казался не слишком разговорчивым. Более того,
несговорчивым. Мы пробивались на юг через пустыню с этим новым арабоподобным
водителем. Мы вместе с ним вязли и пропадали в песках. Мы меняли ландшафт, как
масти карт, нам выпадала то красная, то желтая, то черно-асфальтовая пустыня,
она была то сыпучей, то каменной, внезапно выросли наросты диких гор и финиковые
пальмы, мы доверяли водителю, не зная, что он и есть наш палач.
РАССТРЕЛ
Городишко Гао - одно недоразумение. Он разлинован, как Манхэттен, и в нем даже
есть ресторан La Belle Etoile, но это не мешает ему быть захолустьем. В Гао
самый рогатый рогатый скот. Он не боится машин. Я потер воспаленные глаза.
Ночная Африка - континент беспощадного неонового света. Обложившись керосиновыми
лампами, я медленно читал перед сном роман Достоевского "Бесы".
Арабообразный водитель сдал нас полиции на опасном в военном отношении участке
дороги Гао - Неомей, возле границы с урановой республикой Нигер без всякого
сожаления. В порядке аргументации против нас он привел наши паспорта, в которых
не значились въездные и выездные визы не только из Томбукту, но даже из Гао.
- Да вы что? Вопреки всем уставам!
180
Сержант покачал головой.
- Ведь вы не простые пассажиры! Вы - туристы !!!
Сержант сделал большие глаза и объявил нас врагами малийского народа.
- Се n'est pas serieux, - пробормотал я фразу, оскорбительную для каждого
уважающего себя негра.
- Да у вас и паспорта фальшивые! - вдруг выкрикнул он мне в лицо, вращая
глазами.
С каждой минутой он накалялся все сильнее. Он говорил, что у него нет никакой
возможности держать нас под стражей, поскольку у него нет охраны и что самое
разумное дело - нас умертвить и трупы отправить в Бамако на экспертизу. Он
предложил мне согласиться с его проектом как наиболее гуманной акцией. До
границы оставалось всего-то пять километров, и мне стало обидно погибнуть зазря.
Однако шофер Мамаду не хотел, чтобы я уезжал с тайным знанием, опасным для
метафизической безопасности не только сахеля, но и всей Африки. Если Элен и Сури
симпатизировали нам, то Мамаду был воплощением ненависти. Когда он отошел
пописать, а сержант пошел к проезжавшему грузовику, чтобы украсть дрова на
костер, Сури шепнул мне, что с Мамаду нужно поговорить на языке африканского
братства.
- У Африки пока нет будущего, - заметил Сури, человек двух миров.
"Отчего шофер плох? Отчего хорош Сури?" - взгрустнул я.
С точки зрения мусульманства, Мамаду писал еретически, потому что он писал стоя,
а
181
не сидя на корточках. Пописав, он немедленно совершил омовение члена из
пластмассового чайника с веселенькими полосками и повернулся в нашу сторону,
цинично застегивая штаны.
- Мамаду, - сказал я, - предложи сержанту деньги.
- Я не твой раб, - ответил араб, - чтобы выполнять твои команды.
Я видел, как сержант, зевая, ушел за рожком автомата, чтобы нас расстрелять.
- Мамаду, - сказал я. - В этой истории есть только два раба: она и я. Вот тебе
моя братская рука. Выручи.
- Я спросил небеса и Бога, - сказал Мамаду, - и они мне ответили: нет1
Вернулся сержант с автоматом. Вид его был свиреп и ленив. Скотоводы -
равнодушные убийцы.
- Ну что, пошли? - сказал он.
Мы зашли за угол дома. Сержант выстроил нас у стенки. Габи стала презрительно
улыбаться. Она схватила меня за руку. Казалось, это ее успокаивало. Я стал тоже
кое-как подражать ей в презрительной улыбке, хотя мне не очень хотелось
держаться за руки. Женская любовь не боится смерти, не то, что мужская, к тому
же сердце мое принадлежало Лоре Павловне.
Сержант поднял дуло автомата. Мамаду с удовольствием встал в стороне, изображая
любопытную толпу.
Как всегда, сцена расстрела обросла ненужными жанровыми деталями: блеяли овцы,
кукарекали куры, вдалеке прыгали дети, было жарко.
182
- Подожди! - к нам со всех ног бежал Сури. Вид у него был растрепанный. -
Расстреляй лучше меня!
Сержант в недоумении оглянулся.
- Твоя бабушка - сестра моей бабушки, -кричал Сури. - Застрели меня!
- Какую бабушку ты имеешь в виду? - заинтересовался сержант.
Они заговорили о чем-то своем.
- Mon amour, у меня красивые волосы? -спросила Габи.
Никогда в жизни я не встречал более отвратительных волос.
- Шпрахлос! - ясно ответил я.
Мамаду грязно выругался, швырнул ключи от джипа на землю и пошел в сторону своей
родной деревни. Я выдержал паузу.
- Сколько? - стараясь держаться хладнокровно, спросил я сержанта.
- Почему ты меня никогда не целуешь? -молвила Габи.
Мы сторговались на сумме, равной примерно пяти долларам США.
СМЕРТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ
Когда и где двукрылый флеботом укусил Габи, кто теперь знает, но укусил, и она
заболела смертельной формой палюдизма, то есть тропической малярией.
183
- Ты похожа на трехзвездочный Гранд Отель, в котором поселились непрошеные
гости, - печально сказал я, глядя, как она умирает.
- Ты всегда недооценивал меня, - сказала она, стуча зубами от лихорадки.
- Ну хорошо, четырехзвездочный, - согласился я.
Как в самом нежном колониальном романе, ее взялась выхаживать африканская семья,
родные и близкие Элен. Они кормили ее с ложечки геркулесом и натирали разными
мазями.
Кровать Элен - четырехспальная. Вкус варварский. Голубой дневной свет. Большая
бутылка Джона Уоркера. И какой-то мотоцикл на серванте. Молодой длинноногий
французский доктор вошел.
- Ну, раздевайтесь.
Несмотря на малярию, Габи, как всегда, стремительно обнажилась.
- Он залезал мне пальцем в пизду, - божественно шептала Габи.
- Правда, что ли? - не верил я.
- А потом в попу. При чем тут правда? Мы с Элен млели. В комнате моей гостиницы
Элен собрала остатки завтрака, кусок багета и разорванный абрикосовый мармелад в
пластмассовую сумку, затянулась бычком и удалилась.
Тридцать шесть - тридцать девять. И опять через полчаса тридцать шесть. Так
сердце долго не выдержит. Умирание Габи чудесным образом воскресило ее в моих
глазах. Русское слово -чудесно; русское чудо - словесно.
- Путешествия... Чтение о них... бесконечно... - бредила бедняжка.
184
- Доктор! - бросился я за ним. - Она не умрет?
-Либидо не умирает, - заверил француз. -Мсье, вы распустили свой фантазм.
- Как? Неужели Габи - нос майора Ковалева? - ужаснулся я своей догадке. - Майор
Ковалев в Африке - это я.
- Русский военный атташе? - встрепенулся доктор Ив Бургиньон, не знакомый с
литературной историей русских носов. - Хотите виски? - спросил доктор Ив
Бургиньон с сильно выраженным сомнением. - А знаете, Африка рванет через
три-четыре поколения. У нее лучшее будущее, чем у России.
- Нет, конечно, французы форсировали модернизацию, нарушая естественные законы
движения, кроме того, сами французы ничего не умеют делать, они бюрократы,
пользующиеся трудом других людей - это тоже талант, - заметил я. - а русские
товары! - братья Элен заулыбались, - мы как-то приобрели русский радиоприемник!
на лампах! Боже, что это была за вещь! вы не умеете доводить дел до конца!
топорная работа! - братья Элен захохотали, кушая кус-кус своими чистыми
пальцами.
Русский глаз, как орел, схватил эту варварскую привычку.
По ночам я шатался по кабакам Неомея, наверное, самой горючей ночной столицы
Африки. Кто был в тех притонах, кто плясал, резко выпив джина без тоника, под
тамтам и электрогитары, тот знает запах африканского пота, тот помнит красоту
неомейских проституток, их щиколотки цвета болотной воды, их ритуальные шрамы на
ягодицах.
185
От вяжущей страсти дымят и лопаются презервативы, как шины гоночного автомобиля.
Меняя бубу на короткие юбки, Элен зверски плясала, отставив попу.
Габи стала желтым пергаментом.
Африканцы удивительно деликатны. Они скрывают свои туалеты и свои кладбища.
Только раз, исколесив Мали, я наехал на мусульманское кладбище с остроугольными,
как битое стекло, камнями (их не разрешено показывать не мусульманам).
Христианские кладбища как будто напоказ.
В стране уранового рая на столичном христианском кладбище есть могила. На ней
написано. Сербский турист Иван (фамилию не помню).
Мир праху твоему.
РАЗВРАТ ПО-НЕОМЕЙСКИ
Элен врубила свои вибраторы.
ТРАНСА НЕТ
- Транса нет, - сказал Ромуальд на веранде собственного дома в Порто-Ново с
видом на мощный океан. - По крайней мере, в твоем случае.
Они все считают мой случай тяжелым, почему-то их всех трясет от моего случая.
Из военизированного Нигера на такси-брус с курями и с баранами несчетных
попутчиков на
186
крыше я прорывался к океану (с прозрачной куколкой Габи на руках) через мягкое
государство Бенин, колыбель самой активной из мировых религий.
Я вырвал у Элен три кольца.
Элен меня надула. На базаре я хотел купить серебряный браслет, дал ей деньги,
она сказала одну цену, а браслет стоил меньше. Смутилась, но быстро отошла. Она
ухаживала за Габи самозабвенно, но каждое утро врала что-то новое. Зачем? Так
это и осталось невыясненным.
Немка болела физическими болезнями, а я - метафизическими. Я подумал, пора бы
отмыться от контактной метафизики, и обратился к Ромуальду, местной
знаменитости, но он меня отшил.
Ромуальд - молодое гниение Западной Африки, авангардистский банк червей. Он
делает маски из отбросов: пластмассовых канистр и старых радиоприемников. Его
message прост как правда, и правды там столько же, сколько в медицинском
фантазме Габи: нынешний афро-русский народ нафарширован западным мусором. Негр
выпрыгивает в этих кощунственных масках как карикатура. Замаливая перед родиной
грехи, мы с Ромуальдом рисуем закат над Нигером. Солнце падает за горизонт со
скоростью мяча. Упав, оно еще долго испускает жемчужный свет, мягко переходящий
в жемчужно-серый, в серебристо-серый, зажигает-ся первая звезда, и небо
темно-синеет, сине-чернеет... На двоих пишем минималистские полотна на грунтовке
из настоящей
187
красной земли и там выводим разные символы. Это делаем со значением и хмуря
брови. Драма не художников, за которыми гоняется с ритуальным криком проклятия
ОМА!, ОМА!, а -авторской искренности. Ломает парней.
Рыбаки на пирогах становятся похожими на вырезанные из картона фигуры. Русские
сливают в негров все свои дурные качества: лень, зависть, хитрость. Нет ни одной
русской девушки, которая не боялась бы негра как класса. Положа руку на сердце,
Россия - самая расистская страна на свете.
Минутное малодушие. Увидев в глухой деревне, посреди ярко-зеленых калебасов
вудунский фетиш Чанго, местного Перуна, облитый куриной кровью, я признал веру
эманацией страха.
- На четырнадцатое июля, - торжествующе сказал Ромуальд, - в самый разгар сезона
дождей, французское посольство в Бенине заказывает вудунского колдуна. Он
приезжает из деревни, устраивается в сторонке на табуретке, и - небо расчищено
для фейерверков в честь взятия Бастилии! Это повторяется из года в год, внесено
в расходную статью посольства, стоит пятьсот долларов.
- А у нас мэр Москвы по-мудацки посыпает тучи солью, - рассказал я. - Познакомь
с колдуном!
- Мы - ого-ого! - заликовал Ромуальд, но вдруг сник. - Главные наши вудунские
вожди коррумпированы. Деревня еще держится, а эти суки ездят с эскортом
мотоциклистов.
Он сплюнул на пол. Океан шел стеной.
- Никуда из Бенина не поеду! Я не ходок по музеям! Я был тридцать семь раз в
Германии!
188
Мне нечего делать в Москве!
- Москва сейчас - самый интересный город в мире, - скромно сказал я.
- Ты ешь людей! - злобно развернулся Ромуальд в мою сторону. - Они хрустят у
тебя на зубах. Ты выпиваешь их, как устриц!
- Мне кажется, ты для русского не существуешь, - сказала французская жена
художника выздоравливающей Габи.
- Я - художник. Я - африканец. Но я не африканский художник!
- У писателя тоже нет прилагательных, -сказал я художнику.
- Он царь, не трожь его, - сказала мне Габи.
За ужином царь сказал, что в любой момент может улететь в Европу бизнес-классом
на Сабене, у него виза многократная.
Я посмотрел на Габи.
- Ты не человек, - сказал я ей на ухо. -Ты - феминистский гвоздь.
ТРАНС
Король Побе - самый справедливый король. Он правит мудро в своей провинции, на
границе 100-миллионной бандитской Нигерии, которую все в Западной Африке боятся.
У него подданные верят в разных богов, одни - в Христа, другие - мусульмане,
остальные - вудуны.
- Не понимаю, кто тут у вас Бог, - спросил я короля.
189
- Бог - един, - гостеприимно сказал король. Я привез королю большую бутылку
шотландского виски и 50 штук шариковых ручек "бик" для детишек. Король был
тронут. Мы сфотографировались.
- Как мне вас называть? - спросил я короля.
- Зовите меня просто кинг, - сказал король.
- Кинг, - сказал я, - путешествия по разным культурам расшатывают нервы и
моральные представления. Нормы оказываются чистой условностью. На мне, как на
колючей проволоке, висят клочья разных вер. Что хорошо в Африке, в Европе -
беда. Нужно почиститься.
Я сидел перед королем на лавочке, а он сидел на троне в королевском дворце,
немножко, конечно, похожий на председателя колхоза, но только совсем немножко.
Во всяком случае, люди падали перед ним на колени, и посольский шофер -африканец
- тоже радостно упал и пополз.
- Кинг, вы смерти боитесь?
- Конечно, нет, - ответил король. - Потому я и король.
Они делают надрезы на ступнях, и змеи их не кусают.
Король быстро собрался в дорогу, и мы вышли из королевского дворца, поехали в
деревню на двух машинах (у него вместо номера надпись:
Король Побе), но не успели отъехать, как король остановился, и мы купили ему три
литровых бутылки бензина.
В Обеле, так зовется деревня, граница между Бенином и Нигерией петляет среди
курятников, алтарей и амбаров. Жители этой потревоженной государственности
заходятся и за-
190
говариваются на смеси английского sit down! и французского asseyez-vous! по
приказу кинга, которого поят вместе с нами болотной водой вместо хлеба с солью.
Срочно чинят сломавшееся ночное солнце, подвешивают его на дереве, и женщины
дико вопят об открытии церемонии.
Шеф деревни, он же главный колдун - Абу. Лицо Абу не устраивает ни один из
доступных мне дискурсов. Оно искажает синтаксис до неузнаваемости, похожей на
грубую компьютерную ошибку программной несовместимости. Вместо букв экран
покрывается неведомыми значками, глумливой иерографикой, о существовании которой
в родном компьютере я не догадывался. Ритм трех тамтамов и рисовой супремешалки
достигает космической частоты. Наконец, ударили в калибасы, и вся деревня
бросилась в танец в позе перегнувшихся в талии ос. Единственная забота колдуна
Абу - мое возвращение. Если жители деревни поднимаются-спускаются, как по
лестнице, мое я может заплутать в топографии. Приходится проконсультироваться с
Атинга, определить с заступником прогноз на ближайшее будущее, что
сопровождается подключением еще двух колдунов в тонких женских трансвеститных
платьях. Мне проливают на голову прозрачный напиток и всматриваются в судьбу.
Сначала идет нижний ряд успехов и неудач. Затемняя мое семейное будущее, они
отрывистыми жестами и словами троекратно сообщают мне о готовящемся кинотриумфе.
Затем берут мою душу на более тонкий анализ, и я чувствую, как она вздрагивает в
их руках. Обменявшись со мной четырехкратным рукопожатием с учащен-
191
ной перестановкой кистей и пальцев для приведения энергии в адекватное
состояние, колдун, наконец, мягко запускает меня.
Транс.
Описание транса.
Я вхожу в транс.
Немка входит в транс.
В красно-белых одеждах и колпаках.
Обильное выделение пота.
Оторванная пуговица.
Жертва французского империализма.
Натрудившийся колдун пьет джин.
Становлюсь очень сильным.
Вот схема полета.
Капитан устроил коктейль по поводу нашего визита.
- Ну, и где виноград? - огляделась Габи. Зала напоминала советское посольство
былых времен. На стенах висели натюрморты второстепенных художников.
- Какие ужасные картины! - прошипела немка, но так, чтобы слышали все.
- Даже здесь, - с любовью сказал я, - ты готова, жертвуя хорошим тоном, бороться
за хороший вкус.
После коктейля капитан дал обед.
- Капитан! - закричал я в ответ. - Что вы такое говорите! Вы же высшая
инстанция, все видите сверху! Что вы так раскипятились? Уймитесь! Я сам против
исключительности России, но к чему эти антирусские настроения?
- Ладно, - вступилась вдруг Лора Павловна, - зато как поют! Русские, турки,
болгары, румыны, наконец, украинцы - все эти люди на
192
восток от Европы - у них такие певцы. Возьмите хотя бы Шаляпина!
- Зачем вы, Лора Павловна, нас сравниваете с турками? - не выдержал я. -
Дополнительное оскорбление.
- Вот именно, - сказал капитан, - а с кем вас прикажете сравнивать?
- Да ты сама - волжская буфетчица! - закричал я на Лору Павловну. - Родная, не
ты ли, вылезая на пристани из моей машины, хотела прикрутить окно с внешней
стороны?
Все расхохотались, и Лора Павловна, почему-то довольная, тоже.
- Русские - это фальшивые белые! - закричала на меня Лора Павловна.
- Поганки, - хохотнул капитан. - Помиритесь.
Вокруг нас радостно собрались мертвые люди, много знакомых и дорогих лиц. Одна
маленькая женщина, никак не умевшая в жизни стареть, знакомая моих родителей,
протиснулась.
- А ты-то как тут очутился? Она просунула мне в руки свою книгу о Мали, изданную
когда-то издательством "Мысль".
- Я знал, что вы придете, - сказал я. - Я чувствовал и общался с вами в пустыне.
Она улыбнулась с легкой грустью. Впрочем, они выглядели празднично. Казалось,
сейчас начнется праздник, растворятся двери, и мы все куда-то пойдем. Вместе с
тем, я беспокойно сознавал, что мне надо что-то спросить, пока не поздно, что
этот фуршет готов закончиться каждую секунду.
- Помните Апокалипсис? - по-светски спросил меня помощник капитана, в котором
193
было действительно нечто пушкинское. - Там говорится об иссякновении рек воды
живой.
- Неужели и Пушкин - ваш человек? -тихо спросил я.
- Вы - наш человек, - приблизился капитан, обнимая помощника за талию.
С неожиданным подозрением я взглянул на обоих. Капитан закружился в вихре
гостеприимства. Он протанцевал с Лорой Павловной тур вальса, затем хватил водки
с шампанским, и они заплясали рок. Помощник с дьявольской галантностью уволок
Габи на танец. Габи выглядела польщенной. Она вспомнила юность, когда танцевала
topless в ночных кабаках Западного Берлина, и показала такой класс, что гости
зашлись в экстазе. Я яростно ей аплодировал. Но и помощник не отставал от нее.
Он выдал свою рейнскую чечетку. Затем они слились в танго, и помощник, как
истинный соблазнитель, водил ладонью по ее узкой длинной юбке, по чуткому, чуть
декадентскому бедру.
- А вы - настоящий поэт, - сказала ему Габи, млея от удовольствия. - я никогда
не забуду вашей касеты с принцессой.
- Бы - моя принцесса! - признался помощник на весь зал.
Габи таяла в его руках. Сойдясь в восторженных отзывах об инсталяциях Ильи
Кабакова, они вместе куда-то исчезли, и мне представилось, как они целуются со
стоном, взасос в конце коридора, в мужском загробном сортире.
- В пляшущих богов все-таки легче верится, - флегматично заметил я, столкнувшись
с помощником перед баром в очереди за выпивкой.
194
- Я думал, вы смелее, - усмехнулся он. -Вы почему умолчали о том, как на
Миссисипи в ванной вы писали в лицо вашей спутнице?
- Ей так захотелось, - смутился я.
- А когда вы нассали ей в рот и она захлебнулась, вы с отвращением задернули
занавеску.
- Не для печати, - покраснел я.
- Живодер! - не унимался помощник. -Она от любви вся извелась, весь ее текст-
любовный манифест, а вы... вы ей - в рот ссыте!
- А все началось с того, что вы на Волге в нее как мальчишка влюбились! -
раздался голос капитана.
- Ладно вам, - сказал я. - Я же не спрашиваю вас, почему вы оба ни черта не
понимаете в судоходстве.
Они оторопели от такой наглости.
- А что, неправда? - не унимался я. - Матросики! Ну, скажите мне, что такое
фок-рей?
- Лажаемся, - удовлетворенно констатировал старпом.
- Гуляет! - обрадовался капитан. - Вот она -узурпация человеком божественных
функций!
- Да нет, - осекся я. - Извините. Я не убивал негра в Нью-Йорке, - неожиданно
покаялся я.
- Ну-ну, - сказал помощник капитана.
- Капитан, - не выдержал я, - почему парность - основной принцип существования?