Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Ерофеев Виктор. Пять рек жизни -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  -
оне гости замолкают и смотрят на экран с редким вниманием. Чего-чего, а этого они еще не видели. Принцесса резко поворачивается, садится на корточки. Презирая букенгемские условности, она начинает писать через трусы на персидский ковер с улыбкой, которая обошла свет. Идут нарезки из ранней жизни принцессы. Крикет, бассейны, теннис, шарады, угловатые позы тела неслучившейся балерины. Гадкий, слишком длинный, околоаристократический утенок, она не верит и верит в свое будущее. Камера наезжает на ее промежность. Что мне сказать об этих формах? Во всяком случае, они возбуждающе волосаты. Немка тяжело дышит невдалеке от меня. Принц тоже заинтересован происходящим. Он раздвигает ей ягодицы и показывает сзади то единственное место тела, куда никогда не проникает луч солнца. Казалось бы, розово-карий анус несколько треугольного 69 вида в окружении мелких пупырышков, слипшихся волосинок, на которых дрожит крошка кала, и звездочки-родинки, указующей на родовую судьбу - это и есть кульминация. Я и не знал, что она так неуклюже вытирает попу. Но нет! Принцесса извлекает из своих трусиков средних размеров мужской член с весьма гармоничной залупой и яйца. У нее есть яйца! У нее замечательные яйца! И замечательный член! И замечательные яйца! И замечательный член! Делать нечего, принц с удивлением берет его в рот. - Ну, хорошо. А как же дети? - посреди всеобщего молчания раздается голосок Лоры Павловны. - А как же Англия! - восклицает адвокат. - Ничего себе некрофилия,- не выдерживаю я. - Завидуете? - смеется надо мной адвокат. - Отстаньте от него, наконец! - вступается за меня Лора Павловна. - Ерунда какая-то,- бормочет капитан. -Друзья мои, а как же Господь Бог? Он выпивает рюмку очень старого коньяка и, огорченный, покидает салон. - Теперь мне все ясно, - говорит жена адвоката с лицом оглашенной. - Может, хуй позже вырос, как гриб? -говорит адвокат. - Нет, все-таки, а как же дети? - недоумевает Лора Павловна. - Ххххххххххххххххххх, - вместо катарсиса хрипит немка. - Хххххххххххх. 70 Помощник капитана вскакивает - опля! - и начинает отбивать чечетку. Помощник - ас. Заходится в чечетке. - А как же? А как же? А как же? - с плебейским шиком приговаривает чечеточник, широко разводя руками. Мы начитнаем хлопать в ладоши. ПСЕВДОЦИТАТА Спасибо Рейну. На Рейне мне пришла до смешного простая мысль: что есть красота? Вот замки, виноградники, мелкие городки, вся эта рейнская драматургия национальной эстетики, и все говорит очень ласковым голосом: правда, красиво? И маленький город шепчет мне на ухо: я, правда, красив? И замок над Хайдебергом: я тебе нравлюсь? Как я могу тебе не нравиться? Ты посмотри, как забавны мои скульптуры! Ты посмотри, как они наивны и очаровательны! Выйди в сад, глянь на город. Нравится? Ну, сфотографируй меня. Ну, пожалуйста. - Ленин прав. Надо мечтать! - сказал я капитану. Здесь красота зависима от суждения и фотоаппарата. Здесь красота недальновидна. Почему в заштатных городах Пулии в церквах совсем иной дух? Почему в Кельне, в соборе, мне хочется вон? Почему мне тесно плыть по Рейну, мне, зажатому между двух берегов? Где запру- 71 да? И вдруг в последнее утро - светлый песок голландского берега, и я испытываю облегчение. Предубеждение? Может быть, у меня какая-нибудь тайная причина недолюбливать немцев? Я роюсь в себе и не нахожу. Напротив! Напротив! Только хорошее! Немецкая красота - красота! И бунт против кошечек, в дадаизме, в экспрессионизме - не мой. Мне этот бунт симпатичен, но - не мой. Я зря обижаю Рейн. Он - хороший. Он - быстрый, стремительный, он общеевропейский. И меня не смущает название парохода - Дейчланд. Дейчланд - так Дейчланд. Кто-то должен делать машины. У меня в Москве сломался немецкий холодильник. Только купили -сломался. Я удивился. Немецкий холодильник сломался! Звоню по гарантии. Мастер приезжает с готовой запасной деталью. Откуда вы знали? -Она испанская, всегда ломается. Значит, я должен это принять и признать. - Кельн сдался! - вбежала Лора Павловна. - Отключите в Кельне электричество, - сказал я. - Пусть у них все скиснет в холодильниках! -Дюссельдорф тоже сдался,- сказала Лора Павловна. - А Хайдеберг? - Сдался. - А Туборг? - Это - пиво, - сказала вдова адвоката. - Ну и что? - сказал я. - Вы, может быть, знаете, сколько у Че Гевары было пальцев на ногах? - Нет, - сказала вдова адвоката. - Почему? У нас с ней культурная невменяемость. - Зачем ты меня не бьешь? - мимоходом спросила немка. 72 - Я занят мыслью, - ответил я. - Из Москвы я хочу - еду в Азию, хочу - в Европу. То есть, понятно, куда я еду. Непонятно - откуда. Кто я такой, чтобы тебя бить? - Берлин тоже сдался, - сказал капитан. - Почему это он сдался? - удивился я. - Мы его не просили сдаваться. - А Париж? - спросила жена адвоката. - Париж давно сдался,- сказала Лора Павловна. - Париж всегда готов сдаться. - А помощника капитана нашли? - спросил я. -Нет. - А где он? - Прячется в машинном отделении. - У вас там, джунгли что ли? - заорал я на Лору Павловну. - Вы мне портите всю революцию. - А что с адвокатом? - спросила жена адвоката . - Не твое дело! - сказала Лора Павловна. - В общем, так, - сказал я. - Париж населите румынами. Они этого очень желают. А всех из Парижа грузите в Румынию. На перевоспитание. Завтра! - Господи! - обрадовалась Лора Павловна. - Неужели Европа снова станет веселой и интересной! - Вы сначала найдите помощника капитана, - сказал я Лоре Павловне,- а потом радуйтесь. Красота - не иное, как выдох: Боже, как хорошо! Хорошо - что? Мне не принадлежащее, мною, в лучшем случае, угаданное. Из другой 73 энергии сотканное, а если из моей, то - преображенной. Это - в Пулии, на Сицилии. А здесь, в Германии, - имманентное. - И верните мне мое банное полотенце, сретишистка! - закричал я на Лору Павловну. Лора Павловна смутилась. Немка вынула из штанов маузер и хотела ее убить. Имманентная красота. Междусобойчик. Короткое замыкание умиления. Слезы наворачиваются на глаза - подушечки, рюшечки, цветочки. Мне же тоже сначала понравилось! Я тоже открыл рот. Но потом закрыл и даже зевнул из равнодушия. Красота не умеет быть прирученной. Не думаю, что жена адвоката когда-нибудь примет революцию, но нам нужны маловеры для контраста и издевательства. Опять пришли ходоки-доходяги из дешевейших кают. Спрашивают, как жить. - Ребята, все хорошо,- сказал я им. - Вы будете новым типом человека. Будете красиво и мягко любить. - Амстердам тоже сдался? - спросил я жену адвоката. - Амстердам не сдался,- сказала честная женщина. - Молодцы, педерасы! - воскликнул я с ностальгией. - Берем курс на Амстердам! - Нет, нет и еще раз нет! - сказал капитан. - Я отказываюсь считать Рейн космической рекой. - Почему? - спросила жена адвоката. 74 - В верховье космической реки обитают души еще не родившихся людей. Значит, Швейцария - будущее мира. - Не годится, - нахмурился я. - А что нам делать с сакральной речной нумерологией? - Какой еще нумерологией? - спросила немка. - 3, 7, 3 на 7, 99,- сказал капитан. - Хорошо! - растрогался я. - Вот это и есть капитан-религия? - Как сказать, - потупился капитан. - Долой попов! - крикнула немка и выстрелила в воздух. - Ты хочешь ни хрена не делать и жить в шоколаде, - объяснил я ее беспредметный поступок. Прирученная красота превращается в кич и, вывернувшись в киче наизнанку, начинает мне нравиться своим онтологическим неблагополучием. Я взял автомат и спустился в машинное отделение. Лора Павловна тоже взяла автомат. Мы долго бродили по машинному отделению в поисках помощника капитана. Сначала мы боялись, что он нас убьет и потому ходили очень осторожно, а потом перестали бояться и ходили, и пели песни. На пути нам попался помощник капитана, но мы не обратили на него внимания, потому что он прикинулся поршнем с болтами. Потом он прикинулся еще какой-то железной установкой, из него летели искры, потом он стал как озеро ртути, и мы снова прошли мимо него. Под душераздирающий военно-морской марш мы входим в Амстердамский порт. Народ 75 выволакивает на набережную свою обезглавленную, когда-то любимую королеву. Амстердам -колыбель столовой клаустрофобии. Тот дом похож на солонку, этот - на перечницу. У проституток с островов Индонезии фарфоровые лица. Мы - вожди, экстремистские Гуливеры, мы братаемся с толпами революционной наркоты из кафе-шопов. На фонарных столбах, в театральных программах, газетах, на площадях, поперек каналов, в ресторанных меню один заказ: революция. Немка связала мне красные пролетарские носки. Капитан все-таки напросился вздернуть его на мачте. Сливки вечной женственности не прочь выйти за меня замуж. Капитан бесконечно рад за нас. Кавычки напрасны. "Красота спасет мир", - псевдоцитата из Достоевского. Ее нет в полном собрании его сочинений. Но теперь мне ясно, кто это сказал. Это сказал старый Рейн. 76 ОТ ГАНГА ДО НЕБА БЛИЖЕ, ЧЕМ ОТ БЕРЛИНА ДО МОСКВЫ БАНАН Я - человек беспафосный. Я знаю, что мост леденеет первым. Что же тогда я делаю в Индии, если у каждого индуса вместо сердца - пламен-ный Тадж-Махал? - Ищу Тадж-Махал. Всем миром возводим мавзолей любви. Весь кич мира стекается в Тадж-Махал. Есть ряд основных состояний, когда мудрость неотличима от тупости. Не найти Тадж-Махал в Агре, городе Тадж-Махала, все равно, что не увидеть Кремль в Москве. Но индийская не-сознанка - не стиль существования, как у русского придурка, а пожизненная сущность. - Что это у тебя? - спросил я уличного торговца фруктами, тыча в незнакомый мне плод. - Банан. 77 - А это? - Банан! - А вон то? - Банан! - А вон там? -Где? - Над городом! - Банан, сэр! - Какой, блин, банан?! Это же Тадж-Махал! ЛЮБОВНИК Индусы - заводные игрушки. Красные жестяные божьи коровки. Жестяные крылья. Пружинки ржавые. Голова - жестяной барабан. - Когда с индусом занимаешься любовью, -смущаясь, рассказывала мне в Дели (я только что прилетел) Нана, старшая сестра моей немецкой переводчицы, - он весь скрипит, его хочется смазать постным маслом. Она подошла ко мне, напоила виски. - Боже, - сказала, - как надоел этот скрип! СЛАДКАЯ ЛОВУШКА Индия - сладкая ловушка. В Индии времени нет. Поезда в Индии ходят по звездному календарю, раз в миллион лет. Самолеты летают с точностью метеорита. Можно долго ехать назад, постепенно впадая в детство: там встретится стра- 78 на слонов, обезьян. Задребезжит на ветру похоронным венком пальма. Из нее вылетит разноцветная птица с кредитной карточки ВИЗА. Встанет верблюд с бессмысленно гордой мордой. Из ребенка вырастет колониалист в английском пробковом шлеме. Индия, скажет он, страна проникающей пыли. Из задницы, скажет он, в Индии хлещет жижа. Вечная жижа из вечной задницы. Вода-отрава. Болезни-неизлечимы. Брезгливость - негласный пароль. Из колониалиста, как из лопуха, произрастает сестра милосердия. Она устроит в Калькутте приют для умирающих на сорок коек. Оденет сорок умирающих в синие пижамы. Попутно получит Нобелевскую премию, и выяснится главное различие. Никто не любит умирать. Но у индусов есть секретное оружие. Реинкарнация мощнее ядерной бомбы. Индусы сбрасывают телесную оболочку, как манекенщицы - платье. Их ждет новая примерка. Смешные люди! Они смотрят на европейцев снизу вверх. Они им завидуют. Хотят быть такими же высокими, мечтают о белой коже. Нет-нет, это не колониальные предрассудки. Они утверждают, что они, арийцы, пришли когда-то в Индию с Севера белыми, а тут безнадежно, навсегда загорели. Расисты микроскопических различий, они ввели не только касты, но и кожное цветоделение. Страна распалась на чуть-чуть более светлых и чуть-чуть более темных, и никогда индус не выдаст дочь замуж за более смуглого жениха без веских на то оснований. А европейцы, проснувшись однажды ночью в холодном поту, бросаются в 79 Индию, в грязь, в нищету с единственной целью. Возьмите мой рост, заберите белую кожу - только лишите страха смерти! Выдайте визу в бессмертие! Как проехать в Индию? Наверх! Дайте лестницу! Пропустите меня на небо! Там начинается святая река Ганг. Туда мне и надо. ГИМАЛАИ Дорожные знаки в Гималаях полны назидательности. Полиция делает вид, что реинкарнация ее не касается, и готова спасать жизни сочинительством полицейских куплетов: The road is hilly, Don't drive silly. Однако индийский водитель верит в вечность больше, чем в дорожные знаки, и нет ничего более страшного, чем путешествовать в Гималаях на автомобиле. Дороги узки и неверны. Защитные столбики не предусмотрены. Колеса то и дело срываются в пропасть. Обгоны на повороте - общее место, лобовое столкновение - особый шик. Вдруг вылетает дракон в виде автобуса без тормозов, с выбитыми стеклами, миндалевидными глазами. Промеж глаз надпись: India is great. Индус в полете полон адреналина. В пропасти много автожелеза. Одно утешение: пропасть красива. Скажу даже больше: Гималаи зимой - это и есть выпадение в красоту. Редкая сосна ниже Эйфелевой башни. Горы горят, как петухи. Гималаи зимой - это такая нежность природы к тебе, что не- 80 вольно оглянешься: не обозналась ли? Но, не найдя в тучах орденоносного близнеца, вступаешь в безмятежное чувство собственного несовершенства и благодарности. До истоков Ганга я не доехал. На повороте стояли солдаты с палками и чайниками вместо ружей. Похожие на обмороженных дровосеков, они объявили, что выше в горах дорога завалена снегом. От скуки горной армейской жизни они сделались гостеприимны и, напоив чаем с молоком, уже были готовы ради меня и забавы отдать по-быстрому свои жизни, но в Гималаях у их гостя нет врагов. Тогда солдаты отвели меня, тоже по-быстрому, в свой походный храм, где барачный Христос с красной точкой на лбу христосовался с барачным Буддой на глазах у всех прочих барачных богов. Дом высокой терпимости. Коммуналка образцового духа. - Подселите? - Давай, - по-простому решили барачные боги. Я пошел подселяться. На ветру трепетали треугольники религиозных флажков. На высоте трех тысяч метров Индия растворяется в воздухе, на фоне снежников и сосулек в страну поднебесья, и местные крестьянки, в полном согласии с этим, надели тибетские наряды, корзины с хворостом, сильные украшения. Я повернул назад в долину, на глазах у дровосеков, превращаясь в паломника с бусами в бледно-розовой рвани, русского сад-ху особого, еще не понятного мне самому назначения. 81 БОГ СЛАЩЕ ВСЕХ КОНФЕТ - Сволочь! Путешествие в Индию началось со скандала. Фрау Абер была не допущена на элитный ужин к скрипучему индусу. Впрочем, обычный стареющий мудак с профессорским адюльтером. Сказалось подлое происхождение из lower Middle Europe. Ее забыли в гостинице. - Сволочь! В элитном клубе элитный ужин с артистами и губернаторскими дочками оказался полным говном. Дели - не дело. Дели представился мне Сызранью с пальмами. Мы уехали с Наной на ностальгической тачке Амбассадор сплетничать всю ночь напролет. - Фрау Абер не нужна Индия, - сплетничал я. - Ей нужен я, а я осмеливаюсь отказать ей в реальности. Я намекаю ей, что она - соринка, залетевшая в мое сознание, как в глаз. - Почему немецкая соринка? - Между Москвой и Берлином - груба ментальной интерактивности. В Гималаях фрау Абер решила, что она красивее Гималаев. Она бросила Гималаям вызов, дерзко выставив в горах напоказ всю свою германскую красоту. - Ауч! - поскользнулась старшая сестра и пошла пятнами, разглядывая снимок. - Искусство фотографии - свиное рыло, -непутанно объяснился я. - Столкновение всмятку вуаризма с эксгибиционизмом. - Вы утром не встанете, - поднялась хозяйка, вместо халата хватаясь за фотоаппарат. 82 Фрау Абер плюхнулась ей на колени. Девчонки расцеловались. Фотография - эффект ненасытности. Ей всего мало. Ее всегда мало. Извернувшись, она желает быть малым. - Крымского шампанского! Blow up, сволочи! Мы были вместе как три Рембрандта. Фрау Абер считала, что Гималаи примут вызов. От напряжения из нее потекла в снег моча. Природа замерла. Горы безмолвствовали. Она почувствовала себя униженной. Я лежал и читал путеводитель по Индии, а она горько плакала. Я понял: жалость к ней будет доказательством ее реальности. Я читал о Ришикеше, в котором мы с ней вяло боролись. Это один из тех вегетарианских, безалкогольных городков северо-восточной Индии, которые славятся своей святостью. В Ришикеше не продаются даже яйца. Воздух здесь, у подножья Гималаев, чист и пылен одновременно. Длительное пребывание Битлз в городе совсем не чувствуется. От предчувствий у фрау Абер потеют подмышки, от воспоминаний - янтарного цвета штаны. Я предлагаю ей дружбу, но фрау Абер упрямится и в угоду своим feelings упрекает меня в неискренности. Приехав в Индию, она стала называть индусов братьями, призывать к социальной активности. Она упрекнула меня в колониализме, когда портье тащил мой тяжелый чемодан. Но прошло несколько дней, и она уже кричала нищим: "Пошли вон!". Она ловко научилась передразнивать индо-английский воляпюк шоферов. - ФАРРР Ю, СЭРРР! - хохотала она. -ФАРРР Ю! 83 Наконец, она мне призналась, что индусы похожи на арийцев с грязными лицами, но потом страшно смутилась и просила, чтобы я забыл ее слова, чтобы не погубить ее социальный образ. - Все-таки у тебя душа - фашистка, - сказал я. - Яволь!- принялась кривляться фрау Абер. Тогда я отправился в один из отдаленных ашрамов Ришикеша, чтобы обсудить свое положение с гуру. Но я тоже человек! - увязалась она за мной. Я тайно звал ее фрау Абер. Она любила бунтарское слово НО. Боже! Фрау Абер начала размножаться! Помимо индийских паломников, в ашрамах много полукрасивых западных женщин, вроде нее, которые с постными лицами внедряются в святую жизнь. В полукрасивых женщинах есть извечная неадекватность: они считают себя красавицами, разбивают себе жизнь высокими претензиями и в результате - койка психоаналитика (n'est-ce pas, фрау Абер?) или ашрам с молитвами, песнопениями, со звоночками. Дзынь-дзынь! Проснись к духовной жизни! - Все мы лампочки! - сказал мне гуру без всякого предисловия. -Лампочки, по которым бежит ток божественной энергии. Мы умираем, как перегораем. В самом деле, он был похож на лампочку, которую включили в интуристских целях, и она стала ярко и честно светить. - У вас тут красиво, - сказал я недоверчиво, глядя из окна его опрятной бедной комнаты на закат солнца над Гангом. 84 - А что такое красота? Она - наше внутреннее состояние. Все в мире - наше внутреннее состояние. Как-то мне в руки попалась брошюра "Философия всего". В ней было тринадцать страниц. Автора я не помню. Гуру с ходу брался за любую неподъемную тему. У него было отполированное чистой жизнью лицо человека без возраста с живыми глазами. Когда-то он был государственным чиновником. Выезжал служить в Лондон и выглядел на берегах Темзы доподлинным англичанином, как молодой Неру. Когда-то в Калькутте у гуру были жена и сын. Он бросил их, уехал в Ришикеш, и я подумал, что, верно, жена и сын проклинают его за святой эгоизм. - Сын - ваше внутреннее состояние? - спросил я. - Красавец офицер, сын год назад погиб в Кашмире. Я неотрывно смотрел на рот гуру. Он тяжело сглотнул, отрыгнул, и я увидел вспышку зеленого цвета, сорвавшуюся у него с губ. Вслед за ней изо рта выскочил предмет, который он поймал руками, сложенными снизу. Немедля он высоко его поднял, чтобы нам было видно. Это был прекрасный зеленый лингам, куда значительнее любого предмета, который нормальный человек мог бы извлечь из горла. Но полагать, что поклонение лингаму происходит из примитивного фаллического культа -глубокое заблуждение. Будучи амальгамой мужского и женского органа, священный эллипсоид, который в переводе с санскрита значит 85 эмблема, предстал нам сущностным принципом, энергией творения. - Елы-палы. Извините, - сказал я, пораженный супериллюзией отцовского чувства. Он закивал головой по-индийски, и это утвердительное движение находится на грани европейского отрицательного жеста, что, должно быть, имеет под собой основание. - Надо отказаться от всего, чтобы обрести себя. Не переделывать мир, а переделывать себя, -

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору