ой никакого мандата на гениальность. Когда за столом я громко
заговорил о луне, они прислушивались с нескрываемым подозрением. С другой
стороны, итальянцы, которых я немало встречал в Мали во время путешествия и
которые проходили какими-то чемпионами по невменяемости, смотрели на меня как на
шарлатана.
В десять вечере вырубили электричество. Мы пошли спать, и вдогонку нам лаяли
собаки.
Наутро пришел проводник.
- Возьмите воды, - сказал он. - Путь будет долог.
Мы шли по каменистой пустыне. Сури плелся за нами. Наконец мы вышли к скалам.
Внизу в долине лежала деревня.
- У нас каждый камень может быть фетишем, - сказал проводник, - достаточно
вдохнуть в него энергию и принести жертвоприношения.
Он взял камень в руку, подумал и бросил его на землю. Я вдруг почувствовал, как
у меня
165
исчезает дешевое презрение к жизни, как испаряется сен-жерменский
экзистенциализм, которым за свою жизнь я весь пропах, как свитер - табаком. Нас
окружили местные женщины. Они дружелюбно улыбались. Местные приветствия
отрывочны и трехступенчаты, как заклинания.
- Саyо? Как дела?
- Хорошо.
- Как родители?
- Хорошо.
- Как дети?
- Хорошо.
- Ну,хорошо.
Я незаметно сфотографировал женщин, и они набросились на меня с криками.
- Это нехорошо, - нелюбезно сказал проводник.
- Кадо! Кадо! - закричали женщины.
- Ты отобрал у них душу, - сказал проводник.
- Что теперь делать? - спросил я.
- Кадо! Кадо! - кричали женщины. Я достал мелочь. Женщины презрительно
рассмеялись. Проводник молчал. Я полез в бумажник. Достал тыщу франков. Они
вырвали купюру у меня из рук и побежали.
- Ерунда какая-то, - сказал я. - Неужели душа стоит тыщу франков? Проводник
молчал.
- Если вы смогли победить мусульманство, то почему не победили деньги?
Гид, не отвечая, кивнул на скалы.
- Здесь мы хороним своих мертвецов. Их поднимают на веревках в гроты, а потом
при-
166
валивают камнем. В наших местах смерть - новость.
Габи нервно захихикала.
- Еще совсем недавно, - посмотрел на нее проводник без осуждения, -
состарившись, люди превращались в змей, и они ползали вот тут, по плато
Бандиагара. По ночам змеи-предки заползали в жилища поесть, и люди, даже
сегодня, как увидят змею, рвут на себе одежду и бросают ей, чтобы та приоделась.
Затем змеи превратились в духов-йебанов.
- Ну, этих духов у нас хватает, - сухо сказал я. - А как же смерть?
- Это была сделка, - сказал проводник. -Мы поменяли смерть на корову.
- Муууу! - высказалась Габи, намекая на Хайдеггера, у кого бытие-в-смерти
основано в заботе. Как брошеное бытие-в-мире присутствие вверено своей смерти,
которая есть неоспоримый "опытный факт".
- На корову? - недоверчиво спросил я. -Корова породила смерть!
- Во всяком случае, смерть - это жадность, - сказал проводник.
Мы вошли в деревню. Она состояла из двух частей-близнецов, каждая -
соответствовала человеческому телу. Хижины были похожи на белые грибы чуть выше
мужского роста. В одних грибах жили люди, в других - овцы, в третьих хранилось
зерно. Отдельно стояли хижины, где помещались менструальные женщины. Малые дети
с душераздирающими криками, писаясь и какаясь на ходу, бросились от нас
врассыпную: мы были белые люди, с содранной кожей, как освежеванные бараны, и
167
детям казалось, что мы пришли их забрать с собой. Мы вошли в одну хижину без
всякого приглашения, но нас никто не остановил. На полу лежала нагая женщина со
следами смущения на лице. Над ней суетилась зеленоволосая братва, которую мы
видели вчера в харчевне. Братья вытягивали у себя из пальцев волокна: они делали
матери юбку. Скрученные спиралью влажные волокна, полные сущности этих
зеленоволосых людей, заключали в себе слово. Мать очнулась и быстро заговорила.
Мы вышли. Мне показалось, что земля под ногами пульсирует, что здесь бьется
чье-то сердце.
- Какие жертвоприношения любезны вашим богам? - спросила, привычно сделав брови
домиком, Габи.
- Да всякие, - лениво сказал проводник. -Мы любим курей, овец, собак.
- А людей? - спросил я.
- Бывает, - ответил гид.
- Белых тоже?
- Когда предоставляется возможность, -сказал проводник с нехорошей ухмылкой.
Сури заволновался.
- Каннибализм? - спросил я.
- Дикарь с человеческим мясом между зубов - это колонизаторский миф! -
выкрикнула Габи.
- Тут был небесный десант, - сказал проводник. - Когда восьмой предок спустился
на землю раньше седьмого, нарушив последовательность, тот пришел в бешенство,
восстал против всех, раскидал, понимаете ли, наши семена. Пришлось убить. Мы
съели тело, а голову отдали кузнецу.
168
- Зачем? - удивилась Габи.
- Кузнец вырыл яму, похоронил голову, -ответил проводник.
Габи дико закричала. Стояла ночь. Я схватил фонарь. Осветил помещение.
Вцепившись Габи зубами в шею, проводник пытался совокупляться с ней, но что-то
ему мешало. Какая-то сила мешала мне броситься немке на помощь. Проводник
выхватил нож и срезал Габи клитор, который всегда поражал меня своими размерами.
По своей конфигурации он был похож на термитник из здешней саванны.
К утру все это привело к аномалии. Габи родила в сортире на улице непарное
существо, шакала, и назвала его почему-то Йуругу, хотя при благоприятных
обстоятельствах должны были родиться близнецы. Мы не знали, как быть. Габи
кормила шакала грудью, хотела увезти в Берлин, поскольку это ее ребенок.
Взволнованная мать утверждала, что шакал также необходим для нормального течения
жизни, как и близнецы. Меня растрогали ее материнские чувства. Но, строго
говоря, рожденный Габи в то жаркое утро зверь воплощал беспорядок (что было
странно для мамы-немки), бесплодие, засуху, ночь и смерть.
Оставшись без пары, шакал в тот же день совершил инцест с Габи, которая от
ужаса, пытаясь воспрепятствовать его некрасивой затее, превратилась в муравья и
спряталась в собственном чреве, но не смогла убежать. В результате инцеста шакал
обрел дар речи, обматерил нас и открыл мудрецам замыслы нашего проводника.
- Я знаю, - возник проводник, перейдя со мной на ты, - зачем тебе нужны пять
рек.
169
Я вздрогнул. В сущности, это была моя тайна тайн, ключ ко всей этой книге. В
системе догонского знания пять рек - основа всех основ. Но я не совсем понимал
их значение. Меня уверяли, что под действием напитка конжо, кажущегося, на
первый взгляд, догонским квасом из проса, а также плодов колы, с которыми в этих
краях ходят женихаться, можно совершать головокружительные путешествия. Но мы не
в Мексике, здесь - без допинга. Вселенная по своей конструкции напоминает
увесистую фруктовую вазу сталинских времен, состоящую из четырнадцати сфер. Все
эти сферы нанизаны параллельно -одна за другой - на железный столб, однако
вместо винограда, груш и гранатов на них живут люди. Сферы делятся на семь
верхних и семь нижних, и земля - верхняя из нижних миров. Над нами, в верхних
мирах, живут рогатые люди, которые посылают на землю болезни, чернуху, под нами
- хвостатые. Круглая и плоская Земля окружена ободом из соленой воды, все это
вместе, прикусив свой хвост, обвивает змея.
Мы превратились в перелетных мух, садящихся с божества на божество, бестолково,
но с видимым самосознанием. Кто мы? Мы - перелетные мухи. Мы перелетали из одной
сферы на другую, от рогатых к хвостатым, пока не опустились на соляную
поверхность, и время со страшной силой стало разматываться назад, до упора в
слово АММА.
Из этого слова, собственно, и произошел мир.
Проводник остановился, отпил воды и продолжал, обращаясь преимущественно к
немке:
170
- Каждое человеческое существо наделено двумя разнополыми душами. Женская душа
мужчины устраняется при обрезании, мужская душа женщины - при эксцизии.
Услышав это, немка зарыдала.
- Брось, - сказал проводник на правах бывшего хахаля. - Не все так худо.
Человеческая пара, созданная мною, породила восемь андрогенов. Они умели
самооплодотворяться, - Проводник показал на пальцах, как это делается. - От них
и произошли восемь родов догонов.
- А как же Лебе? - спросил Сури, и мне подумалось, что он похож на молодого
Горького и со временем станет классиком малийской словесности.
- Лебе был потомком восьмого первоп редка и организатором человеческого языка.
Но старый хранитель слова, седьмой первопредок, убитый нами, заманил его под
землю - Лебе умер. Седьмой первопредок под землей проглотил Лебе, затем изрыгнул
его вместе с потоком воды. На том месте, где находилось тело Лебе, вода покрыла
большое пространство, образовалось пять рек.
- Не четыре? - придирчиво переспросил Сури. - Обычно речь идет о четырех реках,
текущих в четыре конца света. Взять, например, калмыкскую космологию...
- Да чего далеко ходить, - перебил я. - В начале Библии из Эдема вытекает река
для орошения рая, а после она разделяется на четыре реки!
- Ребята, пить хочется! - облизнулась Габи. Ей дали попить.
171
- Ну, это совсем другое, - вдруг обозлился проводник. - Библия ошиблась. Кости
Лебе, выблеванные первопредком, превратились в священные предметы культа,
цветные камни -дуге. Они обозначили контур души, который делают Номмо при
рождении человека. После того, как восьмой первопредок проглотил потомка, их
силы смешались, и Лебе - это новое слово, а пять рек суть символ нового слова.
Mon Dieu! Река как речь, как змея в Погоне составляет пятикнижье. Четыре реки -
неполное знание, пропущенная глава. Вот откуда берется человеческая слабость,
вот откуда изъян и разрыв между верой и знанием, не хватает одного потока, вот
куда стекла человеческая мысль, греческая, мусульманская, где на персидских
миниатюрах изображаются четыре течения воды, наконец, библейская, и только в
Догоне... Ах, как не хватает пятой реки!
Проводник подтвердил мои мысли. Мне стало не по себе.
У каждого есть своя пятая река. Не спи, соберись, не трать время, ищи, дыши,
свирищи, никто тебе не поможет, сам найди - не пожалеешь. Найди ее и разомкни
цепь: сон-жизнь-слово-смерть-любовь. Нет более заветной (и более пошлой) цепи.
Нашел. Неужто нашел? Похоже, это и есть тотсангам, на который меня навела Индия.
Скважина основного мифа. Если замысел угадан правильно, то вот оно -- золотое
руно.
Да, но как его, собаку, экспорировать? Украдкой? Чем точнее замысел, тем опаснее
приводить его в исполнение. Нечеловеческое это
172
дело. Здесь вторжение в правила, с которыми изволь считаться как с обязательными
законами. Заметив мой испуг, проводник усмехнулся. Мы выехали из Догона в
некотором оцепенении. Сури сосредоточенно молчал, занавесив лицо несвежим
тюрбаном. Мы страшно пылили красной пылью. Немка дулась. Путь наш теперь лежал в
Томбукту, духовный центр государства Мали.
ПОСОЛ НА ХУЙ
- Дай бинокль, - сказала немка. Перед отплытием из Мопти в Томбукту мы бродили
по вещевому базару, смотрели, как делают пироги, толковали с кузнецами, зашли в
кафе. С высокой веранды были видны моющиеся люди. Это были мальчики и мужчины.
Немка балдела.
- Ты погляди, - сказала она возбужденно, -когда мужчины выходят на берег, они
прячут хуй между ног. Смешно.
- Габи, - сказал я, - неужели тебя это все еще волнует?
- А что меня должно волновать? Сури быстро вошел в кафе.
- Капитан сердится, - сказал он. - Пора отплывать, а вы чем тут занимаетесь?
Сердце мое учащенно забилось. Мне представилась встреча с капитаном. Яя отвез
нас к пироге и распрощался. Он возвращался в Бамако. Мы подошли к моторной
пироге, или пинасе. Нам предстояло плыть на ней три дня. По доске прошли и сели.
Двое курчавых пацанов в одина-
173
ковых белых пальто и черно-белых клетчатых штанах, очень грустные, предложили
свои услуги.
- Батюшки! - перепугались они, вглядевшись в меня, с зеленой шапочкой на голове
и в черных очках. - Каддафи приехал III
В Африке все на кого-то похожи.
- Да вы и сами - вылитые Пушкины! - рассудил я.
- Мы помощники капитана, - отрекомендовались повеселевшие трупные пятна моей
культуры. - Добро пожаловать!
- А я Элен - повариха, - сказала застенчиво черная женщина и блеснула зубами.
Капитан сидел в отдалении, ближе к корме, у руля. Это был черный человек в
нелепых черных очках за три копейки с какими-то неприятными узорами на дужках и
в дешевом спортивном непромокаемом костюме. Он помахал нам рукой, но даже не
привстал. Я был несколько разочарован его видом. Впрочем, я уже в Индии заметил,
что чем дальше я отрывался от западной цивилизации, тем бледнее становилась
личность капитана. Она почти растворялась в окружающей среде: в Индии - по
аскетической вертикали, в Африке - по природной горизонтали.
Капитан завел мотор, мы поплыли. Мы плыли по молочно-зеленой воде Нигера в
середине января, в середине месяца Рамадан. Нигер -благодушная река. В ней нет
истерии. Она река рек. Она река крови, но в мирном смысле, то есть артерия.
После Догона только так и хотелось. Река осмысляет пейзаж и делает его
бесконечным. Каждый пикнику реки (фотография нарождающегося среднего класса во
Франции, трид-
174
цатые годы XX столетия, женское белье на женском толстом теле) отличается от
пикника без реки. Нигер между Мопти и Томбукту имеет неожиданную внутреннюю
дельту, над происхождением которой ломают головы географы. Река распадается на
рукава, сливается в молочно-зеленое внутреннее море без берегов, а после
вытекает из моря стройным потоком без всяких причуд. Богат и разнообразен мир
пернатых. Меня поразили длинношеии аисты, которые, взлетая, складывают шею, как
столярную линейку, в несколько раз. Нигер, с другой стороны, дает примеры
минимализма. То угостит стаей обезьян, и больше их никогда не покажет, то
выставит крокодила (но я не буду врать, крокодилов не видел), то скромно положит
на отмель дюжину бегемотов. Они - зорче матросов, с прозрачными фиолетовыми
ушами, с большими ноздрями.
- Ноздри, как у тебя, - сказала немка. - В них танк пройдет.
- Редкая женщина долетит до середины Нигера, - незлобно отмахнулся я.
Кстати, Мали - в переводе и есть бегемот. Мясо бегемотов коптят. В таком виде
его можно хранить в течение нескольких месяцев. Африканцы - прекрасные охотники.
Техника охоты на бегемотов осталась до сих пор такой же, какой ее описал еще Ибн
Баттута в 1352 году, путешествуя из Томбукту в Гао, и я не будут повторяться,
скажу только, что загарпуненное животное мы с немкой тоже добивали копьями. Но
это так -вскользь, а вообще наибольшую ценность представляет нильский окунь
(lates niloticus), или иначе капитан.
175
Капитан - главная рыба Нигера. Он очень приятен на вкус, действительно
напоминает нашего окуня и весит 10-20 килограмм, но, бывает, доходит до 100. Мы
останавливали встречные пироги рыбаков с длинным шестом (как они ловко им
орудуют!) и покупали свежайшего капитана. Элен оказалась классной поварихой и
приготовляла капитана во всех видах, под разными соусами, с разными травками,
натирала капитана петрушкой, киндзой, сельдереем, ладаном, мариновала, солила,
боготворила, жарила на гриле. Мы все ели капитана с утра до вечера и очень
хвалили Элен, а она улыбалась.
По берегам Нигера широко распространены разнообразные термиты. Пейзажи сахеля
пестрят их постройками, высотой до полутора метров. Отойдя от шока, Габи
осторожно раздвинула губы.
- Потрогай! Он вернулся ко мне! Мой петушок вернулся! - от счастья заплакала
Габи.
На радость мне, она тонула во всех пяти реках. Мы были чужие друг другу люди,
попадавшие в аргонавтные условия вынужденной близости. Каждый по-своему
бездомный, несчастный, растерянный. Я люблю ее точные лесбиянские руки, шарящие
по утрам мои соски. Она - разложение женской массы, выделение мужского начала,
распространение волосяного покрова, щетина на ягодицах, затвердение молочных
желез, отказ от деторождения, острый интерес к молоденьким графиням,
развивающийся алкоголизм, перенос интереса в анал, тяжелая шишка сфинктера,
раздробление принципов, потеря половой идентификации, генетическая катастро-
176
фа, гормональный бред, продукт века, его наказание.
Я аккуратно потрогал указательным пальцем. Не хилый, и даже залупается, как
детский пенис. Не сразу сообразишь, где кончается большой клитор и начинается
маленький хуй. Боюсь ошибиться, но клитор Габи, по-моему, и есть посол на хуй.
Мы с ней панически боялись (ой, просто тряслись), но не мухи цеце, с которой
медицина довольно успешно борется, а одного водяного невидимого микроба, который
живет в стоячей воде Нигера всего двадцать секунд жизни и за это время ищет,
куда бы ему внедриться, и если человек купается или просто стоит как дурак, то
микроб в него попадает, как пуля, и после этого у мужчин отпадают все половые
органы в буквальном смысле этого слова. У женщин тоже все отпадает. Во всяком
случае, у Габи, как теперь всем известно, есть чему отпасть. Солнце заходит
здесь ровно в шесть вечера и начинается тьма. Первую ночь мы ночевали в
палатках. Сны в пустыне похожи на медленно разворачивающиеся оперы с длинными
ариями, хором, множеством действующих лиц, оркестром и декорациями из реквизита
Большого театра.
Лежишь, приложив ухо к пустыне, вслушиваешься в подземные саги земли и
содрогаешься. Я такие безумные сны видел только раз, на Тибете, и во время
болезней. О чем эти сны? О скоротечности времени, страшном суде, разлуке с
любимой женщиной, человеческой бездомности, мало ли о чем. То в одной
одноместной палатке, то в другой в ужасе орут сонные люди. То капитан заорет, то
помощники-Пушкины, то верный наш Горький, то повариха Элен. Под утро, часа в
четыре, ко мне в
177
палатку с ревом влетела немка, ей приснилось, что она разрушила в Германии всю
налаженную систему социального страхования.
Не успела она успокоиться, как до нас донеслись неопределенные звуки воя. Они
приближались. Надо сказать, что когда мы выходили на берег, я фонарем осветил
какое-то большое скопление белых костей и даже успел пошутить по этому поводу,
но тут призадумался. Когда же чьи-то хищные морды стали тыкаться в
полупрозрачную, фактически, эфемерную для хищных зубов палатку, то Габи узнала в
непрошеных мордах шакалов. Поскольку Догон снабдил ее дополнительной информацией
об этих мерзких животных (информацией, которую мы с ней сочли правильным не
комментировать), а, кроме этого, она, может быть, даже еще пахла шакалом,
сомнений не оставалось. Мы поджали ноги и затаились. В соседних палатках тоже
закончились храп и кошмарные крики. Наступила человеческая тишина.
- Сури! - крикнул я на весь сахель по-французски. - Чего делать-то?
- Ш-ш-ш! - был несчастный ответ. Но вдруг раздался громкий выстрел. Это как-то
сразу приободрило меня. Оказывается капитан захватил с собой огнестрельное
оружие. Раздался вой испуганных зверей. Затем топот. Мы выскочили из палатки с
фонарями. Капитан гнался за шакалами с палкой наперевес. Враги ретировались. Мы
сели у костра.
- У меня просьба, - сказал капитан, который, несмотря на тьму, оставался в
солнечных очках за три копейки.
- Не болтать о Догоне? - не выдержал я. Капитан почесал нос.
178
Я тридцать лет, и никогда такого, - сообщил он. - Давайте перейдем спать в
пирогу. Там на дне, конечно, не фонтан, но зато безопасно, как в чреве матери.
Кудрявые помощники перенесли Габи на своих тонких руках на судно, храбро бредя
по стоячей микробной воде.
- А это верно, что у русского президента обезьянье сердце? - спросил капитан,
когда мы расставались с ним навсегда на пристани неподалеку от Томбукту.
- Как обезьянье?
- Да тут все говорят... Вы не обижайтесь, - сказал капитан. - Обезьяны - они нам
ближе собак.
ТОМБУКТУ
Посещение Томбукту есть уже само по себе его похищение, и любой отъезд из
Томбукту напоминает бегство. Отсутствие дорог имеет принципиальное значение и не
обсуждается. Каждый белый, посетивший Томбукту, достоин смерти. Я увидел себя в
Томбукту как запечатанную сургучом бутылку и благодарил Господа за Его милость и
покровительство.
- Кто вы? - спросил я стариков на паперти мечети.
- Мудрецы, - сказали они. - Нас здесь триста тридцать три человека.
Теперь я знаю, что в три часа ночи по Томбукту проносится белая лошадь со
всадником, приближенным к совершенству.
179
Мы бежали из Томбукту ранним утром, предприняв дерзко-трусливую переправу через
Нигер. Новый шофер Мамаду о