашнего
дня, он увидел бы много ценного в  предложении  инженера  Лопаткина.  Что,
скажите, лучше -  пищаль,  заряжающаяся  с  дула,  или  пулемет?  Конечно,
пулемет! А ведь инженер  Лопаткин  предлагает  нам  как  раз  пулемет!  Он
устраняет  орудийную  прислугу,  которая  заряжает  сегодня  ваши  пищали,
товарищи  центролитовцы!  Он  заменяет  ее  пулеметной  лентой,  дает  нам
экономию и скорострельность. А? Разве не так, товарищ Лопаткин?
   Дмитрий Алексеевич, радостно удивленный, поспешно закивал.
   - Погодите радоваться, автор, до вас еще не дошло, - сказал Галицкий  и
повернулся к Фундатору. - Да-альше! Вы  говорите,  отбел.  Вы  говорите  -
теория. Да разве не видно каждому, что предложена  гибкая  схема,  которая
позволяет  нащупать  практически  нужный  температурный  режим!   Лопаткин
нащупает его гораздо быстрее,  чем  вы,  товарищи  теоретики.  Потому  что
решение-то рядом! Он даст нам трубы, а вам - исходные данные, и вы по  ним
напишете диссертации!
   Все захохотали. Генерал, развеселясь, обмяк, чертил на листе карандашом
и качал головой. Когда  в  зале  затихли,  Галицкий  направил  на  Дмитрия
Алексеевича острые черные глаза, хищно округлил ноздри и шагнул к нему.
   - Однако  есть  в  вашей  идее,  товарищ  изобретатель,  жесткое  "но",
результат  вашего,  так  сказать,  отшельнического  образа  жизни.   Мысль
обязательно надо скрещивать, иначе она вырождается.  Я  имею  в  виду  ваш
безжелобный ковш-дозатор. Он эффектен, и его доцент  Воловик  не  замедлил
"творчески преломить". Он сразу же "оттолкнулся" от него, попросту говоря,
слямзил. А ведь вытащил он, товарищи, пустой кошелек!
   В зале засмеялись.
   - Почему пустой? А вот почему. - Галицкий  схватил  мел,  присел  перед
доской и, стуча, стал писать громадные цифры и буквы.  -  Ферростатический
напор, - приговаривал он при этом, - температура полученного  из  вагранки
металла... время заливки металла... скорость вращения...  Вы  знаете,  что
получится с вашим коротким желобом и с наклоном формы? Металл не дойдет до
конца формы, начнет твердеть, и мы получим неправильную геометрию трубы.
   - Неверно! - закричал Дмитрий Алексеевич чужим, визгливым голосом.
   Галицкий успокаивающе растопырил пальцы.
   - Вот-вот. Вот вы  даже  кричите  на  меня.  Успокойтесь.  Читайте  вот
формулу и вникайте. Ваши расчеты не  увязаны  с  представлениями  науки  о
пластичности металла. Разверните-ка путь, который проходит чугун, вращаясь
в вашей трубе. Минимум двадцать пять метров! Двадцать пять - и при этом он
отдает тепло. Это и школьник вам скажет! Металл у вас  кристаллизуется  на
полпути!
   - Разрешите! - Дмитрий Алексеевич вскочил. - Разрешите же! Три справки!
   - Товарищ Лопаткин,  -  сказал  генерал.  -  У  нас  есть  определенный
порядок...
   - Говорите! - приказал Галицкий.
   - Первая справка, - голос Дмитрия Алексеевича был уже спокойнее. - Я не
инженер, а учитель средней школы. В нашей  школе  никто,  кроме  меня,  не
задумывался о центробежном литье, поэтому мне не  с  кем  было  "скрестить
мысль", как того требует товарищ Галицкий.
   Зал громко вздохнул, и наступила тишина.
   - Поймите хоть  вы  меня,  товарищ  Галицкий.  Неужели  это  правильно,
по-вашему: каждого человека, который натолкнется  на  что-нибудь  новое  и
захочет это новое передать народу,  неужели  это  верно  -  объявлять  его
антисоциальным явлением? Острить вот так...
   Пока Дмитрий Алексеевич говорил это, Галицкий несколько раз в  раздумье
поднимал на него черные горячие глаза и  тотчас  опускал  их,  как  только
встречался с устало-спокойным взглядом изобретателя.
   - Я пытался было скрестить мысль, - продолжал Дмитрий Алексеевич с чуть
заметной усмешкой. - Я все время чувствую свою слабость как конструктор  и
как металлург. Но профессор Авдиев не пожелал. "Фикция" - и только.
   - А что же, конечно фикция, - явственно прозвучал в тихой паузе ленивый
голос Фундатора.
   - Вторая справка, - сказал Дмитрий Алексеевич. - На заводе в  Музге  до
сих пор льют трубы ручным способом. Вы это, наверно, тоже  знаете,  как  и
то, что чугун жидок, а сталь густа.  Это  обстоятельство  заставило  меня,
учителя, бросить работу и  заняться  изобретательством,  в  чем  я  сейчас
запоздало раскаиваюсь. А третье - вот...
   И Дмитрий Алексеевич, став рядом с Галицким у доски, взял у него мел  и
застучал им, выводя цифры и буквы.
   -  Вы  разрываете  процесс  на  части,  забыв  о  том,  что  части  эти
взаимодействуют. Забыли о центробежной силе, о том,  что  потери  тепла  в
металлической нагретой форме будут иными, чем в форме холодной. И  главное
- то, что в результате наклона формы и ее вращения металл будет  мгновенно
распределен по всей ее длине. И равномерно! Наоборот, у меня остается  еще
вот - видите? - запас  времени  на  формирование  трубы  в  горизонтальном
положении! - Дмитрий Алексеевич громко стукнул мелом по доске и отошел.  А
Галицкий  в  последний  раз  словно  бы  изумленно  глянул  ему  в  глаза,
облокотился на доску и заморгал. Так, в тиши,  прошла  минута,  вторая.  В
зале возник, стал  незаметно  расти  веселый  шум.  Раздались  неуверенные
хлопки.
   - Петр Андреевич, - сказал генерал, постучав карандашом. - Мы ждем...
   -  Сейчас,  сейчас...  -  Галицкий,  не  отрываясь  от  доски,   сделал
рассеянное движение рукой и испачкал мелом весь бок пиджака.
   - Не понимаю, что там думать, все ясно, как божий  день,  -  послышался
голос Фундатора.
   - Математика доказала,  что  божий  день  не  очень  ясен,  -  возразил
Галицкий, стуча мелом по доске.
   - Петр Бенедиктович, вы не хотели бы? - спросил генерал, привстав.
   - Что же, собственно, тут говорить, - академик открыл  свои  старческие
мутно-голубые глаза - Дело-то ясное. Действительно, как божий  день.  Если
строить машину - значит триста тысяч отвалить на эксперимент. А наше  дело
- не  экспериментировать,  а  строить.  Я  бы  рекомендовал  научный  спор
перенести в стены соответствующего  института.  Там  можно  проделать  все
эксперименты  на  существующих  установках.  Не  следует  пренебрегать   и
имеющимися на сегодня данными. Лично я  склонен  думать,  что  безжелобное
литье - фикция. Да... - он покачал головой.  -  Очередная  попытка  решить
сложную задачу с налета, не больше.
   - Разрешите дополнить, - Фундатор поднялся. -  В  отличие  от  товарища
Галицкого мы в институте более серьезно и  более  объективно  отнеслись  к
обсуждению данной машины и готовы  отстаивать  свои  научные  позиции  без
колебаний...
   - У меня нет колебаний, - сказал  Галицкий.  -  Я  буду  голосовать  за
предложение Лопаткина.
   - Как вам угодно. - Фундатор  поклонился  ему.  -  Наш  институт  будет
отстаивать свою принципиальную точку зрения. Не  желая  затягивать  и  без
того затянувшийся разговор, я передаю техническому  совету  вот  эти  наши
тезисы, где подробно  анализируются  плюсы  и  минусы  машины...  товарища
Лопаткина.
   И он положил на стол генерала эти тезисы,  отпечатанные  на  машинке  -
несколько листов.
   - Товарищ Фундатор! - послышался от доски обиженный  бас  Галицкого.  -
Принципиальность не в том, чтобы нею жизнь стоять на одном месте...
   -  Мы  немного  задержались,  -  сказал  генерал,  просматривая  тезисы
Фундатора. - Еще кто-нибудь  выступать  хочет?  Нет?  Я  думаю,  товарищи,
выводы  ясны.  Строить  машину  нецелесообразно  -  к   этому   склоняется
большинство товарищей. Сырая идея не  может  быть  основой  для  серьезной
работы.  Однако,  -  и  теперь  это  становится  очевидным,   -   проблема
центробежного литья труб должна быть каким-то образом решена. На это  надо
направить усилия  ученых  и  инженеров.  Я  полагаю,  что  министерство  в
ближайшее время даст нам соответствующее техническое задание. Согласны  вы
с таким решением? - спросил он у Дмитрия Алексеевича.
   - Я не согласен, - твердо сказал у доски Галицкий.  -  Машина  простая.
Может быть, ее надо по-другому завязать... Более  работоспособные  узлы...
Но главное ясно.  Надо  посадить  около  автора  хорошего  конструктора  и
расчетчика и делать машину. Доводы товарища Лопаткина  мне  представляются
серьезными и оправдывающими необходимость эксперимента.
   - Кто еще не согласен? -  спокойно  сказал  генерал.  -  Нет?  Объявляю
перерыв. Товарищ Лопаткин... Лопаткин, вы слышите  меня?  Копия  протокола
вас интересует? Так вот - зайдете на днях в секретариат, и вам дадут...
   Дмитрий Алексеевич вышел в коридор и  закурил.  Вокруг  него  двигались
люди, толкали его справа и слева, а он, окруженный  облаком  дыма,  стоял,
время от времени тяжело вздыхая и с каждым вздохом затягиваясь  папиросным
дымом.
   - Товарищ, курить идите в курилку, - сказал ему  кто-то,  и  ноги  сами
двинулись и понесли его вперед.
   Неестественно веселый Урюпин встретился  ему  около  лестницы,  сказал:
"Провалили-таки, черти!" - и исчез. Дмитрий Алексеевич спустился  вниз,  и
около раздевалки кто-то вдруг твердо пропустил пальцы ему под руку и  взял
за локоть.
   - Товарищ Лопаткин, - услышал  он  над  ухом  гибкий  бас  Галицкого  и
мгновенно обернулся, готовый к бою.
   Этот пристально глядящий, черноглазый человек с тонким носом и крупными
губами приблизился к нему вплотную и некоторое время  рассматривал  его  в
упор.
   - Я бы хотел, чтобы вы меня не считали с ними, с этими...  В  общем,  в
числе своих противников, - сказал он. - Я  действительно  допустил...  Это
верно. Позволил несколько  выражений.  Вот  так,  говоришь  по  инерции  и
считаешь себя правым... А потом оказывается... Я только сейчас понял  одну
простую правду. Действительно, с Авдиевым и с этими не скрестишь...  Да  и
не всякий захочет с ними скрещивать. И вы не  виноваты,  что  у  вас  своя
мысль появилась. Да что я говорю - это очень хорошо, что появилась! И ведь
хорошая мысль - грех ее выбрасывать! Но вы все-таки кое в чем не правы.
   Дмитрий Алексеевич чуть-чуть нахмурился, чуть заметно сжал губы, поднял
на него глаза.
   - Вы не правы, -  Галицкий  засмеялся.  -  Вы  не  только  учитель,  вы
приличный инженер! С вами опасно спорить.
   Галицкий, должно быть, торопился.  Все  время  оглядываясь  на  Дмитрия
Алексеевича, он надел черное пальто, облезлую рыжеватую ушанку, бросился к
выходу, но вдруг остановился и погрозил пальцем.
   - Улучшайте машину, невзирая ни на  что.  Работайте  над  ней.  Мы  еще
увидимся с вами.



2

   "Работайте", - подумал Дмитрий Алексеевич, выходя из подъезда на  яркую
улицу, чувствуя на этот раз еще отчетливее молодой запах весны. И  тут  же
вспомнил, что у него есть всего две тысячи и что их хватит не больше,  чем
на четыре месяца. А бумага? А место для работы?  "После  обсуждения  куплю
часы", - вспомнил он, и рассеянная, туманная улыбка мелькнула на его лице.
Он поддал ногой ледышку. "Ботинки надо купить, - вот что",  -  подумал  он
вдруг и прибавил шагу. Он привык все делать сразу, без колебаний.
   Выйдя на Арбат, он тут же нашел универсальный магазин и выбрал  себе  в
обувном отделе простые черные ботинки сорок третьего  размера  на  кожаной
подошве. Касса зажужжала, щелкнула, звякнула колокольчиком,  и  у  Дмитрия
Алексеевича стало на триста рублей меньше. Примерять ботинки он не стал  -
его испугали бархат и никель примерочного кресла, поставленного  на  самом
виду.
   Он отправился домой - в гостиницу, поднялся к себе в номер,  на  шестой
этаж. Здесь стояло  пять  кроватей.  Дмитрий  Алексеевич  сел  на  свою  и
переобулся. После этого он съел плавленый сырок с  большим  куском  хлеба,
взял в рот  кубик  сахара  и  выпил  стакан  воды  из  графина.  Он  начал
экономить.
   Затем он вышел на улицу побродить и подумать о своих  делах.  Спускаясь
по лестнице, он оглянулся и,  видя,  что  никого  кругом  нет,  положил  в
большую красавицу  урну  для  окурков  сверток  со  старыми,  в  заплатах,
ботинками.
   На улице шел снег  -  коротенькая  январская  весна  окончилась.  "Надо
купить калоши, - подумал Дмитрий Алексеевич, - это  сохранит  ботинки".  И
через двадцать минут он шагал по жидкому снегу  уже  в  новых  калошах,  и
денежный  запас  его  уменьшился  еще  на  сорок  рублей.   По   пути   он
останавливался перед  всеми  щитами  "Мосгоррекламы"  и  жадно  прочитывал
объявления о найме рабочей силы. Он нашел не  меньше  шести  объявлений  о
найме квалифицированных рабочих на завод и внутренне просветлел.  Одиноким
предоставлялось место в общежитии - это как раз то,  что  нужно!  Ведь  он
когда-то работал на автомобильном заводе!
   - Не дамся, - тихо сказал он, грозно  темнея.  -  Нет,  товарищи!  -  и
прибавил шаг. - Не получится! Не выйдет! Не-ет! Вот два месяца еще  повоюю
и поступлю на завод, это будет моя крепость!
   Как всегда, оказалось, что он шел по знакомому маршруту - так  же,  как
он шел вчера. Поэтому Дмитрий Алексеевич круто свернул в переулок, пересек
несколько улиц - и оказался опять на знакомом месте! Сюда он тоже приходил
не раз. Это была Метростроевская улица. Дмитрий Алексеевич вышел как раз к
тому старому пятиэтажному дому, где жила Жанна.  Он  задумался,  притих  и
побрел было по  Метростроевской,  но  спохватился  и  поскорее  свернул  в
переулок: а вдруг она сейчас попадется ему навстречу!  Чт