ли
у тебя каких-нибудь порошков?.."
     Амир, словно его кто подтолкнул, внезапно оторвал взгляд  от  письма  и
посмотрел на Абдрахмана - в  глазах  Айтиева  были  слезы.  Это  еще  больше
обеспокоило и встревожило Амира, он инстинктивно почувствовал, что случилось
что-то недоброе, непоправимое. Читать письмо дальше он уже не мог.
     - Что  случилось,  дядя  Абдрахман?  Что  случилось  с  моим  папой?  -
торопливо спросил он.
     Абдрахман взглянул на Амира - лицо его было бледно.
     - Что горько и что пресно - об этом знает тот, кто отведал; что далеко,
а что близко - об этом знает тот, кто прошел или проехал весь  путь,  -  так
говорят казахи, - издалека начал Абдрахман, уже немного овладевший собой.  -
Когда-то, давным-давно, жил-был много повидавший, многое испытавший,  широко
шагавший по тернистым тропам жизни мудрый  бий*  Жеренше.  Это  был  человек
очень  умный,  красноречивый,  со  стремительным  взлетом  мыслей.  Однажды,
вернувшись из далекого и долгого путешествия, он застал в юрте всех  знатных
людей  своего  рода.  Они  устроили  бию  достойную  встречу.  Потом   стали
потихоньку подготавливать бия к тому,  чтобы  рассказать  ему  о  несчастье,
которое постигло его, пока он ездил в далекое путешествие...
     ______________
     * Бий - в данном случае предводитель рода.

     - Дальше все понятно, дядя Абдрахман, - с отчаянием в голосе проговорил
Амир,  опустился  на  корточки  и  коротко  всхлипнул,  потом  слезы  словно
прорвались и ручьями потекли по щекам, плечи вздрагивали, и весь он  дрожал,
как в лютую стужу. Чтобы дать ему выплакаться вволю, Абдрахман не сразу стал
утешать Амира. Несколько минут он стоял молча, потом продолжал свой рассказ:
     - Жеренше задали вопрос: "Что будет с джигитом, если у него умер отец?"
Мудрый бий ответил: "Это значит,  что  у  него  рухнула  вершина  высочайшей
горы..." Но, Амир, отцы бывают разные. Есть отец, который хоть  и  умер,  но
имя его остается бессмертным, жизнь и дела его служат примером не только для
сына, но и для многих и многих последующих поколений. Мендигерей  был  одним
из тех, кто протягивал руку к  царству  справедливости,  кто  мечтал  добыть
счастье для народа. Он погиб, погиб в то время, когда уже  наступил  рассвет
этого  лучезарного  завтра!..  Он  был  моим  товарищем  и  старшим  братом,
наставником. Его убили временно торжествующие враги.  Больно,  конечно,  что
Мендигерей не увидит всего того, о чем мечтал, за что  отдал  жизнь.  Он  не
увидит уже, как взойдет над нами  настоящее  солнце!..  Мужайся,  мой  друг,
стань твердо на ноги!..
     Амир, шатаясь, почти в полуобморочном состоянии, пошел было к двери, но
Абдрахман взял его за плечи, обнял и несколько раз поцеловал в щеки.
     - Я думаю выехать сейчас, Амиржан. Поеду в степь, в родные аулы.  А  вы
не теряйте связь с оставшимися здесь товарищами.
     - Мы тоже уезжаем, дядя Абдрахман. Нас исключили  из  гимназии.  В  тот
день, когда папа собирался уезжать, я просил его передать  привет  маме.  Он
мне ответил: "Привет передаст тот из  нас,  кто  первым  увидит  ее..."  Да,
теперь  уже  мне  придется  передавать  его  прощальный  привет  маме...  До
свиданья, дядя Абдрахман, - дрогнувшим голосом проговорил Амир.
     - Амиржан, мы еще увидимся, - ответил Абдрахман и крепко  стиснул  руку
юноши.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

     Дорога тяжелая, подтаявший за день снег за ночь превратился  в  ледяные
кочки. Лошади с трудом тянут сани, глухо ударяя копытами по ледяному  насту;
тягуче поскрипывают полозья. По краям  дороги  тонким  слоем  лежит  осевший
пепельно-серый снег. Вокруг вправо и  влево  на  возвышенностях  и  бугорках
виднеется черная земля. Только по северным склонам  оврагов  еще  по-зимнему
белеют метровые пласты снега, но и им недолго осталось  лежать  -  с  каждым
днем все сильнее пригревает солнце, все  горячее  становятся  его  лучи;  не
пройдет и недели, как степь почернеет и запарит оттаявшая земля.
     Все шире и шире разливается над  равниной  утро.  Вспухли  и  зажурчали
первые ручьи по дороге. Вода быстро заполнила все впадинки и овражки.  Ехать
стало еще труднее, лошади  то  и  дело  останавливались,  и  их  приходилось
понукать.
     - Хорошо бы до Барбастау добраться, пока совсем не развезло дорогу.  Да
как бы не  начался  ледоход  на  Анхате!..  Абеке,  поправьте  ящик,  не  то
упадет... - оглянувшись назад, сказал  Байес,  шагавший  рядом  с  передними
санями.
     Абдрахман  здоровой  рукой  поправил  ящик  и  подтянул   расслабленную
веревку. Серая лошадь  остановилась.  Абдрахман  достал  кисет  с  махоркой,
оторвал пожелтевший листок газетки и, свернув кое-как цигарку, закурил. Он с
тоской посмотрел на спину лошади, на ввалившиеся  бока  и  покачал  головой.
Пока хозяин курил, лошадь успела немного отдохнуть. Затем Абдрахман взял  ее
под уздцы и, прикрикнув, повел по обочине, где было  больше  снега  и  лучше
скользили сани. Местами дорога настолько размякла, что превратилась в грязь,
приходилось помогать лошадям. С юга  подул  теплый  весенний  ветер,  обещая
вконец растопить снега. Глядя на серую ленту  дороги,  Абдрахман  с  грустью
сознавал, что до полудня им ни за что не добраться до места. С рассвета  они
проехали всего лишь двенадцать верст, и если так будут двигаться дальше,  то
едва ли сегодня смогут далеко отъехать от города. А  кто  может  поручиться,
что за ними не будет выслана из Уральска погоня? Они двигаются  вершками,  а
погоня наверняка будет нагонять их саженями. Не всегда  можно  надеяться  на
смелость и отвагу, двум трудно устоять против дюжины!.. К  тому  же  и  боец
Абдрахман теперь плохой - трудно даже пошевельнуть плечом, не то что держать
оружие... А враг сейчас особенно зол и беспощаден.
     - Байеке, - окликнул Абдрахман Байеса, который, помогая лошади,  плечом
подталкивал передние сани. -  Нам  надо  что-то  другое  придумывать...  Эта
дорога не только не допустит нас до Малой Анхаты, но и до Ханкуля едва ли по
ней доберемся. Раз начала лет утка-кряква,  значит,  жди:  не  сегодня,  так
завтра вскроются речки. Ты посмотри, посмотри в небо, как  они  парами  дугу
чертят!.. Это значит, что впереди нас снега нет.
     Заслонив глаза ладонью от яркого солнца, Абдрахман вглядывался в небо.
     - Вы так полагаете, Абеке? - спросил Байес, останавливаясь. -  Надо  бы
нам обязательно добраться до аула. У нас ведь товары, а где, у кого  их  тут
оставишь?
     - У меня есть один знакомый старик пастух. Он живет недалеко от дороги,
верстах в двух, не больше. Место там тихое и глухое. Старик надежный, у него
вполне можно оставить товары, да и сами пока поживете у  него.  А  потом  по
ящику, по два будете привозить ко мне... За мной-то следить будут,  а  вы  -
человек вне подозрений. Скажете: "Еду закупать  шерсть  и  на  обмен  товары
везу..." Вам поверят. Ну если случится, что вас задержат и станут проверять,
тоже есть выход. "Закупил, мол, эти бумажки, для обвертки товаров". Спросят:
"Где?" - "В редакции газеты "Уральский вестник"..."
     - А вы где будете, куда вам привозить?
     - Сперва заеду в свой аул, повидаюсь с семьей, а затем...  сообщу,  где
буду находиться.
     Байес отрицательно покачал головой:
     - Прыгать будешь, скорее  в  сети  попадешься...  Ваш  план  никуда  не
годится. Ехать вам домой  нельзя.  Тогда  уж  лучше  было  бы  оставаться  в
Уральске. В городе не только человека, даже верблюда с большим успехом можно
спрятать. Город большой, дворов и улиц много, а что в ауле? Там все на виду.
Не успеете вы и в юрту войти, как все жители аула будут  знать.  Нет,  домой
вам заезжать никак нельзя. Тем более в ваш аул в любое время могут нагрянуть
казаки. Товары мы оставим у пастуха, это верно, с этим я согласен,  а  потом
подседлаем лошадей и верхами уедем в наш аул. Поживете у  нас,  как  следует
отдохнете, подлечитесь, а потом и за дела можно будет приняться. Аул  наш  в
таком глухом месте, что казаки и не додумаются к  нам  приехать.  Да  и  вас
никто не знает, кто вы такой. Кстати,  у  этого  пастуха  найдутся  для  нас
седла? - спросил Байес, словно все уже  было  решено  и  оставалось  достать
только седла.
     Абдрахман согласился с Байесом. Советы продавца были умными и  верными.
После окончательного выздоровления Абдрахмана Байес  обещал  возить  его  по
аулам в качестве своего помощника, а в случае необходимости - и в город. Это
вполне устраивало Абдрахмана.
     Оставив товары у старика пастуха, они подседлали лошадей,  завязали  им
хвосты, чтобы не забрызгались грязью, и ясным полднем  отправились  в  путь.
Ехать решили напрямик через озеро Ханкуль, так было ближе до аула Байеса.
     - Есть и другая дорога, ровнее и  лучше,  через  Суттигенди,  -  сказал
Байес. - Но это слишком далеко, а через Ханкуль почти вдвое короче...


2

     Султан Арун-тюре, откровенно говоря, не надеялся, что Курбанов придет в
полицейское управление. Скрытный, упрямый и несговорчивый толмач не побоялся
тогда его угроз, спорил с ним и даже говорил дерзости. Другой на  его  месте
перепугался бы насмерть, задрожал как осиновый лист. Но толмач  оказался  не
трусливым человеком. Но, в сущности, полицмейстер и не имел против Курбанова
почти  никаких  компрометирующих   материалов,   просто   действовал   своим
излюбленным методом - запугиванием.  Султан  был  удивлен,  когда  секретарь
неожиданно доложил, что пришел Курбанов. На этот раз  султан  решил  принять
толмача тепло и радушно.
     - Проходите, - мягко  проговорил  он,  выходя  из-за  стола  и  подавая
Курбанову руку. - Прошу вас, садитесь.
     - Благодарю, султан, - сдержанно и немного суховато ответил  толмач.  -
Дело, по которому я зашел сюда, небольшое, да к тому же  и  времени  у  меня
нет, чтобы долго задерживаться  у  вас.  А  поэтому  еще  раз  благодарю  за
приглашение  сесть...  Мы  поговорим  стоя.  Вы  вчера  назвали  имя  одного
человека, про него и хочется мне сегодня сказать вам пару слов. Нет, это  не
секретная информация, которую вы хотели бы услыхать. Вы же понимаете, что  я
далек от всего этого...
     - Нет, нет, господин Курбанов, я вовсе не хотел, чтобы  вы  были  нашим
секретным информатором, да и ваши достоинства не  позволяют  вам  заниматься
такими мелкими делами. Я только напомнил вам  вчера  о  большом  гражданском
долге в наше  время,  -  торопливо  вставил  Арун-тюре,  стараясь  польстить
толмачу и добиться его расположения.
     Несколько секунд Курбанов молчал, недоверчиво глядя на султана,  затем,
откашлявшись, снова заговорил глухим басом:
     - Я нахожусь в стороне от всех  политических  и  иных  споров,  держусь
подальше от враждующих между собой людей. Почему так? Трудно  объяснить:  то
ли здесь слишком сказывается мой гуманный характер, то ли с детства присущая
мне застенчивость, не знаю. Повторяю: я нахожусь в стороне от всех  событий,
но все же стараюсь уяснить себе, что это за люди большевики, на  какие  слои
населения они опираются и чего добиваются своими  действиями.  Вы,  кажется,
интересовались Абдрахманом Айтиевым? Я и до вас еще слышал кое-что о нем,  и
мне даже несколько раз приходилось с ним встречаться  и  беседовать.  Вчера,
когда я вышел от вас, все время думал, что из себя представляет этот Айтиев.
И вот мне случайно попала в руки одна весьма любопытная бумажка.  Первой  на
ней значится подпись Айтиева. Я прочел ее  и  многое  понял.  Надо  сказать,
большевики действуют как герои, они настойчиво добиваются своего. Это смелые
и решительные люди. Сам я не из храбрых, но  безумно  люблю  сильных  людей,
восхищаюсь их упорством и  стремлением  к  великому  идеалу.  Вот  она,  эта
бумажка. Я, собственно, и пришел сюда затем, чтобы прочесть ее вам, - толмач
достал из кармана сложенный вчетверо листок и передал его султану. -  Авторы
этого письма сейчас могут находиться и  в  Кара-Обе,  и  в  Шынгырлау,  и  в
Требухе, и Илецке, и в Дарьинке, да и в Барбастау. Словом, они есть везде  и
всюду, какое бы село или город вы ни назвали.
     Маленькие пальцы  султана  с  поразительной  проворностью  и  ловкостью
раскрыли бумажку, небольшие черные глаза впились  в  неровные  строчки.  Это
было короткое  письмо.  Едва  Арун-тюре  прочел  несколько  слов,  небольшой
смуглый  лоб  его  болезненно  сморщился,  словно  от  укуса  комара,  и  на
переносицу легли угрюмые складки. Курбанов,  с  еле  скрываемым  злорадством
следивший за полицмейстером, заметил, как задрожала бумажка в руке султана.
     Арун-тюре читал:

     "Товарищам, томящимся в тюрьме!
     Не падайте духом! Это в  последний  раз  злобствуют  белые  генералы  и
атаманы. Дни их уже сочтены. Мы временно вынуждены  покинуть  город,  потому
что безродный страж царизма - обер-полицмейстер Арун-тюре Каратаев  -  снова
выпустил свору своих сыщиков из  псарни  и  наводнил  ими  Уральск.  Но  уже
посланы  люди  в  Оренбург,  Самару  и  Саратов  за  помощью.  Пока   придет
победоносная Красная гвардия, мы будем в селах и аулах вооружать крестьян  и
казахскую бедноту, задавленную гнетом баев и волостных. Люди хотят  свободы,
хотят видеть вольными и цветущими  родные  просторы,  хотят  быть  хозяевами
своей земли, и они будут бороться за правду и справедливость.
     Нас много. А богатеев - горстка. Не падайте духом! Ждите! Мы придем!
     Куйте из цепей мечи!
                                       Айтиев, Колостов, Парамонов и другие.
     2 апреля 1918 года".

     - Откуда вы взяли эту бумажку? -  спросил  султан.  Рука  его  все  еще
дрожала, и черные глаза сверкали злостью и гневом.
     - Я уже сказал: она попала ко мне совершенно случайно. Мне передали  ее
старики татары. Точно такую же бумажку видел я и у  одной  русской  старухи.
Татары говорили, что эти бумажки кто-то ночью расклеил по всей Сенной улице.
Как вы находите, крепко написано, а? Конечно, тут кое-кого лично  упоминают,
но...
     - Как вы смеете, господин Курбанов!.. - перебил его Арун-тюре, бледнея.
     - А что ж, по-моему, письмо очень логично. Я удивляюсь,  почему  вы  не
заметили этого. По-вашему, Айтиев - бунтовщик, но это едва ли  соответствует
действительности, - спокойно ответил Курбанов.
     - Вы  сами  сочувствуете  большевикам,  поэтому  и   признаете   письмо
логичным.
     - Простите меня, султан Арун-тюре, но  если  хорошенько  вдуматься,  то
можно найти в этом письме много правды. "Помощь  из  Оренбурга,  Саратова...
Красная  гвардия..."  -  эти  слова  указывают  на  то,  что   действительно
существует в жизни.
     - Пропаганда!.. Уж не собираетесь ли вы, господин Курбанов, заставить и
меня поверить в Оренбург  и  Самару?..  Можно  подумать,  что  вы  полностью
перешли на сторону Айтиева.
     Арун-тюре пристально посмотрел на Курбанова, словно желал  убедиться  в
правоте своей догадки.
     Толмач холодно улыбнулся:
     - Между мной и Айтиевым огромная дистанция, к поставить нас в один  ряд
едва ли возможно. Меня удивляет и восхищает то, что Айтиев, добиваясь  своей
цели, опирается на народ. А вы - это мне совершенно непонятно, -  почему  вы
хватаетесь за обломки рухнувшей монархии? В конце концов от  вас  откачнется
войсковое правительство, и казаки тоже не допустят  вас  к  себе,  -  сказал
Курбанов больше с насмешкой, чем с сожалением.
     - Вы  -  фанатик-тюркоман.  Если  вы  сию  же  минуту  не   перестанете
злословить по адресу монархии, я арестую вас!..
     Курбанов громко захохотал:
     - Извините, султан, если я сказал что-либо лишнее.  Я  далек  от  мысли
оскорбить вас, упаси аллах, очень далек от такого намерения. Зачем  вы  меня
снова  пугаете?  Это  просто  нехорошо.  И  вы  и  я  -  мы  служили  одному
правительству. А по закону этого правительства никто  не  имеет  права  меня
задерживать. Если вы не знакомы с этим документом, -  толмач  подал  султану
удостоверение,  -  то  советую   посмотреть...   Этот   документ   полностью
гарантирует мою неприкосновенность. Если бы меня арестовала власть,  которую
старается установить Айтиев, тогда разговор другой, противиться ей я не стал
бы. Да, кстати, на ваших санях, с вашим кучером и даже  под  охраной  вашего
личного адъютанта большевик Бахитжан  Каратаев  вчера  вечером  благополучно
покинул город и уехал в аул. Это как понимать? Или  вы  располагаете  особым
правом одних большевиков арестовывать, а других брать  под  свою  защиту?  -
спросил Курбанов, зло и ехидно улыбаясь.
     Арун-тюре вздрогнул.
     - Что вы сказали? - удивленно переспросил он.
     - Член областного Совдепа, юрист Бахитжан  Каратаев  вчера  вечером  на
ваших лошадях в сопровождении вашего адъютанта уехал из города на  бухарскую
сторону Яика. Выходит, что  ваше  недремлющее  око,  призванное  следить  за
большевиками, то открывается, то  закрывается,  смотря  по  обстоятельствам.
Мне, конечно, тяжело судить, как и что, возможно, вы не  располагали  правом
задерживать Бахитжана Каратаева?
     - Клевета, сплетни, ложь!.. Откуда вы это взяли? Вы хотите  этой  ложью
отомстить мне?.. Если бы я знал, где большевик Каратаев, если бы он  попался
мне в руки, я бы немедленно приговорил  его  к  расстрелу!  -  тяжело  дыша,
проговорил Арун-тюре.
     Курбанов снова засмеялся:
     - Интересный вы человек, султан. Я никогда не враждовал  с  вами.  Я  -
человек маленький, у меня нет ни власти, ни карательных органов, и  спорить,
а тем более мстить - ни при каких обстоятельствах не  могу.  Но  должен  вам
сказать, что вы ошибаетесь, что могли бы приговорить к  расстрелу  Бахитжана
Каратаева. Каратаев юрист, почти более двадцати пяти лет он охранял закон. И
еще - он является депутатом Государственной думы, человек довольно известный
и уважаемый, так что не только расстреливать, но и  допрашивать  его  вы  не
имели права.
     - По закону от двадцатого июня разрешено применять не только  расстрел,
но и казнь через повешение ко всем лицам,  которые  ведут  подрывную  работу
против государственного строя.
     - Этот ваш июньский закон не больше как нарушение основного закона.  Вы
говорите, конечно, о законе Керенского. Теперь же  нет  ни  той  власти,  ни
самого правителя. К тому же вы являетесь ярым сторонником монархии,  как  же
вы позволяете себе опираться на законы Керенского, который помог  уничтожить
эту самую монархию? Удивительно и непонятно!.. Ладно, все это пустой спор. Я
зашел к вам только показать письмо... Теперь,  мне  кажется,  мы  ничего  не
должны друг другу. Мы - квиты. О том, как вы  помогли  большевику  Бахитжану
Каратаеву  бежать  из  Уральска,  я   не   стану   рассказывать   Войсковому
правительству, вы это прекрасно знаете, - закончил  Курбанов,  поклонился  и
широкими шагами вышел из кабинета.
     Долго  в  задумчивости  сидел  Арун-тюре.  Хоть  он  теперь  смертельно
ненавидел толмача, острие своего гнева направил в другую сторону. Не  прошло
и получаса, как большой отряд, составленный из казаков и полиции, пустился в
погоню... Одиннадцать человек во главе с Ешмухамбетовым поскакали по  следам
Бахитжана Каратаева к урочищу Кокпекты, а остальные сорок были направлены на
поимку комиссара Абдрахмана Айтиева. Эта группа разбилась на две части: одни
поскакали за Айтиевым в сторону Кара-Обинской волости, другие - к Суттигенди
через Нижний Барбастау. Айтгали Аблаев, которому было  поручено  возглавлять
погоню, предполагал найти Абдрахмана именно у озера Уйректы-Куль. О том, что
комиссар мог через Ханкуль пробраться на Анхату, никто не подумал.


                                Часть вторая


ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

     В народе говорили о Байесе - ловкач, торгаш!.. Но он не был ни тем,  ни
другим, честно служил приказчиком  в  одной  из  многочисленных  акчуринских
лавок, разбросанных по окрестным селам и аулам, и умел ладить  с  хозяевами.
При помощи главного приказчика Акчуриных он сумел  добиться  у  белоказачьей
власти  письменного  разрешения  на   вывоз   товаров   в   аул   (Войсковое
правительство строго контролировало дороги и никого не вып