лось
возможным.
     Зиночке   пришлось   проявить   чудеса   изобретательности,   чтобы  не
превратиться  в деталь  парадного  портрета  монументальной леди.  Для того,
чтобы казаться побольше, секретарша  выбрала платье цвета  топленого молока,
широкополую светлую шляпу, всю в кружевной пене, и белые перчатки.
     Рядом  "двухстворчатой"  Вероникой  она  была  она,  несмотря  на  свою
миниатюрность, она все же была не пажом, а инфантой.
     Мужчины  тоже  не  ударили  в  грязь лицом.  На Клаусе  был темно-серый
костюм,  белая  рубашка и фривольный  розовый  галстук.  Муха в  своем синем
костюме  и   при   бабочке  выглядел  как  композитор,  которому  предстояло
представить  на суд публики свою новую  симфонию.  И только  Фима остался  в
своем неизменном  пиджачке и  стоптанных ботинках,  надраенных,  правда,  до
блеска,  но это как ни странно  не портило общую картину. Фиму вполне  можно
было  принять  за какого-нибудь  компьютерного воротилу, которому  не  нужно
выпендриваться, чтобы заслужить признание.
     Необычная кавалькада поставила  в тупик  официантов,  которые  привыкли
раскладывать клиентов по полочкам.  Они уже  успели  привыкнуть  к  причудам
новых русских,  которые могут в жару глушить водку стаканами,  требовать  на
ужин супчику и терзать рыбу руками. Хуже них были только немцы, которые были
столь же бездарны в еде, и к тому же скупы на чаевые. Эти же не подходили ни
под  какие  стандарты,  и потому  вызывали у персонала  нервозность на грани
легкой  истерики.  Испанцы  вообще  склонны  впадать  в истерику при виде не
понятного и необъяснимого, а испанские официанты - вдвойне.
     - Давайте  закажем что-нибудь национальное,  -  предложила Вероника,  -
Что-нибудь экзотическое, паэлью, например.
     -  Для  господина Кучки, это может  быть  и экзотика,  а для нас просто
плов,  причем  не  лучшего  качества.  Вообще  испанская  кухня  ни  в какое
сравнение не идет ни с французской, ни с итальянской. От прочих  европейских
кухонь она отличается тем, что в ней ощущается некоторое влияние Востока. Но
плов все  рано  вкуснее  готовят  в  Ташкенте, свиные шницели  - в  Вене,  а
шампиньоны  - в Париже. К тому же здесь все блюда готовят из полуфабрикатов.
Вам когда-нибудь  приходилось  заглядывать ресторана в  испанском  курортном
городке. Мне приходилось и неоднократно, и  смею вас заверить, что это вовсе
не кухни, а комнатки где разогревают полуфабрикаты.
     - И что же мы  будем есть? -  по  голосу было заметно,  что  Зиночка  в
растерянности.
     - Закажем  то,  что невозможно  испортить  на  кухне:  крабы,  устрицы,
сардины и, конечно, шампанское, испанское шампанское вполне сойдет на каждый
день.
     - Профессор, за что вы так не любите испанцев? - спросила Вероника.
     -  Да что вы, я, можно сказать, обожаю этот народ,  но, как говориться,
кого  люблю, того и бью.  У испанцев,  как, впрочем, и у других народов есть
черты, от  которых  я, мягко говоря,  не в  восторге,  например  угрюмость и
истеричность.  Каждый  испанец одновременно  и Санчо Панса и Дон  Кихот,  он
трудолюбив, практичен и  даже  скуповат  в обычной жизни, но как только  его
начинают   обуревать   страсти:   любовь  ревность,  религиозный   фанатизм,
коммунистическая  идея, да мало ли, он превращается  в неистового сумасброда
лишенного всякого  здравого смысла.  В  конце концов, это  плохо  кончается,
прежде  всего,  для  него самого, но  предотвратить  катастрофу  невозможно.
Страсть  разрывает  испанца  изнутри. Итальянцы  не  менее темпераментны, но
самоирония  и  юмор,  помогают  им  выпускать  пар.  Они  научились получать
удовольствие  даже  от  страдания.  Испанцы  же  воспринимают  себя  слишком
всерьез, и  оттого перегорают  как лампочки при резкой  смене напряжения. По
числу самоубийств Испания опережает даже некоторые скандинавские страны.
     - Это не  мешает  официанту все  время коситься в  сторону Вероники,  -
заметила Зиночка.
     - Это имперский пережиток, - заметил Муха.
     - Интересная  теория, -  сказал  Фима. - А что  вы, профессор,  скажете
насчет...
     - Нет уж, увольте,  - замахал  руками Муха. - Я не настолько профессор,
чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа...
     Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который  раз с тоской вспомнил о
котлетах.
     Но  вообще  вечер удался. Ближе к ночи  появился гитарист, он виртуозно
исполнял  испанскую  классику и старые шлягеры. Зиночка  танцевала  со всеми
подряд,  но  предпочтение отдавала  профессору. Напоследок  Вацлав  Иванович
попросил гитариста сыграть "Голубку".
     - Это была любимая песня императрицы Карлотты, - пояснил он свой выбор.
- Чернь  пела ее на свой  лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой,  но  она ,
слава богу об этом не знала.
     Ужин   затянулся  далеко  за  полночь.  Когда  компания  вывалилась  из
ресторана улицы курортного  городка  уже опустели, только издали  доносилась
заунывная мелодия фламенко.
     Вероника предложила  всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна  из
спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор.  Женщины  расположились
внизу.
     Фима  собрался было спать, но  тут дверь тихонько отворилась и к нему в
спальню проскользнула Зиночка.
     - Я на  минутку, - быстро зашептала она, присев на край постели, -  Мне
кажется, что  я влюбилась в профессора. Он такой большой, умный, уверенный в
себе...  Австрияк по  сравнению  с  ним  сявка.  Как ты  думаешь,  профессор
богатый? Он пишет книги и преподает в Америке...
     -  Не  думаю,  - ответил  Фима зевая. -  В Америке  профессора не самые
богатые люди, полицейские зарабатываю там  много  больше. Хотя Муха, судя по
всему, в деньгах  не нуждается -  оплатил наш ужин  и глазом не моргнул. Все
знаменитости  у него  знакомые, мир исколесил вдоль  и поперек, и квартира у
него будь здоров в высотке на Котельнической. А еще наверно дом в Калифорнии
есть, такие  как он  не живут в наемных квартирах. Вообще он больше похож на
какого-нибудь  аристократа,  чем  на  ученого  -  одевается  с  иголочки,  в
ресторане  заказывает только самые изысканные блюда, обожает  антиквариат  и
книги в дорогих переплетах.
     - Да, но он же старый.
     - Правильно,  Клаус гораздо моложе. Вообще, симпатичный парень, крепкий
такой боровичок, и весь как на  ладони.  Такой  уж, если женится, так на всю
жизнь. Уверен, что  ему и в голову не придет заначить от жены  деньги. Он не
карьерист, но настоящий  служака, через  пять лет,  как  пить  дать,  станет
старшим инспектором, а там глядишь и главным.
     - Он хочет, чтобы мы остались здесь на недельку.
     - Правильно, почему бы не отдохнуть на халяву. Мне никто не предлагает,
а то бы и я остался.
     - А профессор завтра уезжает в Мадрид.
     - Да определись ты, наконец, кто тебе нужен.
     - Ой, Фима, не знаю, раскорячилась умом и не могу выбрать.
     -  В  таком  случае, есть смысл плыть по течению.  Иди сейчас  спать, а
утром жизнь подскажет тебе выход.
     - Легко тебе,  Фимка, рассуждать, ты мужчина. В том-то и  вопрос, с кем
спать?
     - Ну, можешь остаться здесь.
     - Нет, Фимка, милый, мне, конечно, с тобой хорошо,  но ведь надо думать
и о  будущем,  мне уже двадцать пять лет. Я, пожалуй, пойду в сад  и подумаю
там.
     Она выпорхнула  из спальни.  Фима разделся,  взбил жиденькую подушечку,
отвернулся  лицом к стенке  и  закрыл  глаза.  Морфей был  тут как тут  , он
заключил Фиму  в свои  объятья  и унес  в  страну грез. Но  сквозь сон  Фима
почувствовал, что его кто-то еще обнимает.
     - Ну, что решила? - спросил он, всем телом отвечая на объятие.
     - Мне страшно, - услышал он в ответ голос Вероники. - По дому все время
кто-то ходит.

     Политбюро  Фронта  освобождения  индейского  народа  собралось  на свое
внеочередное заседание в офисе сеньора Энрике Ортиса или камарадо Луиса, что
значит  "золотой". Для  конспирации  все члены политбюро были одновременно и
членами респектабельного "Лайонс клуба". Никакого подозрения это не вызвало,
все они были людьми уважаемыми и не бедными. Сам Ортис подвизался в нефтяном
бизнесе.  Сеньор  Эччевериа,  по  партийному  камарадо  Карлос,  был  членом
правления мексиканского филиала компании  "Кока-Кола", и близко был знаком с
президентом республики,  который до победы  на  выборах был главой  филиала.
Сеньор Перальта, он же камарадо Кальенте, что значит "горячий" -  возглавлял
департамент образования в  мэрии,  а  Гонсалес владел  обширными  землями  в
Чиапасе.  Так что ни у  кого не возникали сомнения в том,  что эти почтенные
люди собираются  для того,  чтобы  решать  проблемы  благотворительности.  И
только   Хименес   ничем  не   владел  и   ничего  не   возглавлял.  Он  был
профессиональным революционером.
     Ходили  слухи, что  он  воевал  в отряде Фиделя на  Плайя-Хирон.  Потом
что-то не поделил с его братом красавицу-мулатку и ушел с Че-Геварой  в леса
Боливии. Но  за несколько дней до разгрома отряда и гибели команданте,  он с
ним крепко повздорил и уехал в Аргентину. Говорят, его видели потом в Перу и
в  Колумбии. Но никто точно не знал, где он родился, как пришел в революцию,
и  кто  стоит за его спиной. Одни  считали, что он выполняет задание Фиделя,
другие  - что  его прислали в Мексику нефтяные  шейхи, третьи  видели  в нем
только  пламенного революционера,  неподкупного  и  решительного, способного
зажечь массы собственным примером и повести за собой.
     Хименес  приехал  в  Мексику  и  устроился  работать  докером  в  порту
Санта-Крус. Через месяц он  возглавил  незаконную стачку,  которую разогнала
полиция. Его хотели арестовать, но он вовремя уехал из города и  поселился в
штате  Чиапас  среди  индейцев,  которые  работали  на  сахарных  плантациях
Гонсалеса. От него забитые и неграмотные крестьяне впервые  услышали слова о
равенстве, братстве  и былом величии своего народа. Их нетрудно было поднять
на восстание, но камарадо Хименес не стал этого делать. Он  назначил встречу
Гонсалесу в  баре  и сказал ему: "У тебя  есть выбор: стать вторым Хуаресом,
или  окончить свою  жизнь в нищете и забвении. В твоих жилах течет индейская
кровь, ты стыдишься  этого и напрасно. Все равно все это  знают. Твои братья
по  классу  смеются  над тобой и  за глаза  называют "грязным  индейцем",  и
сколько  бы ты ни лизал им задницу, ты все равно останешься для  них  "тупым
ольмеком".  Но  они  близоруки и  не видят  из  своих дворцов,  что общество
созрело для перемен. Во всей Америке  будущее принадлежит тем, кто жил здесь
испокон  веку.  Посмотри  хотя бы  статистику,  индейское население во  всех
странах Центральной и Южной Америки растет как  на дрожжах. Рано  или поздно
Соединенные Штаты обвалятся под тяжестью собственного чванства, за ними, как
домино  повалятся  их  марионетки, а на  развалинах возродится  цивилизация,
которой не перестают восхищаться историки.
     Мы могли еще  вчера сжечь  твою асьенду, а тебя пристрелить или пустить
по миру, но мы решили дать тебе шанс".
     Следующим был Эччеверия. Однажды он получил по почте письмо,  в котором
были  подробно  перечислены  все   его  контакты   с  руководством  концерна
"Пепсико".   Дополнительных  мер  не  потребовалось,   Эччеверия  стал  ярым
защитником прав коренного  населения. Два года  назад его  избрали депутатом
парламента,  и  с тех  пор в  газетах  стали  появляться  его  фотографии  с
индейскими детьми на руках.
     Энрике Ортиса никто не шантажировал. Он сам нашел организацию для того,
чтобы воспользоваться ее  услугами в борьбе  с  профсоюзами. Организация ему
помогла, один из несговорчивых  профсоюзных  лидеров погиб  в пьяной  драке,
другой якобы похитил кассу и  смылся, но сам Ортис после  этого крепко засел
на крючке у Хименеса.
     В  отличие  от  своих попутчиков, которые  стали революционерами не  по
своей  воле, Кальенте  был  убежденным марксистом.  В студенческие  годы  он
часами просиживал у радиоприемника,  чтобы услышать вдохновенного Фиделя. Он
выучил немецкий и читал  в подлиннике  Маркса  и Энгельса, сыпал цитатами из
Ленина  и Грамши. Однако до встречи с Хименесом его политические убеждения и
его реальная жизнь никак не пересекались. После университета он не вступил в
партийную ячейку, не ушел в партизаны, а по протекции родственников поступил
на  работу  в  муниципалитет,  где дослужился  до высокого чина.  Участие  в
организации было для него  осуществлением мечты. Вступив в ее ряды, он хотел
бросить опостылевшую работу, порвать с буржуазным окружением, чтобы ничто не
мешало служить идее,  но  Хименес убедил его остаться на службе. В политбюро
Кальенте  отвечал за  чистоту кадров,  и на этом поприще снискал себе  славу
жестокого  и бескомпромиссного борца за чистоту рядов. У него  в  подчинении
была команда, безжалостно  расправлялась со  всеми, кто, по  его мнению, был
предателем.
     - Товарищи, мы здесь, чтобы решить по  какому пути пойдет революция. Мы
должны четко определить позицию по отношению к сапатистам, - начал свою речь
Кальенте.  Он  говорил  короткими  рублеными  фразами, как  Фидель и  слегка
картавил, как  Ленин.  -  Это мелкобуржуазное  отребъе,  но  за  ними  пошли
беднейшие  массы.  Наша  задача  перехватить  инициативу.  Для  того,  чтобы
размежеваться, нам  нужно объединиться. Но есть  опасность раствориться в их
рядах. Чтобы этого не случилось,  мы  должны  прийти  на съезд  как равные к
равным.  Но мы  не будем  равными,  пока у нас нет  символа  свободы. У  нас
непобедимое  учение, но боюсь, они этого не поймут.  У нас наберется две-три
сотни вооруженных людей,  но  чем  они вооружены  -  мачете, ружьями  времен
Панчо-Вильи,  бутылками  с  коктейлем Молотова.  Где  автоматы,  которые нам
обещали  товарищи Луис и  Карлос? Где гранаты?  Вы  говорите  о  преданности
общему делу, говорите,  что готовы  отдать  за него свои  жизни, но  пока мы
видим, что вы не готовы отдать даже деньги.  Пора определиться с кем вы,  но
помните: кто не с нами, тот наш враг, и мы будем беспощадны к врагам.
     - Партия Калашниковых  с  Кубы  уже  на пути  в  Вера-Крус,  - поспешил
оправдаться камарадо  Луис. Несмотря на кондиционер у него на  лбу выступали
капли пота, и время от времени он промокал чело батистовым платочком.
     - Вы же знаете  эту  историю с  гранатами: чертовы  гринго, накрыли всю
партию на границе, - сказал камарадо Карлос.
     - Никто этого не видел, - оборвал его Кальенте. - Каждый из  нас должен
день  и  ночь  думать о  пользе,  которую мы можем принести организации.  Вы
должны помнить, что ваша жизнь уже вам не принадлежит, а вы забыли об этом.
     - Не так резко, товарищ Кальенте, - вступился за бизнесменов Хименес. -
Товарищи  неоднократно  доказывали свою  верность революции.  Думаю,  что  и
сейчас они  справятся. Но главное сейчас не оружие, а Кукулькан. Без него мы
будем выглядеть  на съезде бледно. Но его у  нас нет. Товарищ Москва, правда
сообщает,  что  напал  наконец  на  его  след,  но  чем  это  кончится  пока
неизвестно.
     -  Не  верю,  я этому  гринго,  нельзя было  поручать  ему  операцию, -
взорвался Кальенте.
     -  Ты  забыл, что  это  была  его идея  - осадил его Хименес. -  Это он
рассказал нам о  Кукулькане.  Он  сказал,  где  находится Пернатый  Змей. Он
предложил его  выкрасть и использовать в качестве национального символа. Это
была хорошая идея и ты первый за нее ухватился.
     -  Идея неплохая,  но  это  не  значит,  что  ее  исполнение нужно было
поручать гринго - не унимался Кальенте.
     -  Убрать  его еще не  поздно, но пусть сначала  найдет Змея, - вставил
свое слово второй Хуарес.
     -  А  вот с  Ласточкой  надо  кончать сейчас, - добавил  камарадо Луис,
который тайно ненавидел  своего компаньона - отца Марии Рамирес. - Она сдала
русскому сыщику Диаса и Санчеса.,  сотрудничает с полицией, спит с  идейными
врагами.
     - Поручим  это  Москве, - предложил Кальенте. - Пусть он думает, что мы
ему еще доверяем.
     - А как быть с символом? - спросил "второй Хуарес".
     - У нас есть слепок, фотографии, закажем копию, и  пусть дети - будущее
нации, на щите покрытом  национальным  флагом,  внесут его в  зал, -  сказал
Хименес, - а подлинник, если он все-таки найдется, можно выгодно продать.

     Москва встретила Блюма низким серым небом  и  моросящим, поросячим, как
он  любил  говорить, дождем.  И  подумалось  ему,  что  нет  наверно никакой
Испании, а уж Мексики  и подавно, что это все ему только пригрезилось, когда
он  задремал,  тщетно  пытаясь  что-либо  разглядеть  через  запотевшее окно
пригородного автобуса, и пальмы  в порту, и белая вилла у подножья сьерры, и
веселое море, и крабы с шампанским... А Пернатый Змей - это зловещая сказка,
когда-то кем-то рассказанная и позабытая до  поры до времени, а теперь вдруг
всплывшая со дна памяти.
     Нет, вот Змей существует, и он  будет пожирать  людей до тех  пор, пока
его не обезвредят, и сейчас во всем мире нет человека,  который был бы ближе
к этой цели, чем он, Ефим Блюм.
     С  этой  мыслью  он и нажал звонок,  некогда  своей  квартиры на Чистых
прудах. Где ныне проживало беспокойное семейство Колобасовых.
     - Фима!  Вот здорово! -  искренне обрадовался его приходу  Ленчик.  - А
Нинка с  детьми на даче. Не  знали они, что ты зайдешь,  а то бы не поехали.
Эти дети, иногда просто ставят в тупик.  Васька тут на  днях  спрашивает: "А
этот смешной дядя Фима, кто нам?". А  Женька, хитрожопый, зараза, так ехидно
ему  отвечает: "Это наш  первый  папа". Умный, собака,  весь  в тебя  пошел,
наверно Эйнштейном будет или Березовским.
     - Леня, я прошу тебя... Ты  прекрасно знаешь, кто отец детей - зачем же
эти глупые разговоры разговоры.
     - Да, конечно,  но  когда я вижу, какие они умненькие и  добрые, у меня
возникает мысль о соавторстве.
     - Леня, мы взрослые люди...
     -  Тогда пойдем  на  кухню  и хлобыснем по стопке. У  меня есть коньяк.
дагестанский, конечно, однако вполне съедобный.
     Коньяк был и впрямь ничего себе. С дороги и по такой кляклой погоде, он
показался Фиме, живой  водой.  Он даже попросил  вторую  рюмку,  чем  привел
бывшего компаньона в восторг.
     -  Предлагаю  тост за сотрудничество и партнерство, - сказал Колобасов,
держа перед собой рюмку как  свечку, с помощью  которой  можно найти  путь в
прекрасное будущее. - Ты ведь пришел, чтобы сказать мне,  что согласен войти
в дело?
     -  Почти,  - увернулся  Фима. -  Но сначала я должен знать все  о твоем
проекте.  Скажи, пожалуйста,  где тебе пришла в голову  такая  замечательная
мысль?
     -  В Испании, где мы отдыхали этим летом. Там возле Санта-Сусанны  есть
замечательное кладбище домашних животных, куда свозят собак.  Кошек, лошадей
и попугаев со всего побережья. А какие там памятники, а цены...
     - На какие шиши  вы ездили в Испанию? Если верить Нинель, вы давно  уже
окочурились с голоду.
     - Нина  всегда была максималисткой, но в Испанию мы  ездили не на свои.
Это  была скорее командировка, нежели турпоездка. Один мой  старый знакомый,
который когда-то  работал в банке и помогал мне за хороший "откат"  получать
безвозвратные кредиты,  попросил нас съездить  в  Испанию  и выполнить  одно
деликатное поручение. За это он оплатил нам недельный отдых в Санта-Сусанне,
правда, в трехзвездном отеле.
     - Какое поручение?
     - Думаю,  контрабанда  антиквариата,  за наркотики я бы не взялся ни за
какие бабки. В общем, зашел в один дом, взял бронзового дракончика, покрасил
его золотой краской, чтобы был как новый, и спокойно перевез в чемодане, как
обычный  сувенир.  Испанцы не придрались,  а  в Шереметьево  я прошел  через
"зеленый коридор".
     - Того человека звали Дэн или Денис?
     -  Он  и на  тебя выходил, вот  прощелыга. Обещал инвестировать  в  мой
проект  пять  тысяч зеленых и даже  для  почина  похоронил  на моем кладбище
своего любимого пса, памятник ему поставил, а потом исчез. Я звонил ему чуть
ли  не каждый день,  но  никто не под