место, и вид  у  него  был
такой, словно он хорошо отобедал. Он  дружелюбно  поглядывал  на  телефон,
ожидая от него каких-нибудь веселых неожиданностей.
   И телефон не заставил себя ждать - мелко затрясся, затрезвонил  на  всю
комнату. Шутники были наготове - поднялись было, но Крехов опередил  всех.
Раз, два - всего два длинных шага, - и он снял трубку.
   - Да! -  сказал  он  и  вдруг  подобрал  губу.  -  Сейчас-с-с.  Товарищ
Лопаткин!
   "Кто там еще..." - подумал Дмитрий Алексеевич, беря трубку.
   - Товарищ Лопаткин? - сказал в трубке кто-то неторопливый, строгий.
   - Да!.. - хрипло ответил Дмитрий  Алексеевич  и  нервно  откашлялся.  -
Да-да! Это я!
   - Это звонят по поручению товарища Галицкого.
   - Так он же уехал!
   - Совершенно верно. Но у  нас  тут  было  техническое  совещание...  Вы
можете зайти к нам в управление?
   - Конечно, могу! Простите, с портфелем или без?
   - Лучше с портфелем. Хотя мы  знаем  вашу  труболитейную  установку.  В
общем, приходите. Знаете что... Вы можете сейчас?  Можете?  Так  я  пришлю
машину...
   Да,  это  был  на  редкость  веселый  денек!  Положив  трубку,  Дмитрий
Алексеевич посмотрел на телефон с подозрением. Уж не вздумал ли кто-нибудь
подшутить и над ним... Но все же  он  подошел  к  открытому  окну  и  стал
ждать...
   И через двадцать минут, как в  сказке,  плавно  выкатилась  из-за  угла
серая машина и затормозила внизу у  подъезда.  Это  была  та  самая  серая
"Победа", в которой прежде ездил Галицкий.
   Дмитрия Алексеевича уже не  удивляли  новые  истории  с  многообещающей
завязкой, даже если они налетали так неожиданно. Встречая их, он вел  себя
теперь ровнее, заранее предвидя одинаковый для всех  этих  историй  исход.
Пока он ехал в серой "Победе", в его душе пролетела еще одна  трехминутная
буря - сломала деревья, снесла крыши, - но, сжав губы и закрыв  глаза,  он
быстро утихомирил ее, затаил все разрушения. И в кабинет на третьем  этаже
незнакомого, желтоватого дома с колоннами вошел тот изобретатель, которого
боятся в министерствах, - человек с  особенной,  мучнистой  бледностью  на
лице - бледностью  нервных.  Улыбка  его  выдавала  готовность  к  резкому
отпору, насмешливую ненависть  к  красивым  шторам,  дорогому  чернильному
прибору и белому, с голубыми и красными узорами, ковру.
   Но те, кто сидел перед ним в дорогих креслах, кто  стоял  с  загадочным
видом у красивых штор или медленно ходил по  белому  ковру,  начальники  и
инженеры, и щеголеватый генерал в черном костюме с  голубыми  лампасами  и
гражданскими  белыми   погонами,   -   они-то,   должно   быть,   видывали
изобретателей. Таким они себе и  представляли  инженера  Лопаткина,  героя
шестилетней истории с труболитейной машиной. Никто  не  улыбнулся  за  его
спиной, хоть и наступила тихая пауза, когда он вошел. Но эту паузу  сейчас
же,  не  сговариваясь,  прервали.  Кто-то  предложил  Дмитрию  Алексеевичу
кресло, генерал, выйдя из-за стола, сел против изобретателя и раскрыл  для
него свой портсигар. Остальные придвинули стулья.
   - Дмитрий Алексеевич, - негромко начал генерал и,  щелкнув  зажигалкой,
поднес Лопаткину голубой огонек. Оба они окутались клубами дыма. - Дмитрий
Алексеевич, - повторил генерал, - мы хорошо знаем вашу машину,  здесь  нам
уже обстоятельно все растолковал товарищ Галицкий...
   - Простите, а где Галицкий? - осведомился Лопаткин.
   - Нас интересует вот какая  штука,  -  продолжал  генерал,  который  не
любил, видимо, когда его перебивали. - Могли бы  вы  дать  варианты  вашей
машины, применительно к отливке  некоторых  тел  вращения,  с  внутренними
пустотами? Ну, скажем, _оживальной_ формы. Вот таких, например...
   К этому времени рукой проворного референта были аккуратно разложены  на
столике четыре квадратика ватманской бумаги, с жирно вычерченными  на  них
симметричными  фигурами:  сигара,  желудь,  сахарная  голова  и  труба  со
ступенчатыми утолщениями.
   - Относительно этой сигары... Здесь, видите ли, какая штука... -  начал
Дмитрий Алексеевич, но генерал перебил его:
   - Работать беретесь?
   - Берусь, - сказал Дмитрий Алексеевич, чувствуя, что  новая,  радостная
буря поднимается в нем, и генерал  кивнул  референту.  Тот  быстро  собрал
листки ватмана.
   - Будете работать в том же институте, в  той  же  группе  и  в  том  же
помещении, - сказал генерал. - Деньги будете получать из того  же  окошка,
тот же оклад. Проведем это как наш заказ институту. Работа секретная,  как
вы понимаете. Ваши друзья захотят узнать - Шутиков, Дроздов, Авдиев, -  не
говорите им... Инструкции вам даст товарищ Захаров, Владимир Иванович. Это
будет представитель заказчика. Вы что-то хотите добавить?
   - Да, я могу добавить... Принцип машины дает нам  такие  возможности...
Мы, например, собираемся получить на  ней  двухслойную  трубу  -  из  двух
металлов.
   Генерал пристально посмотрел  на  Дмитрия  Алексеевича,  затем  вскинул
глаза на строгого чистенького инженера, который до этого молчал.
   - Или из стали двух разных сортов... - сказал Дмитрии Алексеевич.
   Инженер чуть заметно улыбнулся, провел сухими пальцами по столу  и,  не
поднимая глаз, покачал головой:
   - Не следует распыляться... Нет. Это - пока проблема.
   - Вы не заявляли в бриз?  -  живо  спросил  еще  один  седой  старик  с
изнуренным лицом и блестящими черными глазами, должно быть, ученый. - Нет?
По-моему, надо включить и заявить через наш отдел. Чтобы сохранить хотя бы
секретность. Потому что как бы это ни было проблематично,  сама  идея  эта
есть уже открытие. Сам путь обещает интересное решение. Мы можем  получить
целый комплекс...
   - Мы начали работу, - сказал Дмитрий Алексеевич. -  Во  всяком  случае,
уверены, что получится.
   - Кто такие "мы"? - спросил генерал.
   - Я и мой соавтор. У меня есть соавтор. Надежда Сергеевна Дроздова. Она
в курсе всех дел, и ей принадлежит идея двухслойных труб.
   - Запишите соавтора в приказ, - сказал генерал,  и  референт  сразу  же
нагнулся над столом и черкнул что-то карандашом.
   Было решено включить в план работы и литье  двухслойных  труб.  Генерал
вызвал еще двух начальников, и  после  небольшого  совещания  решили  этот
пункт поставить первым. Затем было сказано еще несколько слов - о  сроках,
о возможном создании специального конструкторского бюро, в зависимости  от
результатов работы. Вдруг все сразу поднялись, отодвинули кресла  и  вышли
на середину белого  ковра,  и  Дмитрий  Алексеевич  понял,  что  совещание
окончено.
   - Вы спрашивали о Галицком, - сказал генерал. -  Он  теперь  на  Урале.
Начальник нашего крупнейшего завода. Я  завтра  вылетаю  к  нему,  -  могу
передать привет. А засим...
   Он подал руку, за ним и остальные подошли проститься с изобретателем, и
Дмитрий Алексеевич заметил, что они при этом соблюдали какое-то  привычное
старшинство.  Последним  был  референт.  Он  вышел   вместе   с   Дмитрием
Алексеевичем в коридор и здесь записал для себя адрес автора и часы, когда
его можно застать дома.
   - Машина вас ждет, - сказал он.
   Дмитрий Алексеевич попросил отвезти его в Ляхов переулок. Всю дорогу он
то улыбался, то вдруг начинал быстро-быстро перебирать пальцами на  колене
и, кашлянув, оглядывался на шофера - он уже улетел на полгода вперед,  был
уже в цехе, испытывал опытные образцы  своих  машин.  Выскочив  из  машины
около своего дома, Дмитрий Алексеевич пробежал по двору, вспугнул голубей,
в три прыжка взлетел по лестнице на площадку, и звонок неистово залился за
дверью, сообщая всем о его радости.
   Евгений Устинович поспешно прошаркал  и,  открыв  дверь,  подозрительно
прищурился. Он был одет в длинную белую рубаху поверх  полотняных  брюк  и
подпоясан свободно обвисшим, узким ремешком.
   - Ну что,  ну  что,  ну  что-о!  -  с  места  весело  закричал  Дмитрий
Алексеевич. - Говорил я вам, что мне удастся  вручить?  Кто  мне  пророчил
неудачи?
   Старик молча пропустил его в коридор.
   - В одном вы не ошиблись!  -  сказал  Дмитрий  Алексеевич.  -  Галицкий
действительно хороший человек. Он сделал больше,  чем  мы  могли  ожидать.
Теперь нам никакие Шутиковы...
   Друзья прошли в комнатку, и здесь, сев на табуретку против  профессора,
наклонясь к его уху, Дмитрий Алексеевич рассказал ему о своем разговоре  в
другом министерстве. Он умолчал  о  фигурах,  вычерченных  на  квадратиках
ватмана, но Бусько, выслушав его, все же насторожился.
   - Говорите, это секретное? Зачем же вы доверяете эту тайну мне?
   - Евгений Устинович, я вам еще ничего не доверил!
   - Самая главная тайна, если хотите знать, - в том, что вас засекретили.
Собственно, меня вы должны предупредить, потому что я в курсе ваших дел...
Но вообще этот разговор следовало бы вести на улице.
   Он внезапно открыл дверь, выглянул в коридор, снова  сел  и,  помолчав,
заговорил громко и внятно:
   - Да, я давно говорил вам, что у этого певца редкостный голос. Я слышал
его в первый раз в роли князя Галицкого. Нет, слух  меня  никогда  еще  не
подводил. Конечно, надо вас  поздравить.  Это  исторический  поворот...  в
вашем  музыкальном  образовании.  Но  радуюсь  ли  я  за   вас?   Вот   вы
пренебрегаете некоторыми моими советами...
   - Чудеса! - Дмитрий Алексеевич не слышал его. - Снип-снап-снурре!  -  и
пошел по комнате, прищелкивая каблуками.
   - Я заметил - у вас получается то плюс, то минус, - заговорил старик  с
грустью. - Как и у меня было.  И  маятник  все  время  раскачивается.  Все
больше и больше. Сейчас у вас начинается какой-то  громадный  плюс.  Я  бы
просил вас не играть с этим...
   - Колдун!
   - Ребенок!
   - Колдун!
   - Ребенок! Если потом дело покатится  в  сторону  такого  же  минуса...
Поняли? Лучше остановите маятник, как это сделал некто поопытнее вас. Если
у вас кончится катастрофой, этого я уже не выдержу. Поверьте мне, что  все
это - пустое. Отойдите вовремя, Дмитрий Алексеевич, а?
   - Не верю! - сказал Дмитрий Алексеевич. - Поплыву в  неизвестные  моря,
как Магеллан!
   Весь следующий день Дмитрий  Алексеевич,  сидя  в  институте  за  своим
столом, ждал дальнейших событий.  Душная  предгрозовая  теплынь  заставила
всех конструкторов приумолкнуть. Пиджаки висели  на  спинках  стульев,  на
подоконника;  выстроились  граненые  стаканы  и  пустые   бутылки   из-под
лимонада. Радостная лихорадка тревожила Дмитрия  Алексеевича.  Он  жил  от
одного телефонного звонка до другого, но телефон звенел не для него.
   В пять часов, незадолго до  конца  занятий,  через  открытую  дверь  из
коридора проплыл Вадя  Невраев,  весь  словно  бы  выцветший  на  июльском
солнце. Светло-серый пиджак висел на одном  его  плече,  голубая  тенниска
была расстегнута на столько, что можно было  увидеть  малиновую  розовость
обожженного солнцем тела.
   - Кто здесь будет товарищ Лопаткин?  -  чуть  слышно  спросил  Вадя.  -
Гражданин, вы будете товарищ Лопаткин? Можно с вами познакомиться?
   - Я с вами познакомился лет пять назад, - сказал Дмитрий Алексеевич.  -
Не помните?
   - Что-то не помню.  Не  хотите  же  вы  сказать,  что  знакомство  наше
началось с тех неприятных бумаг, которые я  исполнял...  Вы  _злопамятен_,
Дима, как говорит доктор наук Тепикин - вы на меня _зол_!
   Вместо ответа Дмитрий Алексеевич хлопнул его по плечу, и Вадя  упал  на
стул. Нельзя было сердиться на этого человека!
   - Эта рука прикасалась и к добрым делам, - убитым голосом  оправдывался
Вадя. - Вам известна такая  статья:  "Шире  дорогу  новаторам"?  Там  тоже
стояло "исп.Невраев". Редактор, к сожалению, вычеркнул... И сейчас у  меня
серьезные намерения, Дмитрий Алексеевич. Я пришел попенять вам на то,  что
вы   забросили   общественную   работу,   уклоняетесь   от    коллективных
мероприятий...
   - От каких  Мероприятий?  -  Дмитрий  Алексеевич  опять  доверился  его
простой улыбке.  Его  предупреждали  уже  не  раз,  что  Вадя  -  барометр
министерства, но ничего не поделаешь - ему было  приятно  смотреть  в  эти
ясные глаза, выдающие бесхитростную дружбу.
   - Я хотел написать по этому поводу  в  стенгазету,  -  продолжал  Вадя,
словно умирая от жары, - но решил ограничиться личным  контактом.  Дмитрий
Алексеевич, - он понизил голос, - если вы сию  минуту  не  отправитесь  со
мной...
   - На уголок не пойду, - сказал Дмитрий Алексеевич смеясь. - Жара. Разве
вы не видите?
   - Я ее вижу, - серьезно сказал Вадя. - Поэтому я вас приглашаю купаться
в Химки.
   - Не могу и в Химки. Я сейчас должен находиться здесь. Вы же знаете мое
положение - осталось три дня, и Шутиков закроет лавку...
   Дмитрий Алексеевич здесь схитрил и  тут  же  увидел,  как  заработал  в
министерском барометре его загадочный механизм.
   - Вам опасно сидеть сейчас около телефона, - сказал Вадя чуть слышно, -
вас могут неожиданно убить какой-нибудь новостью.
   "Неужели знает?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
   - Ну, новостью меня не прошибешь, - сказал он. - Сам черт не  придумает
такой пакости, чтобы меня испугать.
   - Зачем пугать? Можно и  обрадовать!  К  этому  вы,  по-моему,  еще  не
привыкли... Лучше пойдем, Дима...
   - Нет, давайте так: я вам позвоню завтра, и мы...
   - Ну смотрите. Значит, вы хотите все-таки остаться у телефона? Если что
будет - помните, я вас предупредил.
   Он собрался уйти, но Дмитрий Алексеевич поймал его за пиджак.
   - Идите-ка сюда. Скажите мне что-нибудь путное.
   - Путное? Я познакомился на пляже с одним  очень  интересным  ребенком.
Если поедете со мной, могу показать.
   -  Нет,  вы  мне  отчетливо  что-нибудь  скажите.   О   чем   вы   меня
предупреждаете?
   - Ничего не знаю. Тренируйте волю.
   - Хорошо. А откуда вы узнали, что я должен быть готов к новостям?
   - Для этого надо обладать искусством  своего  мастерства,  как  говорит
один нам известный доктор наук.
   Вадя ушел. Никаких новостей в этот день Дмитрий Алексеевич не  услышал.
А на следующее утро он был вызван к  директору  института,  и  тот  ровным
голосом  сообщил  ему,  что  группе  поручается  ответственная,  секретная
работа. Директор знал, что с автором должны были  уже  поговорить  там,  в
другом ведомстве, что  всему  этому  должен  был  предшествовать  какой-то
закулисный маневр, о котором Лопаткин осведомлен лучше, чем кто бы  то  ни
было. Зная, что слова его ничего не стоят, он, между тем, все же говорил.
   - Посоветовавшись, мы решили рекомендовать твою кандидатуру,  учитывая,
что ты в этой области имеешь достаточную эрудицию. Крехов  съел  собаку  в
механике и Антонович - тоже. Они дополнят... По-моему, ничего получится...
   При этом он изучал лицо Дмитрия Алексеевича, который,  помня  указания,
помалкивал и кивал головой.
   - Там у тебя, говорят, соавтор объявился? - спросил он и, заржав, вышел
к нему из-за стола. - Как, ничего соавтор?
   Затем была вызвана к директору вся  группа,  и  генерал  повторил  свою
речь, обращаясь  уже  ко  всем.  И  здесь  слова  его  звучали  не  совсем
естественно, потому что, умудренные опытом, конструкторы и  техники  после
первой минуты изумления задумались, начали искать корни  всей  истории.  И
именно после этого совещания Дмитрию  Алексеевичу  стали  приписывать  еще
одно качество - _пробивную силу_.



4

   Миновал август. Пошел сентябрь, сквозь ясную  синеву  остывающего  неба
потянуло  первым   холодом   еще   далекой   зимы.   Незаметно   вошла   и
распространилась осень - время, когда в  парках  появляются  задумчивые  и
одинокие пожилые люди со шляпами в руках. Сентябрьские дни -  солнечные  и
холодные - самое лучшее время и для дел, целиком  захватывающих  человека,
для работы, которая гонит прочь пустые воспоминания о невозвратимом.
   Пугающее чувство неожиданной струей пронзило Дмитрия Алексеевича в  эту
осень, когда однажды он по пути из НИИЦентролита  в  свой  институт  решил
срезать угол и пошел через Сокольнический парк. Он очутился вдруг в пустой
и желтой кленовой аллее, и ему на миг показалось,  что  он  видит  и  свою
близкую осень. И он, может быть, поспешил бы предупредить ее приход, в нем
уже  открылись  светлые,  юные  глаза,  как  вдруг  перед  ним   мелькнула
вездесущая кабина телефона-автомата. И это еще ничего - входя в кабину, он
был еще похож на того Дмитрия Алексеевича, который так  нравился  девочкам
из десятого класса. Он решил позвонить Крехову, узнать, как там дела.
   - Дмитрий Алексеевич! - ответила ему трубка голосом Крехова. -  Шутиков
к нам  заходил.  Пожаловал  собственной  персоной.  Какое  впечатление?  О
впечатлении я вам в устной форме... Все  совершенно  ясно,  -  добавил  он
тише, должно быть приставив к  трубке  кулак.  -  По-моему,  товарищ  ищет
ключик... Ключик, ключик ищет подобрать! Улыбается, но  улыбочка,  знаете,
осенняя...
   И сразу закрылись светлые, юные глаза, и могущественная  осень  природы
отошла от этого человека, не затронув  его.  А  он,  выскочив  из  кабины,
быстро зашагал по аллее, увлеченный своей борьбой, и даже засмеялся:
   - Собственной персоной! Ключик! Дожидайся, подберешь ты теперь!
   Прошло еще  полмесяца.  Начались  октябрьские  дожди.  Комендант  решил
опробовать систему отопления, и в результате этой пробы получился потоп  в
комнате конструкторской группы Дмитрия Алексеевича. Пришел слесарь  вместе
с пожилым, словно бы  сонным  истопником  Афонцевым.  Обнаружили  трещину,
стали менять батарею. Должно быть, резьба в соединении приржавела, а может
быть, так и накипь наросла, да и мастера  к  тому  же  принялись  за  дело
грубовато, - словом, Дмитрий Алексеевич сердцем слесаря почувствовал,  что
сейчас вот-вот перекрутится и лопнет вдоль по шву старая труба. Он вскочил
из-за стола, снял пиджак  и  возглавил  работу.  Заставил  ребят  принести
паяльную лампу. Подогрели муфту, или, как говорят водопроводчики,  _сгон_,
и он со скрипом повернулся на резьбе.  Общая  победа  привела  и  к  общей
перекурке, и, когда Дмитрий Алексеевич повернулся, чтобы  взять  со  стола
свою пачку папирос, он увидел посредине комнаты громадную фигуру Авдиева.
   Профессор  был  в  светло-сером  костюме,  с  чуть  заметной  полоской.
Расстегнутый пиджак был непомерно длинен и просторен и свалился в сторону,
на  руку,  оттянутую  тяжелым  портфелем.  Недовольно  щурясь,  он  слушал
Крехова, а тот, выйдя из-за своего "комбайна", разведя рукой с кольцом  на
пальце, говорил ему, что не  имеет  права  знакомить  посторонних  даже  с
деталями секретной работы. Пожалуйста,  вот  автор  -  Дмитрий  Алексеевич
Лопаткин. Если он найдет возможным...
   Вот так все меняется! Авдиев извинился и поспешно отошел от  запретного
чертежа.
   - Верно ведь,  черт  его...  -  заговорил  он  своим  хриплым,  женским
шепотом.  -  А  я  как   раз   вижу   табличка   появилась:   "Посторонним
воспрещается". Что тут за атомная лаборатория,  думаю...  Может,  я  и  не
совсем посторонний, дай загляну. Где же  Лопаткин?..  Дмитрий  Алексеевич,
это ты, что ли? Чего это ты без пиджака? Охота  тебе  ржавчиной  мараться?
Ты, я вижу, с рабочим классом заигрываешь...
   Дмитрий Алексеевич вытер  руки  газетой,  поздоровался  с  Авдиевым,  и
профессор  с  вопросительным  приветом  посветил   в   его   лицо   своими
мутно-голубыми голышами. В  этих  каменных  глазах  вместе  с  сумасшедшим
весельем перебегало что-то тревожное.
   - Чем ты тут занимаешься? - он тревожно  оглядел  комнату.  -  Секреты,
говоришь, развел?
   - Чепуха, какие там секреты! Машину  проектируем,  -  небрежно  ответил
Дмитрий Алексеевич.
   И он достал из шкафа папку с чертежами, с  тем  проектом,  который  был
почти закончен еще тогда, когда в министерство привезли из  Музги  готовые
трубы.
   -  Вот  видите,  Василий  Захарович,  -  сказал   он.   -   Проектируем
помаленьку... с вашего благословения...
   - А чего ж это они тебя?.. "Посторонним воспрещается"...  "Секретно"...
Никогда не было такого. Чего это ты?
   - Это комендант прибил. Генерал  распорядился...  Ты  _узнай_  у  него,
поинтересуйся...
   - Ха, чудак! - И Авдиев тряхнул ж