етину.
Показал зеркалу обложенный язык, повинтил пальцем у виска.
     -- Ничего не показывает, -- сказал он, обернувшись ко мне.
     -- Что не показывает?
     -- Меня не показывает. Не отражаюсь.
     -- Не может быть, -- не поверил я. Я подошел. Серый виделся в зеркале.
     -- Ну, чего придумываешь? Вот ты.
     --  Где?  --  он потрогал себя за нос.  --  Нет,  -- сказал  он.  -- Не
отражаюсь.
     что делать,если ничего не поделаешь?
     Если  с этой  страной  ничего поделать нельзя,  может  быть,  выстроить
здесь, на горе, обсерваторию, чтобы изучать природу человека? Или это только
отклонение? Перверсия по-русски? А мы выдаем все это за правду.
     Иностранцы сбегутся -- смотрите, как они о себе.
     Закрывайте ворота.
     Это я уже проходил.
     обида
     Не надо обижать русских.

     искра
     Откуда эта искра? Смесь говна и озона. Это тоже ни с чем не сравнимо.
     удовольствие
     Видится,   приоткрывается   что-то   за   жизнью.   Небольшое,   дорого
оплачиваемое муками удовольствия.
     Светочка и тусовка
     Вот  говорят: пупок.  Отвращение  к телу.  Серый явился ко мне в  форме
принтера "Паккард энд Хьюлет".  Городской сумасшедший.  Откуда  у меня такое
тщеславие? От  мамы? От папы? Голый пупок. Русский не имеет никаких прав. Он
без  них  влегкую обойдется.  Я  пришел. Они  набросились. Я стоял  --  губы
облизывал.
     Помнишь?
     Помню.
     Ты стала противной.  И еврейка  раздобрела.  No  questions.  Но  есть в
России некоторые люди, которые этой искрой светятся. Они светятся независимо
оттого, что происходит со внешней, гнусной Россией.
     сомнения
     Я буду сомневаться  до  победного конца. В тебе.  В себе. В квартире. В
твоей собаке.

     В дочке твоей.
     В твоей честности.
     В твоих подружках.
     В твоей чистоплотности.
     В твоих запахах.
     В твоем вкусе.
     Я хочу в Америку.
     красота
     Мальчиком Серый рано  заметил,  что мир красив. Да он и сам был красив.
Кудрявый, только глазки колючие. Нехорошие такие глазки.
     полъша
     Я о Польше все что думал, уже сказал. А потом  передумал. Мы с невестой
зашли в  чужой подъезд. Она села на корточки между  вторым и третьим этажом,
поерзала  и стала крупно  срать, мучительно выпучив на стену свои близорукие
глаза. Я стоял на атасе.
     -- Алло,  гараж! -- невеста никогда не называла меня по имени. --  Есть
чем подтереться?
     -- Нет.
     Она подтерлась указательным пальцем и вывела калом на стене:
     -- Миру -- мир.
     большие крики грегори
     --  Народ  --   пиздюк!  --  раскричался,  разволновался  Грегори  Пек,
по-дружески схватив меня за руку. -- Страна с

     подвижной, виртуальной историей. Страна, где от перемены мест слагаемых
сумма меняется, если вовсе не исчезает!
     о снах
     Россия моих снов -- забор. Забор.  Забор. Кладбищенский забор. Оградки.
Весть о том,  что Серый вышел из народа, имеет технологическую ясность. В то
время,  когда сон  без труда проецируется на монитор или  экран  телевизора,
странно подумать, что Серый не высветится.
     Но вышел ли он из народа, как -- из леса или как из себя? Смотрю: Серый
стал профессором Лихачевым. Стоит со свечкой. Ну, хорошо.
     -- Я готов воплотиться во все, -- сказал Серый. -- Меня волнует понятие
"все".
     знание
     Я выступил с позиции точного знания, что есть чефир и что -- Россия.
     Серый сидел, удил рыбу.
     Я рассказал ему, что  Россия  -- азиатская жопа. Я делал вид, что  знаю
больше его. Я с детства знаю, что Россия -- азиатская жопа.
     -- Интересно, -- заметил Серый.  Мне пришлось затратить  много времени,
чтобы снова найти его.
     тяжелое детство
     У  каждого  русского  тяжелое  детство.  Русское  детство  должно  быть
тяжелым. Иначе разве это детство?

     У Серого было  тяжелое детство. Родители Серого часто со  стуком падали
на  пол. Серый,  зажавшись  в угол, смотрел, как  родители падали. Его били.
Рвали уши, запирали  в  сортире, мазали  морду калом,  душили  до посинения,
больно дергали за пипиську. Ели что ни попадя. В школе было много хулиганов.
Во дворе тоже.  Дети придумывали гадкие игры. У старух отнимали ручные часы,
портили лифты, истребляли почтовые ящики, девчонок насиловали в подворотнях,
маменькиных сынков изводили. Жгли мусор. Пылали костры.
     Однажды Серый побил отца, как  всякий русский. Хорошо, не  убил. Но  не
мог вспомнить, за что побил. Впрочем, по этому поводу не мучался. Одно время
Серый был грозой двора. Утром отец Серого пошел на завод. Он был рабочим. От
отца пахло канифолью.
     По ночам Серый спал без задних ног.
     соборность
     --  Что  такое  соборность? --  спросил я  Серого.  Серый высморкался в
песок.
     -- Боженьку надо менять, -- сказал он. -- Христу пора на пенсию.
     -- Я боюсь, -- признался я.
     -- Боишься, а втихаря тоже так думаешь, -- сказал Серый.
     тренер
     Серого  заприметил тренер. Психологически его обработал.  Не подмял под
себя, а напротив: дал развиться его творческой индивидуальности.  Серый стал
чемпионом  сначала  района,  потом  города, потом России,  потом всего мира.
Тренировался. Прыгал через скакалочку.

     моя бабушка
     Моя бабушка  Серафима Михайловна  любила  кофе с  молоком. Она вошла  в
комнату с чашкой. На столе лежала мама Маринки, ее обмывали.
     -- Ну что,  обмываете?  --  спросила бабушка, хмуро  посмотрев  на свою
умершую дочь.
     -- Бабушка, убирайся вон! -- закричала Маринка.
     -- Ладно-ладно, -- повернула Серафима Михайловна на кухню.
     кровавое воскресенье
     Русских надо бить палкой.
     Русских надо расстреливать.
     Русских надо размазывать по стене.
     Иначе они перестанут быть русскими.
     Кровавое воскресенье -- национальный праздник.
     мерседес
     Серый ехал на шестисотом по  делам. Спешил. Наскочил на  запорожец. Тот
перевернулся, загорелся. Там была семья. Семья горела и кричала. Мама, папа,
дочка тринадцати лет.  Собралась толпа. Но Серый не знал об этом. Он  уехал.
Он опаздывал.
     Наутро прочел в газете. Обрадовался.  Наконец-то  о нем, пусть  хотя бы
как об инкогнито, написали в газете.
     -- Ну, я же не нарочно, -- сказал мне Серый.
     пирожки с человеческим мясом
     Русские  очень  гордятся своей  кухней.  И правильно  делают.  Особенно
вкусными считаются русские закуски. На москов-

     ских вокзалах стали  появляться пирожки с человеческим мясом. Пассажиры
едят с удовольствием.
     -- Вкусные, -- хвалят они. -- Лучше, чем в Макдоналдсе.
     Русские часто травятся разной пищей. Съедят что-нибудь  и -- отравятся.
Детей рвет. Стариков  рвет. Бабулек поносит. Приедет  "скорая"  -- а они уже
умерли.  Тогда надо  хоронить.  Отравляются  всем.  Несвежим  мясом.  Рыбой.
Творогом. Или грибами. И гороховым супом. У  всех желудки не очень здоровые.
Зубы -- вообще отдельный разговор. Русские зубы -- всем зубам зубы.
     шашлыки
     Русские очень любят  есть шашлыки.  Приедут на природу.  Куда-нибудь на
речку.  Искупнутся.  Повизжат  в  воде.  Некоторые  сразу утонут.  А  другие
начинают   священнодействовать.  Шампуры.  Шашлыки.  Рыжики!  Маслята!   Ну,
половина  отравится.  Остальные  переебутся. Но  зато весело. Под  музыку из
машины. По  дороге  домой все  обычно  молчат. Думают о своем. Так у русских
заведено. Может, устали. А может, просто дремлют.
     история
     Русские  знают лучше географию, чем историю.  Истории русские совсем не
знают. Русские  все забывают.  Я смотрю  на  людей  как  на  вспомогательный
материал. Мне они  бывают  нужны  иногда,  чтобы  не было  скучно. Я  с ними
развлекаюсь, потом выбрасываю. Меня  удивляет,  когда  кто-то  с энтузиазмом
говорит о том о сем. Мне это кажется неприличным.

     диссиденты
     Серый  решил бороться  за  демократию  и  попал в  тюрьму.  Он там тоже
продолжал  бороться.  Из  тюрьмы  вышел пидерасом. Теперь  живет в  Европе и
обижается на весь мир.
     гимназистки
     Дебелые. Я бы хотел  иметь много друзей, но они мне быстро надоедают. У
них  нет  желания  повеселиться.  Мой  покойный  ныне  французский  приятель
рассказывал, что, когда переезжал границу России, у него в голове раздавался
"клик!" и он чувствовал, что приехал в цирк. Все ненастоящее. Но зато кайф.
     грязь
     Даже  странно,  что  в  России  так  грязно  живут.  Это  не  объяснить
отсутствием денег. Помыть пол  можно и совсем безденежному человеку. Но полы
грязные, обои засраные. На люстре висят штаны. Холодильник  лежит  боком  на
полу. Все потолки залиты. Одни -- желтые, другие -- черные. Если черные, это
плохо, значит балки гнилые. Даже непонятно, почему уж так засрано.
     Правда,  есть дома,  где  почище. И думаешь: вот  ведь  суетятся,  пыль
вытирают. Но не с уважением. А так -- между прочим.
     Все-таки  самое  главное русское слово -- грязь.  В России все грязное:
машины, помыслы,  девушки, цветы, поля, весна. О грязной весне писал Пушкин,
а  потом задумался  и не  напечатал,  постеснялся.  А, может быть,  если  бы
напечатал, получилась бы другая, чистая Россия, кто знает.

     москва
     -- А ты, верно, скрывался на Ваганьковском кладбище?
     -- Ну!
     -- А чего ты там делал?
     --  Обгладывал кости  знаменитостей.  --  Серый  помолчал и добавил: --
Можно, конечно, привести в порядок Москву. Москва стала краше.
     америка
     Я  нашел  для  себя Америку.  Америка  танцует.  Америка  поет. Америка
смотрит на меня открытыми газами.
     -- Америка, -- сказал я, -- давай решать, что нам делать.
     -- Давай решать, -- ответила Америка.
     И тут было тяжелое решение. Я заколебался.
     --  Как хорошо послать мою родину  на хуй!  -- сказал я. --  Как хорошо
спрятаться в Сан-Франциско.
     Там  так  ветрено. Там так по-американски. Я завис. Ты  приехала, чтобы
меня увезти. Там у тебя яхты. Компьютеры. День рождения. Но что мне делать с
тобой? Жизнь -- не резина.
     любовь серого
     Серый  влюбился  в  надзирательницу.  Веселая  такая   надзирательница,
нескучная. Она стала его тайной невестой. Она его выкупила. Он  освободился.
Жили  вместе  в пригороде.  Играли  в дурака. Вместе  совершили  вооруженный
разбой,  чтобы  сыграть  свадьбу.  Кого-то убили,  кого-то покалечили. Менты
почему-то их не поймали.

     имена-отчества
     У каждого русского, на удивление иностранцам, есть не только  имя, но и
отчество.
     -- Русский без отчества, как мужчина  без  трусов, -- сказал мне старый
римский профессор филологии.
     Поверхностное  наблюдение. Но  даже мой русский  друг, большой любитель
имен-отчеств, который знает  всех русских  по именам-отчествам,  относится к
именам-отчествам  как  к  вспомогательным  элементам.  В отличии от него,  я
уверен, что  имя-отчество,  соединяясь  цугом,  создает картину  человека  и
представительствует за него даже при полном его отсутствии.
     Россию  погубили  имена-отчества.  Именно  благодаря   отчествам  могла
возникнуть такая  пагубная идея воскрешения  отцов. Русский таскает  на себе
отца в течение всей жизни в качестве отчества.
     Мертвый груз.
     мат
     -- Зачем у нас мат? -- спросил я его.
     -- Мат надо  хранить как зеницу ока, --  наказал Серый. -- Мат  -- наше
топливо. Как керосин. Его нельзя разбазаривать.
     -- Россия развалится?
     -- Ты что, журналист? -- удивился Серый. -- Россия хороша  как раз тем,
что непредсказуема. Это ее конституция,  и кто этого не понимает, тот мудак.
Россия может развалиться --  запросто! А может не развалиться.  Россия может
победить немцев, а проиграть финнам или еще каким папуасам.
     Я посмотрел на Серого. Вид у него был берложий.

     новая встреча
     Потом я его долго не видел. К каким бы ухищрениям ни прибегал, я не мог
его видеть. Я познакомился с ним случайно,  в том измерении жизни, в которое
боялся зайти,  не  зная из него  выхода.  У меня есть такие завороты головы,
когда  мне думается, что  мои мозги делают  мертвую петлю. В той жизни,  где
метро,  булочная,  издатели,  дети, Серого нет  и быть не может. Гений места
никогда не имеет места  быть. Есть только напряжение, схожее с ясновидением.
Не повод обращаться ни к анаше, ни к героину. Я и сам -- героин.
     Тогда я стал  путешествовать. Я  видел разные вещи.  Я видел миражность
Мали,  пингвинов с розовыми бровями на скалах возле Кейптауна и вертикальную
аскезу Индии, я ушел на  Тибет, потому  что  там живут самые правильные люди
этой земли.
     И когда возвращался, я думал о Сером, мне хотелось ему задать несколько
вопросов.  Я  встретил Серого  совершенно случайно, на автобусной остановке,
когда, отдав в  ремонт на улице  Обручева свой неновый автомобиль, собирался
ехать домой.
     -- Отъездился? -- сказал он.
     -- Я был на Тибете, -- не без гордости сказал я, может быть, даже желая
его чуть-чуть уязвить.
     -- На хуй мне твой Тибет? -- сказал Серый. Он сел в автобус и уехал.
     живое средневековье
     Агенты по торговле недвижимостью, участковые врачи -- все те, кто имеет
каждодневный доступ к простому народу, поражаются степенью его одичалости.

     За  фасадом большого города, в недрах "убитых" коммунальных квартир,  с
гнилым серпантином наружной электропроводки, "жучками", крючками, затворами,
синюшными стенами,  битыми стеклами, рассохшимися подоконниками, оторванными
дверными ручками, тазами, затхлостью,  там, где улица начинается с коридора,
трубы  слезятся, в  уборных дворовый холод и голая лампочка, расселена Русь,
которая до  сих  пор  продолжает  допетровские  времена. Случайно  ошибешься
номером телефона -- откликнется  из глубины колодца невменяемый  голос  -- с
размаху въедешь в средневековье.
     Неадекватность самых элементарных представлений,  фантастические образы
мира,  скопившиеся, роящиеся, размножающиеся в головах, малиновые прищепки и
дуршлаги,  под отклеившимися,  повисшими изнанкой обоями -- газетные  желтые
лозунги, осуждающие  не  то  Бухарина,  не то  Израиль, вонь  ветхого белья,
дрожащие  руки со вспухшими венами, хитрость таракана, за которым гоняются с
тапком  в  руке,  изворотливость,  непомерные  претензии  на  пустом  месте,
неприхотливость, чудовищный алкоголизм, неподдающаяся анализу отсталость при
работающем весь  день  телевизоре,  ссоры,  свары  как  норма  жизни, ябеды,
пересуды,  сплетни,  ненависть,  крохоборство,  нищета  --  весь   этот  ком
слипшегося сознания  перекатывается  по всей  стране. Дохлое пушечное  мясо,
непредсказуемый  фатализм,  готовый  фарш  для  самой  низменной  демагогии,
недобрый прищур, припизднутый рокер, маньяк  с лобзиком,  неизбывный запашок
газа,  неустойчивость реакций,  болезни  всех  видов,  физическое  уродство,
необъяснимая  гордость за прожитые  годы, нестриженая седина, паралич  воли,
неумение  суммировать свой опыт,  безграмотные понятия об  истории  хотя  бы
вчерашнего, прожитого ими же, как свидетелями, дня,

     мозговые  узлы  карикатур с  неизбежным Хрущем и  бровастым  хануриком,
поклонение силе, нечеловеческая слабость -- вот тот люд, который живет -- не
живет,  но который  есть и  с  которым  мы  слишком редко  считаемся  как  с
реальностью.
     Дребезжат в их комнатах слабенькие серванты.
     Сплетение  бреда  и ссылка на шурина,  когда доказываются  недоказуемые
вещи,  когда  наивность  --  нежнейшее  из  слов, которое  можно  подобрать,
характеризуя их мысли -- какое испытание для любого человека, который выбрал
своей религией любовь к ближнему, какое издевательство над ним.
     Моль изъела плюшевые подушечки.
     Надежда  на то, что коммуналки расселятся, тоже наивна.  Коммуналка как
свет  непогасшей луны  --  норма  русской  ментальности.  Она же  --  модель
взыскуемой   соборности.  Засраные  подъезды  и  подворотни,  непрочищенные,
засоренные, как  мусоропроводы, пещерные  люди  метафизичны. Их разрозненная
посуда, гнутые ложки-вилки подотчетны лишь  божественному суду. Они понижают
представление  о  человеке,  контакт  с  ними  чреват  самыми  эмигрантскими
мыслями, совместное проживание рождает мысли об аде.
     Запущенная Россия, которая никогда не  проветривалась,  никогда не была
удостоена человеческого слова, не понимала логики своего развития -- сколько
таких людей? миллионы? десятки миллионов?
     Средневековье  без  средневековых символов  веры, воплощенное в  образы
кому-то очень  близких людей, не учитывается  при разговоре  о  стране,  где
выставляются напоказ подсвеченные французами фасады  сталинской архитектуры,
которые посреди новейших построек ка-

     жутся  чуть  ли не итальянским городом.  Надо  ли говорить, что  Русь с
голой лампочкой, наследство  допетровского, дореволюционного,  советского  и
сегодняшнего  времени,  безынициативна  настолько,  что  на ее фоне  Обломов
покажется Штольцем, и мы призваны с этим "пассивом" считаться?
     Всегда  найдется ватага доброхотов, которые  бросятся  бешено выступать
против  средневековья, приводить примеры счастливой соборности, с устойчивым
графиком дежурств по  уборке  мест  общего пользования, со скромным уютом  и
гуталином,  когда  жилички  ходят  в восточных  халатах,  сидят  на диванах,
задумчиво поджав ноги. Они закричат: что же народ мог сделать? Вот именно --
что?  Я  знаю этих доброхотов  наперечет. Они делают свою  работу  настолько
грубо, что по природе не дуэлеспособны.
     Помимо них есть огромное количество  людей,  которые возьмутся защищать
всех этих средневековых существ: они прошиты общими токами, им жалко пьяных,
жалко старух, брошенных без помощи. Мне по отдельности тоже многих жалко. Но
всю эту жалкую массу мне не жалко, она тащит Россию на дно.
     Конечно, легче всего отнестись к ней язвительно, сыграть  на панических
настроениях, запугать, как и поступают те, кто  вступает с  ней  в контакт и
теряют быстро терпение.  Можно попробовать отнестись к  ней по-христиански и
возлюбить. Но как бы к ней не  относиться, она,  эта масса, превращена волей
случая в электорат, имеет голос и ничего общего не имеет с демократией.
     Что  с ней делать? Обманывать? Отмывать?  Перевоспитывать? Ждать,  пока
перемрет?
     Но последнее  иллюзорно -- старики  тащут  за собой внуков,  правнуков,
которые тоже становятся на карачки.

     После первого  петушиного крика  молодости  от них больше нечего ждать,
кроме рабской зависимости от вечного повторения. Все идет по кругу. Остается
одно -- поместить их в концлагеря.
     Но они там уже и так.
     неуклюжесть
     В каждом русском есть своя неуклюжесть.
     Иван Петрович слишком толст. У него ремень под брюхом.
     Василий Васильевич слишком обносился. У него дыры в обоих карманах.
     Николай  Иванович  никогда не стрижет ногтей на ногах. Они у него  сами
собой подстригаются.
     У невесты с зубами рваная ночная рубашка. Из нее аппетитно вываливается
немытая сиська.
     Мария Николаевна не пользовалась  ни разу  в жизни туалетной бумагой. И
ничего -- осталась жива.
     Вот почему у русских сильный балет.
     мелкая совесть
     Как-то  я  встретился  с  одной  мелкой совестью нашей  нации.  Совесть
предложила  мне  сделать беседу  для  газеты.  Она стала  рассказывать,  как
мальчишкой  во время войны сбежала из  детского дома,  потому  что  там было
невыносимо, проехала "зайцем"  всю Сибирь  и, поскольку Россия  полна добрых
людей, ей помогли добрые люди, которым она  благодарна. Они не сдали совесть
обратно в детдом.
     Я  спросил, почему было  так невыносимо в  детдоме, и, выслушав  ответ,
сказал:

     -- Получается неувязка: добрые люди помогли вам бежать  от злых детей и
злых воспитателей.
     Мелкая  совесть удивилась,  как будто в первый  раз  об этом  подумала,
беседы не опубликовала.
     Русские переоценивают не только самих себя, но и своих детей.  В каждом
отделении  милиции  расскажут   об  их  подвигах.  В  русском  детском  мире
полагается быть жестоким. Мне рассказывали  уличные  проститутки, что  самое
страшное  -- оказаться  во  в