Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
лько, по-вашему, могло набежать за год? Чувствуете?
Дроздов сел, забарабанил желтыми, тонкими пальцами по столу.
- Обсуждали-обсуждали... Хвалили-хвалили... - с досадой проговорил
Шутиков.
- Н-да... Находка для Госконтроля.
- Вы чего так смотрите? - Шутиков с подозрением пристально взглянул,
словно прицелился в Дроздова. - Не в карман же мы положили этот чугун!
- Там не посмотрят. Скажут, что-нибудь другое положили в карман... -
Дроздов закрыл глаза и медленно открыл - с усмешкой. - Какой-то
эквивалент... Материального или морального порядка.
Он пугал Шутикова. Сам-то он ничего не боялся. Ни один удар, даже
специально направленный в Дроздова, еще не попадал в него. Он всегда умел
стать так, чтобы его не задело. Правда, свалился один кирпич ему на голову
- история с Надей и Лопаткиным. Зацепило вскользь и притом основательно.
По этого избежать было нельзя. Молодая жена и старый муж - вечная история!
- Что же вы предлагаете? - неуверенно спросил Шутиков, и Леонид
Иванович очнулся. Он успел, оказывается, улететь из кабинета, горькая
память унесла его к далеким, невозвратимым вещам.
- Что я предлагаю? - переспросил он. - Посоветоваться надо. Мне
думается все-таки, перерасхода нет.
Потом он остановился против Шутикова, закрыл глаза и медленно их открыл
- умные, властные, насмешливые глаза.
- Плод, прижитый вне закона, может быть освящен законным браком. Надо
поручить это дело попам.
Шутиков мягко рассмеялся: ему не нужно было разъяснять, кто такие эти
попы. Он нажал кнопку в стене за спиной, и когда бесшумно вошла
секретарша, весело приказал ей:
- Соедините меня с нашим митрополитом. С Василием Захаровичем.
На следующий день в этом же кабинете состоялось узкое совещание:
Шутиков, Дроздов, Авдиев и Урюпин. Был вызван начальник того отдела, где
обнаружили беду, и он на этот раз уже спокойно и обстоятельно изложил всю
историю. За сутки он успел связаться по телефону с заводами и теперь имел
точные данные: перерасход чугуна составил шестьдесят тысяч тонн.
Цифра эта озадачила Авдиева, и он, нахмурясь, захватил нижнюю часть
лица громадной крапчатой рукой, мясистой и сморщенной, как старая жаба.
- Опять наука нас подводит, - сказал Дроздов, сделав усталое лицо. -
Одна машина принесла нам четыре миллиона убытку. Вторая вот...
Потом он посмотрел на Урюпина, тот ответил ему понимающим взглядом.
Они, должно быть, уже разговаривали об этом чугуне.
- Я полагаю, Леонид Иванович, ничего страшного нет, - сказал Урюпин.
Авдиев поднял голову и начал внимательно слушать. - Машина новая.
Естественно, нельзя требовать от нее того, что давал ручной способ или
машинная отливка в формы. Мы можем от руки сделать трубу еще легче, чем
полагается по стандарту. Обточим ее на станке - будет даже экономия. Но
ведь это одна труба! А машина дает производительность...
Урюпин воодушевился, и в голосе его зазвенела сталь. Шутиков посмотрел
на Дроздова: "Хорошо ты его завел!" - сказали ему затуманенные очками
глаза.
- Полагаю, надо войти с ходатайством о замене существующего стандарта
новым, - продолжал Урюпин. - Пересчитать надо. Узаконить этот фактический
брак...
- Ты неточно выразился, - перебил его с тонкой улыбкой Дроздов. - Брак
бывает разный...
- Товарищ Урюпин, конечно, имеет в виду брак в смысле матримониальном,
- вставил Авдиев, и сумасшедшее веселье запрыгало в его голубых глазах.
- Какие будут мнения? - спросил Шутиков.
- Я полагаю, что рассуждение инженера Урюпина здравое, - глухо
заговорил Авдиев. - Через год-два, когда мы с его помощью дадим новый
вариант машины, позволяющий удвоить выпуск труб, - тогда мы перекроем
убытки по чугуну экономией на производительности. А потом мы ведь и вес
труб будем снижать! Так что перемена Госта будет у нас временной...
- В общем, я согласен, - сказал Шутиков. - Я подпишу отношение в
Комитет стандартизации. Если оно, конечно, будет хорошо обосновано.
Полагаю, что наука не откажет нам в помощи...
- Металл транжирили вместе, - вставил Дроздов, - вместе и ответ
придется держать!
- Куда же денешься! - Авдиев весело развел руками. - Мы не можем
отрываться, так сказать, от практических задач народного хозяйства.
- И медлить с этим нечего, - сказал Шутиков, поднимаясь и глядя на
часы.
- Да, сегодня же "Спартак" - "Динамо"! Надо поспеть, товарищи! -
заметил Дроздов.
Никто не почувствовал иронии в этих словах. Леонид Иванович, чуть
улыбаясь, стал смотреть, как сразу все заторопились, отбросили свои
хозяйственные и научные заботы. Кабинет почти мгновенно опустел. Дроздов
не спеша пошел следом за Шутиковым и свернул к себе. "Болельщики!" -
подумал он и с усмешкой кашлянул.
Шутиков, как бы танцуя, легко сбежал по лестнице центрального подъезда.
На нем крест-накрест играли свободные складки нового, но такого же
светлого, как сухой цемент, костюма. Ботинки его, бледно-желтой кожи, с
большими, крупными дырками, бесшумно касались ковровой дорожки,
прихваченной к лестнице медными прутьями. Улыбаясь встречным, оборачиваясь
и кланяясь, но не прерывая прямого и стремительного движения, заместитель
министра промелькнул, вышел на широкий тротуар, оглянулся и собрался
нахмуриться, но играющий бликами, словно мокрый, "ЗИМ" уже подкатил к
гранитной обочине.
Шутиков хлопнул дверцей, уселся, выставив серый локоть, и машина,
зашипев, дунув горячим ветром, с места набрала скорость.
Через минуту они уже неслись по улице Горького в общем неудержимом
стаде машин, летящем к стадиону "Динамо".
"Чего же я боялся? - думал Шутиков. - Ведь меня что-то напугало в этой
истории... Что? Чего это я вдруг голову потерял? Я же и сам мог увидеть,
что никакого перерасхода нет. То есть, конечно, есть, но ведь естественные
причины... Через два дня принесут на подпись подготовленные расчеты и
чертежи, разработанные институтом, и все получит свой нормальный вид!.."
Между прочим, Шутиков по опыту знал, что больше всего надо считаться с
той тревогой, которую почти не чувствуешь. Неясное ощущение, похожее на
то, что делается с человеком летом перед грозой, всегда отражает большую
опасность. Шутиков давно уже заметил: если отмахнешься от этого чувства,
завтра обязательно откроется твой серьезный промах. Поэтому, когда мимо
него вдруг пролетал слабый ветерок сомнения, Павел Иванович, узнав его,
останавливал все, и начинал думать, проверяя все свои дела.
Вот и сейчас он безошибочно узнал своего старого знакомого - это
неясное чувство тревоги, и, выключив все, перебирал в уме свои дела. Все
было в порядке. "Черт с ним, какая-нибудь мелочь, - подумал Шутиков и
привычно улыбнулся, так, как улыбается канатоходец во время своей опасной
работы. - Черт с ней, с этой мелочью".
Но он знал, что завтра эта мелочь придет к нему сама и снимет шляпу:
"Вон я какая! Не так уж я мала!"
Футбол все же развлек его, подогрел. Когда матч окончился, Павел
Иванович даже задержался около стадиона специально для того, чтобы
покричать, вмешаться в чей-нибудь спор, послушать, что говорят знатоки. К
нему подошли Авдиев и Тепикин - порозовевшие, чуть потные, с круглыми
глазами, словно вышли из пивной.
- Видал Лапшина? - сказал профессор. - Что я говорил? Может он бить по
воротам?
- Так, милый мой! Какая была подача! Левый край что сделал! С такой
подачей любой промажет! - возразил Шутиков, и они, блестя глазами, сразу
же заспорили о том, как Лапшин _обрабатывает_ мяч.
Продолжая спорить, они сели все трое в машину Шутикова и влились в
автомобильное стадо, которое в облаке бензиновой гари неслось теперь от
стадиона к центру.
За Белорусским вокзалом на улице Горького их вдруг бросило вперед. По
всей улице пронзительно закричали тормоза. Шофер выругался: "Куда, куда
тебя несет! Чурка!" - Шутиков выглянул и увидел вдали виновника всей этой
сумятицы: перебежав улицу, он спокойно шагал по тротуару. Человек этот был
коротко острижен, лицо его потемнело от загара, он был в кирзовых сапогах,
в военной гимнастерке, почти белой от многих стирок и от пота, и за спиной
нес небольшой вещевой мешок.
Машина тронулась, человек этот остался позади. И внезапно притихший
Шутиков, стараясь рассмотреть его, резко обернулся, налег на спинку
сиденья.
- В прошлое воскресенье вот так же был забит торпедовцами второй гол, -
снова начал Авдиев, думая, что Шутиков обернулся к нему и хочет продолжить
интересную беседу.
- Погодите... Товарищи, минуточку, - остановил его Шутиков. - Вы ничего
не заметили? Ничего? Ведь это был Лопаткин!..
И все сразу умолкли. После долгой паузы первым пришел в себя Тепикин.
Он хитровато улыбнулся.
- Думается, вы ошиблись, Павел Иванович... Выдаете, так сказать,
желаемое за сущее.
- Вот-вот! - Авдиев засмеялся. - Желаемое!
- Мне показалось, что это он.
- Вы про этого? Что улицу переходил? В гимнастерке? - Авдиев на миг
оцепенел, потом махнул рукой. - Какой это Лопаткин!
- Нет, это, конечно, не он, - сказал Тепикин. - Но что-то в нем было...
Я тоже заметил.
- Изволите пугать, товарищ Тепикин? - Авдиев подмигнул.
- Чего же не попугать! - и Шутиков улыбнулся дружески, мягко, чувствуя
при этом, как заныла в нем та же самая тревога. Только теперь она стала
определеннее.
- Я не верю в привидения, - Авдиев, смеясь, откинулся на мягкую спинку,
запустил пальцы в желто-белую кудрявую шевелюру. За ним громко, но немного
искусственно рассмеялись Тепикин и Шутиков.
Рассмеялись и умолкли. О футболе уже никто не говорил, и Шутиков
заметил это. "Ага!" - подумал он. На секунду глаза его как бы заострились,
и опять их заволокло дружеским приветом.
- Да, кстати. Вот вы, Василий Захарович, говорили сегодня что-то о
новой машине, - начал он. - Это что - мечты далекой бедной девы?
- План, а не дева! Кто нам помешает перейти на безжелобную отливку? Или
на конвейерную подачу изложниц?
- За границей, по-моему, это начинает входить в моду... В последнюю
поездку я видел что-то похожее... Флоринский утеряет, что здесь приоритет
Лопаткина.
- Приоритет! - Тепикин развел руками, посмотрел недоумевающе. - Ведь у
нас все-таки, товарищи, нет монополий. Изобретение заявлено и принадлежит
государству. А государство - это кто? Это же мы с вами! Министерство,
институт, завод - все это государство. Государство, оно может
распоряжаться тем, что ему по праву принадлежит?
- Смотрите. А то проищете опять года два. Со своими этими...
вариантами. Вы любите капитальные исследования! - И Шутиков, говоря это,
встретился глазами с Авдиевым.
- И на правильном пути бывают ошибки, - возразил Типикин.
- Вот так, товарищи. Давайте скорей хорошую машину. И поменьше бы
ошибок. Если есть что толковое у Лопаткина - творчески используйте.
Тепикин говорит правильно! Имейте в виду, если мы накинем в стандарте два
кило на трубу, то это нам разрешат не больше как на год-полтора. Никакой
ваш Саратовцев не докажет, что нужно выбрасывать два кило чугуна на каждой
трубе. В общем, вот так. Разрабатывайте.
На Пушкинской площади Тепикин и Авдиев вышли из машины. "ЗИМ" свернул
на бульварное кольцо, и Павел Иванович опять словно бы заснул с привычным,
светлым выражением на лице. "Вот чего ты боялся, - шептал ему внутренний
голос. - Случайных прохожих принимаешь за этого изобретателя!.. Было бы не
очень весело, если б это оказался он. Вот где твой страх! Вот почему ты
перепугался, когда услышал об этих тысячах тонн чугуна... А, чепуха! - и
он подставил ветру растопыренные пальцы. - Все сгорело. Акт есть!"
2
Шутиков и его спутники знали твердо, что стриженый человек в
гимнастерке ни в коем случае не мог быть Лопаткиным. Если они и
призадумались, то лишь потому, что прохожий с мешком слегка напоминал
Дмитрия Алексеевича. Он сделал ясными их скрытые, смутные тревоги, навел
на мысль о том, что надо поспешить с некоторыми неоконченными делами. Он
хорошо их встряхнул, сам того не подозревая.
Но самое важное обстоятельство в этой нечаянной встрече ускользнуло от
них: это действительно был Лопаткин.
Недели две назад в далекий сибирский лагерь, где он был заключен,
пришло из Верховного суда уведомление о том, что приговор трибунала
отменен и дело прекращено за отсутствием в действиях осужденного состава
преступления. Тут же Дмитрий Алексеевич был вызван с участка, где он
соединял электросваркой железные прутья арматуры на строительстве
огромного моста. Ему дали денег на дорогу, дали справку, и по глубокой
колее, накатанной самосвалами, он вышел из ворот на свободу.
В Москву он приехал в тот самый день, когда на стадионе "Динамо"
состоялся футбольный матч. Он заметил громадную афишу "Динамо" - "Спартак"
и улыбнулся. Ничто не изменилось, Москва осталась Москвой. Комсомольская
площадь была так же велика, как два года назад, люди на ней так же малы,
так же их было много, и двигались они до того постоянными потоками - от
вокзала к вокзалу, - что Дмитрий Алексеевич вдруг усомнился, действительно
ли прошло полтора года?
Он спустился в метро и вышел у Кропоткинских ворот, и здесь все было
таким же, как и полтора года назад. Те же троллейбусы, те же дома и все
тот же деревянный забор вокруг котлована с фундаментом Дворца Советов.
Постояв под колоннами станции метро, окинув взглядом всю площадь, Дмитрий
Алексеевич словно бы раскрыл крылья и радостно взвился к небу, как
выпущенная на волю птица. Улыбаясь, нетерпеливо и счастливо покашливая, он
побежал, окунулся в знакомые переулки. Как сейчас встретит его Евгений
Устинович? "Профессор, снимите очки-велосипед! Это я приехал!" -
приготовил он грозно-веселое приветствие и свернул в Ляхов переулок.
Он никогда не задумывался еще над тем, что время может почти стоять на
месте, но может и бежать. Если смотреть на ручные часы, то оно течет
неуловимо, как часовая стрелка. На большом уличном циферблате оно
неподвижно стоит, потом - прыг! - и уже стрелка на новом месте! Дмитрию
Алексеевичу предстояло увидеть такой скачок времени.
Войдя в _свой_ переулок, он поднял голову и замер. Старинного
деревянного особняка не было. Он исчез. Вместо него рядом с высоким серым
домом была разбита большая круглая клумба, вся в красных, оранжевых и
желтых цветах. Вокруг нее, полукругом, были поставлены четыре решетчатые
скамейки. На них сидели няньки и матери, каждая около своей коляски с
младенцем, и у ног их копошились в красной земле дети. А дальше был как на
ладони открыт двор с сараями и голубятнями.
Да, полтора года все-таки прошло! Постояв против клумбы некоторое
время, окинув взглядом соседние каменные дома, Дмитрий Алексеевич пересек
мостовую и, все еще не веря глазам, шагнул на посыпанную толченым кирпичом
дорожку с таким чувством, как будто он вступил под невидимую крышу. Он сел
на скамью, рядом с молодой курносой толстушкой-домработницей и посмотрел
на нее в упор.
- По-моему, здесь был дом...
Толстушка подумала, видимо, что с нею хотят завести знакомство, повела
плечом и отвернулась.
- Был, был, - ответила пожилая женщина с другой скамьи. - Сгорел. Зимой
прошлой.
- А что случилось? Почему - не знаете?
- Старичок один, говорят, профессор, с огнем возился. Опыты, видать,
делал. Задремал или что - от его комнаты огонь пошел. В два счета весь дом
занялся. Ночью. Как еще успели барахлишко повыкинуть.
- Ну, а старичок?..
- Старичка вытащили. Жильцы вовремя хватились, а то к нему бы уж и не
добраться. Вытащили, вытащили... На воздухе он быстро в сознание пришел,
кинулся сразу в огонь; деньги, видать, у него были спрятанные. Скупой был
старичок, в заплатках, а деньги-то у него водились. Люди удержали, чего ж
тут - весь пол уже сгорел, провалился. "Под полом!" - кричит, а пола-то уж
нет.
Дмитрий Алексеевич ничего не сказал на это. Он долго еще сидел на
скамье, слегка склонив голову набок, и большая клумба тлела перед ним, как
груда догорающих углей.
В три часа дня он поднялся, вскинул на плечо свой мешок и не спеша
побрел по переулку, который теперь стал для него чужим. Миновав Арбатскую
площадь, он пошел бульваром к Никитским воротам Здесь он вдруг увидел
столовую и полтора часа обедал около окна, глядя из-под занавески на яркую
июньскую улицу, медленно обдумывая свои дела. "Почему не было писем ни от
него, ни от нее? - думал он, медленно шевеля ложкой в супе. - Правда, я
переменил за это время несколько мест, и притом дело далекое, письмо туда
быстро не дойдет, - поспешил он оправдать Надежду Сергеевну и профессора.
- Но все-таки интересно, писали они мне?"
Потом он задумался над другим делом: с чего начинать? И на миг им
овладело сладкое мстительное чувство. Он решил неожиданно появиться в
институте. "Здравствуйте, товарищи! Нельзя ли мне получить мои документы?"
Нет, это было не то. "Позвоню по телефону Невраеву!" - решил он. И ему
отчетливо представилось: он звонит по телефону, Невраева нет, и он просит
передать Ваде, что звонил Лопаткин. "Нет, так действовать не годится, -
тут же оборвал он эти веселые мысли и помрачнел. - С ними не шутить надо".
Пообедав, он пошел дальше - к Пушкинской площади, чуть опустив голову,
продолжая обдумывать свой план. "Собственно, обдумывать нечего, -
спохватился он вдруг. - Я уже иду к ней!" И внутренний голос, недоверчивый
и смущенный, сейчас же принялся пугать его: "Зайду к ней, а она
одумалась... все-таки семья, ребенок и все прочее. Ну, а мне что? Мне же и
нужно всего-навсего узнать. И до свидания! Больше ничего!"
На Пушкинской площади он остановился. Все было так, как будто он был
здесь только вчера. Затем Дмитрий Алексеевич свернул на улицу Горького и
так же медленно побрел к Ленинградскому шоссе. "Ну хорошо, - думал он. -
Прежде всего надо взять документы и чертежи. Только вот где они? Чертежи
все-таки добудем. Не здесь, так в другом месте. Напишу Араховскому!
Араховский скопирует. А вот переписка... Если она пропала, дело будет
хуже..."
Миновав площадь Маяковского, Дмитрий Алексеевич хотел перейти улицу,
чтобы сесть в троллейбус. Но по улице двигался от стадиона к центру
плотный поток машин. "Ах да, ведь футбол!" - подумал Дмитрий Алексеевич и
решил подождать. Прошло несколько минут. Лавина машин весело неслась по
улице и не иссякала. Тогда он выбрал удобный момент и, перебегая от одного
узкого промежутка между машинами к другому, смело форсировал препятствие.
Несколько пешеходов бросились за ним, и из-за них-то две или три машины
резко затормозили, и по всей улице волной прокатился визжащий скрип
тормозов. А Дмитрий Алексеевич даже не оглянулся. Подошел к остановке
троллейбуса и встал в очередь.
Надежда Сергеевна работала в утреннюю смену и уже несколько часов была
дома, когда на лестнице послышались шаркающие шаги. Человек потоптался,
пошаркал около двери, нерешительно нажал кнопку звонка, и звонок так же
нерешительно звякнул и затарахтел. Соседка пробежала из кухни в переднюю,
щелкнула замком, и наступила тишина. Потом раздался стук в Надину дверь.
- Надежда Сергеевна, к вам!
Надя вышла. В полумраке передней стоял высокий незнакомец, худощавый и
меднолицый. Остриженные под машинку волосы его уже немного отросли, стояли
густой белесой щетиной. Он был неподвижен, чего-то ждал - и в ту же
секунду Надя узнала его. В передней, может