ситете учились...
     -- Вы из какого села, уважаемый?
     -- Из Нигоити!
     -- Хорошее село, а какой нынче урожай?
     -- Благодарю, неплохой... Так вот, есть у меня товарищ...
     --  Который  с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А
ты-то знаешь, что у нас всего один стакан?  Выпей.  ради  бога,
поскорей!

...Очередь  снова  дошла до меня.  Я  держал в руках  стакан  с
водкой,  смотрел  на  живительную  жидкость,  наполняющую  тело
теплом, и мне хотелось  рассказать  этим  незнакомым  людям про
бабушку,  про Илико и  Иллариона,  про  Мери,  хотелось  петь и
кричать.  Но я стыдился  чего-то,  стыдился  так, как  стыдится
каждый  деревенский  мальчик  своих  залатанных  брюк и дырявых
чувяков.
     --  Будьте  здоровы, друзья, -- сказал я, прослезившись, и
быстро сел.
     -- Э-э-э... наш герой, никак, плачет! -- обратился "топор"
к "яйцу". -- Сколько же в водке градусов?
     -- Все восемьдесят!
     -- Двадцать, готов биться об заклад! -- сказал я  и  вытер
слезы.  --  И  плачу  я вовсе не от водки, просто в глаз что-то
попало!
     -- Ладно, не беда... Я  продолжаю,  товарищи!  --  повысил
голос тамада. -- Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом
от  обезьян  произошли  мы.  Ерунда  это...  Большинство  людей
произошло от собственных ! родителей! Не будь наших  родителей,
мы  и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы
выпить за родителей. Я не видел еще пьяного  человека,  который
не вспомнил бы своих родителей!
     --  Когда  я напиваюсь, я ничего не помню,- сказал молодой
блондин.
     -- Хорошо еще, что ты хоть  об  этом  помнишь!  --  сказал
"индюшиное яйцо". После тоста за родителей мы осторожно подняли
блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
     --  Поверните  его лицом к стенке, что-то он подозрительно
икает! -- предупредил нас "топор", но было уже поздно.

Блондин взорвался, словно вулкан.  Не успели мы опомниться, как
башлык нашего  тамады  окрасился в пурпурный  цвет,  "Индюшиное
яйцо" и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на
друга.  Один   лишь  я,   чудом   спасенный   от   неожиданного
извержения,  стоял,  словно  Христос  среди  грешников,  и дико
хохотал.
     -- Ах ты, мерзавец! -- взвизгнул "топор" и, сорвав с  плеч
свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.
     --  Стащите его вниз, свинью этакую! -- зарычал "индюшиное
яйцо".
     -- Представляете, какой ужас! Что же  мне  теперь  делать?
Главное  --  не  моя!  --  стонал  пассажир  с билетом, вытирая
платком сорочку.
     -- Завяжите ему рот  полотенцем,-  посоветовал  кто-то  из
соседнего купе.
     --  В  чем  дело,  товарищи?  Неужели  лопнул  бочонок? --
раздался вдруг  тихий  голос  блондина.  С  верхней  полки,  из
полумрака,  выглянуло  его  сконфуженное,  бледное, словно мел,
лицо.
     -- Ты еще издеваешься над нами, подлец?! "Лопнул бочонок"!
У тебя  что,  винегрет  в  бочонке?!  А?!  Вот  я  тебе!..   --
Разъяренный  Амбако ринулся на полумертвого от страха блондина.
Его с трудом удержали.

...Спустя  полчаса  тосты  возобновились.  Вскоре  за  трапезой
остались лишь я и Амбако.
     -- Я хочу, чтобы ты, дядя  Амбако,  познакомился  со  мной
ближе,попросил я.
     -- Кто ты такой?
     -- Я -- Зурикела Вашаломидзе!
     --  Что ж, фамилия у тебя хорошая, и выпить ты, видать, не
дурак. А чей ты сын?
     -- Я сын моей бабушки, Иллариона и Илико. Амбако вытаращил
глаза.
     -- Может, еще чей-нибудь? -- спросил он наконец.
     -- Больше ничей. Только троих. Я петь хочу.
     -- И потому едешь в Тбилиси?
     -- Нет, в Тбилиси я еду учиться. Ведь у меня есть аттестат
зрелости. А у тебя есть? Нету? Ты и знать не знаешь, что  такое
аттестат  зрелости.  Да  здравствует  учение!  --  сказал  я  и
опорожнил стакан.
     -- Я вот что тебе скажу... Ты, видать, неплохой  парень...
Ты слушаешь меня? Да перестань же смеяться как дурак! Слушай! Я
--  Амбако  Горделадзе  и  тоже еду учиться. "Куда тебе, старый
хрыч, учиться!" -- скажешь ты. Вот и напрасно.  Учиться,  брат,
никогда   не  поздно...  Вот  когда  царя  Николая  с  престола
свергли... Да ты держись, не падай! .. Когда  Николая,  говорю,
свергли  с  престола,  я  был  таким же, как ты, молокососом. И
думал я, что сидел царь на большой тахте, а потом пришли к нему
рабочие и крестьяне, взяли его за ноги и стащили с той тахты...
Так я тогда думал. А почему я так думал,  знаешь?  Неучем  был,
вот  почему!  Зато сыновья у меня ученые. Понял? Да здравствует
учение! ..
     -- Да здравствует дядя Илларион!
     -- Амбако мое имя!
     -- Нет, Илико!
     -- Амбако!
     -- Говорю тебе -- Илико! Но  когда  у  тебя  вырос  второй
глаз?
     -- Слышь, сынок, меня зовут Амбако!
     -- Дядя Илларион, дай-ка я тебя поцелую!
     --  Черт  с  тобой, Илларион -- так Илларион, но если, бог
даст, протрезвишься, зови меня Амбако!
     -- Не хочешь меня поцеловать?
     -- Чудак ты! Отчего не поцеловать хорошего  парня?  Амбако
вытер  губы  рукавом и громко чмокнул меня. Я положил голову на
плечо Амбако и закрыл глаза.
     -- Помнишь, Илларион, как ты подстрелил бедного Мураду?
     -- Помню, сынок, как же не помнить!
     -- А помнишь, что ты тогда сказал?
     -- А ну-ка напомни!
     -- Утешал меня: не плачь, мол, Зурикела}
     -- Да, да, вспомнил!
     -- А ты? Ты ведь тоже плакал!
     -- Я плакал? Ну да, конечно, плакал!
     -- А табак помнишь? Тот, которым нас угощал Илико?
     -- Как же, отличный был табак!
     -- Да нет, я спрашиваю про наперченный табак!
     -- Помню и про наперченный.
     -- Ты ведь знаешь: ты и Илико  для  меня  дороже  всех  на
свете!
     -- Знаю, знаю, сынок... А теперь засни!
     -- Бабушка уже спит... Нет, не спит... Думает обо мне...
     -- Конечно, думает, а как же? Ведь любит тебя...
     Мчится поезд, плавно покачиваются вагоны, качается земля и
все вокруг...  Как  бы поезд не сошел с рельсов... Впрочем, мне
бояться нечего --  я  сплю  на  груди  Иллариона...  Мозолистая
шершавая   рука  его  нежно  гладит  меня  по  влажному  лбу...
Постукивают на стыках колеса... Поезд мчится, гудит.
     -- Аа-у-у, Зурикела, куда ты, ау-у-y!
     -- Иду, иду, бабушка! -- кричу  я  и  бегу  сквозь  легкий
туман.
     -- Спи, сынок... -- успокаивает меня кто-то.

     ЧТО ТАКОЕ ДОМ

     Я  уже  студент  экономического  факультета. Богатство мое
по-прежнему состоит из одной пары брюк и одного "хвоста" --  по
политической  экономии.  Пока  я  учился  на  первом курсе, мою
стипендию аккуратно получала моя домохозяйка, причем при каждой
получке она упрекала меня:
     -- Мог бы, лентяй, стать отличником... Теперь  в  связи  с
"хвостом"   домохозяйку   лишили   стипендии,   и   поэтому   к
политэкономии мы готовимся вместе.
     -- Ну как, когда сдаешь? -- спрашивает она каждое утро.
     -- Отвяжись, ради бога, тетя Марта! -- злюсь я. -- Что  ты
пристала, точно моя бабушка!
     -- Пропадите вы оба пропадом! -- кричит хозяйка.- Нужны вы
мне...  Ты  думаешь расплатиться со мной или нет? Или забыл про
управдома?  Сегодня  опять  он  меня  предупредил  --  держишь,
говорит, непрописанного жильца, а про благодарность забыла.
     -- Ну и поблагодарила бы его! Жалко тебе хороших слов, что
ли!
     --  Не  скаль  зубы,  дурак! Садись и занимайся! Если тебе
через два дня не восстановят стипендию, выгоню из дому!
     -- А может, аспирантуру закончить за два  дня?  Подумаешь,
дом! Мышеловка какая-то...
     --  Каков  поп,  таков и приход! Может, ты желал комнату с
горячей ванной?
     -- Да, кстати,  принеси-ка,  пожалуйста,  стакан  горячего
чаю!
     -- Гроб тебе принесу дубовый!
     -- И не забудь положить сахару!

Хозяйка  уходит.  А я грустно  смотрю на свои  конспекты.  Тетя
Марта  живет  в   крохотном   двухкомнатном   домишке  в  конце
Варазис-Хеви.  Моя хозяйка -- некрасивая,  сварливая,  но добрая
женщина.  У нее всего один жилец, да и тот -- я.  Я занимаю одну
комнату, в которой, кроме меня,  помещаются  одна кушетка, один
стол,  Софья и вышитая  женщина с рыбьим  хвостом  на стене.  У
Софьи -- зеленые глаза.  Утром после моего ухода она старательно
чистит и вытирает  мою  единственную  тарелку,  потом весь день
сидит на  подоконнике  и  глядит  на  старое  тутовое  дерево и
прыгающих   на  нем   воробьев.  Это   дерево  и  тетя   Марта,
оказывается, ровесники, но еще никто не видел его плодоносящим.
Софья -- очень  хитрая и  себялюбивая.  Вечерами  она  терпеливо
ждет,  когда я лягу и согрею  постель.  Лишь  после  этого  она
сходит с  подоконника  и осторожно  лезет ко мне под одеяло.  Я
очень люблю Софью, нет, не то что люблю,  просто очень привык к
ней,-  наверное,  это и есть любовь.  Откуда она пришла к нам,-
этого  не знаем ни я, ни моя  хозяйка..Было  это  вечером.  Она
молча вошла в мою комнату,  задрала  хвост,  потерлась  боком о
ножку  кушетки  и  вопросительно   взглянула  на  меня,  словно
спрашивала:  "Я нравлюсь  тебе?"  Она была похожа на  соседскую
девушку, и поэтому понравилась мне.  "Софья, Софья!  " -- позвал
я ее.  Она  повернулась ко мне спиной и не спеша  направилась к
двери.  "Куда ты, Софья, останься,  пожалуйста!"  -- попросил я.
И Софья осталась.  С тех пор мы живем вместе...

Софья  чувствует,  что дела мои  обстоят  неважно,  и  всячески
старается   поддержать   меня.  Я  в  десятый  раз  перечитываю
конспект и в  отчаянии  кладу его под  подушку.  Вчера  вечером
тетя Марта сказала мне, что я отъявленный  безбожник,  отсюда и
все  мои  беды.  Я  ответил,  что,  по-моему,  самый  безбожный
безбожник  -- это сам бог,  который  лишил  меня  покоя,  а ее --
стипендии.  Тетя Марта  заявила,  что  господь  не простит  мне
подобного  богохульства.  Я сказал, что чихал я на этого  бога.
Тогда тетя Марта  потребовала, чтобы я немедленно пал на колени
и вымолил у всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи.
На это я ответил, что всевышний  уже лишил меня языка,-  второй
раз  выхожу на  экзамен и ни разу не могу  вымолвить  ни слова!
Тогда тетя Марта  испуганно  перекрестилась,  плюнула и с шумом
захлопнула за собой дверь...

...Сегодня  утром я снова иду на  экзамен.  На всякий  случай я
решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени перед
кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:
     --  Боже,  прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот
прогнивший потолок не обрушился мне на  голову...  Потом,  боже
всемогущий,  сегодня,  в  десять  часов утра, у меня экзамен по
политэкономии. Ты знаешь, что такое  товар?  Корова,  свинья  и
козел  --  это  не  товар,  как  я  думал  раньше. Но, с другой
стороны,  корова,  свинья  и  козел  могут  стать  товаром.  Не
понимаешь? Я тоже не понимаю. Потому и прошу тебя -- помоги мне
сдать  этот  предмет!  Не позорь меня перед Илико, Илларионом и
бабушкой! Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые
пятерки! Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы,  старики,
только  и  умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты
такой умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот
это будет  по-божески!  Нет,  в  самом  деле,  что  тебе  стоит
подбросить  мне  одну  захудалую  тройку?!.  Ну  как,  боже, ты
слышишь меня?!
     -- Эй, кто ты такой?! -- раздался вдруг громкий окрик.

У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.
     -- Тебя спрашивают! -- повторил голос.
     -- Я... Я... Я -- Зурико...
     -- Вашаломидзе?
     -- Да, Вашаломидзе!
     -- И не стыдно тебе жить без прописки?
     -- Что?
     -- Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе  покажу
"что"! Кровь снова потекла по моим жилам.
     -- А кто ты такой? -- спросил теперь я и обернулся, Передо
мной стоял  высокий,  тощий  мужчина  в  видавшей виды шляпе, с
истертым портфелем под мышкой,- наш управдом Доментий.
     -- Дядя Доментий! -- состроил я гримасу.
     -- Черт тебе дядя! -- состроил гримасу Доментий.
     -- Товарищ Доментий! -- поправился я.
     -- Какой я тебе товарищ? -- оборвал меня Доментий.
     -- Ну, тогда мне все равно, кто ты,- взорвался я,- отстань
от меня, я спешу на экзамен!
     -- Придержи-ка язык! Одевайся поживее и марш со  мной!  --
рявкнул Доментий и засунул руку в карман.
     --  Вынь руку из кармана, а потом разговаривай со мной! --
повысил голос я.

Доментий даже застонал от удивления.
     -- Да ты!.. Да как!.. Как ты смеешь! Молокосос!..
     --  Говорю  тебе  по-человечески:  оставь  меня  в  покое,
сегодня у меня экзамен! Завтра я сам пойду в милицию!
     --  Нет.  Ты  пойдешь  сегодня,  иначе завтра тебя поведут
силой! Я понял, что Доментий не шутил. Софья догадалась, что  я
оказался в безвыходном положении, и начала истошно мяукать.
     --  Заткни  ей  глотку,  не  то вышвырну в окно! -- сказал
Доментий. Софья испугалась и замолчала. Я  оделся.  Через  пять
минут мы уже спускались по Варазис-Хеви.
     --  Нет  у  тебя  сердца  и  жалости! Человек собирался на
экзамен, а ты его тащишь в милицию, -- сказал я.
     -- Это у меня нет сердца? -- обиделся он.
     -- У тебя! У кого же еще?
     -- А у тебя оно есть? Вот ты  живешь  без  прописки  и  не
думаешь  о том, что отвечать-то за тебя придется мне! Скажут --
Доментий покрывает непрописанных, Доментий с них...  А  ты  мне
что-нибудь давал? Ну, cкaжи, давал ты мне хоть одну копейку?
     -- Нет!
     --  То-то! А то -- Доментий взяточник, Доментий грабитель,
Доментий обманщик... А кто вор и мошенник?
     -- Кто?
     --  Сколько  ты  платишь  за  комнату?  --  спросил  вдруг
Доментий.
     -- Двести пятьдесят в месяц, -- ответил я.
     -- Откуда у тебя такие деньги?
     -- Бабушка присылает.
     -- А у бабушки откуда?
     -- Занимает у Иллариона.
     -- А Илларион где достает?
     --  Если урожай хороший -- продает вино, а нет -- занимает
у Илико.
     -- А где достает Илико?
     -- Да что ты ко мне пристал? ! А  тебе-то  самому  кто  их
дает?
     -- Никто. Потому и веду тебя в милицию!
     -- Говори прямо: что тебе от меня нужно?
     --  Мне  --  ничего.  Отведу  тебя в участок, сдам по всем
правилам правительству и доложу. вот гражданин... Какая у  тебя
профессия?
     -- Пока никакой.
     --  Прекрасно!.. Вот гражданин без определенной профессии,
без  прописки,  провалившийся  на  экзамене...  Ты  по   какому
предмету провалился?
     -- По политэкономии...
     --   Тем   хуже   для   тебя...  Политически  неграмотный,
верующий... Ведь молился богу?
     -- Молился.
     -- Замечательно!.. Сдам  тебя  правительству,  и...  ты  в
тюрьме сидел?
     -- Нет...
     --  Ну,  так  пожалей  же  себя!  В два счета оформлю тебе
прописку  --  комар  носа  не  подточит,-  сказал  Доментий   и
остановился около закусочной.- Понял?
     -- Нет...
     --  Болван!  О  чем  с  тобой  говорить,  когда ты даже не
понимаешь, что значит дом и прописка! .. Ну,  что  ты  на  меня
уставился?  Зайдем  к Риголетто, закусим... По правде говоря, я
был  очень  голоден.  Я  посмотрел  на  Доментия   благодарными
глазами, нежно улыбнулся и последовал за ним в подвал.

Мы  подсели  к  столику  в углу  закусочной.  Доментий  отогнул
скатерть, чтобы не запачкаться,  отодвинул тарелку с мухомором,
втиснул  портфель  между спинкой  стула и  собственной  спиной,
вытер лоб и заботливо спросил:
     -- Ну, что будешь есть?
     -- Все! -- живо ответил я.
     -- А пить?
     --  За  твой  счет -- хоть керосин! -- пошутил я. Доментий
улыбнулся и стукнул по столу рукой:
     -- Риголетто! Из-за стойки вышел хромой буфетчик  и  замер
на одной ноге у нашего столика.
     -- Аджан!
     --    Привет,    Риголетто!    Знакомься:   свой   парень,
хлебосольный,  сегодня  распоряжается  он!  Я  встал,   вежливо
поклонился, крепко, по-тбилисски, пожал руку Риголетто и назвал
свое имя.
     --  Сагол, видать, крепкий парень! -- сказал Риголетто и с
сожалением посмотрел на меня.- Что прикажете подать?
     -- Два пива, два сыра, две зелени, редиску не забудь!  Два
хлеба и бутылку водки! Икра есть?

Риголетто глупо улыбнулся.  Вскоре стол был накрыт.

Доментий  наполнил  стаканы,  чокнулся  со мной и молча  выпил.
Второй  стакан  выпили  за  наше   знакомство.  Потом  Доментий
произнес тост:
     --  Я,  Доментий  Хачапуридзе,  --  маленький  человек. Но
Наполеон тоже маленький был, а мой отец -- еще меньше него,  но
горы  сворачивал.  Я  --  управляющий  домами,  и сердце у меня
мягкое. От меня зависит жить человеку в доме или на улице. Тебе
приходилось жить на улице?
     -- Что я, беспризорный, что ли? -- обиделся я.
     -- А вот захочу -- и выгоню тебя на улицу, потому  что  ты
непрописанный!
     -- А ты возьми и пропиши меня -- и делу конец!
     -- Я-то возьму, но ты разве даешь?
     -- Что? -- не понял я.
     -- Ладно, выпей! -- сказал Доментий и наполнил стаканы.

Мы  выпили.  И  тогда я  заметил,  что  глаза  Доментия  начали
косить.
     -- Ты знаешь, что такое дом? -- продолжал он.
     -- А что тут знать? Дом -- это дом!
     -- А все же?
     --  Ну...  комнаты, перекрытые черепицей, или соломой, или
дранкой... Доментий захихикал и снова взялся за стакан.
     -- Чудак ты! Дом -- это прежде всего семья!  Есть  у  тебя
семья?
     -- Нет!
     --  Ну и дурак же ты, братец мой! В твои годы, если хочешь
знать, у меня была уже вторая  жена.  Теперь  я  опять  живу  с
первой...  О  чем я говорил? Да! Семья и дом неотделимы друг от
друга. Не имеешь дома -- не сможешь жениться, не женишься -- не
сможешь жену в дом привести? А ты знаешь, как появился дом?
     -- Знаю!
     -- Скажи!
     -- Из кирпича, досок, извести, камня, черепицы...
     -- Замолчи, жалкий ты человек! .. До того,  как  придумали
кирпич, человек жил на дереве...
     -- В пещере,- поправил я.
     --  Одни  жили  в  пещерах, другие -- на деревьях... Потом
человеку надоело жить на дереве и он спустился  на  землю...  А
потом, знаешь, что с ним случилось?
     -- Прошелся туда-сюда и снова полез на дерево...
     --  Нет, сперва он гулял, а потом ему стало холодно! И что
он сделал?
     -- Надел пальто и coгрелся!
     -- Идиот! Где тогда были пальто?! Взял он  кремень,  высек
огонь,  развел  костер  и  согрелся.  Но  ты же знаешь, природа
коварна. Подул вдруг холодный ветер с востока. Взял  человек  и
возвел   стену  с  восточной  стороны,-  чтоб  огонь  от  ветра
оградить. Подул потом ветер  с  запада,  возвел  тогда  человек
вторую  стену,  с  запада.  Потом  как  налетит,  как засвистит
сквозной ветер -- с севера на юг! Что оставалось делать бедному
человеку? Поставил он еще две стены -- с севера и с юга. А дело
было осенью. Хлынул дождь -- холодный, проливной. Видит человек
-- плохо дело, гаснет огонь. Что делать?  Тут  он  и  сообразил
перекрыть стены соломой!
     -- Дальше?
     --  Дальше  --  новая беда: горит костер, дым ест человеку
глаза -- хоть плачь!  Он  туда,  он  сюда  --  что  делать?  Не
разбирать  же  стены?  Но  он  все  же  человек был, а мы тем и
отличаемся от  животных,  что  кое-что  соображаем  и  говорить
умеем.
     --  Сам  ты животное, Серапиона ты, вот кто! -- сказал я и
схватился за бутылку.
     -- Поставь бутылку, глупец! .. Где ты меня остановил?
     -- ...Человек в дыму задыхался!
     -- Да, чуть не задохнулся, несчастный. Потом он догадался:
пробил отверстие в потолке, дым вышел, вздохнул он  свободно...
Сидит  человек у костра, греется. И захотелось ему узнать -- не
перестал ли дождь. А как узнать?
     -- Очень просто: высунул руку!
     -- Куда?
     -- В окно, куда же еще!
     -- Болван! Окна-то ведь не было? Вот он и решил сделать  в
стенке  окно...  А  потом  ему  потребовалось  выйти... Ну, сам
понимаешь зачем... Риголетто! Два по сто! -- Доментий  икнул  и
продолжал: -- Пробил он дверь, и получился... Что?
     -- Отверстие! -- ответил я.
     -- Вот идиот! Дом получился, понимаешь ты, дом!
     -- Не знаю, мой дед иначе дом стр