ами, и тогда позванивали стекла. Хаким сидел в комнате  один.  Его
товарищ сегодня  не  ночевал  дома,  где-то  устраивал  приехавших  из  аула
знакомых и, видимо, остался с ними.
     В жизни человека бывают такие минуты, когда  он  далек  от  всего,  что
происходит вокруг. Все для  него  безразлично,  -  только  свои  думы,  свои
тревоги. В таком состоянии был теперь Хаким.  Он  несколько  раз  принимался
писать письмо Мукараме, но все написанное не удовлетворяло его.  Прочитывая,
он рвал на мелкие кусочки тетрадные листки и бросал на пол.
     Сидеть надоело. Хаким встал и принялся ходить из угла в  угол  комнаты.
Но желание написать письмо Мукараме не покидало его. В  голове  складывались
стихи. Он снова сел за  стол  и  раскрыл  перед  собой  чистую  тетрадь.  Но
странно, пока ходил - стихи в мыслях получались  красивые  и  теплые,  а  на
бумаге ничего не получалось. Хаким писал и зачеркивал, писал  и  зачеркивал.
Наконец кое-как удалось сочинить четверостишие. Он переписал его  начисто  и
прочел:

                         Ты - цветочек в саду моем,
                         Над тобою кружусь мотыльком,
                         Обнимаю, хоть листья твои
                         Ядовитым пылят порошком.

     Прочел еще раз, стихи  показались  нежными  и  взволнованными.  "Только
последняя строчка немного грубовата... - подумал он. -  И  что-то  уж  очень
знакомо, где-то я читал подобное?.." Он  стал  сочинять  дальше.  На  бумагу
ложились длинные неуклюжие строки.  Стихов  не  получалось.  Хаким  в  конце
концов оставил затею со стихами и написал обычное  письмо.  Прочел  -  вышло
сердечно и нежно. Подумав, он все же  приписал  внизу  первое  четверостишие
неудавшегося стихотворения. Теперь было совсем хорошо. Он  сложил  страничку
вчетверо, всунул в конверт и аккуратно вывел: "Лично Мукараме".
     Это письмо завтра надо во что бы то ни стало вручить Мукараме, и с этой
мыслью, успокоенный, лег спать. А во дворе  уже  трубил  зарю  огненно-рыжий
хозяйский петух.


x x x

     Сями бежал без оглядки, спотыкаясь и падая.  Вскакивал  и,  не  обращая
внимания на боль, снова несся что есть духу к типографии.  Он  понимал,  что
назревали какие-то  большие  события.  "Черный  замысел  белых  генералов!..
Насильники атаманы!" - вспоминал он отрывки фраз из листовок.  Но  теперь  к
тому, что он уже  знал,  прибавился  подслушанный  разговор  двух  сторожей.
"Заберут дядю Абдрахмана, заберут, - думал мальчик.  -  Ведь  он  всегда  по
ночам в типографии работает. Придут и заберут... Быстрее надо ему рассказать
все-все..."
     Абдрахман был во дворе.  Он  помогал  рабочим  выносить  из  типографии
большие кипы бумаги и погружать их на сани. Сями схватил  его  за  рукав  и,
задыхаясь от волнения и быстрого бега, потянул в сторону:
     - Идите сюда, дядя Абдрахман, идите!..
     - Что  случилось?  Кто-нибудь  послал  за  мной?  -   спросил   Айтиев,
обернувшись.
     - Нет, дядя Абдрахман, я сам хочу кое-что сказать вам. Вам одному...
     Айтиев несколько секунд удивленно смотрел на раскрасневшееся лицо Сями,
а потом повел в типографию.
     - Ну?
     - Дядя Абдрахман, казаки хотят  войну  открыть  против  нас!..  Сегодня
ночью собираются напасть!..
     Все еще недоверчиво глядя на мальчика, Айтиев покачал головой:
     - Кто тебе об этом сказал?
     Сями  торопливо,  глотая  окончания  слов  и  задыхаясь  от   волнения,
рассказал Айтиеву все, что узнал от сторожей. Абдрахман слушал  внимательно.
Известие это, казалось, совершенно не взволновало его.  Сями  удивился,  что
Абдрахман не торопился ничего предпринимать, и даже  обиделся,  что  ему  не
доверяют. Он готов был расплакаться.
     - Старики правильно говорят. Ну, а ты скорее марш домой! Тебе совсем не
нужно об этом знать. Это дело старших. Иди, - он  похлопал  Сями  по  плечу.
Затем, словно кого-то упрекая, добавил: - Зря мальчугана посылают  на  такую
опасную работу.
     "Даже не спросит, сколько листовок расклеил, все маленьким считает, - с
обидой подумал Сями. - Ладно, вот вырасту!.."
     - Меня никто не посылал, сам пошел. Всю улицу обклеил листовками!..
     - А самовольно пошел - это еще хуже. Надо будет кое-кого взгреть, чтобы
за тобой следили. Ну что бы ты стал делать, если бы  тебя  вдруг  поймали  с
листовками казаки? Что бы ты им сказал: листовки брал в типографии, а послал
меня дядя Абдрахман? Так?
     - Сказал бы, что сам сделал и  сам  пошел.  Я,  дядя,  казакам  никогда
правду не скажу, не маленький.
     - Ладно, иди, иди домой, нужен будешь, позову. Да без моего разрешения,
смотри, никуда из дому, понял? А сейчас - живо спать, а то завтра на  работу
опоздаешь.
     Сями нехотя повернулся и медленно вышел из типографии.
     Дом был на замке. Сями отыскал в условленном месте, под  доской,  ключ,
вошел в комнату и засветил лампу. В печке еще тлели угли. Мальчик отогрелся,
достал кастрюлю с лапшой, оставленную для него на печке матерью, и  принялся
ужинать. Лапша была горячая и, казалось, пахла особенно аппетитно и вкусно.
     "Где это, интересно, мама? - От тепла и ужина его  клонило  в  сон.  Он
сидел на скамейке возле печки, прислонившись спиной к  обогревателю.  -  Хм,
маленьким считает, говорит: "Это не твое дело..."  А  я  больше,  чем  любой
взрослый, расклеил листовок... А завтра еще больше расклею..."
     Сями не заметил, как заснул.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

     Каменные дома Акчуриных обнесены глухим кирпичным  забором.  В  глубине
просторного двора возвышаются склады и другие хозяйственные постройки; рядом
с хозяйским домом, стена к стене, стоит дом приказчика, а  дальше  на  целый
квартал - магазины и лавки.
     В акчуринских складах работают знакомые Абдрахману надежные  люди.  Ему
не стоило никаких трудов договориться с ними.
     Вечером он привез  на  санях  политическую  литературу  и  типографскую
бумагу в акчуринский двор и вместе  с  ними  запрятал  все  это  в  один  из
пустующих складов. Затем выпряг лошадь из саней и стал седлать.
     - Абеке, - позвал его Байес, - может, зайдешь ко мне, поужинаем?..
     Абдрахман подтягивал подпругу.
     - Не могу, Байеке, спасибо за приглашение. Спешу на кожевенный завод. В
другой раз как-нибудь. Посвободнее будет, посидим, поговорим. Кстати, ты где
остановился?
     - Здесь недалеко, у Уали. До завода, Абеке, не  близкий  путь,  -  пока
доберетесь, там уже все будут спать. Не лучше ли все  же  вам  завтра  утром
поехать? А сейчас ко мне, чайку горячего... У меня просторно,  места  хватит
переночевать...
     - Нет, - ответил Абдрахман,  поправляя  подушку  на  удобном  казахском
седле.
     В хозяйском доме играла музыка, в  окнах  верхнего  этажа  горел  свет.
Продавец Салимгерей, прислушиваясь к музыке, опечатывал склад. В доме в  это
время кто-то распахнул форточку, и знакомая татарская мелодия  вырвалась  на
свободу. Грустная и страстная, она словно звала куда-то.
     - Вы спрашиваете, когда поеду в аул? Если ниспошлет аллах удачного пути
и все будет хорошо, завтра тронусь. Товары не те достал, нужных нет: ни чая,
ни сахара, да и с тканями очень плохо. Только и  есть  что  мыло,  спички  и
разные побрякушки. Что поделаешь, придется хоть это отвезти. Завтра  все  же
думаю ехать, пока не тронулся лед на Яике и Анхате. А то еще две-три  недели
просидишь здесь.
     В разговор вмешался Салимгерей:
     - Байеке, слышишь,  это  граммофон  играет.  Эх,  до  чего  ж  красивая
штука!.. Хозяин недавно привез из Казани. Послушали бы, как  нашу  татарскую
песню "Бибисару" играет, просто чудесно!
     Никто не ответил,  Абдрахман  молча  скользнул  взглядом  по  окнам,  в
которых маячили тени разряженных людей, и стал взнуздывать лошадь.
     - Абеке,  знаете  ли,  кто  там  собрался?  -   полушепотом   заговорил
Салимгерей, кивая в сторону окон. - Татарские буржуи и ученые. И казах среди
них один есть, доктор, высокий такой, статный, в  пенсне  все  ходит...  Моя
жена помогает прислуживать гостям.
     - Что за праздник у них? Старший Акчурин из Мекки* вернулся, что ли?  -
Он вспомнил, как днем в Совдеп приходил  старик  Акчурин  и  умолял  сбавить
налог: "Не сможем мы,  господин  Абдрахман,  столько  заплатить.  Мы  же  не
Овчинниковы, у тех денег - дай аллах каждому столько!"
     ______________
     * Совершивший  паломничество  в  Мекку  у  мусульман  считается  святым
человеком.  Паломника,  возвращающегося  из  Мекки,  встречают  радостно   и
устраивают в честь его большие торжества.

     Салимгерей покачал головой:
     - Нет, у них радость гораздо большая, чем встреча паломника из Мекки. В
гостях два татарина-офицера. Жена моя кое-что подслушала  из  их  разговора.
Знаете, о чем они толкуют? Большевиков,  говорят,  сметем!.."  Вино  пьют!..
Кушаний полно. Курбанов со своей сестрицей тоже там.
     - Ну, будьте здоровы, я поехал. - Айтиев вскочил  на  лошадь  и  рысцой
выехал со двора.
     - Хороший человек этот Абдрахман, - проговорил Салимгерей, глядя  вслед
удалявшемуся Айтиеву. - За народ день и ночь хлопочет, не спит, не отдыхает,
не то что эти господчики, - не до веселья ему, не до развлечений.
     - Какое там веселье, поужинать, говорит, нет времени. Приглашал  я  его
сейчас к себе - отказался.
     Абдрахман хотел заехать на  вокзал  к  железнодорожникам,  потом  вдоль
полотна железной дороги добраться до кожевенного завода и бойни, но пришлось
отказаться от этого намерения. Между вокзалом и городом группами  разъезжали
казачьи патрули. Узнав от  прохожих,  что  это  были  казаки  и  откуда  они
прибыли, Абдрахман вернулся в город и по улице Самарской выбрался  на  берег
Яика. Тропинка сбегала вниз и вилась по-над самым берегом. Местами, где снег
днем подтаял, виднелась черная земля. Ехать было  трудно,  но  вскоре  глаза
свыклись с темнотой, и Абдрахман стал хорошо  различать  выбоины,  канавы  и
бугорки. Около версты он проехал нижней тропинкой, затем выбрался на бугор и
пустил лошадь рысью. Дорога здесь была ровнее и шире. Лошадь  бежала  бодро,
поводя ушами и вытягивая морду. До завода оставалось еще около  трех  верст.
По пути попадались низкие рыбачьи домики. Абдрахман напряженно  всматривался
в темноту, боясь налететь на патруль. Подъезжая  к  одному  из  домиков,  он
неожиданно увидел двух всадников. Они направляли своих коней ему наперерез.
     - Стой! Кто едет?
     - Свои!..
     Всадники  замолчали.  Пользуясь  их  замешательством,  Абдрахман  решил
действовать быстро и смело.
     - Вы сами откуда, ребята? Дорогу бы указали к штабу  шестого  полка,  -
сказал он твердым, уверенным тоном.
     Приостановив коней, всадники начали перешептываться:
     - Киргиз он, что ли?
     - А то кто же, разве не слышишь по разговору!..
     - Озiн кайдан?* - спросил один из всадников по-казахски.
     ______________
     * Озiн кайдан? - Сам-то откуда?

     - От генерала Акутина со срочным поручением.
     Всадники снова зашептались, но теперь Абдрахман ни слова не мог  понять
из их разговора.
     - Как твоя фамилия, киргиз? - Тот же всадник подъехал к Айтиеву и  стал
пристально всматриваться в его  лицо.  Абдрахман  увидел  -  перед  ним  был
казак. - Ты что, военный?
     - Связной. Моя фамилия Айбасов.
     Казак недоуменно пожал плечами и, развернувшись, отъехал к товарищу.
     - Так по какой же дороге ехать лучше, по этой, что ли? Тьма такая, хоть
глаз коли, как бы не заблудиться, - продолжал спокойно  Абдрахман,  указывая
плеткой не на кожевенный завод, а в сторону вокзала. Он  хотел  окончательно
ввести в заблуждение казаков и благополучно отделаться от них.
     - Да поезжай этой!
     - Спасибо, ребята! - поблагодарил Абдрахман и, стегнув лошадь,  крупной
рысью поехал к полотну железной дороги.
     Он не сомневался, что это был казачий пикет, специально  высланный  для
охраны дороги к заводу. "Окружили город... А теперь и завод отрезали". Ветер
дул ему в спину, и он слышал негромкий разговор казаков:
     - Он же в кожаной куртке!.. Как бы не оказался большевиком!..
     - Эй, киргиз, остановись!
     - Что такое, ребята?
     - Поедешь к сотнику, вертай коня!
     - Ойбой-ау, ведь я и так опаздываю! У меня срочное задание!..
     - Стой, говорю!
     - Где же ваш сотник?
     - В заводской конторе. Поехали!
     Абдрахман понимал, что казаки мирно не отпустят его. А  если  попадется
на завод к сотнику, то и вовсе все пропало.  "Как  убежать?  Лошадь  у  меня
резвая,  не  раз  побеждала  в  скачках.  Оружие  есть.  Только  вот  дорога
неровная - ухабы, рытвины".
     - Куда ехать? - покорно спросил Абдрахман.
     - Поехали!.. - Казак дернул повод.
     Абдрахман круто развернул коня и, прежде чем  казак  успел  опомниться,
вихрем понесся к городу.
     Патрульный, стоящий поодаль, закричал:
     - Стой, бесов сын! - и пустил коня следом.
     - Стой!.. Стой!..
     Пока казаки повернули коней и поскакали вдогонку, Абдрахман  уже  успел
отъехать сравнительно далеко. Его  отделяло  теперь  от  казаков  более  ста
шагов. "Лишь бы не споткнулась  лошадь,  уйду!"  -  думал  он.  Лошадь,  чуя
свободу, несла Абдрахмана по дороге к балке. Впереди  зиял  черной  полоской
ров. Лошадь рванулась через ров, но задние ноги  ее  поскользнулись,  и  она
грудью ударилась в мерзлый край обрыва. Абдрахман навалился ей на шею и тоже
уткнулся головой в жесткую землю. А сзади, как азартные охотники за волками,
крича и неистово ругаясь, догоняли казаки. Их  кони  хрипели  где-то  совсем
близко. Абдрахман соскочил с седла и,  по  грудь  увязая  в  снегу,  потянул
лошадь в глубь оврага. Она только поворачивала голову, но  не  двигалась.  А
казаки уже были рядом. Резвый казацкий  конь  взвился  надо  рвом,  и,  едва
Абдрахман  успел  пригнуться,  сабля  глухо   щелкнула   о   седло.   Казак,
перескочивший ров, повернул коня и  снова  двинулся  на  Айтиева.  Абдрахман
выхватил из кобуры наган и,  прячась  за  лошадь,  приготовился  к  встрече.
Серебряной нитью сверкала сабля в ночи; казак, вытянувшись вперед,  уверенно
шел на цель. Абдрахман, видя его широкую грудь и  злое,  красное  от  мороза
бородатое лицо, прицелившись, выстрелил.
     - Получай, рыжебородая сволочь!..
     Абдрахман не сомневался, что  попал  в  рыжебородого,  что  тот  сейчас
перекинется в седле и поползет с лошади, - он был отличным стрелком и не раз
с десяти - пятнадцати шагов продырявливал из нагана медный пятак;  не  теряя
ни секунды, стал искать взглядом второго казака,  готовясь  отразить  и  его
атаку. Но второй казак не спешил.  Увидя  коня  рыжебородого,  проскакавшего
мимо него без седока, он повернул обратно и помчался  к  домикам.  Абдрахман
рукавом вытер потный лоб и облегченно вздохнул.


2

     Белые генералы рассчитали точно. Уральский Совдеп - молодой, как  дитя,
только что  начинающее  делать  первые  шаги,  -  не  окреп,  не  успел  еще
вооружиться. Они решили разгромить его именно сейчас, пока перевес был на их
стороне.
     Шестой белоказачий  полк,  преградив  путь  выступившему  из  Оренбурга
красному отряду, прочесывал  станицы  и  деревни,  расположенные  по  левому
берегу  Яика,  по  бухарской  стороне,  где  жили  в  основном  революционно
настроенные  переселенцы-украинцы.  Белоказаки  разгоняли  местные  Совдепы,
расстреливали коммунистов. Части седьмого казачьего полка двадцать  девятого
марта в двенадцать часов ночи захватили Уральск. Разбившись на  группы,  они
кинулись усмирять рабочих: две сотни были направлены  на  восточную  окраину
города,  к  кожевенному  заводу  и  бойне,  одна  сотня  оцепила  вокзал   и
железнодорожные тупики, четвертая  и  пятая  стремились  занять  мельницу  и
элеватор и завязали с рабочей дружиной бой. Абдрахман как раз и наткнулся на
казаков, которые захватили кожевенный завод. Он снял  седло  с  искалеченной
лошади, но, подержав его в руках и подумав, бросил  в  ров.  Надо  было  как
можно скорее уходить отсюда, потому что  казак  с  минуты  на  минуту  может
вернуться и привести с собой друзей. Абдрахман кинулся ловить коня  убитого.
Напуганный выстрелом конь дико ворочал глазами и  не  подпускал  Абдрахмана.
Поводья его волочились по снегу.
     Попытка поймать коня не удалась, Абдрахман  побежал  в  сторону  города
пешком. Взошла луна,  крепкий  морозец  пощипывал  щеки.  Опасность  еще  не
миновала, и он торопился поскорее добраться до  города.  Бежать  становилось
все труднее и труднее.  Абдрахман  оглянулся:  злосчастные  домики,  где  он
наткнулся на пикет, были уже далеко и едва виднелись в синей холодной  дали.
Он  перешел  на  шаг.  Впереди,  на  темном  фоне  неба,  черным   квадратом
вырисовывались контуры Макаровской мельницы.  До  нее  оставалось  не  более
полутора верст, а крайние избы Бузулукской улицы казались совсем рядом.
     Стояла глухая полночь, город  спал,  лишь  кое-где  виднелись  одинокие
сиротливые огоньки.  Если  сзади  налетят  казаки,  некуда  спрятаться,  нет
поблизости ни одного знакомого дома; но все же  Абдрахман  понимал,  что  на
улице легче обороняться, здесь каждая калитка - барьер,  каждый  сарайчик  -
убежище.
     Однако шел он пока еще по чистому полю, и в темном  одеянии  его  легко
можно было заметить.  Это-то  подсказало  ему  свернуть  с  дороги  и  пойти
берегом, где виднелась черной кромкой подтаявшая земля. Он решил во  что  бы
то ни стало добраться до  мельницы  и  предупредить  Нуждина  об  опасности.
Оглянувшись еще раз, пошел берегом. Теперь его  одежда  сливалась  с  черной
землей.
     Берег был  неровный,  местами  размыт  водой  и  испещрен  овражками  и
канавами. Споткнувшись, Абдрахман чуть было не скатился  под  обрыв.  Черные
проталины перемежались со снегом. Там, где был снег, Абдрахман бежал. Сапоги
скользили по голубоватому льду, ноги отказывались подчиняться. А Макаровская
мельница, казалось, ни на вершок не приблизилась, все так же далеко  впереди
чернел ее силуэт на темном фоне неба. Абдрахман выбивался из  сил,  но  шел,
бежал, шел и снова бежал. Щеки его горели,  в  ушах  слышался  звон.  Он  на
минуту остановился, чтобы передохнуть,  сердце  гулко  колотилось  в  груди.
"Неужели и вправду так сильны белые генералы и казачьи  атаманы?  -  подумал
он. - Неужели  уничтожат  нас  вот  так,  поодиночке,  не  дав  как  следует
собраться с силами? Где Оренбургский отряд, что  же  они  там  мешкают?  Где
отряды деревенских Совдепов Парамонова, Колостова, Бекмагамбетова, Морозова?
А наши боевые дружины где? Неужели все это было только разговором и  рабочие
кожевенного завода, бойни, мельницы и  железнодорожники  не  встанут  против
казаков? Если бы сейчас всем дружно подняться на  борьбу,  можно  опрокинуть
атаманов.  Конечно,  можно,  помогли  бы  мелкие  ремесленники,  студенты  и
гимназисты. Эх, чуть попозднее бы заворошились казаки,  показали  бы  мы  им
тогда, что такое Совдепы, поглотали бы они у нас кровь с пеной...  Подоспели
бы к тому времени саратовцы, и  Оренбургский  отряд  был  бы  уже  здесь.  А
крестьяне?.. Они все, как один, встали бы за землю, за хлеб и свободу!"
     Порыв ветра донес  неясные  звуки  со  стороны  рыбачьих  домиков,  где
осталась хромая лошадь  Абдрахмана  и  убитый  рыжебородый  казак.  Абрахман
насторожился. Вскоре отчетливо стал слышен дробный стук копыт. Темный клубок
всадников катился по снежной ночной степи. Сомнений не было - казаки гнались
за ним, Абдрахманом.
     Всадники разбились на две группы.  Одна  из  них  поскакала  в  сторону
Бузулукской улицы, другая - прямо на Айтиева. Абдрахману казалось,  что  они
скачут по его следу. Он оглянулся вокруг, ища  укрытие.  Мельница  была  еще
далеко, спрятаться можно было только под крутым берегом Яика. Не раздумывая,
он кубарем скатился под обрыв. Но не  стал  спускаться  к  самой  реке,  где
вилась одинокая тропинка; цепляясь за мерзлые  кочки,  задержался  почти  на
середине склона. К счастью, неподалеку оказалась воронка, неизвестно  кем  и
когда вырытая. Абдрахман прыгнул в нее и,