сь вашим
приглашением.
     -- Вот и прекрасно,-- его тон вновь приобрел свою обычную оптимистичную
уверенность,-- В таком случае -- до вечера. Мы ждем тебя около четырех.

     "Альберт  Стэйтон? --  думала  Оливия, стоя  перед зеркалом  в одном из
своих самых элегантных платьев и прикидывая, что бы  ей надеть этим вечером,
чтобы  произвести  должное  впечатление  не  только  на  мистера  и   миссис
Стэйтон,-- Голубоглазый юноша с колючими и недалекими словами... Как  знать,
может  быть   его  слишком  правильные  притязания  и  слишком  трогательная
язвительная   холодность  и   излечат  меня   от   этой   детской   любовной
ностальгии?..."
     Сейчас, когда ее душа была чиста от опия и абстиненция еще  не давала о
себе знать,  ее  мысли  казались  Оливии  на редкость  здравыми  и лишенными
всяческих  предрассудков.  Жизнь  представлялась  ей  совокупностью побед  и
поражений,  а  счастье -- всего лишь  отсутствием подростковых комплексов. В
конце концов, знала она, главное -- чтобы  Альберт вышел к  ужину; остальное
-- лишь дело техники.
     "Но  надолго ли  хватит этой болезненной здравости рассудка?.."-- вдруг
обреченно подумала Оливия  и  щемящая тоска застлала глаза внезапной пеленой
слез...

x x x

     --  Мэри!  Подавай,  душенька,   десерт.--   сказала  госпожа  Стэйтон,
обращаясь к служанке.
     Ванильное мороженое с фисташками, воздушный пирог из  яблок со взбитыми
сливками, дорогие южные фрукты -- десерт, как и сам обед, своей вкусностью и
ценой  в  полной  мере  олицетворял  благообразие  и  достаток  новоявленной
светской семьи, ровно как и не  слишком изощренную фантазию миссис  Стэйтон,
аристократки "новой волны", сумевшей в свое время очень хорошо выйти замуж.
     Оливия старалась исправно играть изначально задуманную  ей  роль убитой
горем примерной родственницы, безмерно благодарной своим добрым дяде и тете,
которые,  словно родную  дочь, принимают  ее в  кругу  своей семьи,  но, как
положено истинной  леди, не выпячивающей  чрезмерно  свою  благодарность  по
этому поводу. Однако к чести повара миссис Стэйтон следовало  заметить,  что
после уличных забегаловок  и  ресторанов сомнительного пошиба,  в которых  в
последнее  время   проходило   большинство   пиршеств   Оливии,  этот   обед
воспринимался ей словно в добрые старые времена дома, когда была еще жива ее
мать и отец  и их старые слуги были еще так искренне довольны благополучием,
царящим в доме.
     Оливия просто мило улыбалась.
     -- Дорогая, я надеюсь, вы не  имеете ничего против яблочных пирогов? --
несколько  заискивающе  улыбаясь  осведомилась миссис  Стэйтон,-- попробуйте
обязательно  --  не пожалеете...  Эрик,  право, наша  новая  повариха  очень
хороша.
     -- Да,  в наш век несбывшихся  надежд нам остается  только  предаваться
чревоугодию.-- заметил мистер Стэйтон,-- не правда ли, Оливия?
     Она усмехнулась:
     -- Да, вы правы. Надо же чем-то себя радовать в этой жизни...
     -- Дорогая,  я  надеюсь, что хоть этих-то  радостей вы  не лишаетесь,--
участливо заметила миссис Стэйтон,--  Ведь я слыхала,  что графиня (да будет
пухом  ей земля)  придерживалась  скромных  порядков  и  штат  прислуги  был
небольшой. Теперь ведь все осталось как прежде, не правда ли, дорогая?
     Оливия сделала  вид,  что эти  слова заставили ее подавить проступившие
горькие и наболевшие воспоминания.
     --  Нет,  но...-- она улыбнулась, будто совладав со своими чувствами,--
но  я  ведь с  детства  привыкла  так  жить, для меня  в  этом  лишь  уют  и
удобство...  Тем более, что наша старая  прислуга  -- очень хорошие, любящие
нас  люди, и я не вижу причины рассчитать их, или нанять еще кого-то  "более
современного".
     --  Все  это,  конечно,  бесспорно,--  произнес  Альберт,  до  сих  пор
молчавший, и, обращаясь  к мистеру Стэйтону, в то же  время мило улыбнувшись
Оливии, заметил,-- Но,  папа,  ведь вы  согласитесь,  что  кузине  не  стоит
хоронить себя заживо  даже в обществе  любящих ее слуг, что  ей  стоит  чаще
появляться в обществе?
     Оливия почувствовала, как  ее сердце наполняется дьявольской радостью и
поспешно  опустила глаза, чтобы  невзначай  не выдать своих  истинных чувств
этому  юноше,  уже  готовому   стать  для   нее  лекарством,  жертвуя  своим
собственным  душевным  покоем. Быть может  и не  подозревая еще об  этом,  с
самого начала вечера  Альберт и сохранял внешнее равнодушное молчание, но по
его  взволнованно-восхищенному   взгляду,  то  и  дело  устремлявшемуся   на
элегантную, преобразившуюся в кроткую кузину  Оливию, и невооруженным глазом
можно было заметить, насколько изменилось его  к ней отношение. "Видимо дядя
в мое  отсутствие провел  здесь внушительную разъяснительно-профилактическую
беседу."-- подумала она.
     -- Разумеется, разумеется.-- ответил  мистер Стэйтон,-- Альберт прав. В
твоем возрасте,  Оливия, женщина должна  очаровывать, должна  быть королевой
бала, а не домоседкой. Тем более, если она принадлежит фамилии Арнгейм.
     Оливия,  играя  смущение, слегка покраснела. Мистер Стэйтон  отложил  в
сторону десертный нож и с улыбкой добавил:
     -- Кстати,  на нашем последнем званом обеде,  приглашение на который ты
соизволила принять, многие, очень многие, обратили на тебя внимание.
     -- В самом деле? -- наивным тоном поинтересовалась Оливия.
     -- Да-да. Сэр Джеймс  Гарди,  например, очень сожалел, что в свое время
не был представлен твоей матери и, как  он сказал,  "потерял столько времени
не будучи знакомым с юной леди Арнгейм".
     -- Сэр Джеймс Гарди? Этот пожилой джентльмен, барон?
     -- Нет, Джеймс Гарди младший, его сын, баронет. Ему всего тридцать два,
очень богат, блестяще  образован и, по-моему, если бы ты уделила ему немного
больше внимания, его намерения были бы самыми серьезными.
     Оливия сделала удивленную гримаску.
     -- Мне, признаться,  никогда  бы  и в  голову  не пришло  задуматься  о
серьезных намерениях сына сэра Гарди.-- заметила она.
     -- И очень зря,-- возразила Николь Стэйтон,-- Кстати, леди Уорвик  тоже
заметила, что за эти три года со времени твоего первого появления в свете ты
превратилась, как в сказке, в прекрасного лебедя.
     -- Вот видите,-- улыбнулась Оливия,-- значит перерыв в три года был мне
на  пользу.  Иначе  метаморфозы гадкого утенка, наверное, были  бы не  столь
заметны и на них никто не обратил бы особого внимания.
     -- Что ж, в этом тоже есть доля правды.-- согласился мистер Стэйтон.
     * * *

     А потом все было, словно в милом любовном романе для домохозяек: как по
нотам разыгранные диалоги, сцены словно из классических пьес, замкнутый круг
причин и  последствий среди людей  не пишущих, но лишь читающих между  строк
именно то, что им хотят сказать.
     Перехватив два-три кротких томных взгляда Оливии, Альберт после десерта
заметил,  что сегодня в "Ковент Гарден" "Паяцы" и элегантно намекнул, что их
ложа будет почти что  пустовать,  если  Оливия  не  согласится составить  им
компанию.
     Последовала  сцена   настойчивых  уговоров,  позволивших  ей,  еще  раз
изобразив скромность, согласиться.
     Потом мистер Стэйтон вспомнил, что около восьми их ждут на ужин у лорда
Уорвик,  поэтому  они  с  женой  не  смогут сегодня  насладиться бессмертным
творением Руджеро Леонкавалло.
     -- Оливия,  я надеюсь, вы не  возражаете насчет того,  чтобы  послушать
солистов Ла-Скала лишь в моем скромном обществе? -- поинтересовался Альберт,
обворожительно улыбнувшись и глядя ей в глаза.
     -- Нет, конечно.-- ответила она, смущенно отведя взгляд.


     Однако  основное действо развернулось лишь во  втором акте, хотя Оливия
до этого  совершенно идеально играла  свою роль  робкой,  еще  не  до  конца
оправившейся  после  смерти  матери,  девочки,  которой  очень  нравится  ее
спутник, но которому она боится это продемонстрировать. И Альберт с упоением
первооткрывателя  ловил  ее  тщательно  и  специально   для  него  на  показ
замаскированные  нежные  взгляды из-под опущенных ресниц,  слушая  сбивчивые
ответы на  его вопросы,  одновременно все больше попадая под влияние чар  ее
красоты и неотразимого, когда она того хотела, обаяния.
     Оливия ждала, когда он сделает первый шаг и ей можно будет  сменить эту
робкую маску девочки-ромашки на маску влюбленности и легкого недоверия.
     Она знала. Она была уверена.
     А что было потом?
     Альберт нежно взял  ее за руку. Она, краснея, взглянула  ему  в  глаза.
Видимо,  ему  очень хотелось,  чтобы его взгляд в  этот момент пылал и метал
молнии в нежное сердце Оливии -- она заметила это по его выражению лица.
     -- Почему ты так на меня смотришь? -- запинаясь спросила она.
     -- Как это "так"?
     Она выдержала паузу, опустив томные ресницы.
     -- Слишком откровенно...
     --  Почему  же  слишком?  Наверное, у  меня такой уж взгляд... Особенно
когда я смотрю на тебя.
     -- Что ты этим хочешь сказать?
     -- То, что ты мне очень нравишься, то, что ты -- самая красивая и самая
милая из всех девушек, которых я когда-нибудь встречал.
     Оливия  подняла на  него недоверчиво-влюбленный  взгляд своих  красивых
голубых глаз.
     --  Ты  смеешься?  Ты  хочешь  меня помучить?..--  она  хотела  сегодня
вытянуть из  него  весь  его  набор  стандартных фраз  и  насладиться  затем
картиной,  как он  будет  искать, что бы ему  сказать,  когда  она прекратит
разыгрывать эту комедию.
     Он с трепетом сжал ее руку.
     -- Зачем ты так говоришь?! Ты же видишь по глазам, что я не вру...-- он
метнул на нее  еще один пылкий взгляд,-- Я не понимаю, как  я мог так
обмануться тогда, при нашей  первой  встрече!..  Ты  теперь,  наверное,  уже
никогда после этого мне не поверишь...
     -- Почему же...
     Их взгляды встретились, зачарованно остановившись друг на друге.
     -- Ты, правда, так думаешь?..
     -- Правда...
     Его рука гладила ее руку.
     -- Оливия, знаешь, чего бы мне сейчас хотелось больше всего?
     Нет, подумала она, он никогда не посмотрит, как Ричард и не скажет, как
именно он хочет  меня  сейчас  трахнуть...  Ему не дано органично  соединить
воедино фразу "Ты мне веришь?" с фразой "Почему бы мне не поиметь тебя, пока
ты  не  догадалась",  как  это делал Ричард,  соблазняя... Его  удел -- быть
жалким лекарством от ран, нанесенных девятнадцатилетним мальчиком...
     Она, вновь слегка краснея, опустила глаза.
     -- Чего же? -- еле слышно спросила она.
     -- Позволь мне тебя поцеловать...
     Это   "позволь  мне"   добило  ее  окончательно.  "Все,  пошлая  элегия
превращается в пародию,"-- подумала Оливия, хитро улыбаясь про себя.
     -- Позволяю...-- ответила  она, но  так  мило и нежно, что Альберту и в
голову не пришло задуматься над сутью происходящего диалога.

x x x

     Они вошли  в темный холл  и  большое зеркало смутно отразило их светлые
фигуры внутри своей  мутной  бездны. Альберт щелкнул зажигалкой, зажигая две
восковые  свечи  в его  массивной бронзовой раме  --  холл осветился бледным
светом.
     Оливия, слегка приподняв подбородок и взглянув на себя  в зеркало, даже
поразилась нежной и поэтичной одухотворенности своего прекрасного лица.
     Сейчас  ей  даже  не  было  больно  видеть  рядом со  своим  отражением
отражение  Альберта, пожирающего ее глазами -- ей было все  равно  --  более
того, в ней даже просыпалось, некое подобие "жажды крови".
     Альберт обнял ее за плечи, страстно прижимая к себе.
     -- Мы с тобой смотримся, не правда ли? -- спросил он,-- Женщина в белом
и мужчина в белом.
     -- Пошленький сюжет из сказки про Золушку.
     -- Которая встретила своего принца?
     -- Нет,  чужого,--  Оливия  посмотрела на него  невинными глазами,--  и
побоялась убить своего, чтобы стать свободной.
     --  Что? --  он  недоуменно сдвинул брови,  бросив  на нее  ошарашенный
взгляд.
     -- А  может быть, она еще и  решится.-- добавила Оливия;  ее глаза были
словно воплощенная детская
     наивность,-- по крайней мере, она к этому вполне готова...
     --  Шутка? --  осведомился Альберт после  напряженной  паузы,  натянуто
улыбнувшись.
     -- Конечно,-- улыбнулась  она в  ответ, сверкнув ледяным взглядом своих
холодных голубых глаз.
     Они рассмеялись.
     Альберт привлек ее к себе, страстно целуя в губы.
     -- Знаешь,-- произнес он,-- в  тебе  есть  что-то  дьявольское,  что-то
сквозящее через эту детскую невинность внешнего вида...
     -- И поведения?
     -- Тебе смешно?
     --  Ну почему же... Странно, что же во мне  может быть "дьявольское"? В
девочке, у которой умерли родители...
     -- Прости...-- он опустил глаза.
     -- Так ответь же!..
     --  Я даже не знаю, как сказать... Иногда в твоих словах проскальзывает
что-то, заставляющее искать двусмысленности.  И очень  озадачивает, когда их
не находишь, еще раз потом глянув в твои глаза.
     Оливия  усмехнулась  про себя --  она  считала, что говорит практически
открытым текстом, хотя, с другой стороны, Альберт мог и не понимать -- он не
знал  ее языка, не знал даже всех тех  стандартных подтекстов, которые она и
Ричард  употребляли  постоянно и  которые  для нее уже  стали чем-то  вполне
обыденным  и  однозначным.  Однако  она  придерживалась другого мнения -- ей
нравилось думать, что Альберт просто туповат для этого.
     --  Ты  шутишь так, как будто только  эти  шутки и  есть  зашифрованная
правда о тебе... Ты сейчас и ты -- та, которая была при первой нашей встрече
-- две разные женщины. Я смотрю на тебя  и  не  верю, что ты  можешь  быть с
каким-то  подтекстом,  но  у   меня  из   головы  не   идет  та  твоя
язвительность, те твои взгляды...
     -- Брось,-- она положила руки ему на плечи,-- тебе приснилось.
     -- А на самом деле -- белая и пушистая? -- улыбнулся он.
     -- Что-то вроде этого.
     --  Прости.-- он нежно поцеловал ее. Она ответила, стараясь не думать о
Дэвиде, о  его поцелуях, о его взгляде в эту минуту,  о его таких  сильных и
таких нежных руках...
     --  Боже мой,-- произнес Альберт,-- как же я мог не заметить тогда, как
ты прекрасна, как ты чиста и благородна... Как я люблю тебя...
     Она  подняла  на  него взволнованный взгляд полных  слез  глаз,  что, в
общем-то, даже и не было игрой...
     -- Которой по счету ты говоришь эти слова?..-- спросила она, чтобы хоть
немножко отомстить ему  за  свою  грядущую  измену  Дэвиду, за свои мысли  о
Дэвиде, за все это.
     -- Первой.
     -- И я же первая, разумеется, твоя девушка, с  которой ты целовался? Не
смейся надо мной, это жестоко...
     Она сделал попытку вырваться, но он только крепче прижал ее к себе.
     -- Нет, нет, как ты можешь думать, что я над тобой смеюсь?! Неужели  ты
думаешь, что я любил хотя бы одну из тех, с кем спал до встречи с тобой!..
     "... Ничего себе... "-- подумала Оливия.
     -- ...Неужели ты думаешь, что кто-то еще  сможет сравниться с тобой!  Я
люблю тебя, Оливия, люблю больше всего на свете!..
     -- И задай мне еще один вопрос.
     -- Какой?
     -- Спроси "ты мне веришь?"
     Он страстно взглянул ей в глаза.
     -- Ты мне веришь?
     "Нет,  у  него   это   получается  не  так,  как  у   Ричарда,  не  так
похабно-нахально. Пожалуй,  ему можно было бы и поверить на моем месте". Она
холодно улыбнулась.
     -- Нет.-- ответила она.
     В его взгляде было отчаяние.
     -- Но почему?..
     --  Ты  лжешь,  ты  смеешься  надо  мной,--  ее  глаза  вновь  блеснули
слезами,-- я  помню, как ты надо мной  издевался, я помню, какие ультиматумы
ты мне ставил. Тебе просто захотелось меня и...
     -- Молчи, ты сама не понимаешь, что говоришь!
     Она смотрела на него недоверчивым детским взглядом.
     -- Я был идиотом,-- проговорил Альберт,-- я был слепцом. Но, бог видит,
как я  люблю  тебя сейчас. Оливия,  ты мне дороже  всего на  свете!  Если  я
сколько-нибудь не безразличен тебе, если ты хоть немного любишь  меня, прошу
тебя,  не будь такой жестокой,  прости меня! Ты для меня -- все, больше, чем
все! Я прошу тебя быть моей женой!
     "Вот это номер."-- подумала Оливия, сделав нечеловеческое усилие, чтобы
не поморщиться,-- "Его женой?.."
     -- Ты согласна?
     Она  выдержала паузу,  изображающую  боязнь поверить собственным  ушам,
затем, медленно подняв голову, взглянула ему в глаза. Нет, он не лгал -- это
было очевидно.
     Вместо ответа  она только,  слегка  всхлипнув,  прижалась к  нему  всем
телом, уткнувшись в его плечо.
     Он судорожно  обнял  ее, покрывая  поцелуями, затем он  подхватил ее на
руки...
     "Как это ни прискорбно, но все поэтическое и высокохудожественное самым
прозаичным образом непременно заканчивается в спальне,--  подумала Оливия,--
А такое милое было вступление... "
     Ей было его даже немного жалко. Она подумала, что подло будет так с ним
поступить без всякой подготовки. Ну кто он такой, в сущности? Просто парень,
на котором она собралась отыграться. А ведь он даже и не сделал, в общем-то,
ничего дурного...

x x x

     Оливия  отстранилась  от него,  присев  на  краю  постели. Черный  шелк
элегантно оттенял ее нежную кожу. Альберт обнял ее за талию.
     -- В чем дело? -- спросил он недоуменно.
     Оливия испытующе посмотрела ему в глаза.
     -- Что случилось? -- он начинал  теряться,-- солнце мое, я  чем-то тебя
обидел? Почему ты молчишь?
     Оливия улыбнулась недоброй улыбкой -- Альберт запнулся на полуслове.
     -- Ты, наверное, думаешь, что я тебя люблю? -- поинтересовалась Оливия.
     -- Но...
     Настала пауза,  в которой Альберт пытался  себя убедить,  что  не глупо
сейчас будет что-нибудь сказать.
     -- Знаешь,  порой ты прямо-таки ставишь меня в тупик,-- наконец выдавил
он озадаченно.
     Оливия  молчала, глядя ему в  глаза. Альберт  отводил  их в сторону, не
зная, куда девать взгляд.
     -- Конечно,  я думаю, что ты меня любишь!  -- наконец не выдержал он,--
иначе почему бы мне здесь находиться!..
     -- Да,  действительно,  почему?..-- произнесла  Оливия задумчиво  таким
тоном,  каким, наверное,  Нерон  в свое  время  отдавал  приказ убить  -- за
роскошной трапезой или за чтением философских трудов.
     Альберт принужденно улыбнулся.
     -- Что ты этим хочешь сказать? -- спросил он.
     -- Я?
     Она наивно посмотрела на него.
     -- Ровным счетом ничего.
     Он перевел дух.
     --  Знаешь, создается  такое  впечатление,  что  ты играешь  со мной.--
проговорил  он откровенно,--  Только что все было так просто,  так хорошо, и
вдруг эти твои непонятные вопросы... Оливия, скажи, ведь ты не врешь мне, не
играешь со мной?
     -- Нет.-- она сделала выразительную паузу,-- Я тебя использую.
     -- Я не понимаю...
     -- Все просто и никаких премудростей.
     -- Но...
     Он  вновь запнулся, не зная, что  и  сказать, глядя  в эти  ее невинные
ангельские глаза, на ее прекрасное обнаженное тело.
     Она  не  думала.  Она ждала продолжения своего  сценария.  Ей  хотелось
забыться,  хотелось  все  поскорей  закончить  --  игра с  Альбертом уже  не
интересовала  ее, ей хотелось, чтобы он скорее заставил ее покончить с ним и
ушел.
     -- Оливия,-- наконец произнес он,-- я люблю тебя. Люблю больше всего на
свете! Ты для меня -- все, больше, чем все!
     -- Это ты уже сегодня говорил.-- отозвалась она холодно.
     Альберт понял наконец, что над ним просто издеваются, хотя до него пока
не доходило, с какой целью. Он решил попытаться отыграться и, сначала вернув
все в старое русло, затем обратить в шутку.
     -- Ну и что  же из  того? --  улыбнулся он  ехидно,--  Разнообразие  --
дорогое удовольствие.
     -- Значит, моя любовь -- не достаточная цена?
     -- Ты же сказала, что меня используешь, а не любишь.
     -- А разве я прошу разнообразия? Я просто констатировала факт.
     -- Так значит ты не любишь меня? Используешь?
     -- Одно другому не мешает.-- она дружелюбно улыбнулась.
     Альберт,  вновь  обретя  себя, обнял ее за  талию и, притянув  к  себе,
страстно поцел