дто
даже нравилось  претворять  в  жизнь  самые  отчаянные  затеи  своего нового
товарища.  А Васятка чего только не  придумывал, чтобы  подвести дачника под
неприятности  то  пошлет его на ферму  воровать жмых,  то подучит  развязать
стреноженных на ночь лошадей, то скажет:  "Притащи мне колбасы из  дома".  И
Жека все это делал, нимало не заботясь о последствиях, и его проносило  там,
где другой непременно влип бы в дурную историю.  Он как будто только родился
на свет,  и даже  не подозревал, что за такие шалости положена взбучка.  Его
наивность и  слепая преданность новому  другу  делали чудеса.  Рядом  с  ним
Васятка чувствовал себя каким-то уродцем, злым и нехорошим, и это еще больше
восстанавливало  его против Жеки.  Однажды Васятка подговорил Жеку  дразнить
быка Трибунала, известного  на весь район  своей свирепостью. Он дал  ему  в
руки  тряпку  и сказал: "Хрясни  его  по  зенкам, а  то шибко  важный". Жека
посмотрел  на  друга с недоумением,  как будто  хотел спросить:  "Зачем бить
животное?"  Но  Васятка скорчил такую презрительную мину, что Жеке ничего не
оставалось, как только подойти к Трибуналу.
     Васятка затаил дыхание. Он десять раз уже крикнул про себя Жеке: "Стой,
дурак!  Назад!" Но вслух не  произнес  ни слова.  Он  глядел,  как Жека идет
навстречу рогатому  чудовищу, как спотыкается  о кочку, и думал, как он  сам
побежит  по  деревне,  как ворвется  к  Варваричевым, как  они  всполошатся,
соберутся и уедут в свою Москву, но больше о том, что будет с Жекой.
     А Жека подошел  к Трибуналу, что-то бурча себе под нос,  и шлепнул быка
по  морде  тряпкой  раз и  другой.  Бык  заревел,  как будто  гром  на  небе
прогрохотал, и стал пятиться.
     В  другой раз Васятка  притащил из дома карты, чтобы научить городского
недотепу  играть  в дурачка и заполучить  от  него автоматический  карандаш.
Играть в карты  лучше всего  было на чердаке у Варваричевых.  Жека  проиграл
Васятке  карандаш,  проиграл  значок  и электрический фонарик. Больше у него
ничего не  было Васятка оглядел чердак - нет  ли чего-нибудь  такого, что бы
могло пригодиться?  И  тут он  заметил, что сидит на сене.  Это было даже не
сено, а травяная  труха, оставшаяся  на чердаке, может быть, с того времени,
когда хозяином дома был его прадед.
     - А теперь  сыграем на желание,- сказал  он Жеке, не сводя глаз с этого
сена.
     - Это как?
     -  Если я  выиграю -  ты  должен исполнить  любое мое желание,  если ты
выигрываешь - то я исполню твое желание.
     -  А могу я  пожелать обратно  свой фонарик? - спросил Жека.- А то мама
может спросить, где он.
     - Конечно,- сказал Васятка.- Это  очень выгодно для  тебя, потому что у
тебя больше' нет хороших вещей, а у меня до фига.
     Жека опять проиграл. Васятка почесал ухо и сказал:
     - Даже и не  знаю, что  пожелать. У тебя  ничего  не  осталось.  Ладно,
пользуйся моей добротой, сожги это сено и гуляй на все четыре
     - Сено? - удивился Жека.
     Его  удивило не Васяткино желание,  а то,  что на чердаке, оказывается,
есть сено.
     - Тащи давай спички,- торопил его Васятка.
     - А пожара не будет? - спросил Жека.
     - Дурак, пожар бывает, когда долго горит,- а это сено фрр-р-р, и готово
дело,- успокоил его Васятка.- На всякий случай притащи пузырек керосина. Там
у вас в чулане... Я видел.
     "Только бы... Только бы..." - думал Васятка, добела сжимая кулаки, пока
Жека ходил за спичками. И это значило  -  только бы  никто ему не помешал. И
одно временно - только бы ему кто-нибудь помешал.
     Но вот Жека вернулся, и все сразу стало на свои места. Они сгребли сено
в  дальний угол. Жека  брызнул на него керосином и  уже достал спичку, чтобы
поджечь, но вдруг в проеме, ведущем на чердак, появилась голова его матери.
     - Вы что здесь делаете? - строго спросила она.
     И, не  получив  ответа, она поспешила подняться. Спичка в  руках Жеки и
сено, облитое керосином, были красноречивее любых слов.
     - Так,- сказала Тамара как будто  Жеке,  но на самом деле Васятке.-  Ты
решил  поджечь дачу.  А  ты  знаешь,  что  это  подсудное  дело?  Тому,  кто
устраивает поджоги, место в колонии.
     Васятка  рванулся  к проему,  но  Тамара  успела поймать  его за  ворот
рубахи, так, что пуговицы спереди отлетели.
     - Нет, голубчик, не уйдешь. Сейчас мы пойдем в отделение милиции.
     Васятка не хотел в милицию.  Он так вырывался, как будто не знал, что в
Синюхино  нет  никакого  отделения,  а  есть участковый, и  тот живет  аж  в
Красновидове.  Когда Тамара  стаскивала его по  лестнице  вниз, он попытался
укусить ее за руку,  но она больно ударила его по губам. И тут он  заплакал,
не столько от боли, сколько от обиды и ненависти.
     - Гады,- закричал он прямо в лицо своей обидчице, позабыв о том, что он
"разведчик и мститель".- Понаехали сюда... Едьте  отсюда... Все одно  мы вас
выдубим...
     - Так,- сказала Тамара.- Значит, тебя кто-то научил поджечь дом. Ну что
ж,  и  это  выяснится в  милиции.- И  закричала  в открытую дверь:  -  Глеб!
Одевайся, нужно отвезти в милицию эту шпану.
     Глеб выскочил  на крыльцо, засовывая  рубашку в брюки.  Спросонья он не
мог понять, что происходит.
     - Вот этого змееныша кто-то  научил  поджечь наш  дом,-  объясняла  ему
Тамара, едва удерживая  вырывающегося Васятку. -  Я, можно  сказать, поймала
его за руку. Садись в машину, поедем искать милицию...
     - Постой, постой,- сказал Глеб.- Надо разобраться.  А вдруг это  просто
детская шалость?
     - Он  сказал, что они все равно нас спалят. Это целая банда.  Сейчас же
едем в милицию,- настаивала Тамара.
     И туго пришлось бы бедному поджигателю, если бы не вмешательство Федора
Христофоровича. Васяткино  счастье, что он пришел  из  магазина  прежде, чем
Глеб завел свою машину.
     - Постойте,- сказал Федор Христофорович, выслушав обвинение  Тамары.- Я
знаю этого мальчика. Он помогал... Это  недоразумение. Нельзя так сразу  - в
милицию...
     -  Вот и  я  думаю,-  сказал  Глеб,-  что  сначала  надо  сообщить  его
родителям.
     - Да что  разговаривать  с бандитами,-  протестовала  Тамара, но  Федор
Христофорович все же убедил ее никуда не ехать.
     Васятку отпустили подобру-поздорову, строго-настрого  запретив ему даже
близко подходить к дому,  а  Жеке - дружить с кем-либо из местных  ребят. Но
Васятка не радовался своему счастливому избавлению, после него он еще больше
возненавидел  "дачников"  и  про себя решил,  что при первом  удобном случае
отомстит им за все.
     Из  всех Чупровых, пожалуй, только  Геннадий никак не переживал  утрату
своей недвижимости. С тех пор, как он вдруг  разглядел  Светку Рябыкину, его
как  будто  кто поставил  на рельсы и  подтолкнул  сзади. И  вот он, несется
невесть куда и не знает, хорошо  это или  плохо. Но если  бы  даже знал, что
плохо, все равно  ничего не смог бы  поделать. Временами  все происходящее с
ним  самим  казалось ему увиденным из  окна  машины. Он смотрел  на  себя со
стороны и диву давался. Вроде бы взрослый мужик, а ведет себя как пацан. Вот
уже месяц каждый день ходит  на свидания,  как на работу, и  хоть бы что ему
обломилось.  В кино, на  танцы  или просто  пройтись,  посидеть  у  клуба на
скамейке  - Светлана соглашалась, и даже  охотно,  но стоит  только положить
руку ей на бедро, как она тут же ее отводит, не говоря  уж о прочем. Была бы
на месте Светланы другая, ох, и не поздоровилось  бы ей за то, что водит  за
нос.  Но  Светлана  так себя  поставила с самого начала,  что  Геннадий  был
благодарен ей уже  за  возможность, видеть ее каждый день.  Нельзя, конечно,
сказать,   что  он  совершенно  безропотно  исполнял  отведенную   ему  роль
платонического  ухажера.  Нет,  он  бунтовал,  особенно  по   возвращении  с
очередного  такого  свидания, крыл себя на чем свет стоит за то, что идет на
поводу у  бабы, давал себе  клятвы,  что  не  пойдет больше  на  свидание  к
Светлане, пусть она другого дурачка найдет, и все-таки в урочный час  спешил
в условленное место. Здравый смысл требовал объяснения всему этому, и вскоре
такое объяснение подвернулось.
     "Что-то невесты  твоей давно не видать",- сказала ему как-то продавщица
из  сельпо. Генка хотел  спросить: "Какой  такой невесты?"  Но  тут  до него
дошло,  о  ком идет  речь, и он  как будто прозрел. "Невеста,- подумал он, с
какой-то даже радостью.- А кто же еще?.. Конечно, невеста..."
     Теперь все стало на свои места: Светлана его невеста,  то есть  будущая
жена, будущая  мать его детей. С девками можно баловаться пока холостой, а к
невесте нужно относиться уважительно. А она  молодец -  строгая,  серьезная.
Это теперь редкость.
     Так  Генка  стал  женихом.  И  даже  как  будто  переменился,  сделался
основательнее, спокойнее -  все-таки  жених,  а  стало быть, почти муж. Люди
замечали перемены в Геннадии и радовались за него: "Вот ведь младший Чупров,
на что уж оторви да брось, а поди ж ты, выправляется".
     Такая уж натура у людей, нескладный блудный  сын им  во сто крат дороже
праведного. Стоит ему только  намекнуть на то, что он не  прочь исправиться,
как  мы  уже в мечтах своих  возносим его до  небес. Вот и  с  Генкой  такое
происходило.
     Хотя, по правде говоря,  не так уж  он и  спешил исправляться,  то есть
избавляться от старых привычек. Жених, а нет-нет да выпьет с приятелями, и к
Галине,  чего  греха таить,  по  старой памяти еще  заезживал.  Но  все-таки
появилась в нем какая-то степенность.
     И  только  сама  невеста, то  есть  Светка,  относилась  к переменам  в
поведении Генки настороженно. Для нее Генка давно был женихом, можно сказать
изначально. Он был нетерпелив, лез целоваться, норовил облапить и все такое,
но это понятно.  Именно его нетерпение должно было стать залогом ее будущего
счастья. Нужно было только "дожать". Непросто это давалось Светке.  Несмотря
на  старание  казаться  взрослой  рассудительной  женщиной,  она  оставалась
все-таки девчонкой. К тому же Генка ей нравился.  И только  какая-то  особая
женская интуиция подсказывала ей, что нельзя раньше времени допускать его до
себя. Только так можно добиться своего. Все шло как по маслу, и вдруг...
     Как   будто   подменили   ее   Генку.   Он   вдруг   стал  успокоенным,
словоохотливым,  как дед какой-нибудь. И, что самое удивительное, совершенно
перестал к ней приставать. Светка не знала, что и  думать. "Разлюбил? Другую
нашел?  А может, кто ему про меня набрехал?" - мучилась она в догадках.  Так
или  иначе, а нужно что-то предпринимать,  чтобы  спасти  положение. Но  что
именно?  Можно, конечно, броситься ему  на шею. Мужикам только этого и надо.
Но в  таком случае  инициатива  перейдет  в  его  руки. Будет кочевряжиться,
словно  на нем  клином  свет сошелся, и  бросит в  конце концов, хорошо  еще
пустую, а то и  с ребенком. Зачем мужчине жениться, если женщина и так к его
услугам.  Мужчины по  своей природе охотники,  они  любят ловить, добиваться
своего. Следовательно, объясняться ему в любви первой не годится.
     Были и  другие  варианты. Например, сделать  так, чтобы он приревновал.
Подруги  в  один  голос  советовали  Светке именно этот  вариант.  И это  ее
настораживало. Им бы только заварить кашу, чтобы потом языки чесать, а у нее
репутация. Разведенке, может,  так и надо действовать, сыграть на самолюбии,
чтобы  удержать  любовника, а невесте вроде  как  не  к  лицу.  К  тому  же,
по-всякому может  обернуться.  Отвернется  и пойдет  себе,  а  ты  стой  как
оплеванная.
     Оставался  дипломатический  вариант:  вызвать   Генку  на   откровенный
разговор,  сказать,  что  не может больше  выносить  неопределенность,  мол,
стыдно перед  людьми.  Идут разговоры.  Поэтому  лучше  расстаться. Если  он
сделает  предложение,  значит,  все  в  порядке, а  если нет, то  и  на  шею
броситься не поздно и ревновать не исключается.
     Светкин замысел все-таки сработал, хотя и не обошлось без сбоев.
     Когда Светка  предложила  Генке расстаться, он так растерялся, что чуть
все не испортил. Пришлось, где намеками, а где и в открытую, наводить его на
мысль  о женитьбе. Зато  как он радовался, когда до него дошло, что Светлана
не прочь за него замуж.
     Оставалось  решить   только  пару  житейских  вопросов:  "когда  играть
свадьбу?"  и "где поселиться молодой  семье?".  Первый  целиком  зависел  от
Светки, второй надлежало решать будущему  главе семьи. Хлопоты им предстояли
большие, но приятные.
     А  вот  у Тамары хлопоты были не из приятных. После случая на чердаке с
Жекой происходило  что-то  странное. Он,  казалось, потерял  всякий  вкус  к
жизни. На улицу старался не показываться. Даже когда родители приглашали его
с собой в лес или на речку, он предпочитал оставаться дома. Отговаривался то
головной  болью,  то  усталостью. Целыми днями он  сидел дома на  табуретке,
неумело сколоченной отцом, и в  который  раз перечитывал прошлогодний журнал
"Костер",  невесть как  попавший в его вещи. А то вдруг  накатывала на  него
плаксивость, и он ходил за родителями  по пятам, и канючил, чтобы его увезли
домой, в Москву.
     Тамару  очень  тревожило  состояние  сына.  Она  подозревала болезнь  и
жалела,  что привезла  Жеку  в дыру,  где  нет  врача,  который  мог бы дать
элементарную  консультацию. Впрочем, врача она все-таки нашла, послала Глеба
в Красновидово, и он привез из тамошней поликлиники педиатра Таврову, и  та,
не  надев халата, не помыв даже рук с  дороги, осмотрела мальчика и выписала
ему валериановый корень.
     Но Жека плохо поддавался лечению. Он  все хандрил, не хотел выходить из
дому и просился в Москву. Как ни старались мать, отец и дед расшевелить его,
вытащить из щели, куда он добровольно забился, у них ничего не получалось. И
тогда Тамара решила, что надо ехать в Москву.
     Она нашла Федора Христофоровнча, который пытался развлечь внука игрой в
морской бон, и попросила его выйти с ним на крыльцо.
     - Мы с Глебом решили,- сказала она,- что мальчика  нужно вести в город.
Это невроз  в тяжелой форме.  Я  читала, что в  таких случаях  нужно  менять
обстановку.
     - Да,- согласился Федор Христофорович.- Женя  весь измаялся. Его что-то
тревожит,  а что,  не могу понять.  Я боюсь,  уж не тот ли случай на чердаке
довел его  до такого состояния. Все-таки мы пересолили.  Не стоило принимать
всерьез детские шалости...
     -  Вы совершенно правы,- сказала  Тамара.- Но  теперь  поздно об,  этом
думать.  Нужно  что-то  предпринимать. Мы с Глебом  посоветовались и  решили
везти Жеку в Москву.
     -  Да,-  согласился  Федор  Христофорович.-   Поедем   в  Москву.  Мне,
признаться, тоже...
     - Тут есть одна загвоздка,- поспешила вставить  Тамара.- Дело в  том...
Даже и не знаю, как  сказать, чтобы вас не обидеть... Вам,  видимо, пока  не
стоит  ехать. Вы поневоле будете напоминать ему о  том инциденте... Надо  бы
повременить. Время,  как говорится, лучший  лекарь.  Поживите пока здесь, на
природе,  в свое  удовольствие, отдохните  от нас.  Грибы, должно быть,  уже
пошли. Этот ваш Пиккус, верно, места  знает. Он очень порядочный человек.  А
мы, как только  мальчик  оправится  от  своей  хандры,  привезем его  к  вам
погостить на выходные или на праздники.
     - На праздники? - переспросил Федор Христофорович растерянно.  Он никак
не мог сообразить, о каких праздниках идет речь.- Хорошо... Если вы считаете
нужным... И Глеб тоже так думает?
     - Да,-  сказала Тамара и энергично  кивнула  головой,  чтобы уж никаких
сомнений не оставалось.- У нас еще одна к вам просьба. Мальчик болен, ему бы
пожить хоть недолго в хороших условиях... У  нас,  сами знаете, одна комната
на всех...
     -  Конечно,- засуетился Федор  Христофорович, как  будто  был  в чем-то
виноват перед Тамарой.- Ребенку нужны условия...
     Он  достал  из  заднего  кармана  брюк ключ на засаленной  тесемочке  и
протянул невестке.
     - А от почтового ящика у соседа. Я соседу отдал. Пусть Глеб возьмет, он
знает,- старик старался  не смотреть  ей в глаза. Губы у него подрагивали, а
кисти рук  сжимались и разжимались  сами собой,  словно  он  долго  писал, и
теперь разминал пальцы.
     На следующий день Тамара, Глеб и Жека уехали.
     Перед самым отъездом  Глеб  положил  руку отцу на плечо и сказал  тихо,
чтобы только он мог слышать:
     -  Ты, бать, тут не  больно надрывайся, береги себя.  Если надоест тебе
дачное житье, не насилуй себя, дай телеграмму и жди.  Я приеду за тобой, как
только ее получу.
     - Не беспокойся, не пропаду,- сказал Федор Христофорович нарочито бодро
и подмигнул сыну, как тогда, когда они, собираясь на рыбалку, прихватывали с
собой шахматы.- Я же деревенский, хотя и разнежился в городе.
     Молодые уехали, и в доме Федора Христофоровича воцарилась густая, почти
осязаемая тишина, которую,  казалось, даже не нарушали  звуки,  доносившиеся
извне:  петушиные  крики,  мычание  прогоняемых  улицей  коров,  стрекотание
одинокого мотоцикла.
     И  в  доме  напротив  было  тихо,  но  по-другому.  Это  было  молчание
настороженного капкана. Стоит такой капкан в самом проходе и всем мешает, но
никто его не убирает,  потому что всяк думает, будто это он поставил капкан,
а не на него. И все это тянется до тех пор, пока кто-нибудь не зазевается.
     Первым, как полагается, попался тот, кто меньше всего этого  ожидал, то
есть Генка.
     Он  после  объяснения  со  Светланой  окончательно  потерял  интерес  к
внутренним чупровским делам. Но прежде чем жениться, нужно  было, по крайней
мере,  поставить в известность мать и брата.  Генка  долго  ломал голову над
тем, как  это  лучше сделать, и в конце  концов обратился за помощью к своей
невесте.  Светка  страсть  как  не  хотела являться  перед будущей  родней в
качестве  претендентки на  роль снохи, но она понимала, что в одиночку Генка
может наломать дров, и решилась все-таки идти к Чупровым вместе с ним.
     И вот  однажды вечером, дело было под выходной,  Генка,  предварительно
хватив для храбрости стакан водки, взял невесту под руку и повел ее, завитую
и разодетую в кримплены,  через все село  в свой дом. И это уже само по себе
стало событием,  потому  что теперь  уже ни у кого не оставалось сомнений  в
том, что  они не просто  парень и  девушка, и  даже не парень с  девушкой, а
именно жених и  невеста.  Так  они  топорщились.  Ни  дать  ни взять  -  два
накрахмаленных воротничка.
     У Чупровых  все  оказались на месте, кроме Васятки, который в последнее
время  все  больше отсиживался  в сарае, где у него был наблюдательный пункт
для слежки за домом Варваричевых.
     Степанида  чистила картошку,  примостившись  на  чурбаке  возле  плиты.
Николай сидел за столом, по своему обыкновению в носках, и ковырял отверткой
в будильнике, а Клавдия что-то шила. И все молчали. Теперь в этом доме часто
молчали.
     Генка подтолкнул легонько Светку вперед и сказал:
     - А я вам гостью привел...
     Сказал он  это  весело, вернее, хотел, чтобы получилось весело, а вышло
просто громко. Так, что Николай даже выронил отвертку от неожиданности.
     Некоторое время все глядели на Светку,  как на  лампочку, которую никто
не  включал,  а она  сама вдруг вспыхнула, но  мало-помалу  лица становились
осмысленными. Степанида как-то  масляно заулыбалась, чересчур ласково, чтобы
казаться искренней. Клавдия насторожилась, хотя и сделала вид, что ее хата с
краю. А Николай застеснялся и поджал ноги под стул. Из всех троих  он  один,
пожалуй, еще не  понимал, зачем брат привел  в дом секретаршу из сельсовета,
хотя жених и невеста из кожи вон лезли, чтобы все видели, кем они друг другу
приходятся, и только на словах робели.
     -  Шли  мимо,  дай,  думаю,  зайдем к  нашим,  поглядим,  что  они  там
поделывают,- начал  Генка  так, как будто он не  был  дома  по крайней  мере
неделю.
     -  Добро  пожаловать,  гостюшки  дорогие,-  в тон  ему  елейным голосом
отозвалась Степанида.
     Она интуитивно почувствовала в Светке союзницу, хотя и не понимала еще,
чем та е