Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
).
Игнат, глядя на запад, покачал головой:
- Кровяной! Жди похолодания...
- Это хорошо, - отозвался Мендигерей. - Подмерзнет дорога, быстрее
поедем. Время, время нам выиграть надо. Чем скорее, тем лучше. Кстати, мы
долго не будем задерживаться у вас. Перекусим и сразу же дальше. Пусть
ночью, все равно. Как ты думаешь, Игнат Иваныч, лошадь найдем, а?
Но Игнат почти не слушал Мендигерея. Он пристально всматривался в
дорогу - вдалеке маячил одинокий всадник.
- Кто это так спешит, Мендигерей, погляди-ка... Да, ты спрашиваешь,
найдем ли лошадь? Найти-то найдем, да как бы в тепле в сон не потянуло.
- Нет уж, на этот раз сон отставить. Отоспимся после. Главное - лошадь
найти... А верховой, видно, тоже в село торопится. Скажи, куда эта дорога
ведет?
Они стояли на обочине и курили. Вместе с ними отдыхал и рыжий конь.
- На Дарьинку.
- Ну, трогай! Рыжик немного отдохнул. Это все сани проклятые, а то бы
давно были дома.
- Едем! Едем!..
Игнат пошел вперед. Конь без понуканий и окриков дернул сани. Повеяло
жильем. Рыжий навострил уши и пошел быстрее, он чуял близкий отдых и корм.
Игнат и Мендигерей теперь едва успевали за ним. Вскоре их нагнал верховой.
Зорко блеснули глаза казака. Он оглядел с ног до головы идущих по обочине
людей и, нахлестывая лошадь, поскакал дальше.
- Младший сын зажиточного казака Калашникова, - бросил вслед ему
Игнат. - У отца две мельницы, около пятидесяти десятин земли, скота целый
табун, да и курень ладный. Это один из самых клыкастых мироедов. Но в этом
году ему пришлось здорово раскошелиться. Придавили налогами. Его да еще
одного такого же мироеда, Пескова. Заставили сполна уплатить зерном.
Злобствуют теперь. Недавно пытались поджечь поселковый Совдеп, но не
удалось. В дни съезда наши ребята опять немного прижали их... А сын
Калашникова, этот, что проскакал, три месяца в Дарьинке был. Там ведь целая
школа организована, готовят войсковых офицеров. Видали на нем погоны?..
Скороиспеченный хорунжий. Вот такие-то и будут поднимать бунт, гады! -
выругался Игнат, глядя вслед всаднику. - Если им представится хоть малейшая
возможность, они, конечно, поднимут бунт.
- Как звать Калашникова?
- Захар. Что, вы знакомы с ним?
- Нет. Откуда мне его знать? Так просто спросил, вспомнил нашего
Калашникова. И у нас такой же зажиточный Калашников. Нашего зовут
Иннокентием.
- Гм, да, - пробормотал Игнат.
Он тоже теперь думал о другом - о доме: "Догадалась Марфуша баньку
истопить или не догадалась?.. В самый раз бы теперь попариться..."
Думая каждый о своем, Мендигерей и Игнат шли молча. А конь все ускорял
и ускорял шаг - порожние сани везти было легко, да и дорога под вечер снова
взялась ледяной коркой.
Сгущались сумерки. Далекие избы деревни сливались с синевой неба.
Подтаявший за день снег казался пепельно-синим. Наезженная дорога, темная от
раструшенного сена и конского навоза, черной змейкой разрезала степной
простор.
Село уже было совсем близко. Игнат и Мендигерей сели в сани. Предстояло
еще переехать глубокий овраг, а там и село. Рыжий конь временами переходил
на рысь.
Щеки обжигал морозный ветерок, бодрил усталое тело. Близость дома и
тепла ощущали и люди. Бесконечные собрания, многочисленные хождения по
неотложным делам в городе утомили Игната, и теперь, в ожидании близкой
встречи с семьей, он повеселел.
Глухо стучали копыта о затвердевший снег дороги, поскрипывали полозья.
Подъехали к краю оврага. На спуске конь замедлил шаги, настороженно
задвигал ушами, зафыркал. На дне оврага, сгрудившись на дороге, стояли
всадники. Игнат не сразу сообразил, что это за люди и с какими намерениями
собрались здесь, но почувствовал, что они затевают что-то недоброе. Он
схватился за вожжи, но было уже поздно - сани скатились в овраг и врезались
в толпу всадников.
- Стой!
- Кто такие?
- Быков, ты, что ли?
Игнат по голосу узнал Остапа Пескова. Одновременно он увидел
склонившееся злое лицо Архипа Волкова, бесшабашного сельского пьяницы,
который за стопку самогона мог сделать любую подлость.
- Поворачивай лошадь, к атаману поедешь! - заносчиво крикнул он. - А
это ктой-то с тобой, комиссар?..
С другой стороны саней гарцевал на потном коне хорунжий, тот самый
хорунжий, что час назад обогнал их по дороге.
- Сабли наголо! - скомандовал он казакам. - Архип, бери коня под
уздцы! - И, обернувшись к Игнату и Мендигерею, визгливо добавил: - Именем
Войскового правительства вы, красная комиссарская сволочь, ар-рестованы!
Обыскать!.. - Голос у хорунжего тонкий, бабий.
Игнат растерялся, испуганно оглядывал окруживших сани всадников, - все
они были знакомые, но чужие и злые. Мендигерей слез с саней и низким баском
проговорил:
- Кто ты: разбойник с большой дороги или человек, с которым можно
говорить по-человечески? Ты что тут беззаконие творишь?
Мендигерей искоса взглянул на сани, где под кугой была спрятана
винтовка. "Не успею, - подумал он, - придется с одним наганом..." Он
выхватил из бокового кармана наган.
- Разговаривать будешь у атамана!
- У меня нет никаких дел к атаману.
- Зато у нас есть дело к красным комиссарам... А ну, обыщите его, живо!
Мендигерей понял, что так просто не отделаться, и приготовился к
обороне. Когда один из казаков слез с коня и подошел к нему, чтобы отобрать
наган и обыскать, Мендигерей с силой оттолкнул его и побежал к берегу, где
за обрывом можно было спрятаться и отстреливаться. За ним погнались три
казака, выбросив вперед сабли.
- Догнать!.. Зарубить... - истерически кричал хорунжий.
Полуобернувшись, Мендигерей, не целясь, дал несколько выстрелов по
казакам. Он был уже на краю обрыва, еще секунда - и он в укрытии. Но
страшный удар по голове сбил его с ног. Он качнулся и, словно бычок, что
собирается бодать, ткнулся головой в снег. Второго сабельного удара уже не
почувствовал...
Выстрел вывел Игната из оцепенения. Он увидел бегущего к обрыву
Мендигерея и гнавшихся за ним казаков. "Помочь, помочь добежать!.." -
мелькнуло в голове. Игнат выхватил из-под куги винтовку и, щелкнув затвором,
стал целиться в нагонявшего Мендигерея казака. Но выстрелить не успел.
Кто-то ударил его нагайкой по лицу, потом чем-то тяжелым по голове... Руки
онемели, по телу разлилась теплота. Он не слышал, как на него навалились
казаки и, заламывая руки, начали связывать.
- Трогай, - скомандовал хорунжий, когда покончили с Быковым.
Ни скрипа саней, ни быстрого бега усталой лошади не чувствовал Игнат;
изредка, когда на минуту к нему возвращалось сознание, до слуха его
доносилась злобная ругань казаков.
3
Марфа Быкова, поджидая уехавшего мужа, покормила дочурку и попросила
свекровь:
- Покачайте внучку, а я пойду запру Машку в коровник. Что-то она все к
воротам подходит и мычит. Чего доброго, убежит в степь телиться...
Девочка махала ручонками, хваталась за платье матери.
- Ишь, ишь что делает, непоседушка ты моя, - говорила старуха, беря на
руки внучку. - Ишь как брыкается, как не хочет к бабушке!.. Ну идем, идем,
деточка, идем, пташечка ты моя, не будь шалуньей. Озорницей растешь, вся в
отца...
Марфа улыбнулась:
- Разве Игнат озорником рос?
- Еще каким!.. Все в нашем роду шустрые.
Она села с внучкой на скамейку. Девочка опять начала вскидывать
ручонками, стараясь ухватиться пальчиками за сморщенный подбородок.
- Спи ты, неугомонная! Баюшки-баю...
Вечерело. В комнате сгущался полумрак. Бабушка в темноте видела плохо,
она скорее почувствовала, чем заметила, что Марфа чему-то улыбается.
- Ты чему это радуешься?
- Так просто. Вы назвали Игната озорником, а мне кое-что вспомнилось,
вот и улыбаюсь.
- Если бы Игнашка мой не был шустрым да смекалистым, навряд ли твой
отец выдал бы тебя за него замуж. Василий у меня - учитель, Игнат - всем
селом управляет!.. Разве плохие у меня дети? - В голосе ее звучала гордость
за детей. Неожиданно понизив голос, она начала сокрушаться: - Где Игнатушка
так долго?.. Вторая неделя идет, а он все не возвращается. Уж не заболел ли?
Марфуша, может, он сегодня приедет, затопила б ты баньку, а?
Девочка, задремавшая было на руках бабушки, проснулась.
- Спи, спи, моя крошечка, уже ночь... Баю-бай!..
Но девочке, очевидно, не хотелось спать. Она повернула головку и,
увидев знакомую пеструю кофту, потянулась к ней.
- К мамке захотела, ах ты стрекоза! Все к мамке да к мамке, а бабушка
чужая, что ли?
Девочка слушала и улыбалась, но ручонки ее по-прежнему тянулись к
матери.
- Возьми ее, Марфа, она у тебя быстрее заснет, а Машку в коровник я
сама запру. Да за печкой последи, чтобы пироги не подгорели. Игнаша-то весь
в отца, чуть подгорелое - в рот не возьмет. Отец, бывало, чернее тучи ходил,
если на столе замечал подгорелый пирог. Аккуратность любил.
Старуха набросила на голову шаль и вышла в сенцы.
Марфе шел тридцатый год. Ее муж Игнат на крестьянском сходе в феврале
был избран председателем поселкового Совдепа, а в марте тот же сход послал
его депутатом на областной съезд. На съезде его избрали членом
исполнительного комитета. Подходила к концу вторая неделя, как он уехал в
город. Дома беспокоились, все глаза проглядели, поджидая, а он все не
возвращался. "Неужели забыл нас? - думала Марфа. - Лучше бы его не выбирали
никуда, жил бы себе и жил спокойно, так нет... Что я сделаю одна со старухой
да с ребенком?.. Скоро пахать надо, а там сенокос... А Песковы-то и
Калашниковы - словно озверели. Как они давеча смотрели на меня?.. Злятся на
Игната, что налогами большими обложил. Ну и что ж, у вас есть чем платить,
уплатите... А Остап-то Песков что вчера говорил: "Как поживаем, комиссарша
Быканиха?.." Затевают что-то они, глаза волчьи... Скорее бы уж приезжал, что
ли!.."
Она положила девочку в люльку и подошла к печке. Пламя осветило полное
красивое лицо Марфы. Она взяла кочергу и стала разгребать угли. До слуха
донеслись какие-то непривычные гулкие звуки. Марфа не поняла, то ли это
кочерга тарахтела о раскаленные кирпичи, то ли что-то другое. Она притихла,
вслушиваясь. Где-то за селом глухо ухнуло, и еле слышно задребезжали стекла.
Марфа торопливо подбежала к окну и отдернула шторку - на улице ни души,
тихо, темно. "Может, стрелял кто?" Если бы Марфа в эту минуту была на улице,
она услышала бы шумный говор людей, доносившийся из оврага, выкрики и удары
плеток.
Выстрелы больше не повторялись.
В сенцах опять заскрипели половицы, это торопливо входила старуха. Она
шла и разговаривала сама с собой:
- Надоели холода... Когда же, в конце концов, наступит тепло? Опять
подул ветер, да такой холодный, ажно за нос и щеки щиплет. Залютуют морозы,
но все равно зиме теперь недолго царствовать. - Старуха вошла в комнату. -
Не беспокойся, Марфушенька, Машку я загнала. И соломки свежей подстелила -
отелится она нынче ночью. Посмотрела я сейчас на нее - вся в мать свою, вся
в Субботку. Та, бывало, точь-в-точь так: как телиться, так к воротам. А
ворота сама открывала, рогами... Подденет засов и выходит на улицу. И Машка
норовила открыть, хорошо, что мы вовремя спохватились, а то тоже бы ушла...
- Ведь на улице стреляли, разве ты не слышала?
- Стреляли?.. Не слышала, милая. Да хоть бы и из пушек палили, все одно
не услышала бы. Уши-то у меня закутаны, видишь. Завязала их, чтобы не
простудить. Да, так про Машку... Ушла бы за ворота, наделали бы мы с тобой
делов! Ветер лютый, так под ноги и подкашивает, где бы мы ее искали в такой
мороз? Да и теленок замерз бы... С Субботкой у нас однажды такой случай был.
Недоглядели, ушла она со двора, и с концом, а тоже вот-вот отелиться должна
была. Искали и ночью и днем - нет нигде. Игнаша все лощинки, все овражки
излазил вдоль и поперек, с ног сбился, а Субботки нет. Я по берегу Яика
искала, почти до другой станицы доходила и тоже не нашла. Мы уж и в табуне
смотрели, и под каждый кустик заглядывали, ровно как в землю провалилась.
Полтора суток мучились, да так ни с чем и вернулись домой. Загоревали,
грешным делом стали подумывать, не увел ли кто нашу Субботку?.. А случилось
это как раз за неделю до Ивана Купалы. Стояли теплые дни...
- Так и не нашли? - спросила невестка, чтобы прервать некстати
начавшийся длинный рассказ свекрови. Но это не так-то просто сделать, раз
старуха начала, она обязательно доскажет все, что хотела.
- Ты погоди, нс спеши, ведь Субботка как раз телиться должна была в ту
ночь...
- И отелилась?..
- Отелилась.
- Сбросила, поди, телка где-нибудь в овраге...
- Ох, какая ты умная! Курица и та над цыплятами дрожит, покуда не
выходит, а ты хотела, чтобы корова бросила своего телка. Скотина - она, что
человек, а может, еще и пуще за свое чадо трясется. Вот как оно, милая.
Корова своего телка за пять верст найдет. Через полтора суток объявилась
наша Субботка, вечером с табуном пришла домой. Пастухом у нас тогда дед
Василь был. Подзывает меня к воротам и говорит: "Анастасия Васильевна,
корова твоя, наверное, в роще отелилась, потому как в обед гляжу: идет из
кустов, покачивается... А брюхо-то под ребра подтянуло. Точно отелилась.
Телка-то, поди, в кустах спрятала, от ревности, по своему коровьему
разумению. Это у них бывает так, прячут. Идем завтра со мной на луг и
покараулим: как Субботка отколется от стада, прямо за ней иди, да только не
спугни смотри, она и приведет тебя прямо к телку..." - "Ладно, - говорю
ему, - обязательно приду". Дед Василь ушел, а я к Субботке - и впрямь бока у
нее впалые, вымя потрогала - пустое. Видать, телок-то все высосал.
"Субботка, говорю, где ж ты бросила своего теленочка?.." А она как замычит,
будто понимает все. Ходит по двору, словно ищет что-то, и мычит, да жалобно
так. Закрыла я ворота, засов веревкой привязала и ушла в избу. Ночью слышу -
ворота скрипят. Выбегаю: Субботка рогами поддела засов и норовит сорвать
его. А он не поддается, привязан крепко. До самого утра не смыкала я глаз,
все следила за ней, чтобы не ушла, случаем. На зорьке отвела в табун. И что
ты думаешь, Марфуша, как только дед Василь выгнал табун на луг, Субботка
помычала, помычала и прямо к роще... Я за ней... Игнашку-то не будила,
пусть, думаю, поспит, сама справлюсь. Мешок с собой прихватила. Иду, значит,
следом за Субботкой, еле поспеваю - торопится она, торопится. Почти уж бегом
бегу, чтобы из виду не потерять. Спустилась Субботка к реке, помотала
головой - и к даче атамана... И так она несколько раз: то к реке, то к даче,
то к реке, то к даче, следы, значит, запутывала. Скотина, а соображает.
Потом все-таки пошла на дачу. Тут, в кустах, я едва не потеряла ее, -
несется как ветер, только спина да рога мелькают. Выбежала на полянку, живот
поджала да как замычит, жалобно, призывно, вроде бы и голос-то не ее. Гляжу:
из травы выскакивает теленок. Маленький, ножонки тоненькие, будто
хворостинки, а самого так и качает из стороны в сторону. Не к матери он
пошел, а в другую сторону... Шел, шел - да как взбрыкнет и пустился вскачь.
Субботка за ним и мычит. Остановился телок, прислушался - мать ли?.. И - раз
Субботке под ноги. Залез, и не видать его, только слышно, как чмокает... Вот
она какая у скотины любовь к своему чаду - телиться подальше от людей ушла,
да и показывать телка-то не хотела, покуда не окрепнет, а ты: "Сбросила..."
Кабы сбросила, не было бы у нас Машки.
- Я же никогда об этом не слышала... кажется, кто-то к воротам
подъехал!.. - насторожилась Марфа.
Она кинулась к окну и, прижавшись лицом к стеклу, стала всматриваться в
ночную темень.
- Рыжик у ворот, а Игната что-то не видать, - торопливо проговорила
невестка и так, без платка, бросилась к дверям.
- Шаль-то хоть накинь, простынешь! - крикнула ей вслед старуха. -
Игнат-то прозяб, поди, с дороги, коня помогла бы распрячь да завести в
конюшню...
Но Марфа была уже за дверями.
- Разве послушается когда-нибудь, - ворчала старуха. - Такой ветер на
улице, а она с открытой головой! Платка, что ли, нету аль шубенки... - Она
подошла к печи, отодвинула заслонку и стала смотреть, хорошо ли зарумянились
пироги.
Подбежав к воротам, Марфа не сразу отодвинула засов. Она сначала через
плетень выглянула на улицу - у ворот действительно стоял Рыжик, помахивая
головой и позвякивая удилами. Увидев Марфу, он потянулся к ней мордой и
жалобно заржал. Марфа искала глазами Игната: "Может, пешком шел,
приотстал..." Но на улице никого не было. "Может, в Совдеп зашел?.. Или к
Ивану Андреевичу?.. - Где же это он?.." В соседней избе, где жил шорник Иван
Андреевич, горел свет. Марфа подбежала к окну и, приподнявшись на носках,
заглянула в комнату. Ветер трепал ее волосы, леденил щеки, поднимал подол
платья, но она ничего не замечала - думала только об одном: "Где Игнат и что
с ним?.." Предчувствие чего-то недоброго охватило ее.
В избе соседа тускло горела лампа. Иван Андреевич сидел на маленьком
стульчике и сучил дратву. Игната в комнате не было.
Марфа вернулась к воротам и завела Рыжика во двор. "Придет..." -
мысленно успокаивала она себя, распрягая потного коня. И только тут
заметила, что вожжи волочились по земле, концы их были покрыты ледяной
коркой. Это еще больше встревожило ее. Она отвела Рыжика под навес и,
вернувшись к саням, достала из-под куги коврик и понесла его в дом.
- Мамаша, Рыжик без Игната пришел! - испуганно проговорила она, дрожа
от волнения и холода.
Она развернула коврик и при свете лампы увидела на нем темные пятна.
Поднесла коврик ближе к свету - кровь!.. Марфа с ужасом смотрела на пятна и
не могла выговорить ни слова, посиневшие губы ее дрожали, коврик выпал из
рук. Подошла мать и тоже, бледная и испуганная, начала рассматривать пятна.
Кровь еще не замерзла, пальцы прилипали к коврику.
- Батюшки, что же это такое? - зашептала Марфа. - Убили!.. Убили!..
Ведь стреляли, стреляли, я сама слышала! - Она застонала и, закрыв лицо
ладонями, опустилась на колени.
"Боже, боже..." - шептали губы. В голове возникали и проносились
картины одна ужаснее другой. Убили, убили, и лежит он теперь в снегу и
замерзает... Она вспомнила перекошенное в ехидной улыбке лицо кулака
Пескова, его злой, ненавистный взгляд, словно вновь услышала его насмешливый
голос: "Быканиха, скоро придем к тебе свататься..." Марфа с ужасом
догадалась, что это они, Песков и Калашников, подстерегли Игната и убили...
- Это Песковы подстерегли его, Песковы. Звери, волки!.. Напали,
наверное, на одного, избили до полусмерти и бросили где-нибудь на дороге...
Разве от них отобьешься, волки и есть волки, стаей ходят, всем родом.
Испокон веку подлость творят, и дед был кровопиец, и отец, и сыновья такие
же, что им стоит загубить душу!.. Беги, Марфуша, к Василию и скажи, что мол,
Игната Песковы избили...
- А может, к атаману?.. Может, он лучше?..
- Нет, нет, иди к Василию, пусть он его поищет. Ты - женщина, что ты
сможешь сделать? Да и атаман тебя слушать не станет. Он тоже из того же
рода, что и Песковы, - волки!.. Беги скорее, Марфушенька, к Василию.
Марфа накинула шубенку и побежала к дому