ю,  или в зеленую кошку.  А через черную кошку,  - добавил он,  -
всякий может невидимым стать.  Хоть я, хоть кто другой. Рядом пройду -
и ты меня не увидишь.
   На него воззрились удивленно.
   - Надо поймать черную кошку,  но чтобы жуковая была, без подмесу, -
учил молодых Яков. - Посеред ночи поставить казан на перекрестке, кос-
тер развести и варить ее.  Да,  кошку.  Лишь по сторонам не гляди, а в
котел.  Вся нечистая сила слетится,  будет шуметь,  свистеть,  кричать
по-звериному.  Не оглядайся.  По имени тебя будет звать,  вроде  мамка
твоя зашумит:  "Петя!" А ты не оглядайся. Оглянулся - конец, - предуп-
редил Яков.  - А ты вари и помешивай,  вари и помешивай. Нечистая сила
вокруг воет,  ревет, а ты свое дело делай. Останется в казане лишь ма-
лая косточка.  Ее надо ощупкой,  не глядя брать.  Берешь и кладешь меж
губ.  Сразу тихота настанет.  Нечистая сила - по сторонам. А ты сдела-
ешься невидимым.  Вовсе невидимым.  В любой дом заходи, куда хочешь. И
тебя не увидят.
   - А  у  деда  Архипа  черная кошка,  - сообщил самый младший Капус-
тин-"довесок".
   - Точно! - в один голос подтвердили его братья и переглянулись.
   - Это все неправда,  - поняв их мысли,  сказала  Марина-старшая.  -
Неправда ведь, Яша?
   - Старые  люди говорят...  - пожал плечами Яков.  - Перемена кончи-
лась, - объявил он. - Давайте по местам.
   Снова пошли уроки. Яков словно забыл о смерти учительницы: непросто
было глядеть за ребятами,  давать им задания,  объяснять да и свое де-
лать. После третьего урока Яков сказал Крохе:
   - Марина, можешь домой идти.
   Но Кроха,  как всегда,  отказалась. И стала готовить домашнее зада-
ние,  на завтра. В школе было веселее, чем дома. В куликалки будут иг-
рать, прячась в пустых классах. Может, картошку напекут.
   А за окном тянулась поздняя осень.  Дождь временами  переставал,  а
потом снова сеялся, и тогда затягивало серой невидью высокий курган за
хутором,  крутую дорогу через него. Лежала под окнами пустая улица, за
ней - вовсе пустое поле на двадцать пять верст до центральной усадьбы,
станицы Ендовской.  А в край другой,  через займище, десять километров
до богатого хутора Алешкина,  который при асфальтовой дороге стоял. Но
те десять километров были длиннее: лежало поперек пути лесистое займи-
ще,  да  две  глубокие  балки - Катькин ерик и Кутерьма,  да еще речка
нравная - Бузулук.  Будто и рядом хутор Алешкин, но брызнет дождь - на
тракторе  не  проедешь,  зимой в снежных переметах утонешь.  А тут еще
объявились ненашенские, с рыжим подпалом, волки, вроде из Чечни прибе-
жали. Там стреляют, вот они и подались, где потише.
   Про чеченских волков говорил не только старый брехун дед Архип,  но
сам лесничий Двужилов.  Он видел этих волков не раз: поджарые, с рыжи-
ной на брюхе.
   И когда неделю спустя Яков надумал идти в хутор Алешкин, мать пуга-
ла его:
   - По такой погоде...  Черти тебя поджигают.  Тем более - волки. Че-
ченские... Враз голову отхватят.
   Яков стоял на своем:
   - Пойду. Десять километров. Обернусь к обеду. Там наша Галина Федо-
ровна,  она всех знает,  она найдет нам учительницу.  А то так и будем
сидеть.
   - Натурный...  -  ругалась  мать.  - Бычок упористый...  Потонешь в
Катькином ерике... Там вода верхом идет. Переждал бы дождь... Люди по-
едут, я поспрошаю.
   Яков слушал ее,  но сделал, как всегда, по-своему: он ушел рано ут-
ром,  лишь засерело. Поверх пальто от дождя натянул старый материн бо-
лоньевый плащ.  И пошагал. А от волков отчим Федор дал ему две ракеты.
Дернешь за шнурок - она стрельнет.
   От хутора,  мимо фермы,  напрямую до самого  займищного  леса  Яков
продвигался вприскочку: пробежит - и пойдет потише, снова пробежит - и
опять отдыхает на ходу. Нужно было скорей добраться в Алешкин, погово-
рить и успеть вернуться в свою школу,  к ребятам,  которые будут ждать
его.
   Хоть и умерла Мария Петровна, но каждый день в школу сходились. Вы-
бирался Яков из дома, свистел возле Капустиных и Башелуковых. Техничка
тетя Варя топила печь. И уроки шли, как и раньше: по расписанию, с пе-
ременами.  "Чем по домам сидеть,  лучше в школе, - так Яков решил. - А
то пропустим,  нам же и догонять". Все было как прежде, лишь без Марии
Петровны. И нужно было искать ей замену.
   Дорога была не раз хоженная и езженная:  займищный лес,  который то
подходил к обочинам,  и тогда остро пахло горькой корой и листвой,  то
отступал,  пропадая в серой невиди. Порою вспархивали почти из-под ног
куропатки с обрывающим сердце треском.  И снова - тихо,  угрюмо.  Лишь
дождевые капли шуршат по плащу. В пору погожую, хоть и колесит дорога,
обходя низины да мочажины, хутор Алешкин виден издали на высоком бере-
гу.  Теперь - лишь серая мга, короткий окоем. Бурые травы, угрюмая зе-
лень сосняка,  раскисшая,  налитая водой дорога,  скользкие обочины  -
долгим кажется путь. И грезится всякое: какие-то серые тени в вербовой
гущине,  колыхнулись - и холодок в груди.  Ищет рука картонный кругляш
ракеты. Может, волки?..
   Опять колесит дорога.  Нынче ее не спрямишь, шагай и шагай. То обо-
чиной, то колеей, выбирая, где легче.
                                      * * *
   Школа в Алешкине стояла посреди хутора,  на речном берегу. Поднялся
на бугор - и вот она:  кирпичная,  с высоким строением спортзала.  При
входе - раздевалка, а возле нее сидит уборщица и платок пуховый вяжет.
   - Ты куда? - сразу признала она чужого.
   - К Галине Федоровне.
   - Она на уроке.  Лишь начался урок, - сказала уборщица и воззрилась
на сапоги пришедшего.
   Но сапоги Яков до блеска отмыл у входа,  придраться не к чему. Лишь
с плаща капало.
   - А вызвать ее можно? Я по делу.
   - И она не гуляет. Жди, - постановила уборщица.
   Коридор алешкинской школы был просторный и нарядный:  много зелени,
на стенах большие стенды с фотографиями. Но ждать было не с руки. Урок
- чуть не час, а дом Галины Федоровны - рядом. Туда Яков и подался.
   Старая баба Ганя признала его и встретила, как родного:
   - Моя сынушка... Откель? Весь промок. Либо пешки?
   - Пешком, баба Ганя, пешком.
   Баба Ганя не изменилась,  той же живостью светили за стеклами очков
глаза.
   - Ты либо с матерью пришел, в магазин?
   - Один, баба Ганя. Мне Галина Федоровна нужна.
   - Скоро надойдет она.  Кончится урок, надойдет. Раздевайся. Сушись.
Грейся у печки. А я скотине задам, будем завтракать.
   - Я помогу,  - сказал Яков и, не дожидаясь согласья, снял с вешалки
рабочую телогрейку. - Ты лишь говори, баба Ганя, где у вас чего...
   - Моя сынушка, да ты прямо хозяин... - поспешая за молодым помощни-
ком, нахваливала баба Ганя.
   Якову же домашние заботы были в привычку:  курам - зерна, корове да
козам - сена,  свиньям - запаренного корма. Тем более что подворье ди-
ректорши было устроено:  не плетневые катухи, а кирпичные, под шифером
стойла в один ряд.  Вода - из крана.  Сенник,  закрома, скотья кухня -
все рядом.  И не лужи да грязь на базу,  а бетонные дорожки.  Так  что
труды были невеликие. Управились скоро.
   Баба Ганя  накрывала на стол,  а Яков дом успел осмотреть,  комнаты
его: кабинет с книжными полками во всю стену, горницу с креслами и ди-
ваном, с телевизором и видиком.
   За завтраком он выкладывал старой женщине хуторское:
   - Тетка Варя и бабка Наташа живые.  Дед Андрей в больнице лежал, на
станции.  Но еле ходит.  А Мария Петровна наша померла,  - сообщил  он
главную новость.
   - Какая беда... Да как же...
   К той поре поспела и директорша школы,  Галина Федоровна. Услыхав о
смерти учительницы, она даже всплакнула:
   - Господи... Как мы ее любили... Так вас и пестала до последнего. А
схоронили где?
   - В райцентре, дочка забрала, - сказал Яков и повернул на свое, ра-
ди чего и шел: - Она померла, а мы остались ни с чем. Пятеро учеников:
трое Капустиных,  Башелукова, я. А учить нас некому. Может, вы нам по-
можете, найдете учительницу?
   Завтракали и слушали Якова.
   - Как она померла, сообщили в сельсовет, оттуда в районо. Там веле-
ли перевести нас в Ендовку,  на центральную усадьбу. Мы и поехали туда
с дядей Витей Капустиным.  У него трое в школу ходят,  и Вовке на  тот
год идти.  Поехали. Трактором едва добрались. Думали в интернат устро-
иться. Там большой интернат, двухэтажный. А его закрыли.
   - Сейчас их везде закрывают, - вздохнула Галина Федоровна.
   - Закрыли и там.  В школу нас берут,  пожалуйста. А как добираться?
Колхоз не будет возить. Горючего нет, и вся техника поломана. Говорят,
становитесь по квартирам.  А квартиры в Ендовке - с ума сойти. Сдурели
хозяйки.  По сто тысяч требуют.  Капустин как услыхал, за голову схва-
тился. Он где такие деньги возьмет? Тем более за троих. Опупеть можно.
У него зарплата - сто тысяч не выходит.  И тех не дают с лета. Плюнул.
Пусть,  говорит, дома сидят. А Маринка Башелукова, та и вовсе - кроха.
Куда ее отпустят родители?  Она у них одна при двух бабках. Те сразу с
ума сойдут.  Вот и все...  И как хочешь... Учительницу бы нам найти, -
попросил он.
   Галина Федоровна,  оставив еду,  слушала.  Она была еще молодая, но
полная,  при золотых очках,  коса на голове короной - настоящая дирек-
торша.
   Возле дома затарахтел мотоцикл и смолк.
   - Отец наш приехал, - объявила Галина Федоровна. - Завтракать.
   - Галина!  - раздался из коридора голос.  - Я пойду со скотиной уп-
равлюсь. Ты не давала им?
   - Нет.
   - Управились мы, управились в четыре руки с помощником, - горделиво
сообщила баба Ганя. - Накормили и напоили.
   - Молодцы! Кто у тебя в помощниках?
   Муж у Галины Федоровны был тоже нестарый, но при черной бороде - по
новой казачьей моде.
   - Это чей такой? Либо землячок?
   - Угадал.
   - Спасибо, земляк. Мне легче жить.
   - Предлагаю вам красную лампочку  ввернуть  в  курятник,  -  сказал
Яков.  - Я в журнале читал,  в "Науке и жизни". Куры лучше несутся при
красном свете.
   - О! - удивилась Галина Федоровна. - В "Науке и жизни"? Надо попро-
бовать.
   - Ввернем,  - пообещал ей муж. - Какие еще будут предложения по ве-
дению хозяйства?
   - Козам пора гречишной соломы понемногу класть,  - шутки не  прини-
мая, сказал Яков. - Скоро пух щипать. От гречишной соломы коза пух хо-
рошо отдает.
   - В журнале, что ли, прочитал?
   - Дед наш всегда так делал. А без гречишной соломы потом трудно пух
щипать.
   - Правильно гутарит, - поддержала баба Ганя. - Делали так.
   - Что ж,  привезем гречишной соломы.  А то ведь и вправду щипать их
несладко.
   Отзавтракали. Хозяин присел на корточках возле устья  печки,  поды-
мить.  Якову сварили напоследок кружку пахучего какао, печенья да пря-
ников положили.
   - Мария Петровна умерла, - сказала мужу хозяйка. - Школу у них зак-
рывают.  Нет  учителя.  А у нас в Филоновской никого нет?  - задумчиво
спросила она не столько мужа, сколько себя. - Татьяна Петровна на пен-
сии,  она не пойдет.  Надо из молодых. Тамара Максимова в Михайловке в
педучилище,  на каком курсе? Ее мать как-то спрашивала меня про место.
Надо поговорить с ней.  У них отца нет,  сестренка младшая. На заочное
можно перейти и работать.
   - Не могла наша Петровна чуток  потерпеть,  -  со  вздохом  попенял
Яков. - Конечно, старая. Но хоть бы до зимних каникул доучила. А не...
Неделя прошла. Так и месяц пройдет, и зима. На второй год оставаться?
   Так искренне было это мальчишечье, детское огорчение, что баба Ганя
пожалела:
   - А ты живи у нас. Школа - рядом. И мне будет с кем погутарить.
   Предложение было  неожиданным.  Яков вскинулся и поглядел на Галину
Федоровну и мужа ее.
   - Живи,  - подтвердил приглашение хозяин.  - Лампочку красную в ку-
рятник ввернем,  куры усиленно занесутся,  харчей хватит. - Ему понра-
вился этот мальчишка. Свои сыновья этой осенью в город уехали: старший
- в институт,  младший - в техникум.  Стало в доме непривычно пусто. -
Живи, - повторил он.
   Мальчик не мог ничего ответить,  лишь глядел на  Галину  Федоровну,
понимая, что последнее слово за ней. Она поняла его, сказала мягко:
   - Живи. Комната свободная есть. С матерью я поговорю.
   У Якова сердчишко колыхнулось от неожиданной радости.  Поселиться в
доме директорши,  учиться в настоящей школе со спортзалом, где и зимой
в футбол играют.  А уж народу там... Школа своя вдруг увиделась в нас-
тоящем свете:  пустой дряхлый дом со  ржавою  крышею,  один-разъединый
класс,  Капустины да Кроха.  Алешкинская школа - дворец.  А дом Галины
Федоровны...  Это не пьяный да похмельный отчим да мать с ругней: "За-
молчи...  Прикуси  длинный  язык..." Здесь - книг полная комната,  все
стены в полках.
   - Я обещал к обеду вернуться, - сказал Яков. - Мамка ждет.
   - Конечно,  конечно,  - одобрила Галина Федоровна.  - Сходи. Матери
скажи.  Я напишу ей записку.  - И мужа попросила: - Ты куда едешь? Мо-
жет, подбросишь его?
   - До хутора не пробьюсь. Через ерики не пройдет мотоцикл. Там круто
и развезло теперь.
   - Не пройдет, - подтвердил Яков.
   - Но до ерика довезу. Собирайся.
   До Катькиного  ерика - глубокой,  с крутыми склонами балки с мутным
ручьем по дну - могучий мотоцикл "Урал" докатил быстро.  А далее,  пе-
ребравшись  через  ерик,  Яков словно на крыльях летел.  Ни дождь,  ни
грязь не были помехой.  Дорога к хутору была уже дорогой к  новому,  к
завтрашнему, дню, когда он уйдет в Алешкин, в тамошнюю школу, к Галине
Федоровне.
   По-прежнему моросило.  В займищном голом лесу было тихо.  Даже  во-
ронье убралось к жилью человеческому,  к теплу. До ночи, до своей поры
дремали на лежках сытые кабаны.  Рыжий, уже выкуневший лисовин, издали
заметив  мальчика,  замер и не таясь переждал,  пока он пройдет.  Пара
тонконогих косуль легкими скачками ушла от дороги.  По мокрой земле  и
листве скачки были бесшумными. Мелькнули белые подхвостья - и нет их.
   Яков по сторонам не глядел. Он на хутор спешил, где ждали его.
   Через дом родной он промчался, не успев похвалиться. Мать с отчимом
на базах управлялись со скотиной. Ухватив сумку, Яков подался в школу,
гадая:  как там без него? И если в долгом пути на хутор ничто не омра-
чало нежданно свалившегося на него счастья,  то теперь  пришло  на  ум
иное:  он уйдет,  а Капустины с Крохой останутся.  Что будет с ними? И
что со школой? Радость гасла. А уж о том, чтобы в школе похвалиться, и
вовсе не стоило думать. Молчать надо было до поры. Но до какой?
   В классе все были на месте и, будто за делом, ждали, что скажет он.
   - С Галиной Федоровной повидался,  - доложил Яков.  - Обещала найти
учительницу. Есть у нее на примете. - И разом перешел к учебным делам:
-  Кто должен заполнять настенный календарь природы?  Капустины,  ваша
обязанность? Почему не заполнили? И разом давайте тетрадки по природо-
ведению.  Задано было:  живая и неживая природа зимой.  Жизнь домашних
животных, жизнь диких животных, труд людей... Все вопросы страницы пя-
тидесятой и пятьдесят первой.  У Маринки погляжу домашнее - и вас буду
проверять и спрашивать.  Надо учиться,  а не сидеть зря.  Придет новая
учительница,  а все отстали.  А цветы не политы,  - попенял он старшей
Маринке. - Совсем свяли. Вон в алешкинской школе сколько цветов... Они
не забывают.
   Ворчливым упрекам  своего  старшего  ребята даже обрадовались.  Без
Якова было пусто.  А теперь по-прежнему все пошло: класс, уроки, стро-
гий Фетисыч, словно смерть учительницы ничего не изменила в их жизни.
   - А что отмечать? - забурчали братья. - Дождь да дождь.
   - Вот и отметьте условным знаком дождь и температуру проставьте.
   Легко поднялась старшая Капустина, стала поливать цветы. Затаив ды-
хание дожидалась у раскрытой тетрадки с домашним заданием  первокласс-
ница Кроха.  Ждала, когда Яков подойдет к ней и сядет рядом. Все пошло
по-обычному.
   Но гость редкий, нежданный - колхозный хуторской бригадир Каледин -
уже  обмывал  возле  крыльца  сапоги.  Из класса его увидели - и стали
ждать.
   А бригадир вначале обошел школу, пустые ее комнаты, где стояли сто-
лы и скамейки,  висели на стенах портреты писателей да ученых, настен-
ные планшеты, стенды: "Наши отличники", "Колхозные ветераны", "Они за-
щищали  Родину".  Каледин когда-то учился здесь,  и дети его через эти
стены прошли,  а с фотографии глядели  лица  знакомые.  Кто-то  теперь
повзрослел, постарел, а кто-то и умер. Но жили вместе и долго.
   Наконец бригадир пришел в класс. Навстречу ему поднялись все разом.
   - Сидите,  сидите, - махнул он рукой и похвалил: - Тепло у вас, хо-
рошо. Цветки цветут.
   Он снял долгополый намокший плащ,  телогрейку, оставшись в пуховом,
домашней вязки, свитере. Яков было пошел от учительского стола к своей
парте, но бригадир остановил его:
   - Сиди. Ты же теперь за старшего. Учитесь? - спросил он.
   - Учимся, - ответили нестройно.
   Бригадир был человеком суровым,  немногословным,  его в хуторе боя-
лись.
   - А может, вам у Башелуковых собираться? - спросил он. - Хата боль-
шая, теплая, и они не против.
   У Якова перехватило дыхание.
   - А библиотека? - бледнея от волнения, показал он на шкафы с книга-
ми.  - А наглядные пособия?  А уроки физкультуры? Комиссия какая прие-
дет,  и будем не числиться.  А беженцы,  какие места ищут?  Подъехали.
Есть школа?  Вот она,  - убеждал он бригадира. - Значит, можно жить. А
увидят замок - и развернутся.
   - Верно,  верно...  - успокоил Якова бригадир.  - Это я так,  попы-
тал...  Будет Варя топить, приглядать. Дров напилим. А там учительницу
найдем.
   Бригадир и в прежние годы не больно  разговорчивым  слыл,  а  ныне,
когда  все  вокруг прахом шло,  он и вовсе стал молчуном.  На людей не
смотрел, ходил - "роги в землю". Но здесь, в школьном классе, глядя на
ребятишек, на кипенно-белые банты в косичках крохотной Маринки Башелу-
ковой,  он как-то оттаивал,  теплело на сердце.  И ничего ребятишки от
него не требовали,  как все иные:  ни работы не просили,  ни денег,  а
просто глядели на него. И было приятно.
   Карапуз Капустин вылез из-за парты с листом бумаги, не торопясь по-
дошел к бригадиру и показал ему свое художество, сообщив:
   - Это я сам нарисовал.
   - Здорово...  -  похвалил бригадир,  разглядывая рисунок с цветами,
деревьями и красным трактором.
   Отогревшись, он стал одеваться. На прощание Якову руку пожал.
   - Держись, Фетисыч. Учительницу найдем. А пока на тебя над„жа.
   Он ушел.  На воле по-прежнему моросил дождь и не было  просвета.  В
окне  класса желтел электрический свет.  Он помнил,  как два года тому
назад закрыли детский сад.  Но целых два месяца, пока не настали холо-
да,  ребятишки собирались в пустом доме,  играли.  Они ведь привыкли -
гуртом, словно телята.
   В школе ребята,  как обычно, пробыли четыре урока. потом все вместе
ушли,  расходясь не сразу. Проходили не улицей, а через разбитые дома,
что тянулись вдоль улицы.  На воле - дождь.  А там, хоть и окон-дверей
нет,  а потолки еще целы, не каплет. Покрутиться на вращающемся желез-
ном кресле в медпункте,  залезть в глухую пещеру пустого холодильника,
что  стоял в магазине.  А в клубе поиграть в прятки,  хоронясь в будке
киномеханика,  в библиотечной комнате, в длинном коридоре. Помаленьку,
но приближались к хатам своим.
   Вернувшись домой, Яков вдруг понял, что день кончается, а все оста-
лось как прежде:  ни матери не сказал,  ни ребятам, что уходит в Алеш-
кин. С матерью было легче. А вот с ребятами...
   Дома все было как обычно: тихая Светланка, не пьяный, но крепко вы-
пивший отчим, потом с фермы вернулась мать.
   У Якова позади лежал долгий день,  и его морило,  тянуло ко сну. Он
прилег,  чтобы вздремнуть, и разом уснул, мать его с трудом растолкала
к ужину. За столом он сидел молча.
   - Тебя ныне бригадир видел? - спросила мать.
   - Он в школе у нас был.
   - Охваливал тебя.  На ферму пришел, не ругался. Либо выпил чуток...
Мы к нему приступом, а он головой покачал: "Бабы, бабы, - говорит. - Я
бы сам закричал по-пожарному и убег не знаю куда..." Тебя по двух  раз
похвалил...  - И вдруг она вспомнила главное:  - В Дубовке колхоз