зади, внизу. Теперь было два пути: снова в город или...
   "Надо в  монастырь,  в  церковь!  Спрятаться  там,  затаиться,  отси-
деться... Может, там тоже экран?.." Монастырь выглядел явно  победней  и
позаброшенней парадно-зеркального кладбища.
   Серов еще раз огляделся и тут же увидел, как со стороны метро  "Спор-
тивная" выскочила и ткнулась туповато в кустики, шагах в сорока от него,
машина < скорой помощи> . Из машины выпрыгнул Хосяк в  сером,  накинутом
поверх докторского халата плаще, за Хосяком, безумно скалясь, то вскиды-
вая вверх, то роняя вниз коричневую свою лапку, соскочил  наземь  сгорб-
ленный Академ. Разум бедного Ноя  Яновича  дал,  видно,  опять  какой-то
сбой, он бежал за Хосяком как собачка, пытался заглянуть своему мучителю
в глаза; дергал его иногда за край длинной одежды, что-то лепетал...
   - Дима! Дим! Стой! Погодь! - крикнул Хосяк.
   Серов тут же скользнул в монастырские ворота. Краем  глаза  он  успел
зацепить приоткрывшую дверь кабины Калерию, ее безумно и хищно расширив-
шиеся ноздри, ее распущенные, отлетевшие назад и в стороны волосы...
   *** Следователем Гансликом от оперативника Клейцова было получено до-
несение: утром объект появился наконец-то в Отрадном. Но, видимо,  заме-
тив наружное наблюдение, входить в свою квартиру не стал. Теперь  путает
следы, пытается от наружного наблюдения уйти.  Безостановочно  снует  по
городу, выезжал в ближнее Подмосковье.
   Объект, по словам Клейцова, был хитрым, опасным, ушлым.
   Следователь Ганслик поручил оперативнику Клейцову наблюдение  продол-
жить, а сам, торжествуя, вытрубливая из своих толстеньких  щек  победные
звуки, связался с заместителем окружного прокурора Землянушиной и добил-
ся от нее того, чего давно не добивался: добился не только разрешения на
наружное наблюдение, которое им было давно возобновлено самочинно, но  и
на превентивное задержание - в случае необходимости - подозреваемого.
   Уже ближе к вечеру Гансликом было получено новое сообщение: в  районе
Новодевичьего объекту удалось уйти. Ведущий наблюдение высказал  предпо-
ложение:
   объект скрылся на кладбище. В наглом,  особо  дерзком  этом  поступке
наблюдавший усматривал прелюдию к  какой-то  политической  выходке,  ак-
ции...
   Ганслик снова надул свои толстые щечки, но трубить, правда, не  стал,
лишь гневно фыркнул, нажал селекторную кнопочку, вызвал машину.
   *** Калерия, тоже накинувшая поверх халата какую-то  куртку,  догнала
Хосяка почти в воротах. Хосяк нервно полуобернулся к ней:
   - Говорил тебе! Не годится он! Не такой человек в Москве нам нужен...
Подставила ты меня, лапа, подставила... Ну да теперь все... Тебе он, яс-
ное дело, уже не подчинится, куда надо не пойдет...
   - Давай еще попробуем... Последний раз...
   - На тебе лица нет. Еще несколько "вызовов" - сама в ящик сыграешь!
   - Сиграет, сиграет... - веселился и подпрыгивал рядом Академ.
   - Настрой птицу, уходим. Петьку с той стороны подберем... - не  обра-
щая внимания на маленькую обезьянку, тихо прозвенел Хосяк.
   - А листки?
   - Листки Полкаш возьмет. В квартире пошурует. Найдет. Уничтожит.  По-
том машиной займется. А через сутки... Ты ведь дала ему попить, лапа?
   - А то как! - голос Калерии из носового стал гнусавым, резким. - Лад-
но! Чему быть - того не миновать!
   Она развернулась, быстро побежала к  машине  и  вернулась  из  нее  с
объемным, в форме куба фельдшерским чемоданчиком. Тут же, в темном ство-
ре ворот Калерия крышку чемоданчика откинула.
   - Пеца-пеца-пец! Клюнь бяку, клюнь! - коротко обласкав птицу,  зашеп-
тала она дерзкими, готовыми брызнуть черновишневым соком  губами  петуху
прямо в гребень.
   Калерия пошептала что-то еще, и  петух,  худой,  огромный,  цыпастый,
странно напоминающий повадкой и статью Хосяка, белькочущий носовым  гну-
савым голоском, как Калерия, угловато  вылез  из  чемоданчика,  неспешно
расправил примятые перья и, пьяновато подволакивая  затекшие  в  тесноте
ноги, поковылял в монастырский двор.
   *** Сержант Тебеньков, предупрежденный по рации напарником о каком-то
пьяном бомже, снимающем прилюдно штаны,  из  кельи  монастыря  вышел  во
двор.
   Вдалеке просеменила монашка. За ней - другая. Долго никого  не  было.
Затем вошел степенно в ворота поздний посетитель с бородкой  и  в  новом
фиолетовом плаще, в тапочках модного телесного цвета. Все было спокойно.
   "Чего это Синяков горячку порет? Не похоже на него. Затосковал  он  у
себя на кладбище... Да и как  тут  не  тосковать:  покойнички  кругом  -
грустные, а вот родственнички у них веселые..." Вдруг  Тебеньков  увидел
вбежавшего в монастырский двор черного огромного, худого, как  жердь,  и
угловатого, как журавль, с оплечьем седым петуха.
   Петух бежал словно пьяный, бежал как нанюхавшийся наркоты. Его шатало
из стороны в сторону. Он спотыкался, как  заведенная  кем-то  игрушка  с
чуть подпорченным, а может, уже и вовсе барахлящим механизмом. Петух  то
приостанавливался, то вновь припускал трусцой, взметывал гребень кверху,
тихонько клекотал, даже как бы подсмеивался в отвисшую до земли  бороду,
потом, как плохой танцор, явно издеваясь,  явно  передразнивая  кого-то,
взлетал на вершок-другой от земли, сучил в воздухе ногами.  Вдруг  петух
на мгновение в полете замер, да так и остался висеть над землей,  словно
окаменевший.
   Тебеньков про себя успел лишь ахнуть, и в тот же миг  в  монастырский
двор осторожно заглянули двое: высокий мужчина в плаще поверх белого ха-
лата и такая же высокая женщина с пылающим, как в  лихорадке,  лицом,  с
длинными развевающимися, чуть рыжеватыми волосами.  Женщина  слегка  ше-
вельнула губами, взлетевший петух мягко опустился на землю и  механичес-
ки, с равномерными промежутками времени подымая-опуская голову,  побежал
за человеком с бородкой.
   Двое вошедших так и остались стоять в створе ворот.
   "‚ханный насос! Электронный! - ахнул еще раз Тебеньков. - А  эти  уп-
равляют!.." Петух тут же, как бы подтверждая мысль сержанта, снова завис
невысоко над землей. Тебеньков, которого никто из вошедших не видел, по-
дался еще чуть назад, почти полностью ушел за цветную балясину, за  выс-
туп. Высокий мосластый мужчина в плаще  что-то  сказал  женщине,  и  та,
приставив ладонь ко рту, передала команду птице. Петуха тут же взметнуло
метра на полтора от земли, он хрипло, как неисправный радиоприемник, вы-
пустил из себя несколько низких электрических звуков, затем взлетел  еще
выше и стал опускаться бородатому на голову. Женщина и  мужчина  тут  же
отступили в тень монастырских ворот.
   Тебеньков вывернул из кобуры пистолет, выстрелил в петуха  навскид  и
не попал.
   Петуха шарахнуло в сторону, но он снова выправил полет и, как запрог-
раммированный, полетел на бородатого.
   И тут не выдержал человек в плаще, накинутом поверх белого халата. Он
чуть выставился из ворот, нервно выпутал  откуда-то  из-под  халата  ма-
ленький жуковатый браунинг, сделал несколько беспорядочных выстрелов. Ни
один выстрел цели, конечно, не достиг. Женщина ухватила  стрелявшего  за
руку, повисла на ней, петух раскрыл крылья еще шире, планируя, опустился
на спину скорчившемуся от страха бородачу, отвел назад свою огромную го-
лову со смертельно сомкнутым клювом, и Тебеньков, не позволяя петуху на-
нести удар, а человеку в плаще снова выпалить в бородатого, дважды  и  в
разные цели выстрелил.
   Тебеньков, лучший стрелок отделения, мог  побожиться,  что  одним  из
выстрелов попал в петуха:  у  того  начисто  срезало  несколько  маховых
перьев, брызнула какая-то из-под крыла гадость, петух  потерял  ориента-
цию, закувыркался в воздухе, но потом, выровняв свой  хищный,  вовсе  не
куриный полет, опустился на крышу жилой монастырской стены. Тебеньков  с
трудом отодрал взгляд от петуха, увидел, как сползает,  обнимая  мужчину
бессильной уже и вялой рукой, женщина с крохотной дыркой в длинной вели-
колепной шее. Мужчина еще дважды выстрелил в Тебенькова, один раз в  бо-
родатого и, освободившись от судорожно за него цеплявшейся женщины,  ки-
нулся из монастыря вон.
   - Петух!.. Курвяк!... Петух-убийца! Убежит! Стреляйте! - крикнул  бо-
родатый в плаще и телесного цвета тапочках кинувшемуся было к монастырс-
ким воротам милиционеру.
   Тебеньков на миг приостановился: петух настырно цеплял ногами зеленую
черепицу.
   Он бежал хромая, бежал опустив голову и волоча крыло, но бежал к гре-
бешку крыши вполне уверенно. Петуху было сейчас не до перебитого  крыла,
не до хромоты. Он чувствовал, что, с одной  стороны,  должен  вернуться,
вколотить глубоко, до самого мозга, свой клюв в голову бородатого. Но, с
другого боку: зачем ему этот полузнакомый, присевший от страха на  землю
дупак? Дупак, которого хозяйка клевать уже даже и не приказывает. Зачем?
Ведь за оградой, в четырехколесной, белой, воняющей перегоревшей  нефтью
тележке сидит за вертящимся, насаженным на кол бубликом  обидчик,  мучи-
тель, кат со шрамиком месяцевидным на качающейся мерно голове. Ему,  ему
надо чуть выше этого полумесяца гнилую черепушку пробить!
   Пробить, проломить, чтобы еще раз попробовать  на  вкус  красно-белую
жижу, которая из-под полумесяца мучителя брызнет!
   "Сука-падла-пирожок, сука-падла-с-мясом..." Не слишком громко клекот-
нул петух, но Тебеньков клекотанье это услышал, сцепил зубы и  в  третий
раз, рискуя упустить бандита в плаще, выстрелил в летающее чудище, в го-
ворящего монстра...
   Тело петуха разорвало в клочья. Полетели вниз перья, ушел вверх  чер-
новатый жидкий дымок...
   Однако голова петуха с бородкой, с висящей вместо шеи длинной  крова-
вой жилой и несколькими Бог знает на чем крепящимися перьями  продолжала
лететь. Тебеньков полет гребешков с перьями и клювом видел отчетливо, но
стрелять больше не стал, а, чертыхнувшись и едко выплюнув, побежал к во-
ротам. Здесь под ноги ему метнулась с шипеньем какая-то средних размеров
обезьяна в берете. Обезьяна ухватила Тебенькова сперва за  штаны,  потом
за китель, она рычала, кусалась, царапалась, она  явно  хотела  помешать
сержанту задержать стрелявшего. Но Тебеньков, уже разобравшийся  с  этим
гнусным зооцирком и хорошо и отчетливо понимая, кто же здесь будет глав-
ным, - тратить на обезьяну ни пуль, ни времени не стал. Лишь на  секунду
приостановившись, он с силой отшвырнул ее ногой...
   Обезьяна в берете отлетела в сторону, ударилась головой  и  плечом  о
стену, человеческим голосом что-то недовольно буркнула, затихла...
   *** Дымок от выстрела вместе с сажей и перьями уже осел вниз, а Серов
все еще не мог стряхнуть с себя страх, не мог выхаркнуть снова поднявшу-
юся в нем липкую и брезгливую ненависть к петуху.
   Крупно ударил колокол. За ним еще, еще, помельче...
   "Дважды родился... Ни разу не крестился. Сам пел... А умер - не отпе-
ли", - стал вдруг сладко уборматываться вслух какой-то чепухой, глядя на
босые свои ступни, Серов. Вдруг шорох коротенький, вдруг шорх еле  слыш-
ный заставил Серова поднять голову. Глянув вверх, он глазам своим не по-
верил: голова петуха и шея его, обтыканная пятном черных перьев, продол-
жала как черно-красный воланчик, как черно-красный мяч, прыгать по зеле-
ной монастырской черепице. Затем голова с гребнем, сердито проорав нача-
ло своей привычной песни, с крыши  спорхнула,  в  уплотняющемся  сумраке
скрылась...
   Серов захохотал. Он хохотал, брызгал слюной, смеялся, потом на глазах
его выступили слезы, он недоверчиво покрутил, а там и затряс головой  и,
не ощущая в себе больше никаких радиоволн, никаких голосов, а ощущая од-
но только горячее струенье вечера, тихо-бессильно  опустился  на  стылую
ноябрьскую землю.
   Серов закрыл глаза и тут же увидел: огромная, черная с красным  обод-
ком тень накрывает Кутафью башню.
   Не звезды и не орлы! Петухи! Одни черные, с червонно-сизыми слюнявыми
бородами петухи летели, садились, кувыркались вниз и вновь  взбегали  на
острия кремлевских башен.
   "Петух летит! Москва дымит! Петух летит - Москва горит... Не  звезды!
Не кованные в Литве орлы! Петухи, петухи побегут по Москве! От Кремля  -
по  всей  белокаменной  разлетятся!  Цыпастыми  ногами  по  булыжнику  -
шорх-шорх! По граниту блескучему - звень-звень! Хищные  петухи,  опасные
петухи! И люди им подчинятся! Вот это заговор так заговор! Противу  при-
роды! Противу Бога! Против России! Про него, про него надо  сказать!"  -
кричал и надсаживался про себя Серов. При этом он продолжал трясти голо-
вой, шевелил пальцами босых ног... И эти шевеленья и потряхиванья давали
ему новые ощущения, приносили с  собой  новые,  необыкновенные  слова  и
предвиденья. Юродство настоящее,  непридуманное,  начинало  исподволь  и
по-новому входить в него...
   - Ну вставай, вставай. Чего там.... - Серов открыл глаза. Его тряс за
плечо какой-то другой (не тот, что стрелял), пожилой, вислоусый мильтон.
- Теперь-то чего пугаться. Теперь - вс„! Кончим теперь эту шайку-лейку.
   - Петух... Петух черный! У-у нечисть! Все с земли нечистое  к  петуху
такому пристает! Он пауков не клюет! Гнус летящий не  лопает!  Ушел  пе-
тух... Врача хоть взяли?
   - Водилу взяли. Да и другой навряд уйдет. Ладно, вставай, пойдем.
   - Куда?
   - Ну, куда, куда?.. В отделение,  конечно.  Все  положенные  действия
производить.
   Сам понимаешь, паря...
   Серов внимательней глянул на вислоусого.
   - Отпустил бы ты меня, дядя... Ноги мерзнут... А вам я  не  нужен!  Я
тут с боку припеку! Все, что надо, - водитель расскажет. А  я  в  другом
месте говорить буду!
   Только вот жену разыщу, ну хоть позвоню ей, - и начну говорить.  Сво-
бодно теперь могу... Ты слушай, ты меня не перебивай, дядя! - заторопил-
ся Серов, не давая вступить вислоусому. - Слушай!  Тебе  первому  скажу!
Россия - спрячется! Пока, на время! В себя уйдет. В бомжи,  в  нищие,  в
юроды! Но потом из раковины, из будки, из  норки  тесной,  из  лохмотьев
юродских - выскочит! Да как пойдет плясать по  заулочкам...  Как  пойдет
цепами молотить! И скоро уже! Скоро... А ты... Отпусти, дядя! Я  б  тебе
еще сказал, да нельзя тебе больше! Отпусти? А? Я к Кремлю пойду.
   Босой пойду, ползком поползу! На Васильевском спуске  сяду!  Все  как
есть говорить буду... Все молчат - я расскажу. Всему  свету  скажу!  Все
что будет - скажу! А там... там, глядишь, юродство мое и  кончится.  Ну?
Отпустил?..
   Мильтон тоскливо оглянулся. Ему перед пенсией не хватало только како-
го-нибудь серьезного служебного проступка! Служебного разбирательства не
хватало!
   Замаячило тут же перед вислоусым начальство, затем вдруг запел с  че-
го-то крестьянский коровий рожок. Милиционер поднял руку,  чтобы  захва-
тить ею как следует кисть бородатого, но рука сама собой бессильно опус-
тилась.
   - Иди, - вдруг неожиданно  для  себя,  отворачиваясь  к  монастырским
кельям, тихо сказал вислоусый. - Иди.
   Монастырь, как заведенный вверх и в сторону  огромный  колокол,  вмиг
перевернулся, качнулся, ударил, поплыл перед мильтоном в туманце  рваном
влажным тяжелым звуком...
   Но тут же монастырь и встал на место:
   - Иди.
   Круглый дурак Ганслик, проникший на Новодевичье через запасные,  мало
кому известные воротца и битый час шуровавший на закрытом уже  кладбище,
остановил в воротах монастыря вислоусого, тощалого  дедка  в  ментовской
форме. Брезгливо морщась на луковичный, шибающий от  мента  на  километр
дух, Ганслик показал ему удостоверение.
   - Что здесь происходит? Трупы, кровь...
   - Шайку накрыли... - нехотя ответил вислоусый.
   - А человек  с  бородкой  вам  тут  не  попадался?  Да  вот  и  фото.
Гляньте... - маленький Ганслик (пусть, пусть он играет в служебное время
в шахматы, пусть!
   Зато он очень предусмотрительный и совсем неглупый! просто он выжида-
ет удобного момента, чтобы показать себя по-настоящему), маленький Ганс-
лик важно полез в бумажник, ловко выдернул оттуда серовское фото.
   - Вглядитесь внимательней, - строго приказал Ганслик. - Для вас...  -
Ганслик знал свои преимущества и хотел казаться важным. - Для вас в дан-
ную минуту нет ничего ответственней этого!
   Вислоусый долго и внимательно глядел на улыбающегося щеголя с  бород-
кой, отдаленно напомнившего десять минут назад отпущенного человека.
   - Нет. Не видал такого, - сказал вислоусый и, тяжко двигая  уработан-
ными за день ногами, двинулся к машине "скорой". ногами, двинулся к  ма-
шине "скорой".