мгновенной передел-
ке, в каком-то мгновенном сломе всей душевной жизни. А  посему...  посе-
му...
   Мысль улетела... Шут с ней. Продолжу о другом.
   Лист ј3 Сюда, в "веселый домик", привели меня мои исследования.  "За-
перли" меня сюда коллеги. Не без помощи моей жены. Конечно,  невроз  на-
вязчивости у меня присутствует. Но с ним я прекрасно мог бы сидеть и до-
ма. Кому-то мои исследования - а они лежат в  области  применения  новых
лекарственных препаратов - не понравились. Да что кому-то! Запишу прямо:
краевая администрация, состоящая вперемежку из демократов и коммунистов,
но на самом  деле  объединенная  только  одной  идеей:  красть,  красть,
красть! Так вот: администрация мою программу закрыла, а меня потребовала
изолировать. Дело, собственно, не в исследовании новых препаратов,  а  в
том, что, проводя их, я столкнулся с вопиющими фактами. В  частности,  с
фактами завоза в наши края сильнодействующих психотропов под видом прос-
тейших витаминов...
   Лист ј4 И эти лекарства применяются у нас в отделении Хосяком!
   Сначала я думал, что ошибся. Но  проверка  показала:  никакой  ошибки
нет. Тогда я стал следить (по мере возможности) за Хосяком и  анализиро-
вать его методы. Тут-то я и заметил странные исчезновения, а затем возв-
ращения больных. Но об этом позже. Сейчас два слова о "телетеатре".
   Лист ј5 "Театр" располагается на 1-м этаже в небольшом  сорокаместном
зале и имеет отдельный выход во двор. По теории Хосяка, больные, играя в
театре, "снимают" или "исторгают" из себя недуги и комплексы,  выплески-
вая их вместе с эмоциями.
   Причем чем отрицательней, чем  гаже,  страшнее,  кровосмесительней  и
бессовестней театр, - тем больному (считает Хосяк) становится  легче.  Я
был в "телетеатре" только один раз (удалось подкупить временную медсест-
ру), и этого для исследования крайне мало... Но все же кое-что  я  заме-
тить смог. Это во-первых...
   *** Ночь уходящая зацепила перепончатой лапкой своей бывшего  лекаря.
Он заснул, листки в беспорядке упали на кровать,  некоторые  слетели  на
пол, залетели под тумбочку.
   *** ...так я очутился в инсулиновой палате. Здесь подкорку подвергают
страшному и неясному воздействию инсулина. Меня наказали. Ну, что ж. По-
делом. Хитрее буду...
   А смысл инсулинотерапии в том, чтобы человек впадал ежедневно в  сос-
тояние шока.
   И в этом состоянии включал какие-то дополнительные рычаги саморегуля-
ции, к умственной жизни уже не пригодные.
   "Чтоб не мудрствовали лукаво", - сказал как-то Хосяк Калерии Львовне.
Каково?
   Эти немудрствующие, тучные, превышающие свой вес почти вдвое, эти по-
лусонные люди с воловьей дурнотой в глазах - никуда не исчезают, их  вы-
писывают домой.
   Исчезают же, а затем появляются вновь со странным блеском в глазах, с
запекшейся кровью в уголках губ - другие.
   Лист ј11 ...Две недели возились со мной в инсулиновой палате на  вто-
ром этаже. Все это время я ничего не записывал, не было ни сил, ни  воз-
можности. Инсулиновая сестра, дежурные врачи - все  пришли  в  полнейшее
недоумение. А все оттого, что шок должен был  наступить  после  второго,
максимум, четвертого введения инсулина. Мне ввели лекарство пять,  семь,
наконец десять раз. Шок так и не наступил. Я был все время  в  сознании,
наблюдал за всем... Хосяк впал в бешенство. Приходил в палату ежедневно.
Наконец, хотя ему этого ох как не хотелось, спросил:  "Доктор,  как  вам
удается противостоять шоку? Вы что, кроме всего прочего еще и йог?"  Ду-
рачок! Он не знает, что такое "умная" молитва и сокрытое дыхание!
   Лист ј13 ...В конце концов я представил  здешнему  медперсоналу  и  в
особенности Хосяку свой собственный спектакль под названием "Клиническая
смерть". Бедных медсестер мне было искренне жаль. Я задержал дыхание  по
методу исизахма и почти остановил сердце. Как они забегали! Как впивался
мне в руку своими костяными мертвецкими пальцами Хосяк! Я внутренне  хо-
хотал и блаженствовал. Но переигрывать не стал.
   После первой же лошадиной дозы глюкозы в  вену,  после  адреналина  в
сердце - стал "оживать".
   Лист ј17 Небывалый случай: курс инсулинотерапии, за все время практи-
ческого его применения в больнице - отменен!
   Якобы мне сочувствующий ординатор Тишкин шепотом рассказал  мне,  как
кричал на Хосяка наш главный Круглов:
   - Вы что, опять в следственный изолятор захотели? Так я вам устрою по
знакомству! Дела всех инсулинников ко мне на стол!
   Конечно, ни для главного, ни для других медиков города не секрет, что
Хосяк до суда над ним содержался в изоляторе, а после суда  за  недоста-
точностью улик отпущен. И хотя он выдавал себя и выдает за жертву комму-
нистического режима (это он-то - председатель гнусного больничного парт-
бюро!) - многие знают, подозревался Хосяк  в  торговле  наркосодержащими
медпрепаратами. Это, повторяю, не новость. А вот то, что главный, вышиб-
ленный в свое время с должности все теми же  коммуняками,  не  заодно  с
этим вором - сюрприз! Тут, как говорится, возможны варианты.
   Лист ј20 ...теперь о главном: программа работы с больными,  программа
засылки за стены больницы больных - существует! Но об этом спец.  запись
на спец. листе.
   Лист ј22 ...кроме того, занесу на бумагу еще и этот  странный  разго-
вор, который не поместился на спец. лист. Придется здесь.
   Разговор лекаря Воротынцева с завотделением КМН А.Н.Хосяком Хосяк.  -
Здесь никто нас не услышит. Тут, в садочке и побалакаем.  Лекарствочками
интересуетесь?
   Воротынцев. - Скорей вашими методами их применения.
   Хосяк. - Ну, эти знания мало вам помогут. Да и кто вам, алкоголику  с
паранойяльным, ярко выраженным синдромом поверит? А здесь я прошу вас  с
больными контактов не иметь.
   Воротынцев. - У вас же люди тут умирают.
   Хосяк. - А где они сейчас не умирают? Довели демократы поганые!
   Воротынцев. - Ого! Вы ведь, кажется, сами теперь демократ?
   Хосяк. - Был. Был какое-то время. А сейчас думаю: может, назад? А?  В
родную организацию? Но это я так. А людям умирать все одно положено!  Ну
так пусть с пользой умрут! Да и к тому ж умирать им страшно приятно.  Вы
просто не в курсе...
   Они ведь всю вашу хваленую жизнь за эту дорогу к смерти отдадут.  Они
умирают минуту, а лекарство им эту минуту продлевает в целую жизнь. Да и
потом есть дозы: малая доза - и ты не умер, только попробовал. Большая -
каюк! И те, кто малые дозы попробовал, всегда к большим дозам стремиться
будут.
   Лист ј23 Воротынцев. - Обыкновенный наркотик.
   Хосяк. - Не скажите. ВКС - лекарство небывалое! Воля к смерти! Раньше
была у всех воля к жизни, сейчас - к смерти! И уже  очередь  голодных  и
больных к нему выстраивается: дайте, дайте, дайте! Не лучшей жизни,  за-
метьте, а лучшей смерти.
   Вот, что нам всем разработать надо, и коммунистам, и демократам: не к
лучшей жизни, а к лучшей смерти! Вот он,  лозунг  времен!  И  тогда  они
опять ко мне:
   дайте! А я им (конечно, отобранным, конечно, из толпы больных выбран-
ным) - пожалуйте! Только сами уж возьмите! У такого-то  и  такого-то  по
такому-то адресу.
   Или в таком-то здании, в таком-то городке. А  как  пользоваться  -  я
расскажу! И гонец идет за собственной ласковой смертью, идет и добывает.
Пусть не то добывает! Пусть! Но зато и сомнения его не грызут! Ад и  рай
не нужен! Нужно только наслаждение  отделением  жизни  от  тела!  И  все
больные посчитаны, все на виду, все при деле! И никаких  там  неучтенных
юродивых да Христа ради блаженных больше нет. Не мутят они народ, не...
   Лист ј24  Воротынцев.  -  Да  вы  сами,  Афанасий  Нилыч,  не  маниа-
кально-депрессивным психозом страдаете?
   Хосяк. - Я? Ну, страдаю я или нет, это выяснится потом, а вот вы, ми-
лейший, кажется, действительно и глубоко больны, раз красоты  смерти  не
понимаете! Ведь страх того, что жизнь закончится, хуже самой  смерти.  А
тут роскошное путешествие в смерть! Пушкин не мучился бы! Чайковский  не
мучился! Да вот классический случай, Моцарт: организм изношен,  внутрен-
ние органы - ни к черту, начинающаяся амнезия, невроз навязчивых состоя-
ний, все равно - каюк! И вот, представьте, дает ему Сальери не яд, а наш
препарат, и вы бы теперь не мучились, не  думали,  как  этому  полудурку
тяжко умирать было, да как он в эти часы жизнь свою и Бога вашего  прок-
линал...
   Воротынцев. - Но такая искусственная "сладкая" смерть - просто  обман
потребителя, плюс изощренное убийство. Вы просто с пути человека сбивае-
те, ему, может, помучиться положено или даже хочется, чтобы  душу  прос-
ветлить, и Бог...
   Хосяк. - Опять Бог! Почем вы знаете, как он на все на это  посмотрит.
Может, ему хочется, чтобы все эту нашу жизнь побыстрее покинули, к  нему
притекли. А вас, дорогой лекарь, он просто в известность об этом не пос-
тавил...
   *** Тусклая, копченая лампочка, окруженная мелкой металлической  сет-
кой, почти перестала быть видна. Настало сероватое бессолнечное утро...
   Войдя в пустой туалет, Серов наткнулся на ползущего  к  нему  Рубика.
Рубик ползал по серому с прозеленью каменному полу,  что-то  настырно  и
озабоченно выискивал.
   Лицо его с глубокими и узкими прорезями желто-зеленых глаз,  с  низко
нависшим над губой гачком носа выражало лукавство и озабоченность.  При-
чем лукавство как бы знало об этой озабоченности и понимало  ее,  а  вот
озабоченность готова была непонятно откуда взявшееся лукавство сжить  со
свету, сожрать...
   Ползающий на четвереньках поминутно и с большим усилием отрывал левую
руку от сочащегося сыростью пола и откидывал наползавшую на глаза  длин-
ную косую челку.
   - Бычки-бычки-чинарики, тараканчики-бычки-чки-чки... - бормотал  хит-
рый Рубик, хотя сейчас перед глазами его ни тараканов, ни другой дергаю-
щей усами и хвостами нечисти не было. Сейчас перед глазами его  блуждали
по туалетному полу небольшим табунком сильно уменьшенные и слегка, как в
плохом зеркале, искривленные умершие родственники.  Умный  и  медицински
просвещенный Рубик, чтобы не показать, что он блуждающих мертвецов  этих
боится, дерзко хватал их за ноги, за штанины, за полы одежд, но они про-
должали все так же неостановимо и бесконечно возникать и исчезать в туа-
лете.
   Рубика мотало по полу как укушенного. Белая, медленная еще  и  пугли-
вая, но уже плотно выстлавшая и глазное дно,  и  корочку  мозга  горячка
прижимала его к полу, истерическое возбуждение подкидывало вверх. Рубика
привезли вчера, и он, хоть и был в полубессознательном состоянии, крепко
сжимал в руках детскую, всем хорошо известную  игрушку  "кубик  Рубика".
Поскольку Хосяк отсутствовал, а Глобурда занимался <  телетеатром>  ,  -
ставил диагноз и назначал жесткость режима ординатор Тишкин. Склонный  к
демократии Тишкин не стал слишком мучить  больного,  привязывать  его  к
кровати не стал. Ограничился стандартным набором лекарств и ушел  спать.
И вот теперь получивший полную свободу Рубик купался в волнах "делирия",
приближаясь к неминуемой и скорой развязке...
   Дверь отворилась и вошел раззевавшийся со сна Полкаш. Глянув на  пол-
зающего за тараканами и другой мелькающей конечностями, дергающей усика-
ми и хвостами нечистью, он брезгливо взвизгнул:
   - Убрать эту падаль!
   Тут же вбежавшие Цыган и Марик потащили Рубика  к  выходу,  и  только
здесь Полкаш заметил выходящего из бездверной кабинки Серова.
   - Вот мы за вчерашнее и поквитаемся. Вот мы... - Полкаш  согнул  свою
мощную руку, другой рукой попробовал взыгравшую мышцу.
   Серов не стал ждать и, пользуясь тем, что Цыган и Марик все еще тащи-
ли больного белой горячкой, нагнув голову, кинулся  на  Полкаша.  Полкаш
успел отскочить. Но путь был свободен.
   Пробегая по коридору третьего этажа, Серов слышал, как вопил,  впадая
постепенно в истерику, доходя до бабьего визга, Полкаш:
   - Завтра... Завтра в "театре" за все поквитаемся! За...
   Во дворе кормежка лекарствами еще не начиналась. Серов сел на соляры.
Сегодня его не вело по кругу, хотя левую руку крючило,  кожа  на  голове
саднила, а сама голова плыла и кувыркалась в каком-то растрепанном тума-
не, как плывет по реке гниловатый, полупустой арбуз.
   Вдруг вместо санитаров во двор  выскочило  какое-то  существо,  сразу
привлекшее внимание Серова. Существо, которое Серов, если сказать  чест-
но, принял сначала за обряженную в долгополую  суконную  блузу  и  берет
обезьянку, оказалось дряхлым морщинистым человеком. Человек  добежал  до
раздаточного столика, кинул на него набитую  каким-то  тряпьем  сетку  и
пронзительно, так что заныли зубы и заломило в ушах, закричал:
   - Марр! Марр! Марр!
   Голос дряхлого был свеж и напевен.
   - Марр... - засмеялся он и сел на стул, стоящий близ стола, при  этом
весь, если не считать носа и беретика над ним, за  столом  укрывшись.  -
Марр... Сегодня я вам про Марра рассказувать, извиняйте, не буду!
   Серов с удивлением смотрел на дряхлое существо. Что-то  знакомое,  но
давно забытое было во всем его облике. Между тем человечек  стал  трясти
своей сеткой, стал из нее вынимать маленькие плетеные накидки и коврики.
Больные, ожидающие лекарств, стали к человечку подходить, стали эти  на-
кидочки получать. Человечек дряхлый оказался распределителем работ.
   От нечего делать и больше для того, чтобы проверить  свое  физическое
состояние после необыкновенной ночи, подошел к  раздаточному  столику  и
Серов. Маленькая коричневая обезьянья лапка нырнула в корзину, но  поче-
му-то там застряла. Серов, равнодушно опустив голову, ждал  своей  наки-
дочки. Неожиданно вторая лапка ухватила его за пижамную куртку и с силой
подтянула к столику вплотную.
   - Марр... Марр тут не при чем! Я  сюда  по  вашу  душу,  Дмитрий  Ев-
геньевич, прибыл,
   - зашептал заговорщицки человечек.
   Серов поднял голову. Обезьянья мордочка смеялась. Лапка в  коричневых
старческих пигментных пятнах цепко держала курточку. Глаза же серо-зеле-
ные полыхали тайным, болотным огнем, но были при этом  печальны.  Второй
лапкой человечек ловко приподнял  берет,  показал  свои  черно-седоватые
кудри и стал вмиг похож на сильно уменьшенного,  обряженного  в  нелепую
одежду врубелевского Пана.
   - Академ Ной Янович, - представился обезьяний человечек.
   Давно! Давно отгремело то время, когда бегал Ной Янович по  этому  же
или похожему двору с одноколесной, опасно кренящейся то  в  одну,  то  в
другую сторону тачкой, и так же напевно и мелодично,  но,  правда,  и  с
чуть заметным присвистом и даже с гнездящимся где-то  в  глубине  голоса
ужасом кричал:
   - Марр! Марр! Марр разбит!
   Давно ушло и другое время, когда Ной Янович, посвятивший  яфетической
теории Марра первую треть своей нескончаемой жизни и в один день  сошед-
ший с ума после разгрома этой книги, - мерно и медленно плакал,  вспоми-
ная напрасные свои труды.
   Давно перестал он вопрошать сурово железнодорожных служащих и тупова-
тых копачей, а также грубых сборщиц стеклотары и перепачканных в  синьке
базарных инвалидов:
   "Вы не верите в праязык? Не верите, что он существовал? Ну так теперь
вы поверите!" И в доказательство существования праязыка вываливал наружу
свой, в мелких красных пупырышках язык, а затем  почти  силой  заставлял
ничего не кумекающего в праязыках собеседника заглянуть поглубже в  отк-
рытый, иногда как казалось даже, дымящийся рот. И собеседник, заглянув в
широко раззявленный рот, видел  нечто  необыкновенное.  Необыкновенность
была в том, что Ной Янович обладал редким, ныне почти  не  встречавшимся
атавистическим признаком: у него было два языка. Второй язык - собствен-
но не язык в полном смысле, а неотмерший языковой отросток, узко и остро
торчавший над языком основным и на нем же крепившийся, - и придавал  го-
лосу Ноя то характерное, напевно-свистящее звучание, которое бросало не-
которых чувствительных людей в дрожь, заставляя припоминать некогда слы-
шанный их предками, ломающий ветки посвист, а за посвистом вслед  сладко
убалтывающий говорок трехглавого змия.
   Но и время вываливания двух языков для Ноя Яновича прошло. Давно  ми-
нуло все это!
   Страсть к выкрикам и тесному общению с  удаленными  от  науки  людьми
Академа не покидала.
   - Я к вам-таки с поручением... От Калерии Львовны.  Она  вам  убегать
категорически не велит! Она боится, что пока ее нема, вы сбежите, и  пе-
редает вам: Хосяк все одно поймает! Он ловит всех, всех, всех! Всех, кто
сбегает, и всех, кто только думает сбегать! Вот  она  что  передать-таки
вам сказала. Но вы убегайте...
   бегите... Я вам сам, сам помогу. И спрятать вас на время у себя в до-
мике могу...
   И... и...
   Серов хотел сказать в ответ, что нет никакой возможности достать  но-
вую одежду или выцарапать со склада свою, что паспорт и деньги  тоже  на
складе, - но вооруженный опытом только что прошедшей ночи, только вопро-
сительно поглядел на маленького Пана. Тот снова защелкал, засвистал сво-
им змеино-соловьиным языком:
   - О мэйн готт... Ни-ни... Вы мне ничегошеньки не отвечайте... Вы пос-
лухайте, я сам вам, что надо, расскажу...
   Пришел больной за накидочкой. Академ замолчал.
   - Я интеллигентных мущин сразу вижу, - продолжил через минуту Ной.  -
А что интеллигентам у Хосяка делать? Он их сразу - в дураки, в олигофре-
ны, хи-хи.
   Послезавтра я к вам зайду... - соловьиный напев  ушел,  остался  один
тихий звенящий змеиный свист, - зайду трудотерапию проводить, я ведь  не
Хосяк...
   Амуротерапию, если позволите, проводить не могу... Так-от зайду  я  к
вам в палату трудотерапию проводить... А будет  дождь...  Будет,  будет!
Кости мои чуют... Зайду к вам в палату трудотерапию проводить. И эти ва-
ши психи сразу заноют: "Ной Янович, мне накидочку! И мне! И  мне!"  А  я
тут сразу и крикну: "Цыц, голота! Я коврик принес.  Ну,  кто  хочет?"  А
коврики никто не захочет брать, работы много!
   Они, как собаки побитые, и отойдут. А я тогда и скажу: "От новенькому
я и дам!" А вы так это нехотя и, может, даже матюкаясь, пакет с ковриком
возьмете. А там и курточка и штанишки, как раз на вас подберу! Вы их  на
другой день, как в баню пойдете, заместо чистой пижамы и белья  в  поло-
тенце широкое завернете. Полотенце домашнее будет. А если санитар  вдруг
спросит, чего это полотенце не больничное, так вы ему и отвечайте:  "Ну,
хоч жопу как след вытру, Молдован Иванович". Он засмеется и отстанет,  а
не отстанет... Только нет, отстанет, отстанет!
   Внезапно Ной Янович исчез под столом.
   Серов недоуменно обернулся.  Медперсонала  рядом  не  было,  больные,
пользуясь отсутствием Хосяка и Калерии, а также  полным  равнодушием  ко
всему, кроме < театра> , Глобурды, валялись на солярах, ходили  кругами,
дрались потихоньку, обливали друг друга какой-то дрянью,  кидались  шах-
матными фигурками.
   Кудрявая голова Академа вынырнула из-под стола  только  минуты  через
три.
   - Уф! Собака! Думал, собака во двор забежала. Собак я страх  как  бо-
юсь! А вы зачем оглядываетесь? Если будете такой  нервный,  вы-таки  мне
все испортите.
   Таблетки вы пьете, чи шо? Выплюньте, сплюньте сейчас же! Вы  слышите?
Вы меня слухайте, слухайте, я ученый, до говна припеченный! - Ной Янович
захохотал, тихо сказал: "до послезавтра", выскочил из-под стола, побежал
со двора вон, покрикивая, посвистывая, заливаясь:
   - Марр! Марр! Марр, яфетический призрак, - явись!
   Серову стало весело. "Убежал оттуда, убегу отсюда  -  просто  колобок
какой-то!
   Бегство как средство от Калерии и Хосяка?  Бегство  как  средство  от
прокуроров?
   Бегство как способ жизни?" Выходило - забавно, но выходило что-то  не
то...
   Во двор вышли, зевая, два санитара, за ними шла молодая  женщина-врач
Полина Всеволодовна.
   А Серова взял за локоток и настырно поволок в глубину двора неугомон-
ный Воротынцев.
   - Что вам сказал Академ?
   - Предлагает бежать, обещает принести одежду.
   - Странно. То же самое настоятельно рекомендую вам сделать и  я.  Да,
да! Бежать!
   И немедленно. Иначе вас тут угробят, инсулином или чем-нибудь другим.
Вы подозрительный, вы лишний.
   -