ему, было сейчас не время.
     "Но ведь и сам он сюда явился неспроста. Хотел бы я  посмотреть  сейчас
на его лицо", - подумал он.


6

     Выступление аульчан должен был возглавить Жунус.  А  смелому,  горячему
Оразу предстояло вести агитационную работу прямо под  носом  Джамбейтинского
правительства.
     - Ну, Хажеке, я заеду в ваш  аул,  -  говорил  Ораз,  хлопая  по  плечу
Хажимукана, - и обойду с салемом всех родичей. Вы не возражаете если я поеду
на вашей телеге? Править лошадьми буду я сам и не обременю вас.
     Хажимукан ничего не ответил, только сокрушенно покачал  головой.  Потом
отвернулся, словно искал  что-то,  и  недовольно  пробормотал:  "Разве  люди
поверят словам. Над  пустой  чашей  не  молятся.  У  меня  нет  ни  бумажки,
ничего..."
     Ораз услышал эти странные слова и недоуменно  пожал  плечами:  "Неужели
Хажимукан хочет получить с меня деньги? Как понять его  слова:  "Над  пустой
чашей не молятся"? И о какой бумажке он говорил?"
     - Может быть, мне подыскать другую телегу? - смущенно спросил  Ораз.  -
Только надо бы нам ехать вместе. Вы мне очень нужны.
     - Да нет, не в телеге дело, - снова буркнул в ответ Хажимукан.
     - А в чем же? Нам надо быстрее выехать.
     - Без бумаги нельзя ехать. Обещать на словах - это одно,  а  дакмент  -
это совсем другое. Люди у нас верят  только  бумаге.  Бумага  большой  почет
имеет. И что ты ни говори, а если у тебя нет  желтой  бумаги  с  подписью  и
печатью, - все это не будет законно. Ты ведь грамотный человек,  жиенжан,  и
должен сам знать это. Вся сила и вся власть - в бумаге.  Без  бумаги  нельзя
ехать, - страдальчески сморщившись, повторил Хажимукан.
     Ораз изумленно и оцепенело глядел на него.
     - О аллах, - наконец промолвил он, - я ничего не  понял.  Какой  закон?
Какая бумага? Или вы хотите получить бумажку  на  право  проезда?  Но  такие
документы никто не выдает. Да и зачем они вам?  И  лучше,  что  нет  никаких
бумажек. Дело-то у нас секретное.
     - Нет-нет, без дакмента нельзя. Кто мне поверит, если у  меня  в  руках
нет дакмента? Ты говоришь, что не дают его? А мне  он  нужен.  Понимаешь?  Я
разложу его, как скатерть, перед людьми и скажу: дакмент дан самым настоящим
нашим бедняцким правительством. Тогда - замолкни и старшина, и судья. Понял?
Раньше Макар и Шорак  тыкали  нам  под  нос  вот  такой  большой  дакмент  и
говорили: "Все наше. Озеро наше, рыба наша". Попробуй поговори с ними,  если
у них этот проклятый дакмент. И какой же ты чудак, дорогой мой.  Ну  подумай
сам: если бы у меня был такой дакмент, как у Макарова, тогда бы я ни за  что
не дал ему кидать сети в наш Шалкар. Абдрахман все это знает, он должен дать
дакмент.
     Ораз, пристально смотревший в глаза взволнованного Хажимукана, кивнул:
     - Теперь я понял, что за документ. Значит, хотите  получить  бумагу  на
право ловить рыбу в Шалкаре? А Абдрахман обещал вам дать такой документ?
     - Ойбой, о чем же я могу говорить, как не о Шалкаре?  Абдрахман  сказал
нам: и озеро и рыба - все ваше. Он сказал: кто раньше  владел  всем,  теперь
пусть не мнят себя хозяевами. И ногой пошевелить  им  не  давайте.  Это  все
хорошо. Но вдруг осенью явятся старые хозяева? Вот тогда-то я  им  и  скажу:
вот артель, вот бумага на озеро, вот печать, вот подпись. Пусть после  этого
они посмеют отнять у меня Шалкар. Закон это или нет? А?
     - Закон-то закон. Никто не спорит. И озера теперь ваши, и земля -  все.
Только вряд ли сейчас дадут вам такую бумагу.  В  декрете  советской  власти
сказано: земля и воды принадлежат народу. Это и есть  закон.  И  уместно  ли
вам, Хажеке, сейчас спрашивать о такой бумаге?
     - Неуместно, говоришь? Значит, когда Макаров с Шораком  сгоняли  нас  с
земли, то им показывать бумагу от правительства было  уместно?  А  беднякам,
выходит, позорно? Как же так? Скоро придет осень, начнется подледный лов.  А
потом снова вернутся хозяева и все отберут? Мы со своими стариками, с детьми
и женами будем сидеть дома голодные и дрожать от холода? Так что твои слова,
голубчик, - одно ребячество, - резко ответил Хажимукан.
     - Я и сам не знаю, как быть, - растерявшись, пробормотал Ораз.  -  Надо
поговорить с Абдрахманом. Если такая бумага полагается, мы мигом ее найдем.
     - Давно бы так, - обрадовался Хажимукан, - а  то  заладил:  "Неуместно,
неуместно". Каждый, кто хотел, корчил из себя  хозяина.  А  мы  перед  всеми
робели. Хватит! Я достану бумагу на наше  озеро.  Был,  говорят,  такой  вор
Алапес. Он воровал скот, чтобы прокормить свою семью. Однажды его  долго  не
было дома. Голодные ребятишки стали плакать. И тогда мать  сказала  им:  "Не
плачьте, милые, если отец не умрет, то обязательно приведет хоть  плохонькую
корову". Так и я, уезжая сюда,  тоже  сказал  своим  босым  землякам:  "Если
Хажимукан не умрет, то привезет дакмент".
     "Не угомонится, пока не добьется  своего,  -  подумал  Ораз.  -  Видно,
здорово ему насолили эти хозяева, если он так настаивает".
     Они вместе отправились к Абдрахману. Когда Ораз сказал,  что  Хажимукан
требует документ на пользование водой,  Абдрахман  отнесся  к  этой  просьбе
совершенно серьезно.  Он  позвал  Мырзагалиева,  в  совершенстве  владевшего
казахским и русским языками, и сказал:
     - Пиши постановление от  имени  исполкома,  что  на  основании  декрета
советской власти озеро Шалкар со всеми его богатствами передается  в  вечное
пользование трудящимся. Напиши, что подлинными хозяевами озера являются сами
рыбаки. Мы подпишемся и поставил печать Богдановского Совета.
     Жилистый высокий Парамонов подошел к Хажимукану и дружески похлопал его
по плечу.
     - Мы с тобой оба рабочие, - сказал он. - Ты работаешь на промысле, я  -
на кожевенном заводе. Теперь будет все наше: и земля, и  вода,  и  заводы  -
все. Поздравляю с возвращением озера Шалкар  настоящим  хозяевам.  Смотрите,
никому его больше не отдавайте.
     Его теплые и дружеские слова Хажимукан понял без переводчика.
     - Большой богач Макаров - русский, тамыр Шорак  -  казах.  Ты  -  тамыр
рабочий, Хажимукан - рабочий. Приезжай в гости, угощу жирным сомом, - весело
говорил Хажимукан, и его ровные белые зубы ослепительно блестели в  открытой
улыбке.
     Парамонов крепко пожал  руку  нового  друга.  Хажимукан  плохо  говорил
по-русски, но он отлично его понял.
     - Приеду, тамыр, обязательно приеду.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

     Солнце  было  уже  высоко,  когда  Хаким  различил  вдали   окрестности
Уральска.
     Он облегченно вздохнул и заторопил лошадь. Как рукой  сняло  усталость.
От восторга, переполнявшего грудь, и избытка сил Хаким запел:

                     Наш народ кочует в низине Бальтен.
                     На сочность трав табуны не сердятся.
                     И нет недугов у меня, а меж тем
                     По чаю Зауреш снова ноет сердце.

     Песня эта припомнилась ему совершенно случайно, когда он проезжал  мимо
Менового Двора.
     До Уральска оставалось не более семи верст. Дорога от Менового Двора до
города шла лесом. Зеленые кроны тополей бросали на дорогу  прохладную  тень.
Их листья заметно трепетали  под  легким  ветром.  Кое-где  ветви  карагачей
смыкались над дорогой, и прохладные листья касались лица.
     Иногда  лесную  дорогу  пересекали  маленькие  ручейки  с   прозрачной,
хрустально-чистой водой.
     Кругом не было ни души. Конь размеренно шагал в  тени  деревьев.  Хаким
уперся ногами в стремена, расправил грудь.  Его  охватило  какое-то  озорное
веселье, и он снова запел.
     Так, весело напевая, он доехал до  поворота  дороги,  ведущей  к  мосту
через Яик.


x x x

     Весной, когда Хаким уезжал из города, он переправлялся  через  реку  на
пароме. Сейчас уже был достроен новый мост. Но почему-то ходил паром.
     Хаким повернул было к мосту. Он решил, что переправа на пароме с  конем
доставит много хлопот. И тут заметил, что на мосту было пустынно, тогда  как
возле переправы шумела большая толпа народа.
     Навстречу Хакиму от переправы ехал пожилой казах в шекпене*.  Он  сидел
на сером коне. Увидев Хакима, первым приветствовал его:
     ______________
     * Шекпен - верхняя одежда типа кафтана.

     - Здравствуй, сынок. Не к мосту ли направляешь своего коня?
     Хаким ответил на приветствие и сказал:
     - Через мост будет быстрее.
     - Конечно, конечно, - закивал старик, - через мост и удобнее и быстрее,
но не пускают эти шайтаны проклятые.  Даже  близко  к  мосту  не  подпускают
никого: ни знатного человека, ни  такого,  как  я.  Мост  охраняет  есаул  с
казаками, будь он трижды проклят. Всю жизнь прожил среди казахов и  научился
только ругать их. "Куда прешь, чернорожий киргиз,  -  кричит,  -  тебе  мост
нужен? А этого не хочешь?" - и показывает кукиш. Потом пригрозит нагайкой  и
велит поскорее убираться. В прошлом году  такого  не  было,  а  нынче  прямо
озверели. И что с  ними  сделаешь?  Зайду,  бывало,  к  лавочнику  Митрею  в
магазин, а тот уже кричит: "Ах ты, поганый киргиз, опоганил всю мою  посуду.
Проваливай вон из моей лавки! Все равно  ничего  не  купишь".  Так  я  этому
собаке Митрею отомстил.
     - Как отомстил? - с улыбкой  спросил  Хаким.  Старик  был  маленький  и
щуплый.
     - Однажды я зашел в лавку вместе  с  толпой  и  незаметно  облизал  все
ложки, выставленные для продажи. Осквернил всю посуду Митрея.
     Хаким в ответ лишь грустно улыбнулся этой суеверной наивности старика.
     - Разве это мщение, отец? Пороть его надо розгами по спине.  Это  будет
верней. А облизывать ложки - не дело.
     - Шайтаны! - возмущался старик. - Моста им стало жалко. Подойди  -  они
начинают целиться в тебя. Что пугают - ладно, да тяжело,  когда  оскорбляют.
"Вшивый киргиз, поганый кайсак", - чего только не говорят. А посмотрел бы на
себя. Сами, наверное, злодеи. Их место в аду. Они обязательно попадут в  ад.
Бог покарает этих душегубов.
     Старик мог бы говорить без конца о  своих  обидах.  Казалось,  не  было
предела гневу, накопившемуся в его груди. Однако Хаким спешил. Ему  хотелось
поскорее попасть в Уральск.
     - Хорошо, я переправлюсь на пароме, -  сказал  он  и,  попрощавшись  со
стариком, спустился к реке.
     Но паром уже отчалил и медленно плыл к противоположному берегу.
     Хаким  привязал  коня  к  чьей-то  телеге  и,  раздевшись,  прыгнул   в
жемчужно-блестящую воду.  Он  вынырнул,  поплыл  на  середину  реки  и  даже
зажмурился от удовольствия: так свежа и ласкова была вода. Он плыл долго  по
течению, отдавшись воле реки. Так стерлядь  любит  ложиться  поперек  речной
быстрины. И стремительная вода несет рыбу-баловницу, кружит  в  водоворотах.
Хаким вырос на реке и любил наблюдать за этой летней игрой стерляди.
     Он перевернулся на спину. Его окружала  мягкая  вода,  над  ним  синело
огромное  безоблачное  небо.  Так  он  мог  бы  уплыть  до  далекого   мыса,
выступающего на повороте реки. Но надо было спешить.
     Хаким оглянулся. Паром уже отчалил от противоположного берега. Он сразу
вспомнил о деле,  ради  которого  ехал  в  Уральск.  Несколько  раз  нырнув,
выбрался на берег и пошел к переправе.


x x x

     Едва паром приблизился к берегу,  как  со  стороны  моста  к  переправе
спустились два вооруженных до зубов казака и стали проверять документы.
     Казаки не обращали никакого внимания  ни  на  возвращающихся  с  базара
казахов в шекпенах  и  меховых  шапках,  ни  на  торговцев-татар,  одетых  в
ногайские бешметы. Они лишь бегло просматривали  их  документы,  а  на  двух
женщин, пришедших из лесу к  перевозу  с  ведрами,  полными  ягод,  даже  не
взглянули. Зато сразу задержали Хакима.
     Подозрительно осмотрев  его  ученический  билет,  выданный  в  училище,
старший из казаков в упор взглянул Хакиму в глаза:
     - Зачем едешь в город?
     - Еду в училище за аттестатом.
     - Что это тебя сейчас несет за аттестатом?
     - На работу не берут без аттестата.
     - Что-то ты туману наводишь...
     "Вот  прицепился",  -  со  злостью  подумал  Хаким  и  с   простодушным
удивлением ответил:
     - Кто же без бумаги поверит мне, что я окончил училище?
     Ясными и короткими ответами он пытался отвязаться  от  казаков.  Но  те
никуда не спешили.
     - Почему не на военной службе?
     - Господин есаул... - Хаким только сейчас заметил,  что  старший  казак
имел чин есаула. - Мы все служим после окончания  училища.  Но  кто  же  мне
присвоит звание офицера без аттестата? Вот я и еду за документом.
     Хаким сказал первое, что взбрело ему на ум. Но теперь ему самому  такой
ответ показался вполне правдоподобным.
     Казаки стали тихо переговариваться между собой, разглядывая ученический
билет.
     "Что же делать, - с беспокойством  подумал  Хаким,  -  чем  еще,  кроме
аттестата, их можно убедить? Пожалуй, лучше молчать. Много наговорю -  вовсе
не поверят. А если задержат, провалю все дело... - Хакиму не по себе было от
этих мыслей, но внешне он держался спокойно и, казалось, был  безразличен  к
допросу. Он вспомнил последний разговор с Парамоновым и Абдрахманом и понял,
что выдержка сейчас - это все. - Хорош я буду, если попадусь,  как  рыба  на
крючок, а оружие обернется против нас же. Что скажут  люди,  доверившие  мне
это дело?"
     Хаким почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу.
     К счастью, в это время казаки  отошли  к  парому,  до  отказа  набитому
людьми, скотом, телегами.
     Все уже готовы были переправляться. На берегу оставался один Хаким.
     Люди с парома ощупывали его взглядами. Спрашивали, будто он был виноват
в том, что казаки задерживали переправу:
     - Чего мы ждем?
     - Чего хочет этот джигит?
     - Эй, парень, не задерживай нас. Ты можешь переправиться и потом.
     Но  казаки,  не  обращая  никакого  внимания  на  недовольство   людей,
толпившихся на пароме, снова подошли к Хакиму.
     - Вот что, киргиз, - хмуро сказал есаул. - Реальное училище - это школа
военного типа, я знаю. Сейчас  мы  тебя  отправим  в  Джамбейту,  там  стоит
воинская часть...
     Хакима точно обожгло. Он понял, что, если не одурачит казачьего есаула,
погубит все дело.
     - Ваше благородие, - вытянувшись по струнке, сказал он, - я как  раз  и
направляюсь в Джамбейту. Мне должны присвоить чин младшего офицера.  Но  для
этого нужен аттестат.  Я  дал  подписку,  что  в  течение  суток  съезжу  за
аттестатом и вернусь в часть. Я же отвечаю за это. Разрешите оставить вам  в
залог ученический билет. Я возьму  в  училище  аттестат  и  через  три  часа
вернусь.
     Есаул разгладил усы и ворчливо, но уже покровительственно и  добродушно
сказал:
     - Таких чертей, как ты, что шатаются без дела, нам приказано  ловить  и
отправлять  под  конвоем  к  наказному  атаману.  За   вами,   образованными
киргизами, велено следить особо...
     - Совершенно верно изволили заметить, господин есаул. За  некоторыми  и
надо следить особо. У вас, конечно,  уже  большой  военный  опыт,  а  я  еще
зеленый в военном деле. Но я тоже в воинской части  получу  хорошие  знания.
Разрешите переправляться, господин есаул?
     - Гм... - неопределенно буркнул казак. - Три часа, пожалуй,  многовато.
Что тебе там торчать три часа? Дело-то минутное. Даю два. А если  через  два
часа не вернешься... Понял?
     - Слушаюсь, ваше благородие! - по-военному ответил Хаким и направился к
парому.


2

     Квартиру Ахметши Хаким отыскал быстро.  Он  торопился  не  потому,  что
обещал  есаулу  вернуться  через  два  часа,  а  хотел  поскорее   выполнить
поручение. Дойдя до  узкого  переулка  возле  мечети  Гайноллы,  Хаким  стал
заглядывать во все дворы деревянных татарских домиков.  Осмотрев  три-четыре
двора, он вдруг увидел красных верблюдов. В огромном дворе стояло  множество
телег. "Ни у кого нет таких одинаковых фургонов и красных наров,  -  подумал
Хаким. - Это и есть дом Ахметши".
     Хаким вошел в ворота. Огляделся. Во дворе не было ни души.  Он  подошел
поближе к фургонам, однако задерживаться не стал, опасаясь, что за ним может
следить кто-нибудь из окна. Быстро повернул к дому.
     Но того, что он увидел, было достаточно. В глубине двора стояло  восемь
фургонов.  На  трех  лежал  какой-то  груз,  покрытый  брезентом  и   крепко
обвязанный веревками. И все-таки зоркие глаза  Хакима  разглядели,  что  под
брезентом были длинные ящики.
     Собаки во дворе не было. Хаким подошел к двери и негромко постучал.
     На стук вышла женщина.
     - Извините меня, женге, - сказал он. - Если не  ошибаюсь,  здесь  живет
Ахметша Мухамметшин. Я бы хотел, если можно, зайти к нему с салемом. - Хаким
почтительно поклонился.
     Женщина была так восхищена вежливостью  и  хорошими  манерами  молодого
джигита, что даже растерялась.
     В это время из комнаты послышался голос Ахметши:
     - Шырагым! Да не Хакимжан ли это? -  Он  уже  шел,  весело  улыбаясь  и
протягивая Хакиму руки.
     - Вы угадали, жиен-ага.
     - Еще бы. Ты все такой же, как прежде. Только вот вырос,  вытянулся.  И
не подумаешь, что этот красивый, образованный джигит наш Хаким. А  я  смотрю
из окна - думаю,  кто  это  может  быть.  Оказывается  ты.  Если  память  не
изменяет, то последний раз я тебя видел  в  тот  год,  когда  ты  заканчивал
джамбейтинскую школу. Как  вырос  ты  за  эти  пять  лет,  возмужал.  Совсем
взрослый. А вот мой нагаши* не такой рослый,  как  ты.  И  нагаши  и  женеше
среднего роста. Раньше говорили, что жиен всегда похож на нагаши. А  теперь,
выходит, нагаши похож на жиена. Значит, если жиен высок, то нагаши умен,  не
так ли, а? - смеясь, говорил Ахметша, и уголки  его  черных  глаз  светились
лукаво и ласково.
     ______________
     * Нагаши - родня матери, здесь - племянник по линии матери.

     Хаким рад был такому теплому шутливому приему, но отвечал  сдержанно  и
вежливо.
     Хаким доводился Ахметше нагаши. Но они  давно  не  встречались  друг  с
другом, и поэтому Хаким не знал ни характера, ни привычек своего дяди.  Отец
говорил о нем редко и скупо: "Умен, находчив. Знает  свою  выгоду,  подобрал
ключи к жизни". Это было все,  что  знал  Хаким.  И  теперь  этот  уважаемый
человек откровенно и приветливо беседует  с  ним.  Время  от  времени  Хаким
бросал на Ахметшу короткий  изучающий  взгляд.  Ему  нравилось  его  бледное
удлиненное лицо  с  черной  бородкой.  Но  мягкая  речь  Ахметши,  постоянно
смеющиеся глаза выдавали в нем человека,  умеющего  пристально  и  незаметно
изучать собеседника и коварно обманывать.
     На Ахметше был дорогой бешмет татарского покроя,  ичиги  и  кибисы.  Из
жилетного кармана свисала серебряная цепочка  от  часов.  Он  был  похож  на
татарского купца и  производил  впечатление  очень  солидного  и  степенного
человека. Хаким знал, что Ахметша учился в Петербурге.
     "Не скрыть тебе твою хитрость, - подумал Хаким. - Прав  был  мой  отец,
когда говорил, что ты подобрал ключи к жизни. Разве не в  погоне  за  легкой
наживой взялся ты выполнять подрядные работы джамбейтинских  властей?  Нынче
все образованные люди - или члены правительства, или судьи, или  доктора.  А
этот   чем   занимается?   Ведь    он    закончил    высшую    Петербургскую
сельскохозяйственную школу, а возит груз для этих негодяев. Правда,  у  него
лучший в этих краях скот. Верблюды как на картинке, глаз не оторвешь. Все  -
одногорбые, красной масти. И тянут они во все концы обозы зеленых  фургонов.
Он даже правительственный пост бросил, чтобы наживать в это горячее  военное
время себе богатства. Его,  как  видно,  интересуют  только  деньги  и  своя
выгода".
     - Ну что же, Хакимжан, чай пить будем. Я давно  хотел  проведать  своих
нагаши, посмотреть, как выросли их дети, да все  недосуг,  никак  не  выберу
времени.
     То, что Ахметша пригласил его выпить с ним чаю, было как нельзя кстати.
Иначе у Хакима не было бы повода дальше оставаться в этом доме.
     "Только  три  телеги  нагружены,  -  думал  он,  -   остальные   пусты.
С