т  типографской  краской.  Кто-то
предложил открыть форточку. Холодная струя воздуха  ударила  в  лица,  стало
легче дышать. Керосиновая лампа горела тускло, в полумраке лица  собравшихся
казались желтыми и неподвижными.
     В  глубине  комнаты,  прислонившись  к  стене,  о   чем-то   вполголоса
переговаривались два члена исполнительного комитета - Нуждин  и  Половинкин.
Их серые шинели  и  форменные  военные  фуражки  сливались  с  фоном  стены.
Напротив за столом сидел Червяков и что-то писал. Собрание еще не началось.
     Многие из присутствующих не знали в лицо Дмитриева и теперь с интересом
и любопытством разглядывали его. Он был в кожаной куртке и шапке  с  кожаным
верхом,  отделанной  черным  кудрявым  мехом.  При  сумрачном  свете   лампы
похудевшее лицо его казалось суровым; когда он поворачивал голову,  за  ухом
розоватым  полумесяцем  мелькал  маленький  шрам.  Дмитриев  наконец  открыл
совещание. Говорил он просто и всем понятно. Он рассказал о том, что  Советы
в России окрепли, взяли прочно власть в свои руки, что уже  создана  Красная
Армия рабоче-крестьянской власти. Теперь оставалось как  следует  укрепиться
только на окраинах. В соседних с Уральском городах - Оренбурге и Саратове  -
Совдепы тоже уже имеют большую силу и успешно  подавляют  контрреволюционные
вылазки. Дмитриев говорил о том, какое положение  создалось  в  Уральске,  о
готовящемся контрреволюционном  мятеже  белоказаков  во  главе  с  Войсковым
правительством.
     - Надо вооружаться. От того, как быстро мы сумеем сколотить на  заводах
боевые дружины, будет зависеть исход предстоящей схватки.  Надо  немедленно,
сразу же после совещания, приступить к организации  дружин.  Правда,  оружия
мало, его всем не хватит.
     Дмитриев стоял у окна, бледное лицо его было сумрачно. Под ввалившимися
глазами лежали тени, а на лбу прорезались три тонкие морщинки.
     - Товарищ  Дмитриев,  -  сказал  Червяков,  -  всем   ясно:   положение
серьезное. Может быть, снова  придется  уйти  в  подполье.  Давайте  сегодня
подумаем насчет создания подпольного комитета.  Этот  комитет  должен  будет
возглавить борьбу, если нам действительно придется уйти  в  подполье.  Кроме
того, на заводах для непосредственного руководства надо назначить  тройки  и
пятерки из коммунистов.
     - Возможность подполья не исключена, - согласился Дмитриев. - Мы должны
быть к этому готовы. Мне кажется, что  все  члены  исполнительного  комитета
Совдепа должны стать во главе подпольных партийных групп.
     - Верно!
     - Правильно!
     - Партийные группы, - продолжал Дмитриев, - должны развернуть работу не
только на заводах, но и в  рабочих  поселках  и  на  окраинах  города.  Надо
послать коммунистов в станицы, села и аулы и там разъяснить крестьянам,  кто
их истинный друг и кто враг.
     Абдрахман, стоявший у входа, беспокойно смотрел на товарищей; он  хотел
что-то сказать, но  не  решался.  Когда  шум  голосов  утих,  он  подошел  к
Дмитриеву и спросил:
     - Можно мне?.. Я хочу спросить и не знаю...
     - Говорите, товарищ Айтиев, спрашивайте, что вам непонятно.  Если  есть
какие предложения, давайте обсудим их здесь.
     - Нет, не предложение, Петр Астафьевич. Вы сказали, что  все  товарищи,
члены областного  исполнительного  комитета,  должны  возглавить  подпольные
партийные группы. Это верно: у партийцев и у членов Совдепа цель одна  и  та
же. Но, товарищи, я же не член партии. Как я буду  вести  партийную  работу?
Здесь, по-моему, что-то не совсем так. У  казахов  есть  хорошая  пословица:
"Если вначале разговор крепок, то и дела будут хорошие". Давайте сейчас  все
это выясним. Конечно, меня товарищи не оттолкнут, не скажут: "Уйди!.." Я это
знаю, но...
     - Айтиевич, мы вас очень хорошо знаем и доверяем  вам.  Я,  к  примеру,
давно считаю вас коммунистом, - сказал Червяков.
     - Я тоже давно считаю вас коммунистом, - добавил Дмитриев. - Если у вас
есть желание вступить в партию, мы можем принять  вас  сегодня,  сейчас,  на
этом собрании. Я за вас поручаюсь и даю вам рекомендацию.
     - И я рекомендую, - сказал Червяков.
     - Ну, а третьим, кто поручается за  вас,  товарищ  Айтиев,  буду  я.  Я
рекомендую товарища Айтиева в партию, товарищи, - проговорил Петр Нуждин.
     Абдрахман с минуту стоял молча,  словно  не  понимая,  что  происходит,
потом порывисто обернулся и  кинулся  обнимать  сидевшего  рядом  Червякова.
Отпустив его, с веселой и счастливой улыбкой неуклюже зашагал  к  Дмитриеву.
Но Дмитриев сам уже шел навстречу товарищу. Он обнял  Айтиева  и  поцеловал,
уколовшись  о  его  черные  усы.  Абдрахман  волновался,  с   благодарностью
посматривая на товарищей.
     Коммунисты один за другим подходили к Айтиеву, поздравляли его и крепко
пожимали руку.
     В комнате воцарилась торжественная тишина.
     - Товарищ Айтиев, - заговорил Дмитриев, - вот вам первое  ответственное
поручение:  спрятать  как  можно  дальше  и  надежнее  документы  Совдепа  и
политическую литературу.
     - Хорошо, - подумав, ответил Абдрахман. - Я знаю, куда можно  спрятать.
Разрешите выполнять?
     - Погодите. Возьмите с собой кого-нибудь из надежных товарищей,  одному
вам, пожалуй, не справиться.
     - У меня есть надежные люди, а подводу я найду.
     - Зачем подводы? Куда ты хочешь спрятать?..
     - В товарные склады купца Акчурина.
     - Акчурина?.. Это как же?
     - Из складов очень удобно рассылать листовки во все  районы.  Вместе  с
товарами... незаметно... Там наши люди работают, они помогут. И типографскую
бумагу надо спрятать туда же.
     - Хорошо, идите, - согласился Дмитриев.
     Айтиев ушел.
     Коммунисты поочередно получали задания  и  расходились.  На  кожевенный
завод для организации боевой  дружины  был  послан  рабочий  Половинкин,  на
мельницу - Нуждин.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

     В небе стыли облака.  Со  стороны  Шагана  дул  пронизывающий  холодный
ветер, обжигая лица,  заставляя  прохожих  ежиться  и  поднимать  воротники.
Середина марта, а зима, казалось, и не думала отступать.
     В этот вечер было особенно холодно.  Слегка  подтаявший  за  день  снег
взялся голубоватой ледяной коркой. Мостовая звенела под каблуками  прохожих,
и звонкий цокот  казачьих  коней  раскатывался  по  городу,  казачьи  пикеты
разъезжали за мостом, по центральным улицам, на окраинах.
     Сями пробирался по темным улицам спящего города.  Он  больше  страшился
топота копыт, чем морозного ветра. Едва где-нибудь вблизи слышалась  конская
дробь, мальчик вздрагивал, прижимался спиной к забору и так, затаив дыхание,
стоял до тех пор, пока не проезжал пикет и не стихали  вдали  дробные  звуки
копыт. Тогда он осторожно двигался дальше. Руки мерзли от холода, идти  было
трудно, Сями то и дело спотыкался.
     Когда  проходил  мимо  большого  дома  с  широкими  окнами,   закрытыми
ставнями, одеревеневшие пальцы выпустили кисть.
     Сями, может быть, и не  почувствовал  бы,  что  выронил  кисть,  но  он
услышал, как деревянная ручка звонко ударилась о хрупкий ледок. Сквозь  щели
ставен на дорогу падал слабый свет. Сями нагнулся и на ощупь стал отыскивать
кисть. Пальцы натыкались на шершавые ледяные выступы, проваливались в  ямки,
выбитые капелью. Найдя кисть, он  засунул  ее  за  рукав  и  стал  растирать
окоченевшие  руки.  Впереди  виднелось  парадное  крыльцо.  Сями   осторожно
поднялся по ступенькам и оглянулся вокруг - никого...  Прислушался  -  тихо.
Мазнул кистью по двери, наклеил листовку и, крадучись, пошел дальше.
     Там, где останавливался Сями, на стенах и дверях  оставались  листовки.
На них крупным типографским шрифтом было напечатано:

ГРАЖДАНЕ!
                         БЕЛЫЕ ГЕНЕРАЛЫ И АТАМАНЫ -
                         ЗАЩИТНИКИ ЦАРЯ И НАСИЛИЯ -
                    ХОТЯТ РАСПУСТИТЬ ИЗБРАННЫЙ РАБОЧИМИ
                           И КРЕСТЬЯНАМИ СОВДЕП!
                   ВСТАВАЙТЕ ПРОТИВ ГЕНЕРАЛОВ И АТАМАНОВ!
                             ЗАЩИЩАЙТЕ СОВДЕП!

     Мальчик  остановился  возле  высокого  крыльца.  Оно   показалось   ему
знакомым. Он подошел ближе. "Да это дом Курбанова!.." На крыльце, прижавшись
к дверному косяку, стоял человек. Сями его не было видно,  но  Хаким  хорошо
видел мальчика. Хаким недоумевал: "Что ему нужно? Может, заблудился и теперь
разыскивает нужный номер?.. А может, к кому в окно забраться хочет?.." Хаким
решил не выдавать себя и проследить, что будет делать мальчик.
     Сями Гадильшин работал учеником-наборщиком в типографии, но  Хаким  его
не знал.
     Остановившись   перед   высоким   крыльцом   курбановского   дома,   он
раздумывал  -  клеить  или  не  клеить  листовку.   Курбанова,   работающего
переводчиком у татар и казахов, Сями знал, несколько  раз  видел  его  среди
рабочих и считал "нашим". Но дорогой, красивый костюм, который носил толмач,
и его суровый вид смущали мальчика. "Может, и не наш!.. А, чей бы то ни был,
читай!.." - решил Сями и, мазнув кистью ворота, наклеил листовку.
     Крадучись,  Сями  прошел  еще  несколько  кварталов  и  очутился  перед
двухэтажным каменным домом. Приподнявшись на цыпочках, Сями  одну  за  одной
стал наклеивать листовки в простенках между окнами. Номерной  фонарь  светил
ярко, и Сями торопился. Возле ворот он опять  на  минуту  задержался,  читая
вывеску:

                             Судейская контора
                           ПРОКУРОР БАРОН ДЕЛЬВИГ

     "Пусть читает" - и Сями быстро наклеил на ворота пять  листовок.  Потом
облепил листовками фонарный  столб,  забор  и,  отойдя  в  тень,  облегченно
вздохнул. Он был  доволен  тем,  что  ему  удалось  так  хорошо  разукрасить
судейскую контору и дом барона Дельвига.
     Листовок  оставалось  мало,  и  Сями   начал   подумывать,   что   пора
возвращаться. Он  находился  теперь  в  самом  конце  Губернаторской  улицы.
"Перейду на ту сторону, там ветер тише... еще к  двум-трем  воротам  приклею
и - в типографию, к печке..." Он  шагнул  вперед,  поскользнулся  и  выронил
банку с клеем. Железная банка звонко ударилась о лед и покатилась в  канаву.
Сями кинулся поднимать ее.  Пока  он  шарил  пальцами  по  снегу,  во  дворе
залилась громким лаем собака. Послышались шаги  -  кто-то  шел  со  двора  к
калитке, ворча и покашливая. Мальчик схватил банку и,  перебежав  на  другую
сторону улицы, спрятался в тень. "Поймают, за вора примут,  изобьют  еще,  -
подумал Сями. - Лучше пережду, пока все утихнет..." Он увидел, как из  ворот
вышел сторож, как стал пристально всматриваться в улицу,  потом,  цыкнув  на
собаку,  хлопнул  воротами  и  пошел  к  будке.  Собака   смолкла.   Сторож,
заслонившись спиной от ветра, прикуривал. Красновато-желтый огонек спички на
секунду осветил лицо, бородатое и красное.
     Сями ждал, когда сторож уйдет, но тот не  уходил.  Цигарка  его  тускло
вспыхивала в темноте.
     Неожиданно почти рядом с Сями раздался хрипловатый грубый голос:
     - Макар, не спишь?..
     Мальчик вздрогнул, сжался в комок и замер. "По ту сторону крыльца...  -
догадался  Сями.  -  Нужно  было  спрятаться  куда-нибудь  понадежнее".  Под
крыльцом виднелись оторванные доски. Сями  заметил  черный  провал:  "Залезу
туда, спрячусь, не увидят..." Мальчик полез в дырку и  вскоре  очутился  под
крыльцом. Здесь было тихо, и он начал согреваться.
     Шаги сторожа скрипели за тонкой дощатой перегородкой.
     - Иди сюда, Макар, поболтаем!..
     Его хриплый грубоватый бас отчетливо слышал Сями. Что отвечал сторож  с
противоположной стороны улицы, мальчик не слышал. Ветер заглушал слова.
     Томительно и жутко было сидеть  под  крыльцом.  Сями  испуганно  думал:
"Зачем он зовет его сюда?.. Может быть,  он  заметил  меня  и  теперь  зовет
соседа на помощь, чтобы вдвоем схватить?.. Нет,  если  бы  видел,  сразу  бы
поднял шум.  Ему,  очевидно,  скучно,  и  он  хочет  поговорить..."  Мальчик
держался настороже и был готов в любую минуту  выскочить  из-под  крыльца  и
пуститься наутек.
     Он слышал,  как  подошел  сторож  с  противоположной  стороны.  Тревога
нарастала, сердце учащенно билось.
     - Ну и погодка  нынче,  Макар,  прямо-таки  не  верится,  что  март  на
дворе, - слышался хриплый грубоватый голос.
     - Да, Мартыныч, должно, где-то в верховьях снег выпал, ишь  как  оттуда
леденит ветер!..
     - Но скажу тебе, Макар, этот холод еще полбеды. Есть он -  и  не  будет
его: все от милости божьей... А вот когда люди меж  собой  стужу  сеют,  это
худо, от этого добра не жди. Чуется мне, польется людская кровь...
     - Прослышал что, аль так, со своего разумения?
     - Денщик давеча сказывал... Полковник-то в штаб ушел, а он, значит,  ко
мне - дай, мол, табачку, ну и разговорились.
     - Так что же он сказывал, Мартыныч?
     - Многое говорил, рази  упомнишь  все.  Разговор  он  подслушал  своего
полковника с генералом... Шустрый парень. Прикидывается вроде простачком,  а
сам себе на уме. Ведь полковник-то в нашем доме  живет.  Да  ты  же  знаешь,
может, видал его?
     - Полковника-то?.. Может, и видал.
     - Из Нижнего Новгорода приехал. Жена, говорит, там осталась, детишки...
     - Денщик-то что подслушал, ну-ка, про это...
     - Секретный, говорит, разговор был  между  генералом  и  полковником...
Этой ночью, значит, должны всех большевиков переловить, а Совдеп распустить.
     - Да ну?!.
     - Вот те и ну!.. Слухай  дале:  атаман  Мартынов,  сказывают,  двадцать
казачьих сотен в город привел, расставил их по окраинам, казармы занял...  И
у Шагана стоит сотня. А еще из нижних станиц:  Бударинской,  Сахарной  да  и
Верхне-Дарьинской десять сотен должно прийти. Быть крови, Макар,  непременно
быть!..
     - А он те не врал?
     - Христом клялся.
     - Да-а, тадыть разгуляются казачки...
     - Люди толкуют, что на подмогу казакам аглицкие  и  французские  войска
идут, вон оно как, - Мартыныч для большей убедительности прищелкнул языком.
     Сями не понял,  что  означало  "аглицкие  и  французские  войска",  но,
очевидно, это было что-то страшное и, во всяком  случае,  страшнее  казаков.
Так подумал мальчик. Вслушиваясь в разговор сторожей, он окончательно решил,
что они - "наши" люди. Дрожа  от  холода,  поджимая  колени  к  груди,  Сями
старался не пропустить ни одного слова из их разговора. Он знал, что казачьи
атаманы - это безжалостные и  злые  люди,  но  то,  что  услышал  сейчас  от
сторожей, поразило его. "Ловить большевиков?.. Это значит - дядю Абдрахмана,
дядю Дмитриева?.. Как же так, а дядя Абдрахман ничего не знает  об  этом!.."
Сями уже готов был выскочить из-под крыльца и  бежать  в  типографию,  чтобы
рассказать Айтиеву обо всем, что слышал сейчас, но сторожа снова заговорили,
и мальчик решил дослушать до конца.
     - Поговаривали, Мартыныч, что красные захватили Саратов и Самару. Верно
ли? Что-то теперь о них ничего не слыхать.
     - В том-то и вся соль. Оттель  прогнали  офицеров,  так  они  сюда,  на
окраину. Россия-то матушка большая. А и здесь  им,  видать,  тоже  на  хвост
наступили, вот они и поднимают головы. Наступил  змее  на  хвост,  она  вмиг
голову вскинет и так и норовит ужалить.
     - Не на хвост бы наступили, а на голову. Жало-то вырвать можно вместе с
зубом.
     - Если бы одна голова, а то казаков-то много, кишмя кишат.  Так  просто
они не поддадутся.
     - А кого больше, Мартыныч, как ты думаешь, красных или белых?
     - Странно ты рассуждаешь, Макар, прямо как ребенок. Я тебе вопросом  на
вопрос отвечу, а уж там ты догадывайся сам, что к  чему.  Ты  знаешь  рыжего
рысака барона Дельвига?
     - Ну, знаю.
     - Видал у него на лбу белую звездочку?.. Вот теперь посуди, каких волос
больше на том рысаке, красных или белых?
     - Ишь ты, - рассмеялся Макар.  -  Конечно,  красных  больше.  А  белых,
выходит, только что на лбу и есть.
     - Вот именно. Кого множество в России? Мужиков. Кого  полно  в  России?
Рабочих. Кого меньше? Хозяев. Сам Овчинников, Садыков да управляющий - трое.
А рабочих - пятьсот. И все они - красные. Да и  в  селах,  к  примеру,  одни
хохлы землю пашут. Их - море, а казаков хуторских - островки.
     - Так-то оно так, да только вот  непонятно,  отчего  же  тогда  казачьи
атаманы на мужиков лезут. Ведь горстью земли пруда не засыпешь.
     - Мало ли отчего, власть-то им терять не хочется. Тут понимать надо,  -
многозначительно  проговорил  Мартыныч,  и  чувствовалось,  что  он  чего-то
недосказал.
     - Мартыныч, слышишь - топот!..
     Сями тоже услышал конский  топот,  доносившийся  откуда-то  со  стороны
моста. Он приподнялся и подполз к выходу.
     - Да это ветер шумит, - возразил Мартыныч. Он был  немного  глуховат  и
ничего  не  слышал.  -  Ты,  Макар,  побольше  листовок  читай,  что  Совдеп
расклеивает. Их пишет учитель  Червяков.  Честный  человек,  смелый,  ума  -
палата!..
     - Читай не читай, все одно толку  мало.  Они-то  по-своему,  по-ученому
пишут, где нам понять. И вообче, какой толк с нас, стариков. Э-э, да что там
говорить, - вздохнул Макар.
     - Погоди, паря, еще какой толк выйдет.  Впереди  дел  много.  Хотя  бы,
скажем, Совдеп избирать зачнут, а ты - тут как тут и тоже руку подымешь...
     - Дядя Мартыныч верно  говорит:  Червяков,  Абдрахман  -  наши!..  Дядя
Макар - наши!.. - крикнул Сями, коверкая русские слова. Он  выскочил  из-под
крыльца и стремглав пустился бежать по улице.
     - Господи!.. Антихрист!.. - услышал он позади. Это  говорил  обомлевший
от испуга Макар.
     - Я тоже наш!.. - обернувшись, крикнул Сями и побежал еще быстрее.


2

     Сями бежал, не чувствуя под собой ног, и чуть не сбил Хакима, сошедшего
с крыльца  курбановского  дома  и  стоявшего  теперь  на  тротуаре.  Мальчик
испугался. Он принял Хакима за  человека,  специально  подстерегавшего  его.
Вывернувшись,  Сями  бросился  на  середину  улицы.  Но  Хаким  и  не  думал
преследовать его; он пришел к Курбановым еще  с  вечера  в  надежде  увидеть
Мукараму, - может быть, выйдет она, может быть... Долго сидел  на  скамеечке
крыльца, спрятавшись в тень,  утомился  и  закоченел  от  холода  и  теперь,
безнадежно махнув рукой, собрался уходить. Мальчика  он  узнал  сразу:  "Это
тот, что наклеил листовку на ворота! - Он еще тогда позавидовал  мальчику  -
холод, ночь, а он ходит с клеем и листовками. - Кто  он?  Кто  послал  его?"
Хаким удивлялся смелости и решимости маленького Сями, который,  может  быть,
отказался от теплой постели и ужина ради этой большой цели. Да,  у  мальчика
была цель, а  у  него,  Хакима?..  Какая  у  него  цель?..  Хакиму  хотелось
остановить мальчика и поговорить с ним. Он выбежал  на  середину  улицы,  но
Сями был уже далеко, как заяц  несся  по  ледяному  насту  дороги  и  вскоре
скрылся из виду. "Хуже мальчика, - мысленно  проговорил  Хаким.  -  Не  могу
добиться цели!.. Томлюсь, мучаюсь, и все  из-за  своей  же  глупости,  из-за
своей нерешительности. Нужно было днем  зайти  и  все  как  следует  узнать,
почему Мукарама так вдруг изменилась... Что за причина? Скромничал. Не везде
хороша скромность. Но все же что с ней?..  Хожу,  а  она,  может,  именно  и
нуждается в моей помощи?.. Как она тогда  сказала:  "Одного  вашего  желания
недостаточно... Придет время, все узнаете!.." Странно. Что я узнаю  и  когда
придет это время?.. Загадка. Ее надо поскорее разгадать, иначе - может  быть
поздно... А не кроется ли под этим какая-нибудь злая шутка?.."
     Придя на квартиру, Хаким сел на  кровать  и,  обхватив  голову  руками,
продолжал мучительно думать о Мукараме.
     Жил он возле татарской мечети, почти  на  окраине  города,  вдалеке  от
шумных и суетливых центральных улиц. Здесь даже днем было спокойно, а  ночью
обычно царила мертвая тишина. Но сегодня здесь чувствовалось волнение. Ветер
доносил откуда-то обрывки разговоров и гулкий конский топот. К тому  же  всю
ночь не спал хозяин дома. Он то и дело выходил во двор,  хлопая  дверями,  и
прислушивался к отдаленным выстрелам. Временами  всадники  проскакивали  под
самыми окн