ю.
     --  Как  это  -- "печальный"? Что тебя печалит, дорогой? В
школе обижают, да? Так вот, запомни мое слово -- спалю  я  вашу
проклятую  школу!  Или,  может,  враг у тебя завелся? Ты только
скажи мне, кто он!

И Илларион потряс ружьем.
     -- Давай, пли, Илларион! Пусть узнает весь мир, арго мы --
это мы! Ау-у-у!..

Илларион  спустил  оба курка,  ружье  громыхнуло.  эхо,  словно
пташка в клетке,  долго  бросалось от горы к горе, потом, найдя
выход, выпорхнуло и умчалось куда-то...

...Я   проснулся   от  холода,   протер   глаза  и   огляделся.
По-видимому,  Мурада давно закончил завтрак, убрал все со стола
и куда-то ушел...

Я разбудил Иллариона.
     -- Не стой над головой, точно стражник! -- огрызнулся он.-
И убери, ради бога, ружье, еще выстрелишь, чего доброго,  тогда
берегись, расквашу твой дурацкий нос!
     -- Пройдусь немного, может, зайца встречу...
     --  Иди, иди... будешь стрелять -- не забудь закрыть левый
глаз! -- крикнул мне вдогонку Илларион.

Не успел я  сделать и  десятка  шагов,  как  услышал  отчаянную
ругань Иллариона:
     -- Вай, чтоб ты околела, паршивая! Дерьмо ты, а не собака!
Лаять, что ли, тебе лень, ублюдок несчастный?!
     --  Что  случилось,  Илларион?  --  подбежал  я  с  ружьем
наготове.
     --  Вот,  полюбуйся,  пожалуйста,-  сказал  он, протягивая
ладонь. На ней чернело несколько зернышек заячьего помета.
     -- Совсем еще теплые, понимаешь? -- простонал  Илларион  и
стал  яростно  давить  пальцем  зернышки.-  Заяц только.что был
здесь, а твой проклятый пес и не учуял его!
     -- Где ты их подобрал?
     -- Да говорю же тебе, вот тут, рядом, в двух шагах! Ну-ка,
живо, заходи сверху, а я подкараулю здесь!  Заяц  не  мог  уйти
далеко!
     Я взвел курок и медленно двинулся вверх по косоropy Bcкope
я увидел  общипанные  побеги  сои  и  заячьи середы. Они вели к
большому кусту орешника. Я несколько  раз  обошел  куст,  потом
сильно  пнул  его нои Вдруг из куста выскочил заяц -- настоящий
заяц длинноухий, косой, с белой полоской на спине.
     -- Держи! -- взвизгнул я, словно ошпаренный, и выстрелил.
     Заяц, смешно пригнув уши, стрелой помчался вниз.
     -- Илларион, не упускай его! -- орал я.
     -- Я здесь, не бойся!
     На минуту воцарилась  гробовая  тишина.  Затем  я  услышал
щелканье  курка,  потом  Илларион  громко сплюнул, потом что-то
плюхнулось, раздались проклятия, стоны, вздохи и потом вдруг:
     -- Держи, держи, Зурикела, он бежит к тебе!
     Я  присел  и  вскинул  ружье...  Неожиданно  где-то  внизу
бабахнул   выстрел,   другой,   и   в   тот   же  миг  раздался
душераздирающий собачий визг. В глазах у меня  потемнело,  ноги
подкосились, и я без звука опустился на землю...
     -- Мурада, дорогой, взгляни на меня! -- Я поцеловал своего
верного пса и горько зарыдал.
     --  Не плачь, сынок, возьми себя в руки,- сказал Илларион,
смахивая слезу.
     Мурада приоткрыл глаза и взглянул на нас. Плакали все трое
-- я, Илларион и Мурада.
     -- Тебе больно, Мурада?
     "Очень", -- вздохнул бедный пес.
     -- Эх, почему у меня не отсохнут руки и не ослепнут глаза!
-- воскликнул Илларион.
     "Ладно уж, Илларион, не убивайся...  Не  нарочно  ведь  --
спьяна...  Кроме  того,  знаю же я нрав твоего ружья -- из него
выстрелишь во врага, угодишь в друга... Помнишь, точно  так  же
ты  подстрелил свою собаку... Так что не стоит сокрушаться... Я
на тебя не в обиде... Одно  досадно:  Ефросинэ  будет  рада!  А
впрочем, бог с ней, пусть радуется..." Сказав все это про себя,
Мурада ласково потерся мордой о колено Иллариона.
     --  И он должен псом называться, а Илико -- человеком! Где
же тут справедливость~! -- вздохнул Илларион.
     -- Мурада, крепись, дружище! Потерпи немного! --  нагнулся
я к Мураде.
     "Ну, нет, брат, плохи мои дела... Как это у вас говорится?
"Заживет,   как   на   собаке"!   А  я  вот  умираю...  Умираю,
Зурикела..."
     -- Крепись, крепись, Мурада. Будь  до  конца  мужественной
собакой, -- упрашивал Илларион.
     "Вам,  людям,  горя  мало: умрете -- похоронят, оплачут. A
кто нас хоронит? Никто. Если и зароют нашего брата,  опять-таки
потому, чтобы трупы наши не воняли..." По телу Мурады пробежала
дрожь.
     -- Илларион, на помощь, Мурада умирает! -- закричал я.
     "Прощайте..."  -- Мурада в последний раз взглянул на меня,
закрыл глаза и застыл.
     --  Кончился,  чтоб  отсохли  мои  руки,-  тихо   произнес
Илларион и вытер рукавом слезы...
     ...Вопли   и   причитания  бабушки  всполошили  все  село.
Примчались  перепуганные  соседи.  Узнав,  в  чем   дело,   они
возмутились:
     --  Вы  что,  люди,  с ума посходили? Слыханное ли дело --
поднимать такой шум из-за дохлого  пса?!  Что  за  ненормальная
семья!
     И разошлись...

Илларион  весь день ходил,  словно  убийца  перед  казнью.  Под
вечер он подозвал меня и сказал:
     -- Должны похоронить. Вон там, под чинарой!
     Вдвоем  мы  выкопали  яму  и  торжественно  предали  земле
останки нашего погибшего друга.  Потом  я  выпросил  у  бабушки
кувшин  вина,  и  мы  справили на могиле Мурады поминки. Первый
тост произнес Илларион
     -- Зурико, сынок мой, --  начал  он,  --  безутешное  горе
привело  нас  сегодня  сюда, к этой могиле, Из наших рядов ушел
наш любимый друг и товарищ Мурада. Он всегда был верен нам, как
собака, и если на том свете существует собачий  рай,  то  врата
его  открыты для Мурады. Светлая память о нем всегда будет жить
в наших сердцах. За упокой души Мурады! Выпьем!
     -- Благодарю тебя, Илларион... Выпьем!
     -- Вторым стаканом я хочу выпить  за  здоровье  близких  и
родственников  покойного.  Желаю  тебе счастья, благополучия, и
чтобы это горе было последним в твоей семье!
     -- Спасибо, Илларион!

ѕВо двор воровато  прокралась черная собака.  Она несколько раз
обошла могилку Мурады, потом уселась  поодаль и жалобно завыла.
     -- Плакальщики пришли, -- сказал Илларион.
     -- Это собака Симона-мельника, мать Мурады, -- сказал я.
     -- Господи помилуй! Поди сюда, собака!

Собака  приблизилась  к Иллариону.  Он бросил ей кусочек  мяса.
Собака отвернулась и легла на землю.
     -- Собака, а ведь тоже чувствует! -- сказал я.
     -- За родителей Мурады! Будь здорова, собака!

Это я, окаянный, взял грех на душу!  -- сказал Илларион и выпил.
Выпил и я.  Во двор  по  очереди,  одна за  другой,  вошли  еще
четыре собаки.
     -- Гляди, вот собака Асало... Эта -- Датико... Вон  та  --
Деспинэ...  Эта  --  Маки...  А  где же головастый пес Матрены?
Почему он не пришел? -- спросил Илларион.
     -- Он был в ссоре с Мурадой. В прошлом году я стравил  их,
и Мурада больно его искусал,- ответил я.
     --  И  он  решил  сейчас  свести  счеты? Плевал я на такую
собаку! Нет у нее ни чести, ни совести! Тьфу!
     -- Хозяин! -- послышалось у калитки.
     -- Кто там?
     -- Можно к вам?
     -- Пожалуйста!

Во двор вошел семилетний мальчуган -- сын Махаре Гогичайшвили.
     -- В чем дело, сынок? -- спросил Илларион.
     -- Телеграмма на ваше имя!
     -- Покажи!

Мальчик  протянул  телеграмму.  Илларион  не  спеша  достал  из
кармана очки, тщательно  протер их платком,  воздрузил на нос и
начал читать.
     "Молния. Зурикеле-собачнику и Иллариону Носатому.  Примите
мое   глубокое  соболезнование  по  поводу  трагической  гибели
дорогого Мурады. Вместе с вами  горько  оплакиваю  эту  утрату.
Горе  мое  безгранично,  не  знаю, переживу ли. Скорблю, что не
могу присутствовать лично. Не знаю, как утешить  вас.  Будь  вы
неладны оба, горе-охотники, олухи царя небесного! Когда еще раз
собе- ретесь устроить охоту на собак, непременно захватите меня
с собой. Целую обоих в лоб.
     Ваш скорбящий друг".
     --  Без подписи! -- сказал Илларион. -- От кого бы это, а?
Поди сюда, сынок, -- обратился он к Мальчику. -- Иди,  иди,  не
бойся!  Мальчик  подошел.  Илларион так схватил его за ухо, что
мальчишка завопил, как гудок чайной фабрики.
     -- Говори, кто дал телеграмму?
     -- Не скажу, убьет!
     -- Не скажешь? Тогда  я  убью  тебя!  Выбирай!  --  сказал
Илларион, и гудок завыл с новой силой.
     -- Илико Чигогидзе дал три рубля, велел отнести телеграмму
и молчать, не то язык вырвет.
     -- Илико, говоришь?
     -- Илико.

Илларион отпустил мальчика и кулаком ударил себя в грудь:
     -- Ну, погоди же, кривой черт! Ты у меня еще попляшешь! ..
     Мне искренне стало жаль Илико.
     Наступила  ночь,  обыкновенная сельская ночь. И все вокруг
было мирно и спокойно, словно в тот день никто в нашей семье не
умирал...

     КРОВЬ ВА КРОВЬ

     Нынешний учебный год я опять закончил  с  переэкзаменовкой
по  русскому языку, Два раза в неделю я ходил заниматься на дом
к  преподавательнице.  Вознаграждение  за  труды  выплачивалось
натурой: полпуда лобио, четыре головки сыра и пуд вина с нового
урожая.  По  сравнению с прошлым годом дань выглядела ничтожной
-- в прошлом году у меня были две переэкзаменовки.

Мой учебный день начинался так:
     -- Вставай, вставай,  бездельник!  Хватит  тебе  валяться!
Опоздаешь! -- доносился со двора голос бабушки.
     Я  тотчас же вскакивал, несколько раз пробегал по комнате,
громко стуча ботинками; с грохотом передвигал стулья, затем  на
цыпочках  возвращался  к  кровати,  забирался  под  простыню  и
продолжал прерванный сон. Окончательное пробуждение наступало в
момент, когда вместе с ушатом  холодной  воды  на  мою  грешную
голову обрушивались громы и молнии, исторгаемые бабушкой:
     --   В   кого  только  ты  уродился  этакий  бездельник  и
непутевый? ! Чтоб ты провалился сквозь землю,  бессовестный  ты
человек!
     -- Ну что тебе от меня нужно?
     --  Смерти  твоей,  мерзавец!  Похоронила  бы тебя рядом с
Мурадой и оплакивала бы по-русски. Да, по-русски, болван!  Что,
не  научилась  бы?  Вся  Россия  по-русски говорит, а ты что за
тупица такой? Ну, назови мне кого-нибудь в нашей  семье,  кроме
тебя,  чтоб  русского  не знал? ! Эх, бедный твой дед! Семь лет
прожил в России и выучил русский язык лучше  самого  начальника
почты Ивана.
     -- Што ви гаварице! -- удивлялся я.
     -- Да, да, не таращь, пожалуйста, глаза! Два часа покойный
говорил  с Иваном, два часа слушал его Иван с разинутым ртом, а
потом повернулся к народу и сказал, что подобной  русской  речи
он в жизни своей не слышал. Вот как оно было!
     --  Нэ  может  биц!  --  опять  удивлялся  я,  после  чего
следовали знакомый свист хворостинки и мое поспешное бегство по
направлению к дому учительницы.
     -- Здравствуйте, учительница! --  представал  я  пред  очи
учительницы Заблоны.
     --  Здравствуй!  Что мы сегодня будем делать? -- вопрошала
она.
     -- Сегодня? Закончу прополку кукурузы, потом -- корову  на
выпас,  потом  --  сбегаю  на мельницу, потом -- наколю дров, а
потом -- уроки, -- говорил я, мешая русские и грузинские слова.
     -- Ну, валяй! -- благословляла учительница, и я  приступал
к  занятиям. После полудня начиналось выспрашивание пройденного
материала.
     -- Как с кукурузой?
     -- Все в порядке, учительница!
     -- На мельницу сходил?
     -- Сходил, учительница!
     -- Корову напоил?
     -- Напоил, учительница!
     -- Дрова?
     -- Хватит на неделю!
     -- Что такое грамматика?
     -- Грамматика греческое слово!
     -- Правильно, молодец, ты хороший мальчик! Ну беги домой!
     Однажды утром я совсем уже было подготовился  к  очередным
занятиям, как к нам во двор пожаловал Илико.
     --  Ольга,  дорогая  моя,  одолжи-ка  сегодня  мне  своего
Зурикелу!
     -- Да? А русскому языку ты его будешь обучать, что ли?
     -- Такому русскому, какому учит его Заблона, я  тоже  могу
научить.  Поставлю  его  на  прополку  огорода, и так он у меня
намахается мотыгой, что его язык тебе китайским покажется! И ни
лобио, ни вина за это не возьму!
     -- Чтоб у тебя язык отсох, кривой черт! А  все-таки  зачем
он тебе понадобился?
     -- Это уж не твоя забота, дорогая1 Ты только отпусти его.
     --  Ладно.  Прохвост,  ступай  с кривым, чтоб ему и второй
глаз выклевали! Посмотрим, чему он тебя научится.
     --  Впериот!  --  скомандовал  Илико  и  бодро  зашагал  к
воротам,
     -- В чем дело, Илико? -- спросил я.
     --  Просьба  у  меня к тебе, Зурикела: хочу послать тебя к
Иллариону...
     -- Это еще зачем?
     -- Нужно выпросить у него пуда три вина, --  знаешь  ведь,
вино у Иллариона лучшее в ceле.
     -- Лучше выпроси у бабушки, она не откажет.
     --  Благодарю  покорно!  Мне  вино нужно, а не уксус. Я не
огурцы мариновать собираюсь.
     -- Так и передам бабушке.
     -- Передашь, зашью тогда тебе этот рот,  что  растянул  до
самых  ушей,  --  и  делу конец! Лучше делай, что говорю. Иди к
Иллариону и попроси --  пусть  продаст  или  одолжит  вино.  Он
уважает тебя, не откажет...
     -- Кому нужно вино? Тебе? Вот ты сам и проси...
     --  Зурико,  дорогой  мой,  милый,  без ножа меня зарезать
хочешь? Сделай одолжение, выполни мою просьбу,  ведь  он  после
той  телеграммы  меня на выстрел к себе не подпускает... А если
он откажет, тогда...
     -- Что тогда?
     -- Тогда... Тогда ты должен пометить кувшин, в котором  он
хранит цоликаури (сорт вина). И я выкину с ним такой фокус, что
вся деревня говорить будет.
     -- Какой фокус?
     --  А  вот  какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в
полночь перекочует в мой кувшин. Понял?
     -- Да ты с ума спятил, Илико!
     -- Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь?
     -- Подумаешь!  От  твоего  табака  того  и  гляди  чахотку
наживешь!
     --  Ну,  ладно,  лучше поговорим о деле. Десять пригоршней
табака, и ты -- могила. Идет?
     -- Сейчас же дашь?
     -- Ну, конечно.
     -- Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом.
     -- Ну, смотри!
     -- До свидания!
     Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив
меня единственным глазом, проникновенно сказал:
     -- Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе -- все  равно
что изменить родине. Не забывай об этом...
     -- За кого ты меня принимаешь? -- обиделся я.
     Успокоенный  Илико  бодро  зашагал домой, а я отправился к
Иллариону. Солнце  щедро  подрумянивало  рассыпанные  по  всему
балкону  сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной
под  липой  козьей  шкуре  и  очень  старательно  читал  газету
недельной   давности.   В   нашем  селе  вообще  не  существует
сегодняшней,  вчерашней  и  позавчерашней  газеты,  все  газеты
недельной давности.
     -- Здравствуй, Илларион!
     --  Зурикеле  привет!  ..  Что  нужно было чуть свет этому
кривому черту?
     -- Просто так зашел.
     -- Все же что говорит этот разгильдяй?
     -- Вина,  говорит,  хочу.  Пойди,  говорит,  к  Иллариону,
пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда.
     -- А стрихнина он не хочет?
     -- Нет, вина, говорит, хочу.
     --   Такого   вина,   какое   можно  на  этого  сумасброда
расходовать, у меня нет!
     -- Жалко его, дай!
     -- А он нас пожалел, когда подсунул наперченный  табак?  А
про телеграмму ты забыл?
     -- Это правда!
     -- Ну и не уговаривай меня!
     -- Знаешь, что он сказал!
     -- Hy?!
     --  Если,  говорит,  Илларион откажет, ты, говорит, пометь
кувшин с лучшим вином, а я, говорит, его в полночь  опустошу  в
два счета...
     --  Ах,  вот  как?!  Ну,  Зурикела,  теперь мне нужна твоя
помощь! За мной, знаешь ведь, не пропадет!.. Вечером я сидел  у
Илико и отчаянно торговался:
     -- На тебе две пригоршни табаку и больше не проси!
     -- Что такое! Выходит, даром я кувшин помечал?
     -- Ну, черт с тобой, бери четыре!
     -- Десять!
     -- Четыре!
     -- Десять!
     -- Сдохнешь, дурак! Пожалей свои легкие!
     -- Это не твоя забота! Гони табак.
     -- Пять!
     -- Или давай все десять, или я сейчас же иду к Иллариону и
выкладываю ему все!.. До свидания!
     --  На,  на, чтоб лопнуло твое ненасытное брюхо, мерзавец!
-- Илико  в  сердцах  высыпал  передо  мною  десять  пригоршней
золотистого  табака  и добавил: -- Только решено: ночью пойдешь
со мной и поможешь! В полночь я и Илико лежали  под  выломанным
забором  у  марани  (помещение  для  хранения вина) Иллариона в
мокрой от росы траве.
     -- Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!..- чихнул я три раза подряд.
     -- Чтоб ты не вырос больше, холера тебе в бок! Верзила, не
можешь справиться с собственным носом! -- рассердился  Илико  и
дал мне сильного тумака.
     --   Вон  тот  кувшин...  тридцатипудовый,  видишь,  палка
воткнута, -- шепнул я Илико. Илико просунулся в  проделанную  в
заборе  дыру и по-пластунски пополз к кувшину. Я запихал бурдюк
за пазуху и последовал за ним.
     -- Ну, начнем! -- шепотом приказал Илико  и  протянул  мне
мотыгу.

Работали быстро и бесшумно.  Спустя пятнадцать минут показалась
крышка кувшина.
     -- Открывай! -- сказал Илико и приготовил бурдюк.

Горло  кувшина  было так  велико,  что мы  вдвоем  пролезли  бы
внутрь.  Я с трудом  приподнял  крышку, Илико быстро  нагнулся,
всунул голову в кувшин и вдруг зарычал:
     -- Что это? Кувшин пустой!!!
     -- Ну, что ты, Илико, он полный, ты глубже посмотри!

Илико залез в кувшин почти по самые плечи.
     --   Держи  воров!  Ух  вы,  мошенники!  --  заорал  вдруг
Илларион, соскакивая с дерева. -- Ни с места, стрелять буду!
     -- Спасайся, -- гаркнул я, хватая Илико  за  ноги.  Тот  в
испуге  рванулся  и...  провалился  в  кувшин. Илларион схватил
меня,
     -- Ты кто? Говори, не то прикончу на месте!
     -- Это  я,  Илларион!  Не  убивай  меня!  --  взмолился  я
дрожащим голосом.
     -- А где второй?
     -- Не знаю!
     -- Говори, не то прикончу!
     -- Не знаю дядя Илларион!
     -- Кто он?!
     -- Не знаю!
     -- Как ты не знаешь, вы же вместе были!
     -- Не знаю!
     --  Сейчас  же  закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не
вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! --  сказал  Илларион  и
закатил мне такую оплеуху, что Вместо предусмотренного по плану
хныканья у меня вырвался отчаянный вопль.
     Я  быстро  закрыл  крышку,  придавил  ее большим камнем и,
взявшись за мотыгу, собрался было засыпать кувшин  землей,  как
вдруг из чрева его раздался голос:
     --  Всесильный  боже,  святые угодники, пусть разверзнется
земля и поглотит всех плутов, подлецов, прохвостов и  двуличных
людей!  Господь  всемогущий,  ниспошли  гром и молнию на головы
Иллариона Шеварднадзе и Зурикелы Вашаломидзе!  Одурачили  меня,
нехристи!
     --  Эй,  кто там? Говори, не то башку размозжу! -- крикнул
Илларион, просовывая в кувшин дуло ружья.
     -- Это я, Илико. Убери ружье, носатый черт, не бери  греха
на душу.
     --  Подонок ты, а не Илико! Что тебе понадобилось в пустом
кувшине?

Я чуть не задохнулся от смеха.
     -- Илларион, заживо хоронишь меня? Побойся бога!
     -- Нечего мне бояться! Вот замурую тебя, нехристя этакого,
бог даже благодарить меня будет!
     -- Выпусти, Илларион!
     -- Пойди-ка, Зурикела, разбуди соседей, пусть все  увидят,
какой у меня в кувшине одноглазый барсук сидит!
     --  Илларион  Шеварднадзе!  Не  срами  меня  на  все село!
Хватит, что я задыхаюсь в этом гнилом кувшине! Довольно шутить!
     -- Я не шучу вовсе, сейчас закупорю кувшин и че- рез месяц
буду гнать из тебя водку!
     -- Кому она  нужна,  такая  вонючая  водка,  еще  лю-  дей
отравишь! -- сказал я.
     -- Зурикела! Продал меня, как козу, подлец!
     --  А  ты  лучше  про  наперченный  табак  вспомни  и  про
телеграмму! Сиди вот теперь в кувшине и дыши серой!
     --  Хватит  вам  издеваться  над  человеком,   безбожники!
Остаток дней в кувшине доживать мне, что ли?
     -- Выпустим его, жалко! -- сказал я.
     -- Ладно уж, пусть вылезает! Только пускай громко крикнет:
"Я олух".
     -- Согласен? -- спросил я Илико.
     -- Олух я, олух! -- обреченно выкрикнул Илико.

Выбравшись  из  кувшина, он так глубоко  вдохнул  сырой  ночной
воздух,  ка