другая  не
годится...
     - Зачем она тебе?
     Заметив, что Жаппар пристально смотрит  на  Абдрахмана,  сворачивавшего
самокрутку, Хаким вспомнил, как мальчик только что курил  на  улице.  Жаппар
молча взял у отца лист бумаги, в которую раньше  было  что-то  завернуто,  и
бросился к двери. Уже переступив порог, он обернулся и крикнул:
     - Папа, как закипит самовар, я прибегу и скажу, а пока  спокойно  читай
газету.
     Абдрахман вопросительно взглянул на Байеса, как бы спрашивая: "Что  это
значит?.."
     - Наш озорник свои тайны никому не рассказывает. А то, что он  намекнул
на газету, - это просто мальчишеское хвастовство, дескать: "И я знаю, чем вы
занимаетесь!" Для него все газета: и книга - газета, и газета  -  газета,  -
пояснил Байес слова сына, как бы оправдываясь.
     Абдрахман ничего не ответил Байесу. Повернувшись к Хакиму, продолжал:
     - Быть вместе с Ихласом - не трудное дело, но  далеко  и  не  почетное.
Смотри сам, тебе виднее. Но только, прежде чем идти к нему,  хорошенько  все
обдумай и прочти Абая, - он протянул книгу юноше.
     Хаким взял книгу. Он очень  внимательно  слушал  Абдрахмана  и  теперь,
смущенно глядя в пол, проговорил:
     - Люди хвалят Ихласа, говорят, что  он  очень  образованный  человек  и
хороший доктор.
     - В том-то и беда, что образованные люди творят гнусные дела. Никто  не
оспаривает,  что  Шугулов  хороший  доктор.  Он   в   свое   время   окончил
хирургическое отделение Петроградской военно-медицинской академии.  Но  ведь
он не отдает эти знания народу, не приносит людям пользы.  По  существу,  он
стал "визирем" хана. Вот я тебе о чем хочу сказать. Возьмем к  примеру  этот
аул. Здесь, возле мечети Таржеке,  живут  почти  шестьдесят  семей.  В  двух
медресе учится совсем немного детей, да и чему их обучают, этих  шакирдов?..
А ведь в ауле почти половина людей болеет черной оспой, в том числе и  дети.
Если бы здесь, вместо  этих  затуманивающих  мозги  людям  медресе,  открыть
медицинский  пункт,  сделать  ребятишкам  прививки,  вылечить   стариков   и
старух, - вот это было бы по-настоящему благородное дело. Ихласу не пришлось
бы растрачивать отцовское наследство на постройку  больницы,  народ  сам  ее
выстроит, нужно только его желание, искреннее желание помочь людям, которого
у Шугулова, конечно, нет. А теперь взгляни на  учителя  Халена.  Как  бы  ни
прижимали его хазреты и муллы, он в эту зиму хоть пятерых детей,  но  обучал
русской грамоте. Если бы Ихлас  поступал  так  же,  как  Хален,  то  люди  с
вывихнутыми руками и поломанными  ногами  не  обращались  бы  за  помощью  к
колдуну-костоправу Шамгону, заболевшие воспалением легких не стали бы  звать
пройдоху Утегена-баксы и колоть для него барана,  а  тифозники  не  пили  бы
всякую гадость, которую муллы выдают за целебную святую воду. Вот, Хакимжан,
каков доктор Ихлас. Он образован, но что его знания  для  простого  народа?!
Так-то, светик мой, - Абдрахман, подойдя к Хакиму, похлопал его по плечу.
     Хаким почувствовал, что не может возразить  Абдрахману:  в  его  словах
была сама правда. Хакиму захотелось поскорее уйти из  лавки,  чтобы  наедине
подумать обо всем том, что  услышал  сейчас  от  Айтиева,  скорее  прочитать
книгу, которую держал под мышкой. Он попросил у Байеса туалетное мыло.
     - Последний кусок, Хакимжан,  словно  тебя  и  дожидался,  -  улыбаясь,
сказал Байес, протягивая мыло "Гюльжахан".
     Достав из кармана деньги, Хаким расплатился и собрался уходить.
     - Куда торопишься? Оставайся с нами чай пить, - предложил Байес.
     - Спасибо, Байеке, не могу.  Намаз,  наверное,  уже  кончился,  и  надо
запрягать коня... Отец говорил, что задерживаться в ауле не  будем.  Спасибо
за приглашение. Как-нибудь в другой раз заеду на чай, - проговорил Хаким  и,
слегка склонив голову, попрощался и вышел из лавки.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

     Еще в детстве сверстники  называли  Тойгужу  уменьшительно-ласкательным
именем Тояш. Это имя так и  закрепилось  за  ним.  Когда  Тойгужа  стал  уже
взрослым, все продолжали его звать  Тояшем.  Он  был  близким  родственником
хаджи Жунуса. Балым в шутку называла его салкам-сары - непутевым  блондином.
Были у Тояша два брата: старший - Каипкожа - и младший - Беккожа.  Каипкожа,
известный на  всю  округу  сыбызгист,  давно  уже  был  прикован  к  постели
болезнью, которую получил после окунания  в  проруби;  Беккожа,  будучи  еще
совсем молодым, ушел на паломничество в Мекку с одним хаджи  из  Казалинских
степей. Долго о нем не было ничего слышно, но в последнее время пошла молва,
будто бы он вернулся из Мекки и живет где-то на бухарской стороне  и  служит
муэдзином в мечети. Только Тояш никогда не выезжал дальше Шалкара, оставался
необразованным бедняком-батраком. Он был молчаливым и  задумчивым.  А  если,
случалось, произносил слово или два, то они обязательно  были  сказаны  либо
невпопад,  либо  до  того  неуклюже,  что  на  лицах  собеседников  невольно
появлялись улыбки. Но Тояш, словно всем на зависть, был крутоплеч  и  высок,
обладал большой силой. Он шутя вытаскивал телегу из грязи, которую не  могла
вывезти его худая кобыленка. В ауле он считался неплохим сапожником, хотя  и
редко у кого брал заказы.
     В то утро, когда хаджи Жунус с сыном уехал в аул Сагу  на  жумгу-намаз,
байбише  Балым  попросила  Тояша  починить  порвавшиеся  сапожки  Алибека  и
Адильбека. Тояш охотно согласился. Когда работа была выполнена, Балым  стала
угощать Тояша густо заваренным, как кровь лысухи, чаем.
     Вскоре пришли Кадес и Сулеймен. В отсутствие хаджи они любили приходить
к щедрой Балым на чай, занимали ее  разговорами,  услащая  самолюбие  старой
женщины, как бы задабривая ее, помногу пили и  ели,  -  после  их  ухода  на
дастархане не оставалось ни одного баурсака.
     Вот и сегодня, едва переступив порог, Кадес сразу же заговорил весело и
громко, обращаясь к своему другу Сулеймену:
     - Как, ну-ка, как ты сказал, Сулеймен?.. Какую должность будет занимать
наш Хаким? Не пройдет и двух недель, как он станет  известным  человеком  на
весь уезд!.. Дай аллах, чтобы хоть один из наших управлял народом!..
     - А по-русски-то как  хорошо  разговаривает!  И  где  это  он  мог  так
научиться, прямо удивительно!.. На мосту, нет, не на мосту, а на  этом,  как
его, на пароме, подошли к нам казаки и потребовали документы у  Хакима.  Тут
Хаким как начал им шпарить по-русски, как начал!.. Казаки растерялись, стоят
с открытыми ртами, да и мы с паромщиком замерли от удивления. Скажу  больше:
наш Хаким не то что с казаками, с самим губернатором  может  говорить  целый
час без передышки. Какое  может  быть  сомнение?  Он  займет  самую  большую
должность в уезде. Самый главный военный начальник у нас - это  офицер?  Вот
Мишка Пермяков и говорил мне, что наш Хаким будет офицером...
     О случае на пароме Сулеймен рассказал правду,  все  остальное  же  было
плодом его воображения. Он хотел видеть Хакима большим  начальником,  вот  и
говорил об этом.
     - Ах, Сулеймен, тьфу, тьфу,  типун  тебе  на  язык,  пусть  глаза  твои
упрутся взором в камень, если ты лжешь! Что-то вы с  Кадесом  со  вчерашнего
дня все хвалите и хвалите моего родименького, как  бы  не  сглазили!..  -  с
тревогой проговорила Балым. - Так исхудал он в Теке, бедненький мой! Неужели
он опять куда-нибудь уедет? А разве нельзя ему остаться в ауле? Жил бы  себе
дома и обучал детей.
     - Устраивай-ка лучше той, Бал-женге. Твой сын только что окончил учение
и сразу же становится  большим  человеком.  Слыхала,  кем  он  будет,  а?  -
продолжал льстиво Кадес, подсаживаясь к дастархану и  потирая  руки.  -  Ух,
какая сегодня жара! Так бы и сидел весь день в тени и попивал ароматный чай.
Ох, Бал-женге, и мастерица же вы готовить чай!..
     Чай действительно был вкусный, хозяйка щедра и  великодушна.  С  гостей
ручьями лил пот.
     - Не моей ли  бабы  голос,  будь  она  неладна,  -  вдруг  насторожился
Кадес. - Кажется, ее... Послушай, Сулеймен, у тебя слух лучше моего.
     Откуда-то издалека послышался приглушенный отрывистый женский крик:
     - Ас-сем-ше!..
     Голос оборвался и через минуту зазвучал снова, уже громче и яснее:
     - Асем шеше!..* Погибли мы, погибли!..
     ______________
     * Асем шеше - красивая тетя.

     - Ее голос, моей бабы, ах, будь она неладна. Она  же  молоко  кипятила,
неужели обварилась? - Кадес неуклюже заерзал на кошме.
     Крик женщины теперь послышался совсем близко, почти под самыми окнами:
     - Асем шеше, беда с нами, беда! Ойбой, аллах, ойбой!
     В юрте все замерли, слушая душераздирающий крик женщины.
     - Где же мой муж, где он-то?.. Асем шеше, ох, спаси нас, аллах!..
     Теперь уже ни у кого не было сомнений,  что  это  кричала  жена  Кадеса
Маум.
     - Что случилось, келин? О аллах, что случилось? - запричитала  Балым  и
торопливо выбежала из юрты.
     Кадес, Сулеймен и Тояш все еще продолжали  сидеть  в  землянке,  им  не
хотелось отрываться от пахучего чая и вкусных баурсаков.
     - Погибли, погибли  они,  мои  родненькие!..  Бура,  бура!..*  За  ними
погнался бура хаджи Жедела!..**
     ______________
     * Бура - самец породы двухгорбых верблюдов.
     ** По старинному обычаю, казахские  женщины  не  имели  права  называть
старших по имени, а давали им  прозвища.  Шугула,  например,  Маум  называла
Жедел (синоним слова "шугул" - быстрый - "жедел" - спешный).

     Неожиданно к ее голосу присоединился второй - плаксивый и рыдающий:
     - Где вы?.. Где вы?.. Есть ли в этом ауле хоть один мужчина?  Убьет  их
бура, затопчет, о аллах!..
     - Это же голос плаксы Дамеш!.. - сказал Сулеймен, мгновенно вскакивая с
места.
     - Откуда тут взялся бура? - лениво протягивая  руку  за  шапкой,  начал
рассуждать Кадес. - Около аула  нет  никакого  буры,  верблюдицы  Шугула  не
пасутся в этих местах. Если бы даже паслись, ну так  что  же?  Шугул  только
недавно своего буру освободил из-под сохи, да к тому  же  и  шерсть  на  нем
только что вылиняла, кожа стала  черная,  как  сыромять.  Не  больше  недели
прошло, как я его видел. Глаза у него все еще  слезятся.  Разве  такой  бура
может за ребятишками погнаться?
     Три старые женщины продолжали надрывно  голосить,  призывая  мужчин  на
помощь.
     Вслед за Сулейменом поднялся с кошмы  и  Тояш.  Сидеть  и  раздумывать,
когда рядом слышался голос Дамеш, было невозможно. Да и не случайно  кричали
женщины. Весной бура часто набрасывается на людей, особенно на детишек. Если
детям не удается вовремя скрыться, то бура сбивает их с ног  и  растаптывает
насмерть. Много таких  случаев  знала  степь.  Тояш  всегда  носил  с  собой
сплетенную из толстых сыромятных ремней камчу. Нужна она была ему  или  нет,
он складывал ее вдвое и затыкал за пояс. Эта камча была при нем  и  сегодня,
она лежала на кошме, у самых его ног. Тояш проворно схватил камчу и  выбежал
во двор. Возле кстау  уже  собрались  соседи  из  ближних  землянок.  Это  в
большинстве своем были молодые и  старые  женщины  и  дети.  Они  суетились,
хлопали себя ладонями по бедрам, кричали и плакали. Вокруг стоял такой  гам,
что невозможно было ничего понять.
     - Где бура, в какой стороне? - крикнул Тояш, обращаясь к женщинам.
     - Там, там, вон там, на Кентубеке!..* - Маум указала  на  полуостровок,
как корма огромной лодки врезавшийся в реку.
     ______________
     * Кентубек - название полуостровка.

     Женщины наперебой заговорили:
     - Он погнался за Алибеком и Адильбеком!..
     - Настигнет, раздавит!.. Разве сумеют они, такие маленькие, убежать  от
буры!..
     - Ох, создатель всемогущий! Жертвую тебе белошерстого баранчика,  даруй
только жизнь моим мальчикам!..
     - Ох, родименький мой Адильбек!.. Как же это так, ведь он только  вчера
принес с реки щуку!..
     Тояш и Сулеймен,  вскочив  на  коней,  поскакали  в  ту  сторону,  куда
указывала Маум. За ними побежали  женщины.  Ребятишки  тоже  было  пустились
вслед за взрослыми, но Хадиша, догнав их, вернула обратно.
     Мальчикам угрожала смертельная опасность...


2

     Река Анхата в этом месте как бы делала  петлю,  с  трех  сторон  огибая
своей голубовато-стеклянной гладью большой полуостровок с пойменными  лугами
и кустарниковыми  зарослями.  Полуостровок  соединялся  с  землей  узким,  в
несколько саженей шириной, перешейком.  Красной  стеной  нависал  над  водой
противоположный берег с  холмами  и  горками,  которые  защищали  долину  от
холодных северных ветров. На южной стороне полуостровка, где  весной  широко
разливались талые воды, были разбросаны лиманные озера, окаймленные  густыми
зарослями кустарника. И здесь виднелась гряда холмов, но менее высоких  и  с
редким кустарником.
     Берега  реки  покрыты  почти  непроходимыми   зарослями   тамариска   и
смородины. Они, как пушистые каймы на меховой шубе,  обрамляли  реку.  Между
кустарниками виднелись полянки  и  прогалины.  Чем  дальше  от  берега,  тем
полянки и  прогалины  становились  все  шире  и  шире,  кустарник  редел,  и
начиналась степь, зеленая, как  морской  простор,  всколыхнутая  волнами.  В
низинах, где было особенно много влаги, росла осока, темно-зелеными  пятнами
выделяясь на общем фоне цветущей степи. За этой роскошной долиной начинались
солонцы. Местами они белыми лысинами глубоко врезались в зеленый ковер степи
и доходили почти до самого берега. Летом, особенно в  полуденный  зной,  так
отчетливо проступала на  поверхность  соль,  что  казалось,  не  солонцы,  а
квадраты нерастаявшего снега были разбросаны по  полю.  На  зыбких  солонцах
росла только желтая марь да по  краям  качались  на  ветру  кустики  кислого
лопуха. Пока аулы откочевывали на  джайляу,  на  этих  солонцах,  больших  и
малых, паслись огромные стада верблюдов.
     Ранней весной в густой траве вьют гнезда чибисы. Эти чубатые с  пестрым
оперением птицы все лето стерегут долину, оглашая ее  визгливыми  криками  и
неугомонным шумом.  Стоит  только  чуть  приблизиться  к  солонцам,  как  из
зарослей кислого лопуха стремительно вылетит чибис, пронзительно  крикнет  и
снова в нескольких саженях опустится в кусты. Так, короткими перелетами, как
бы заманивая на себя, чибис уводит человека в сторону от  своего  гнезда.  В
болотистых местах, почти на самом  берегу  Анхаты,  важно  вышагивают  между
мшистых кочек длинноногие  кулики  и  певуны-бекасы.  Под  вечер,  едва-едва
солнце коснется своим огненным шаром горизонта, заводят хоры лягушки, в реке
начинает плескаться и резвиться крупная рыба; разрезая вечернюю лазурь неба,
быстро проносятся над водой утки-чирки.
     Прилетели перелетные птицы, разлилась река. Ожил  Кентубек  с  приходом
весны, наполнился неумолчным разноголосым гомоном.
     Прошло уже несколько дней, как учитель Хален со своим  аулом  откочевал
за Анхату на летнее пастбище, и сыновья  хаджи  Жунуса  Алибек  и  Адильбек,
свободные от занятий, вволю гуляли по зарослям Кентубека.  Вчера  они  целый
день удили рыбу на реке, а сегодня пошли  собирать  утиные  яйца.  Раздвигая
кусты, мальчики медленно продвигались вперед и не  заметили,  как  добрались
почти до самой оконечности полуостровка.  Здесь  они  наткнулись  на  гнезда
уток-чирков и чибисов. Утиными яйцами наполнили  шапку-ушанку  Адильбека,  а
маленькие веснушчатые яйца чибисов Алибек сложил себе в подол. Вышли из дома
они еще утром, а теперь стояла полуденая жара, солнце обжигало плечи и руки,
хотелось пить. Усталые, с исцарапанными до крови о колючки тамариска  ногами
мальчики уныло брели домой. До  аула,  расположенного  на  склоне  глубокого
подковообразного  оврага,  было  далеко.  Алибек  часто   останавливался   и
всматривался в даль. Аул, казалось, нисколько не приближался,  а,  напротив,
удалялся,  затягиваемый  знойным  полуденным  маревом.   Мальчики   молчали,
настроение у них было подавленное. Пройдя  с  полверсты  вдоль  берега,  они
решили идти напрямик, чтобы скорее добраться до аула, и свернули к  Большому
солонцу. Лощина, по которой они пошли, была  густо  покрыта  сочной  травой,
местами под босыми ногами хлюпала вода.  Издали  мальчиков  не  было  видно,
только черные головки изредка мелькали  над  зеленой  кромкой  трав.  Лощина
почти вплотную подходила к Большому солонцу и, огибая его, снова  сбегала  к
реке.
     - Тише, побьешь  яйца!..  -  неожиданно  крикнул  Алибек  на  братишку,
который, прыгая через  канаву,  оступился  и  чуть  было  не  упал.  -  Куда
торопишься, осторожней прыгай!..
     - Я вовсе не тороплюсь, у меня просто нога поскользнулась,  -  виновато
ответил маленький смуглый Адильбек.
     - Давай сюда шапку, а то  опять  разобьешь  яйца,  -  грубо  прикрикнул
Алибек. Он отобрал у братишки шапку-ушанку,  наполненную  крупными  матовыми
яйцами уток, и переложил ему в подол мелкие яички  чибисов.  -  Эти  хоть  и
побьешь, не жалко...
     Адильбек исподлобья недружелюбно глядел на старшего брата:
     - Посмотрю я, как ты не расколешь!
     Маленький Адильбек уже не чувствовал робости,  лицо  его  потемнело  от
обиды - ведь он же не упал, а только оступился, почему Алибек так  грубо  на
него кричит? Но Алибек уже и сам думал: "Не надо было так..."
     Между  Алибеком  и  Адильбеком  часто  возникали  ссоры,  какие  обычно
вспыхивают между мальчиками из-за пустяков. Адильбек хотя и был младшим,  но
никогда не уступал брату,  проявляя  упрямый  и  непокорный  характер.  Если
случалось братишкам бороться, то и тут Алибек не мог одолеть своего младшего
брата Адильбека. Тогда он начинал хитрить, переводил разговор на другую тему
и мирно заканчивал ссору.
     - Братец Хаким сегодня привезет мне  учебники.  Он  купит  их  в  лавке
Байеса. А что он тебе  привезет,  как  ты  думаешь,  Адильбек?  -  вкрадчиво
заговорил Алибек, делая вид, что  совершенно  не  замечает  его  надутого  и
побагровевшего лица.
     - И мне он привезет книжку, - охотно отозвался Адильбек, ни  минуты  не
задумываясь. Лицо его как-то сразу посветлело, словно это не он  только  что
обижался на брата и смотрел на него косо и злобно.
     - Нет, он тебе привезет карандаш и тетрадку...
     - И карандаш привезет, и книжку тоже.
     - У тебя же есть книжка, тебе же ее учитель давал.
     - Ну и что же?
     - А зачем тебе две книжки?
     - Папа говорит, что две лучше, чем одна...
     - Хаким будет учителем, а потом опять поедет в город учиться  и  станет
таким умным, как Хален-ага, - с гордостью проговорил Алибек.
     Адильбек возразил:
     - Нет, Хаким писарем будет. Писарь больше учителя!
     Мальчики опять заспорили. Они стояли в лощине, в  том  месте,  где  она
почти вплотную примыкала к Большому солонцу.
     Верблюды, пасшиеся у дальних  холмов,  пощипывая  траву,  спускались  в
низину. Их манили к себе росшие по обочинам солонцов сочные лопухи  и  марь.
Верблюды шли медленно, лениво,  вразвалку,  то  и  дело  останавливаясь,  и,
спасаясь от мошкары, терли головы о лохматые передние горбы.  Впереди  стада
двигались тайлаки*. Они спешили к воде.
     ______________
     * Тайлаки - годовалые верблюжата.

     - Может быть, среди них есть и наша верблюдица с  порванными  ноздрями?
Давай угоним  ее  домой,  -  предложил  Алибек,  из-под  ладони  разглядывая
сошедшее на солонцы стадо.
     - А ну ее, верблюдицу...
     - Ойбой! - неожиданно воскликнул Алибек. - Бура!..
     Голос  его  прозвучал  так  пронзительно  и  панически,  что   Адильбек
вздрогнул от испуга. Он посмотрел в ту сторону, куда указал старший брат.  В
центре  верблюдиц  и  тайлаков,  шедших  вразброд  по  солонцам,   отчетливо
выделялся  крупный  темно-бурый  самец  -  предводитель  стада.   Охваченные
страхом, мальчики опрометью кинулись бежать к реке.
     Стадо  двигалось  им  наперерез.  На  полуостровке  Кентубек   в   этот
полуденный час не было никого, кто бы мог защитить мальчиков  от  буры.  Это
хорошо понимали Алибек и Адильбек,  они  торопились  поскорей  добраться  до
воды,