ится много, ой как много! А такой
милый человек, как доктор, встречается в жизни один  раз,  да  и  то  только
счастливой девушке.
     - Я же, бабушка, не просила вас подыскивать мне  счастливого  человека!
Женатого... с ребенком... - Губы девушки  дрогнули.  -  Если  бы  была  жива
мама... - Она не договорила и стремглав выбежала из кабинета.
     - Э-э, ты еще молода. Не  понимаешь  ты  ничего,  -  сказала  вслед  ей
старуха и покачала головой.


3

     Никто не откликнулся в доме Курбановых, когда Хаким постучал  в  дверь.
"Неужели Мукарамы нет дома? Но если  ее  нет,  где  же  тогда  старуха?"  Он
постучал еще раз, не очень сильно,  но  настойчиво.  По-прежнему  ни  звука.
Прислушался: в сенцах будто заскрипели  половицы,  и  снова  тихо.  "Неужели
ослышался?" Хаким громко застучал в дверь  и  прислонился  ухом  к  замочной
скважине. Молчание. Тогда он надавил плечом - дверь  поддалась.  Заглянув  в
небольшую щель, Хаким ничего не смог увидеть. Еще сильнее надавил плечом, но
массивная зеленая дверь больше не поддавалась. Юноша растерянно стоял  перед
нею, не зная, что предпринять. Но вдруг его взгляд  упал  на  перила,  и  он
решил взобраться на них и оттуда заглянуть в окно. Прохожих не было,  только
в конце улицы маячила одинокая фигура. Хаким быстро вскарабкался на перила и
заглянул в окно. Там в знакомом ему трюмо он увидел отражение  девушки.  Это
была Мукарама. Она сидела на корточках, обхватив голову руками. Лица  ее  не
было видно.
     "Что  с  ней?..  Плачет?.."  Хаким  ясно  видел,  как   поднимаются   и
вздрагивают плечи Мукарамы, и не мог оторвать взгляда от окна. Но  с  минуты
на минуту могли появиться на улице люди, и это заставило его спрыгнуть  вниз
и снова подойти к двери.
     По обеим  сторонам  крыльца  стояли  две  скамейки.  Чтобы  не  вызвать
подозрений у прохожих, Хаким сел на скамейку с видом человека, который живет
в этом доме. "Почему не открыли дверь?  Мукарама,  конечно,  видела  меня  в
окно... Может быть, случилось какое-то несчастье и она  не  хочет,  чтобы  я
видел ее с заплаканными глазами? Но это  глупо.  Может,  из-за  меня  что?..
Может, с братом поссорилась? Из-за чего? Они всегда жили мирно".
     Немного повременив, Хаким снова настойчиво постучал в дверь. Но теперь,
чтобы его не могли увидеть из окна, он плотно  прижался  к  двери.  Постучал
второй раз, третий - нетерпение росло. Вот скрипнула дверь, и по полу  легко
зашуршали  шаги.  "Идет!.."  Сердце  гулко  забилось  в  груди.  "Обниму   и
крепко-крепко поцелую", - подумал  он  и  уже  приготовился  выполнить  свои
намерения, но дверь открылась, и на пороге появилась старуха.
     - Вам кого? - сухо спросила она, словно никогда раньше не знала Хакима.
     - Аже, я... Мне надо поговорить с Мукарамой по одному делу...  -  робко
сказал Хаким и хотел войти, но старуха преградила дорогу.
     - Мукарамы нет дома, - оборвала она Хакима и стала закрывать дверь.
     Хаким не сразу нашелся что сказать; он успел просунуть руку, так, чтобы
дверь не могла закрыться, и, собравшись с мыслями, проговорил:
     - Аже, вы должны впустить меня. Я всего только  на  одну  минуту.  Одно
только слово скажу и уйду. Ведь Мукарама дома, вон в той комнате сидит. Я ее
видел...
     Хаким замечал и раньше, что старуха с неприязнью относится к  нему,  но
чтобы захлопывать перед ним дверь - этого не было. "В чем дело?.."
     - Оказывается, ты не только под чужими дверьми околачиваешься, но  и  в
чужие окна подглядываешь! - обрушилась старуха на Хакима. - Как это так - ни
с того ни с сего ломиться и дверь к девушке?  Где  это  видано?  Вас  только
допусти, вы и в девичью спальню ворветесь!.. Мукарама  больна  и  не  велела
никого впускать к себе. Убери руки и не хватайся.
     Хаким  вспыхнул,  но  сдержал  себя  и   тихим   извиняющимся   голосом
проговорил:
     - Прошу прощения, аже. Я долго стучался, но никто  не  ответил.  Вот  и
заглянул в окно. Ничего в этом плохого нет. Если  Мукарама  больна,  то  тем
более я обязательно должен повидать ее.
     - Нет, нет. Не велено!..
     Но тут из комнаты в сенцы вышла Мукарама - Хаким увидел  ее  в  просвет
двери.
     - Добрый день, Мукарама! Я хотел к тебе только на минутку,  но  аже  не
пускает меня. Мы никак с ней не можем договориться.
     Девушка приоткрыла дверь, но молчала. Она безразличным взглядом  обвела
старуху и так же безразлично  посмотрела  на  Хакима.  Ее  глаза,  казалось,
потускнели и были безучастными ко  всему  происходящему.  Хаким  растерялся.
"Может, и в самом деле больна?" - мелькнула догадка. Он пристальней взглянул
в лицо девушки, стараясь поймать ее взгляд, но она, как и в первый  день  их
знакомства, смотрела куда-то поверх Хакима. Маленькая ямочка на правой щеке,
которая всегда появлялась, когда она  смеялась,  теперь  была  еле  заметна.
Брови нахмурены,  нижняя  губа  поджата.  "Это  что  за  перемена?"  Робким,
взволнованным голосом он спросил:
     - Что случилось, Мукарама, что с тобой?
     - Я вас не приглашала, - словно сдерживая гнев, ответила девушка.
     - Да, мы условились встретиться в клубе, но  вы  же  не  запрещали  мне
приходить к вам домой! Я торопился увидеть вас!..
     - Одного  вашего  желания   недостаточно.   Я   в   этом   окончательно
убедилась, - холодно проговорила девушка, все так  же  глядя  поверх  головы
Хакима.
     - Мукарама! - голос Хакима прозвучал умоляюще. - Что это? Я  ничего  не
понимаю...
     - Придет время - поймете.
     - Мукеш, я ни в чем не провинился перед вами,  чтобы  так  загадочно  и
холодно со мной разговаривать.
     - Я никого не обвиняю, виновата сама...
     Мукарама резко повернулась и ушла  в  комнату,  Хаким  ощутил  на  себе
самодовольный взгляд старухи. Пока он раздумывал, входить  или  не  входить,
старуха захлопнула дверь.
     Он все еще стоял перед дверью, когда его окликнули:
     - А-а, молодой человек! Ты ко мне? Что, никого нет  дома?  -  Вверх  по
ступенькам поднимался доктор Ихлас.
     - Да, - растерянно ответил Хаким.
     - Ну, садись на скамейку, присаживайся, побеседуем...


ГЛАВА ВТОРАЯ

1

     В только что организованном Совдепе разгорались бурные прения, а  враги
в это время тайно готовили заговоры.
     Заседания  Совдепа  проходили  почти  каждый  день  -  один  за  другим
назревали неотложные вопросы, и их надо было решать. Члены Совдепа выступали
активно. Особенно подолгу говорил член Совдепа Яковлев. Он начинал свою речь
всегда с опровержения: "Это нереально, это неосторожный шаг..."  Сколько  ни
проходило заседаний исполкома, какие  бы  ни  разбирались  на  них  вопросы,
Яковлев неизменно твердил свое: "Это нереально..."
     На вчерашнем заседании рассматривался  вопрос  о  претворении  в  жизнь
решений съезда о земельной реформе.  Яковлев,  взяв  слово,  начал  мягко  и
слащаво, как неизменный  советник-дядя,  но  таким  тоном,  назидательным  и
безапелляционным, что возражений после него не должно было быть.
     - Пока мы окрепнем и станем  твердо  на  ноги,  -  говорил  он,  обводя
присутствующих недвусмысленным  взглядом,  -  нам  нужно  всячески  обходить
трудности, иначе говоря, лавировать на водоворотах, чтобы не опрокинуло нашу
ладью. Короче, надо врага резать ватой...
     Во время его слащавой  и  безупречно  гладкой  речи  учитель  Червяков,
назначенный комиссаром  просвещения,  нетерпеливо  ерзал  на  стуле,  хмурил
брови, недоумевающе поглядывал на  председателя  и,  наконец,  не  выдержав,
перебил оратора:
     - По-вашему, товарищ Яковлев, скотопромышленник Овчинников придет сам в
Совдеп и скажет, что у него из десяти тысяч десятин  пахотных  и  сенокосных
угодий девять тысяч девятьсот оказались лишними. Берите, мол,  их,  товарищи
совдеповцы. Так, что ли?
     Лицо Яковлева слегка потемнело.
     - Вы искажаете мои слова. Я говорил совсем не  так,  как  вы  пытаетесь
передать.  Я  подчеркивал  и  еще  раз  подчеркиваю,  что   вскрывать   рану
преждевременно не следует.
     - Следует!.. Рана эта раскрылась давно  и  сама,  сама  раскрылась  эта
социальная  язва  и  гноится  только  благодаря   словам   и   делам   таких
нерешительных, как вы, товарищ Яковлев, и вам подобных р-рев-во-люционеров!
     - Это, товарищ Червяков, - холодно возразил Яковлев, - с вашей  стороны
явное   недопонимание   сущности   вопроса,    схоластика,    демагогическое
рассуждение. Классовая борьба - это трудная и сложная борьба...
     - Пролетариат сам возьмет власть в свои руки. А капиталисты и  помещики
никогда не скажут: "Нате, мол, возьмите, пожалуйста, бразды правления..."
     Перепалка грозила перейти в ссору,  которая  затянулась  бы  надолго  и
отвлекла заседание  от  существа  разбираемого  вопроса.  Споривших  вовремя
остановил  председатель  Совдепа  Дмитриев.   Он   подчеркнул   смелость   и
принципиальность суждений Червякова и дал понять Яковлеву, что  тот  неправ.
Но Яковлев и  на  сегодняшнем  заседании  начал  выступать  с  отрицания.  А
заседание было экстренное. Председатель Оренбургского Совдепа Самуил Цвилинг
ночью вызвал к прямому проводу Дмитриева и  сообщил  ему,  что  Оренбургский
Совет рабочих и крестьянских депутатов  предъявил  ультимативное  требование
Уральскому казачьему войску - в течение суток подчиниться местному  Совдепу.
Дмитриев доложил об этом членам Совдепа, и сейчас шло оживленное обсуждение,
как  и  что  нужно  предпринять,  чтобы  заставить  казаков  выполнить   это
требование.
     Особенно радостно встретил сообщение Дмитриева Червяков.
     - Послать  к  наказному  атаману  парламентера  и  ускорить  ответ!   -
возбужденно предложил он.
     - Его надо заставить поскорее убраться отсюда подобру-поздорову.  Пусть
навьючивает свой атаманский скарб и уходит. Это лучшее, что можно сделать, -
сказал  Абдрахман  Айтиев,  исподлобья  поглядывая  на   сидящего   напротив
Яковлева.
     В плохо натопленной комнате холодно и просторно. В ней нет ни роскошных
стульев, ни диванов - простые скамейки и дубовый  стол,  вокруг  которого  и
сидят члены Совдепа. Их всегда шестеро. Они - в верхней  одежде,  в  шапках,
словно зашли сюда на несколько минут, чтобы переброситься словом,  и  сейчас
снова пойдут куда-то по важным и неотложным делам. Только Яковлев выделяется
среди всех. На нем дорогое драповое пальто, на голове  черная  шляпа,  а  на
ногах дорогие ботинки. Осмотрительный  и  осторожный,  Яковлев  с  привычным
спокойствием адвоката выслушал Дмитриева, подождал,  пока  отбушевала  волна
возгласов и реплик, и взял слово.
     - Нажим, - начал он осторожно,  -  оказанный  Оренбургским  Советом  на
правительство войска, и требования, предъявленные  ему,  -  это  всего  лишь
политический маневр, от которого нам ничуть не легче. В действительности  же
мы не получаем из Оренбурга ни вооружения, ни реальной  помощи  в  людях.  А
сила противника? Обученные казачьи полки, готовые в любую минуту ринуться  в
бой и изрубить в куски всякого, кто попытается преградить им дорогу. Казаки,
а  это  все  мы  знаем,  народ  отчаянный  и  безжалостный.  Одно  слово   -
го-лово-резы!..  Теперь  позвольте  мне  задать  вам  такой  вопрос:  а  чем
располагаем мы? Какими силами? Добрыми желаниями и благими намерениями  -  и
все, насколько мне известно. При таких обстоятельствах бороться с  казаками,
бороться всерьез - это нереально и смешно.
     Яковлев говорил сидя, наклонив голову и рисуя что-то на бумажке.
     - Что же тогда, по-вашему, делать? - спросил Дмитриев.
     Яковлев резко поднял голову и, бросив короткий неприязненный взгляд  на
Дмитриева, мгновенно отвернулся к окну, чтобы этого взгляда  никто  не  смог
заметить. Но Айтиев, следивший за Яковлевым и Дмитриевым, заметил  все:  как
скрестились их взгляды и  в  усталых  глазах  Дмитриева  заблестели  огоньки
гнева.
     Все еще глядя в окно, Яковлев продолжал:
     - Товарищ Дмитриев, вы прекрасно знаете, что надо делать. Да и все  мы,
здесь сидящие, хорошо понимаем обстановку. Я только повторяю  уже  сказанное
мною:  в  данный  момент  нам  не  следует  резко  нажимать   на   Войсковое
правительство. Это, понимаете, нереально. От этого не будет никакой  пользы,
мы только нанесем колоссальный вред  делу  революции...  Попробуйте  сказать
генералам и атаманам: "Сдайте оружие, расформируйте части и  расходитесь  по
домам!" И не просто по домам,  а  в  подчинение  Совдепа.  Что  они  на  это
ответят? Да они попросту разгонят Совдеп, а нас всех арестуют. Поиздеваются,
а потом повесят или расстреляют. Истребят всех, никого не пощадят. А мне,  я
думаю,  так  же  как  и  вам,  не  хотелось  бы  болтаться  по  глупости  на
перекладине! - Яковлев нервно забарабанил пальцами по столу.
     Дмитриев встал, бледное лицо  его  побагровело.  Он  говорил,  стараясь
скрыть волнение, но гнев все же прорывался, и речь его была пылкой и острой:
     - Давно уже было предложено генералам Мартынову,  Емуганову  и  Акутину
подчиниться областному Совдепу,  ликвидировать  правительство  и  распустить
войско. Таково решение съезда. И что же, товарищ Яковлев, эти  генералы  уже
разогнали Совдеп и мы с вами висим на перекладине?  Так,  что  ли?  Или  это
нереально?.. Они боятся нас! Да, боятся. Но мы не боимся их и не  собираемся
складывать  перед  ними  оружия.  Совдеп  существует,  его  не  спрячешь   в
письменный ящик. Я не могу допустить, чтобы Совдеп бездействовал. Мы  должны
выполнить решения съезда и областного исполнительного комитета.  Сил  у  нас
для этого достаточно. Нужно только действовать смелее и решительнее. Да если
бы большевики боялись арестов и гонений, то  давно  бы  уже  распалась  наша
партия или  стала  на  путь  соглашательства,  как  это  сделал  преподобный
социалист Керенский, как это предлагаете теперь нам вы,  товарищ  Яковлев...
Мы не можем принимать отступнических, половинчатых решений, ибо  нас  осудят
массы, а это пострашнее всяких перекладин! - Дмитриев  обвел  присутствующих
вопросительным взглядом: поддерживают его другие члены Совдепа?
     По тому, как члены Совдепа  одобрительно  закивали  головами,  Дмитриев
понял - поддерживают.
     Поднялся Червяков:
     - Даже в случае, если  нас  -  меня,  Дмитриева,  Айтиева  и  других  -
арестуют, от этого дело наше не погибнет. Совдеп будет жить,  на  смену  нам
придут другие и заставят подчиниться Войсковое правительство. Ведь за  нами,
товарищи, народ. За нами тысячи сочувствующих нам граждан, я уже не говорю о
революционерах, которые всей душой преданы революции и готовы в любую минуту
идти за нее на смерть. За нами наше рабочее правительство и большая  Россия.
Если это так, а это так и есть, какое мы имеем право хоть на вершок уступать
врагу? Никакого. Оренбургский Совдеп предъявил ультимативное  требование,  и
мы должны заставить Войсковое  правительство  подчиниться  этому  требованию
немедленно, в течение двадцати четырех часов!
     - Это  единственно  правильное  решение,  -  подтвердил  старый   юрист
Бахитжан Каратаев, степенно поглаживая густую бороду.
     - Правильно!
     - Верно!
     - Итак, товарищи, вы  меня  здесь  назвали  соглашателем  и  трусом?  -
Яковлев повернулся к столу и, не дожидаясь ответа, продолжал: -  Если  бы  я
был трусом, не сидел бы два раза в тюрьме. Разве об этом никому не известно?
Я должен вам сказать:  нет  и  не  было  Яковлева-соглашателя,  есть  только
Яковлев-революционер! Товарищ  Дмитриев  очень  красноречив,  но,  я  думаю,
бросать колкости и давать клички здесь совсем неуместно.
     Яковлев умолк, обиженно опустив глаза. В комнате наступила тишина.  Все
старались не смотреть на Яковлева. Лишь Айтиев нет-нет  да  бросал  на  него
исподлобья косые взгляды. "Конечно, - мысленно рассуждал он, -  человек  ты,
Яковлев, хороший, хваткий, иной раз даже и находчивый,  но,  джигит  ты  мой
дорогой, у тебя только хороши слова, а как до дела - кишка тонка... Пальто у
тебя красивое, и сам ты красивый, но лучше бы было, если бы дела у тебя были
красивые, как у Дмитриева..."
     - Так что же,  Петр  Астафьевич,  кто  пойдет  к  генералу?  -  спросил
Червяков у Дмитриева.
     - Я пойду! - Яковлев встал. - Посмотрим, кто трусливый, а кто  стойкий.
Я потребую немедленно выполнить ультиматум!
     Дмитриев  недоуменно  пожал  плечами:  "Поступай  как  знаешь"   -   и,
повернувшись к Мендигерею Епмагамбетову и Быкову, сказал:
     - Не теряйте времени и  поезжайте  сейчас  же,  как  уславливались.  Вы
готовы? - спросил он Мендигерея, широкоплечего человека в шинели.
     - Собраться нам недолго,  Петр  Астафьевич,  нужна  только  лошадь.  Но
лошадь, говорят, уже нашли. Мы с Быковым доберемся на его лошади до Требухи,
а дальше поедем на свежих... Выедем сразу же  после  заседания,  -  заключил
Мендигерей.
     - Хорошо... Ну, товарищи, на этом заседание сегодня заканчиваем.
     Комната опустела.


2

     Перед Михеевым проплывала древняя Азия, как в  сказке  "Тысяча  и  одна
ночь", с  фантастическими  городами,  полными  сокровищ,  горами  и  полями,
таинственными джунглями, кишащими тиграми, слонами,  змеями,  -  обширнейший
простор с бесчисленным населением, даровыми богатствами,  двумя  океанами  и
многочисленными морями, позволяющими плыть во все части света...
     Вот она, величавая Приуральская низменность, как ворота соединяющая два
материка. Через эту низменность лежал великий  караванный  путь  в  Азию.  И
славен подвиг первоказака атамана Ивана Кольцо,  первым  ступившего  на  эту
благодатную землю.
     Отделившись от буйной дружины Ермака Тимофеевича,  Кольцо  с  небольшой
горсткой людей двинулся вниз по Яику. На золотом куполе Сарая-Орды -  ставки
Ногайского хана - он сменил холодный полумесяц на  свой  победоносный  флаг.
Далеко вглубь зашел Иван  Кольцо.  Там,  где  ныне  рассыпала  избы  станица
Рубежная*, уже давно сровнялась с землей забытая могила атамана.
     ______________
     * Рубежная - самая старинная казачья станица на Яике.

     Много унес в море  воды  Яик,  много  великих  дел  свершилось  на  его
берегах. Одно за другим выросли военные укрепления, рождалось  прославленное
яицкое казачество - стальной щит Российской империи на дальней границе.  Где
вы теперь, закаленные в боях дружины Неплюева, Гурьева, Перовского!  Неужели
империя, создаваемая мечом и кровью в течение столетий,  разлетится  в  один
миг, как стекло? Казаки, герои казаки - надежда и доблесть  России!  Неужели
вы смените шашки на посохи и палки, а властвовать будут неотесанные мужики и
грубые мастеровые?.. Или возьмут над вами верх дикие киргизы и вы станете их
рабами?..
     - Н-нет! Не бывать этому! - Михеев встал  и,  заложив  руки  за  спину,
быстро зашагал из угла в угол просторного, отлично меблированного кабинета.
     Яковлев шел по улице не торопясь, угрюмый и злой. "Все,  кто  приезжает
из России, особенно петроградцы и москвичи, - хвастунишки,  -  ехидно  думал
он. - Видели там революцию, герои! Нет,  революция  совсем  не  то,  что  вы
думаете,  товарищи.  С  горсткой  милиционеров  и  кучкой  рабочих,   причем
бестолковых и безоружных, нечего соваться к казакам. Это наивысшая глупость.
Только круглый дурак  может  не  понимать  этого.  А  заставить  подчиниться
казаков словами - это и вовсе смешно. Что им до  наших  слов,  когда  у  них
винтовки!.." Яковлев не верил,  что  можно  сломить  казаков,  заставить  их
подчиниться Совдепу,  однако  все  же  шел  в  Войсковое  правительство  для
переговоров с наказным атаманом Мартыновым.
     Когда Яковлев отправлялся на переговоры, Айтиев предложил ему:
     - Возьмите сопровождающих, вы же парламентер Совдепа!  Одному  неудобно
идти...
     Яковлев бросил короткий взгляд на Айтиева: "Держи свой ум при себе!" И,
ничего не ответив,  пошел  один.  Теперь,  подходя  к  резиденции  наказного
атамана, он искренне сожалел, что не взял сопровождающих. Вдоль улицы  и  на
крыльце  толпились  вооруженные  казаки.  Недоброе   предчувствие   охватило
Яковлева, но отступать