мельницу и переплыву  на
лодке возле кожевенного завода. Нам нельзя идти вместе...
     - Как я хочу переехать сюда из Джамбейты! - грустно сказала Мукарама. -
Там все безрадостно...
     Хаким взял ее за руку.
     - Не забывай, что фронт  близко.  Казачьи  атаманы  могут  мобилизовать
тебя, как медика. Вместо того чтобы перевязывать  раны  врагов,  лечи  лучше
своих крестьян. Им ты нужнее. А вскоре  придем  и  мы.  Обязательно  придем,
Мукарама!
     Хаким произнес последние слова решительно.  Мукарама  покорно  склонила
голову. Ему нельзя было не подчиниться.


3

     Очутившись на свободе, Аблаев вскоре встретился с султаном Аруном-тюре.
Умышленно извращая ночные события, он рассказал ему:
     - Когда уже было за полночь, на караван, проходивший в это время  возле
Ханкуля, напало, выскочив из засады, около  ста  вооруженных  бандитов.  Мой
маленький отряд  оказал  героическое  сопротивление.  В  рукопашной  схватке
погибло семь наших джигитов, пятеро были тяжело  ранены.  В  живых  осталось
двое - я и один джигит. Мы рубились шашками, и темнота  спасла  нас.  Лошади
были перебиты, потери со стороны врагов -  свыше  десяти  человек.  Один  из
наших джигитов догнал нас на рассвете - он спасся, спрятавшись под телегу, и
сообщил, что караван ограбили красные  повстанцы.  Он  слышал  своими  ушами
слова Абдрахмана Айтиева: "Мы - Красная гвардия, бросай оружие и возвращайся
в аул. Мы прощаем тебя. Все это было невдалеке от села Богдановки.
     - Позор, - прорычал Арун-тюре, считая, что это событие бросает  тень  и
на него самого. Как хотел султан сжечь  эту  проклятую  Богдановку,  ставшую
гнездом мятежа, стереть  ее  с  лица  земли,  насладиться  видом  повешенных
руководителей восстания! - Всех, всех расстрелять! Повесить! -  повторял  он
сотни раз, сжимая кулаки. - Всех уничтожить!
     На чрезвычайном заседании правительства тюре добился отправки карателей
в Богдановку. Он дал в распоряжение правителя Кара-Обы -  Абиля  -  двадцать
пять солдат, присоединив к ним офицера Аблаева, и распорядился расстреливать
всякого, кто попадется под руку.
     И сам Арун выехал следом за войсками, посланными на усмирение деревень.


x x x

     Кульшан каждые два дня посылала через братишку еду  деверю  и  старшему
брату. Чем они были заняты - она не знала. Но  однажды,  когда  она  была  у
Мендигерея, многое неожиданно открылось ей. Она  узнала,  что  Абдрахман  не
одинок, около него Мендигерей и  Сахипгерей,  много  и  других  образованных
людей, с которыми она не была знакома.
     - Дорогая моя Кульшан, - говорил Мендигерей,  -  мы  сейчас  переживаем
большие трудности. Много горя еще впереди. Но надо быть  сильной.  Надо  все
вынести.  "Лишь  терпеливый  достигнет  своей  цели",  -  гласит  пословица.
Абдрахман не один. Он работает, чтобы объединить и  направить  против  врага
тех, кто ищет справедливости и равноправия. Ты иди домой. Все, что видела  и
знаешь, храни в тайне.
     С этого дня настроение Кульшан поднялось, с ее плеч свалилась  тяжесть,
что давила ее после встречи с Абилем. Даже поступь ее  стала  легче.  Каждый
день она,  как  невеста  жениха,  ожидала  захода  солнца,  чтобы  отправить
передачу.
     Однажды вечером Икатай сказал:
     - В нашем доме и во всем ауле началась суматоха. Требуют,  чтобы  нашли
дядю Ергали. Кто-то сказал, что я ношу красным пищу. Я  сбежал,  как  только
увидел в ауле солдат.
     Точно вкопанная, неподвижно стояла на берегу  Кульшан,  держа  младшего
брата за руку. Она не знала, что сказать.
     Петро привычным движением вычерпнул воду из  лодки,  положил  на  место
жестяной ковш и сказал:
     - Давайте быстрей! Далеко ехать.
     Кульшан молча сняла  кожаные  галоши,  ичиги  и,  взяв  их  под  мышку,
засучила штаны. Потом она быстро прыгнула в лодку.
     - Петро, голубчик, греби!
     Мальчик ничего не ответил и сел на свое место, чуть покачивая  головой.
Икатай оттолкнул лодку, задравшую нос от тяжести двух людей на корме.
     Маленький Икатай сильно  греб  обоими  веслами,  и  лодка  стремительно
неслась к противоположному берегу.
     Эта лодчонка напоминала сейчас  сильного  аргамака,  который  рассекает
воды, высоко подняв голову. Петро, точно подстегивая коня, время от  времени
подгребал одним веслом. Кульшан сидела впереди и,  держась  рукой  за  борт,
вглядывалась в противоположный берег. Лодка  шла  прямо  на  большое  черное
дерево, отражавшееся в воде, и быстро приближалась к песчаной косе. Вот  она
уже вошла в тень, отбрасываемую пышными деревьями.
     Все молчали.
     "Милый Абеш! Ты сражаешься с  врагами,  ты  все  время  на  волоске  от
смерти. Родные мои! Если вы еще живы, хоть одного из вас  я  сегодня  увижу.
Или хоть узнаю, где вы бываете! До каких же пор я буду томиться в ожидании и
неведении?" - думала Кульшан.
     А рядом стоял, наклонившись к воде,  безмолвный  лес.  Закатное  солнце
окрашивало воду в розовый цвет. Но Кульшан не  замечала  этой  красоты,  она
думала только об Абдрахмане. Лодка скользила по направлению к Тартубеку...
     Вот и устье реки Тущибулак. Тщательно спрятали лодку у берега.  Кульшан
пошла вдоль ручья, сопровождаемая взглядами мальчуганов.
     Кульшан даже не помнит, как из чащи выскочили вооруженные люди, как  ей
грубо заломили назад руки,  связали  и  мальчуганов.  Их  угнали  в  селение
Олетти, далеко от берегов Урала.
     Так действовал вооруженный карательный отряд Аблаева.
     В Олетти, недалеко от Богдановки, была тайная  квартира  Мендигерея.  С
тех пор как первого апреля Гречко привез  его  сюда  больного,  израненного,
Мендигерей редко оставлял Олетти. Здесь его лечил  младший  брат  -  доктор,
затем поручил его местному фельдшеру для лечения "костного туберкулеза". Его
настоящее имя знали лишь сын Амир и товарищи-большевики.
     Едва поправившись, Мендигерей установил связь с Уральском, Богдановкой,
потом с верными людьми аула, привлек их к агитационной работе. Нужно было во
что бы то ни стало увеличить число сторонников Совдепа. И Мендигерей работал
горячо. Мешала правая рука. После  ранения  она  висела  словно  плеть.  Но,
несмотря на это, Мендигерей принял участие в съезде  большевиков.  Когда  он
вернулся оттуда на  старой  арбе,  джигиты  забросали  его  вопросами.  Всем
хотелось узнать, о чем говорили  на  съезде,  каждый  хотел  оказать  помощь
Мендигерею.  В  ответ  на  действия  карателей   в   Олетти   организовалась
вооруженная народная дружина. Как только казаки начали расправы в Богдановке
и ее окрестностях, дружина Мендигерея  двинулась  на  помощь  Белану.  Сорок
вооруженных  джигитов  тепло  проводил  Мендигерей,  с  каждым   по-отцовски
поговорил. Но сам не смог возглавить отряд: снова открылась глубокая рана  в
плече, закровоточила, и лекари велели больному лежать неподвижно.
     Скрепя сердце Мендигерей подчинился. Джигиты должны были  вернуться  из
Богданович сюда, в его  тайную  квартиру,  и  Мендигерею  оставалось  только
ждать.
     Ночь раскинула над аулом свое покрывало. Одинокие  звезды  замерцали  в
вышине. Но тишина, спутница ночной тьмы, не давала  уснуть  Мендигерею.  Все
думы его были там, в Богдановке: "Неужто спалят они ее?" Ныло плечо, во всем
теле разливалась слабость. Он лежал, закрыв глаза, - так было легче: тревога
немного отступала.
     Тяжелые шаги прозвучали в напряженной тишине.  Мендигерей  сел.  Кто-то
был рядом, в комнате, он ясно различал дыхание людей. "Вошли  без  стука,  -
подумал он, - чужие..." Он чиркнул спичку, неторопливо зажег лампу  -  прямо
перед ним стояли четверо. Один из них держал наготове наган, в руках  других
тускло сверкнули шашки. Мендигерей  снова  откинулся  на  подушку  и  закрыл
глаза. Где-то недалеко печально вскрикнула ночная птица, и все смолкло.
     "Кто этот с наганом? - стучало в мозгу Мендигерея. - Где, где  я  видел
его?"
     - Что вам нужно? - как можно спокойнее спросил он.
     - Бросай оружие! - заорал Аблаев, поднося вороненое дуло нагана к  лицу
Мендигерея.
     - Если бы у меня было оружие, - проговорил Мендигерей спокойно, -  вряд
ли я лежал бы в постели...
     И тут он увидел правителя Абиля. Тот боком  протиснулся  в  двери,  его
бесцветные глаза беспокойно забегали.
     - Ты  сделался  полицейским  шпиком,  -  сказал  Мендигерей,  брезгливо
поморщившись. - В этом нет ничего  удивительного.  Я  хорошо  знал,  что  ты
найдешь себе подобное место.
     Абиль молча опустил глаза.
     - Вставай, одевайся! - властно приказал Аблаев.
     Двое джигитов, спрятав шашки, подняли  Мендигерея,  грубо  напялили  на
него одежду, скрутили руки. Острая боль  в  плече  заставила  его  до  крови
закусить губы.
     Нет, они не услышат его стона,  эти  люди!  Он  стиснул  зубы  и  молча
зашагал в сопровождении двух конвойных - офицер  остался  в  домике.  Вот  и
окраина села. "Видно, расстреляют за селом", - подумал он. Но шел молча.


x x x

     Хаким прислушался. Придержав поводья, он вытянулся в седле, как струна.
Нет, он не ошибся - на окраине села удалялся в сторону степи  глухой  топот,
скрип колес. Может, это крестьяне отправились на сенокос? Не  похоже.  Тогда
кто же эти люди, что едут в степь под покровом ночной темноты?
     Он осторожно двинулся дальше. Обычно к дому Мендигерея  Хаким  подходил
пешком - так было безопаснее. И сегодня он, как всегда,  привязал  кобылу  к
дереву, неподалеку от явочной квартиры, и осторожно направился дальше.
     Тишина окружила его, даже замолк отдаленный лай собак. Хаким подошел  и
заглянул в окно. У Мендигерея было тихо и темно. "Верно,  спит",  -  подумал
Хаким и  уже  хотел  постучать  в  окно.  Но  быстро  отдернул  руку  -  ему
показалось, что внутри вспыхнул огонек раскуриваемой папиросы...  Потом  еще
раз. Кто-то курил, стоя у окна с другой стороны.
     "Он ждет меня и курит, поглядывая в окошко", - успокоил себя  юноша  и,
обойдя дом, постучал в дверь. Никто не откликнулся. Прошло несколько  минут,
и Хаким слышал только тяжелые толчки собственного сердца. "Может быть, я  не
расслышал ответного сигнала Амира, а старик  спит?"  Хаким  приложил  ухо  к
замочной скважине... Вдруг до слуха Хакима донесся шепот.  Шептались  совсем
близко, возле самой двери. Он едва успел отпрянуть, как дверь  распахнулась.
Хаким замер, прижавшись к стене, выхватил наган.
     "Неужели взяли Мендигерея?" - с тревогой подумал он, и колючий  холодок
страха пробежал по его телу, сдавил холодным кольцом грудь.
     Из дома вышел человек,  прошел,  едва  не  коснувшись  Хакима,  видимо,
заглянул за угол. Глаза юноши скорее угадали его сутулую  фигуру.  Повернув,
незнакомец  пыхнул  папироской,   и   Хаким   ясно   разглядел   ненавистные
оттопыренные уши Аблаева. Он весь внутренне сжался, точно  змея,  готовая  к
прыжку. "Проклятый выродок! Он нарушил клятву, чтобы снова проливать людскую
кровь!"
     Не помня себя, Хаким стремительно опустил  правую  руку  с  наганом  на
голову офицера. Аблаев грохнулся, не крикнув. А у Хакима потемнело в  глазах
от лютой боли - кисть руки, казалось,  вот-вот  оторвется,  пальцы,  слабея,
выпустили оружие. Двое выбежали из дома и склонились над  лежащим  офицером.
Хаким бросился за угол и побежал к соседнему дому.
     - Стреляй! Стреляй! - закричали позади, и в ту же секунду боль  обожгла
правое бедро.
     "Ранен, - в тревоге подумал Хаким. - Единственное спасение  -  добежать
до лошади!"
     Снова сзади загремели  выстрелы,  послышался  топот,  крики.  Пользуясь
темнотой, Хаким быстро пересек двор соседнего дома и с ходу вскочил в седло.
Раненая нога с трудом попала в стремя.  Хаким  пришпорил  лошадь  и  крупной
рысью поскакал в сторону Богдановки.
     "Добраться  до  нашего  штаба...  Спасти  Амира,  Мендигерея...  Только
скорее, скорей!" - билось в голове.


x x x

     Неудачи преследовали офицера Аблаева. Ни одного из поручений он не смог
выполнить. "Счастье и удача, повышение в чине и авторитет навсегда  покинули
меня", - с горечью думал он, лишившись  каравана  с  оружием.  Султан  Арун,
пожалев незадачливого вояку, отправил его на  берега  Яика  для  уничтожения
партизан. Стиснув зубы, в погоне за ускользнувшей  птицей  счастья,  ринулся
Аблаев на поимку проклятых смутьянов. Схватив Кульшаи и мальчишек,  задержав
Мендигерея, Аблаев чуть не прыгал от радости.
     И снова неудача - бежал неизвестный большевик, бежал, оставив  глубокую
рану на его, Аблаева, голове! Он был готов расстрелять  той  же  ночью  всех
жителей Олетти, растерзать на куски пленников, попавших в его руки.
     Но,  поразмыслив,  Аблаев  решил  доставить  известного   революционера
Мендигерея в Джамбейту живым. Поэтому он запер всех четверых арестованных  в
чулан, выставив надежную охрану у дверей.  Всю  ночь  он,  не  смыкая  глаз,
прошагал возле чулана, скрипя зубами от ярости.
     Наутро к нему пришел Фроловский. Он был бледен.
     - За что задержали моего  Петра?  -  спросил  он.  -  У  мальчика  своя
собственная лодка. Что ж тут дурного, если он перевез  кого-то  через  реку?
Или отнес пищу  косарям?  Нельзя,  уважаемый  офицер,  наряду  со  взрослыми
привлекать к ответственности мальчишку...
     - Хорошо, - сквозь зубы процедил Аблаев, - сейчас ты повстречаешься  со
своим сыночком.
     И он обратился к солдатам:
     - Вот видите - этот сам явился. Хорошо. Отправьте его вместе  с  сыном.
Посадите к пленникам!
     Фроловский взмолился:
     - Господин офицер! За что? Ведь мы же ни в чем не виноваты...
     - Свяжите этого и бросьте в телегу! - распорядился  Аблаев.  -  Быстро!
Ну!
     Фроловский попытался вырваться из цепких рук охранников. Но один из них
крепко стукнул его наганом  по  голове,  и  крестьянин  упал.  Тогда  Аблаев
несколько раз с наслаждением ударил его в лицо носком сапога...
     Точно перевязанный сноп, сидел Фроловский в телеге. Он  медленно  начал
приходить в себя. Темно-багровая,  начинающая  уже  густеть  кровь  медленно
ползла по груди.
     Из чулана вывели мальчиков со связанными  руками.  Их  тела  прикрутили
веревками к противоположному борту телеги.  Петро  сначала  не  узнал  отца.
Потом вскрикнул и опустил голову,  боясь  даже  взглянуть  на  изменившееся,
залитое кровью лицо. Икатай смотрел прямо перед собой, и его  большие  глаза
были полны страха. Потом на другой тарантас водрузили Мендигерея и Кульшан.
     Ехали к дальней окраине села. Старый тарантас, скрипя,  покачивался  из
стороны в сторону, и рана Мендигерея болела нестерпимо. Как только  миновали
последний дом, Аблаев скомандовал:
     - Стой!
     Телегу, в которой сидели Фроловский и мальчишки, отвели  в  сторону  за
дорогу.
     - Стройся, шашки вон! - фальцетом заорал Аблаев.
     Двадцать всадников, обнажив шашки, выстроились по двое.
     - Рубите! - махнул рукой офицер.
     Пронзительно засвистели острые шашки карателей, с тупым страшным звуком
мягко врезались в тела мальчиков. Дико закричала в  тарантасе  Кульшан.  Она
упала на грудь Мендигерея.
     - Апа! Апа! - таял в воздухе последний, предсмертный крик Икатая.
     Аблаев спокойно дал команду:
     - Вперед!
     Он спешил доставить Мендигерея и Кульшан в Джамбейту...


4

     На востоке появилась узкая светлая полоска. Сначала чуть приметная, она
росла и ширилась вдоль горизонта, освещая холмы Акадыра, остроконечный холм,
словно окутанный розоватым туманом.
     "Уже минула ночь, - с удивлением подумал Хаким. - Как быстро!"
     Он был рад, что в темноте, без дороги, не имея компаса, выехал прямо  к
Богдановке. Словно караван  верблюдов,  показались  в  предрассветной  дымке
горбатые избы деревни. Миром и покоем веяло от этого утра, и  Хакиму  просто
не верилось, что здесь шла настоящая война.
     "Спасти во что бы то  ни  стало  Мендигерея  и  Амира,  -  шептали  его
запекшиеся губы, - сейчас в наших руках оружие, сила. Спасти".
     Он подтянул подпругу и направился в сторону рощи. Едва  он  въехал  под
сень деревьев, как услышал громкий окрик:
     - Стой!
     Двое с винтовками преградили ему путь.
     - Кто такой? По  какому  делу  едешь?  -  сурово  спросил  один,  почти
мальчик, сердито вытаращив глаза.
     "Неужели опять попал в беду? - подумалось  Хакиму,  и  тут  же  горячая
волна радости подкралась к сердцу: - Свои... Джигиты Белана..."
     У них не было патронташей, в руках -  только  винтовки,  старая  одежда
ничуть не походила на обмундирование казаков.
     - Ведите в штаб! - громко сказал Хаким. Я должен  сообщить  кое-что.  А
кто я такой - вам там скажут...
     - Давай оружие! -  потребовал  круглоглазый,  крепко  ухватив  за  узду
лошадь Хакима. - А в штаб я поведу тебя и без твоего согласия.
     Хакиму очень понравилось усердие, с каким  молодой  парнишка  нес  свою
службу.
     - Был у меня маленький, как игрушка, револьверчик, да я по пути потерял
его, - улыбаясь, ответил он. - Не то подарил бы.
     - Ладно, ладно! - строго сказал тот, что был постарше. -  Нечего  шутки
шутить да скалиться! Иди вперед!
     Парнишка повел лошадь, другой  джигит  с  винтовкой  наготове  следовал
позади. Так двое пеших привели конного Хакима в село.
     Необычно выглядела деревня в это утро. Не слышно было мычания коров, не
горели в окнах огни. На улице Хаким не встретил  ни  одного  человека.  Зато
дальше, в овраге Теренсай, было полно народу, точно все население  собралось
сюда на праздник. Хаким присмотрелся - мужчины на конях были вооружены.  Они
стояли отрядами по пять - десять человек, и лица их были суровы.
     Хакима привели к обрыву, где расположился временный штаб. Его встретили
Абдрахман и Сахипгерей. Абдрахман взял юношу за руку и, с тревогой  заглянув
в лицо ему, спросил:
     - Что с тобой? Почему так бледен? Может, наткнулся на вражеский отряд?
     Хаким молча протянул ему бумагу.
     - Идите!  -  сказал  Абдрахман  конвоирам,   которые   стояли,   ожидая
дальнейших распоряжений. - Ну идите же...
     Парнишка еще больше округлил и  без  того  огромные  глаза  и  смущенно
улыбнулся Хакиму, как бы прося прощения.
     Хаким проводил его взглядом.
     "Совсем мальчуган", - с неожиданной лаской подумал он.
     - Нет, Абеке, не отряд я повстречал, а того прохвоста офицера, которого
отпустили живым. Этого волка... Он напал на Мендигерея и Амира. Их  поймали,
увезли... Не могу простить себе - зачем я его не убил тогда?
     - А это? - спросил Абдрахман, заметив пропитанные кровью брюки Хакима.
     - Выстрелили вдогонку. Рана пустяковая, кость цела. Но я  был  долго  в
седле, нога затекла и не дает ступить, -  сказал  Хаким,  поддерживая  бедро
рукой.
     - Подожди, что-то я не понял. Кто этот офицер?
     - Да тот самый предатель Аблаев, которому мы  даровали  жизнь,  поверив
его клятве, освободили...
     И, не будучи в силах вынести взгляда Абдрахмана,  Хаким  низко  опустил
повинную голову...
     - Рассказывай все, - тихо сказал Абдрахман.
     И Хаким поведал о событиях, происшедших в Олетти.
     - Дайте мне людей, - горячо сказал он, - и я вырву  из  лап  проклятого
клятвопреступника наших - Мендигерея и Амира! Если мы  не  можем  освободить
наших руководителей из тюрьмы, то этих-то двоих  я  вырву,  чего  бы  то  ни
стоило!
     - Потерпи, дорогой, - спокойно сказал Абдрахман. - Амир жив-здоров.  Он
находится сейчас на своем посту вон там, на горке.  А  потеря  Мендигерея  -
это, конечно, очень тяжелая утрата. Ведь только вчера я просил его  изменить
место явки, уехать из Олетти... А сейчас  даже  времени  у  нас  нет,  чтобы
заняться его освобождением...
     Хаким вскочил.
     - Ночью сожгли Алексеевку, - продолжал Абдрахман. - Вон,  гляди...  Еще
горит.
     Хаким посмотрел туда, куда указывал  Айтиев.  Словно  туча,  низко  над
землей стелился беловатый дым. Но языков пламени уже не было видно.
     - Враг идет сюда, чтобы сжечь и Богдановку.  Не  только  головорезы  из
Джамбейты, но и казачий отряд, прибывший из Уральска, вот за  теми  холмами.
Нападени