беде.
     Ладно, за столом, что самое главное сидело человек двадцать писателей и
все,  как  выяснилось  чуть  позже, были пидарасами. Вот  тебе  картинка  из
Русского  музея.  На  вид  вполне приличны  люди,  не  броско  одетые.  Пили
"Пшеничную", закусывали по-простому--салом с  отварной картошкой, консервами
томатными.  Скорее  всего  реалисты,   я  прикинул.  Общались   между  собой
по-хорошему,  потом  пошли  танцевать  парами,  кто  с  кем  сидел  рядом  .
0бнимались,  ласкались, целовались, любезничали.  Тут я все и понял, дорогая
моя.
     Ты  знаешь,  что  характерно,  Маруся,  на следующий день,  страдая  на
отходняке, как падла,  получаю я письмо из  родной деревни Самодурово. Пишут
земляки, значит.  И  среди последних, новостей, которыми они  меня постоянно
балуют, вот такое  сообщение--  почтальонка наша Любочка, всеобщая любимица,
пошла на доставку корреспонденции и не вернулась. Оказывается, дошла женщина
до  ближайшего  пруда  и ухнула туда в  прорубь прямо  с  тяжелой сумкой,  в
которой, ты понимаешь, масса всякой интересной информации: газет, журналов и
писем, где одни только стоны и жалобы друг другу на мрачную жизнь.
     Я снимаю твою юбку. Лады? Какие у тебя гладкие ножки и прохладные тоже!
А  что  за  животик,  прямо прелесть!  Такой беленький, как  первый  снежок.
Жирноват,  правда,  чуток, да  ничего,  я это люблю, для меня  такое  просто
сахар. Целую тебя, милая, в твой пупок.  Так бы  и  захавал всю тебя, так ты
мне нравишься.
     Я бежал тогда из этого  притона голубых,  милая  моя, прихватив с собой
бутылку  водки.  Хотел  зайти   к  знакомому   художнику,  посидеть  у  него
по-человечески, без извращений побазарить за искусство. Застал его вместе  с
женой  на  лестничной площадке, у  дверей их квартиры. Никак не могли  войти
почему-то. Обои пьяные в раскатень, да к тому же замок заело. А через глазок
было видно, что в квартире кто-то есть.  Там горел свет, ощущалось  какое-то
движение.  Грабители,  возможно.  Ничего удивительного, сейчас это случается
сплошь и рядом. Бомбят хаты, прямо эпидемия.
     -Ах ты, блядюга!-  психанул чего-то  художник  и заехал  своей жене изо
всех  сил по  морде. -Блядюга!  Тварь ебаная! Сука! - И врезал ей еще раз со
всей дури. Стал избивать просто  изуверски  свою супругу.  Вот  они, Маруся,
наши интеллигенты. Опустились все, разложились. Что за смутное время!
     Я  целую твои ножки, можно? Начиная  и пальчиков и все выше и выше. Ух,
хорошо! Аж  мороз по коже. А сам вспоминаю непроизвольно, как  этот белорус,
объевшийся  националистической  пропаганды,  орал   намедни  в  трамвае:   "
погубили, проклятые  москали, нашу скромную белую родину!  Испоганили нежную
нашу Беларусь, чертовы кацапы, стрелять вас  надо через одного, негодяев!"-И
плакал, зажатый намертво на задней площадке битком  набитого вагона. В самом
центре  учти, Маруся,  нашей России. Да в другое более спокойное время ему б
так нарезали,  подонку, что  не  доехал бы  до своей  своей  Синеокой. А тут
ничего, молчат наглухо, задроченные россияне, никакой реакции. Народ стал  у
нас равнодушный, до того отупели, что поленились даже пристыдить гада. Пусть
болтает, раз  свобода слова. Вместо этого вдруг набросились на своего мужика
в   шляпе,  мол,  это   партократ  херов,  вон  натрепал   морду,  тунеядец,
загораживает  аж  весь  выход,  вернее  задний  проход,  пройти  из-за  него
невозможно. А белорус все орал,  как сумасшедший, пока не докричался--убогий
наш  трамвайчик  сошел-  таки с рельсов  и помчался резко вниз с горы,  мимо
нашего красивого собора, пока не завалился набок. Крови потом было море. Две
или три "скорые"  прибыли к месту происшествия, как обычно у нас, через  два
часа.  А  те,  кому   повезло,  Маруся,  и  отделались  легким  испугом,  не
растерялись,  проявили  солдатскую  смекалку и начали срывать  с  раненых  и
убитых путяные шапки, которые потом можно хорошо вставить.
     Я долго сидел,  дорогая, в шоке  на  остановке, ожидая следующий номер.
Ехать-то надо, как ты считаешь?
     Между прочим, снимаю твои трусики, обнажаю... не будем спешить однако.
     На  остановке той сидели вместе  со мной еще два плохо  одетых типа, из
тех,  кто также  чудом  остались  в  живых после  этой мясорубки,  и во  всю
материли правительство, жидов, буржуев,  заграницу, дерьмократов,  прибывая,
как и я,  в шоке.  К  тому же,  представь, прямо у наших ног имелась нехилая
куча свежего говна,  что вызвало, наконец, мое недоразумение: при теперешней
дороговизне,   плохой  скудной   пище,   отсутствии  практически  средств  к
существованию и срать-то, в общем,  должно быть  нечем. А тут--получите вам,
да так много. И учти, в публичном месте.
     "Ха, наивный",-  спасибо просветили  меня братья по несчастью, оба  уже
пожилые,  опытные,   не  раз   битые  этой  жизнь,   перенесшие  и  немецкую
оккупацию.--"Запомни,-   говорят,-"молодежь   сейчас   нигде   не  работает,
спекулирует только, да пьет-жрет вволю. Хулиганит и озорничает. Распустились
все дальше некуда. Порядка нет потому что. Вот немцы, те умели заставить нас
работать. Только бывало остановишься  передохнуть, как  дадут  палкой, сразу
начинаешь обратно,  как миленький, вкалывать. Видно, нужен нам новый Гитлер,
без него нельзя тут, балуемся мы, портимся".
     Выходило  у  них,  Маруся,  что  только  фашизм мог  еще отчасти спасти
гибнущую  Россию.  А  тут  еще  непонятно  откуда взявшаяся  старушка  стала
рассказывать про свиней, которые, судя по ее рассказу, прямо жрут друг
     дружку с  голодухи,  а недавно пьяная свинарка Дарья  упала к  ним туда
случайно, так захавали враз беднягу, одни резиновые сапоги от нее остались.
     "Кстати про свиней",- сказал, подходя  к нам, небритый  не  первый  уже
день  мужик  в потертом  пальтишке с оторванным карманом  и с  окровавленной
рожей,-"тут намедни  шурин  мой  Никодим забил борова. Ну,  опалил  его, как
надо, только хотел заносить в хату, подъезжает " скорая", выходят из нее два
амбала, санитары, бьют  шурина без разговоров  по ебалам, потом еще верности
молотком по черепу,  оглушают блин наглухо,  ложат после борова на  носилки,
как больного, прикрывают  сверху одеялом и быстренько уезжают, как и не было
их. Такие вот нынче дела творятся, граждане".
     Я  вспомнил  тут,  милая, почему-то  разговор свой  последний со  своим
старым знакомым, Кандалом Колей, когда распивали с ним с ним поллитру у него
дома .Он рассказывал мне про конфликт один свой.
     "Вот как с тобой",-  говорит,- "я с этим идиотом  здесь сидел, выпивали
литруху
     и он мне, волк, вдруг заявляет, что  я козел и на ментов пашу, сука, да
за такие вещи убивают сразу. Ведь я ж  людей никогда не сдавал,  гадом буду.
Клянусь могилой матери. И  пидарасом тоже не был, ты знаешь. Ну и двинул ему
в  ебло сразу,  чтоб не  пиздел лишку.  Он--брык с копыт моментально, лежит,
падла, отдыхает. Я вижу топор валяется рядом, хватаю его и начинаю шинковать
этого черта..."
     "Что ты с ним стал делать?" - не сразу понял я товарища.
     "Ну,  членить начал придурка. - -- "А как ты его, слушай?" " "А как бог
на душу положил, так и разделал негодяя.
     Ладно, все,  Маруся! Теперь ты  передо  мной вся как есть обнаженная. Я
ложусь рядом. Ты такая вся холодная, просто прелесть.
     Что за  жизнь  у нас, в самом  деле?  Какое-то затмение.  Взять хотя бы
наших  соседей этажем ниже.  Кобашей этих. Ты отлично  их знала. Ну, как же,
простые ведь русские люди. Она толстая, как бочка,  красноносая, вечно зимой
и летом  в фуфайке носит постоянно жратву своим свиньям в ведерке. Он--тощий
такой,  быстрый, резкий.  Постоянно в  керзе  и  рваном ватнике, притом  всю
дорогу,  сколько я его  помню,  поддатый. И  ничего. Жили  же  нормально  до
последнего времени. А тут слышу, Маруся, сидя в туалете,  как Кабашиха орет,
что лично  подожжет  Белый  дом  и взорвет на хуй Кремль.  Кабаш сам  бубнит
что-то непонятное, но явно страшное. Потом они начинают ругаться. Я вставал,
родная,  и  в три часа  ночи, чтобы поссать,  понимаешь, и  слышал их  дикие
крики. Достали просто своим идиотизмом.
     Наконец Кабашиха  вылетела полуодетая на лестничную площадку  и заорала
благим матом, что Кабаш ее сжег всю свою одежду и выбросил в окно все запасы
еды--муку, соль,  сахар,  макароны.  Основную  жратву, то есть. Якобы в знак
протеста  против  антинародной  политики  правительства.  А  ее  саму  хочет
зарезать,  изверг.  Призывала  соседей  спасти  невинную душу.  Только  всем
сейчас,  ты знаешь, дорогая, абсолютно по еру, если  кого и убьют, тем лучше
даже, другим больше жрачки достанется.
     А тут  еще  у Кабашей случилось  несчастье .Большое горе.  У них украли
всей курей в сарае, а из
     подвала одновременно в тот же день вынесли варенье, маринованные грибы,
консервированные овощи. Разоренье, короче полное. Как зимовать?
     Неизвестно. Тут они совсем ошалели. Кто  кого спровоцировал, я не знаю,
врать не буду,  факто только, что  случилось это в момент затмения. Уже и по
радио объявили.  Я сам  чуть живой ходил, какой-то ужас  меня преследовал. В
общем  Кабаш просто  одурел  от  всех  этих  дел. Исколол свою  толстую бабу
ножиком,  ран сто  ей  нанес,  наверное. Она орала страшно, только никто  не
обращал никакого  внимания само собой. После того, как  сдохла окончательно,
он сварил ее в баке, в котором  они много лет совместно  готовили пищу своим
свиньям, и захавал в принципе родного человека. Наевшись от  пуза, сам пошел
в милицию и во всем повинился.
     Такие дела, Маруся. Хорошо хоть ты отравилась, родная, умерла вовремя и
ничего больше не видишь. Права ты как всегда, дорогая моя.
     КОНЕЦ

     Олег Разумовский
     ЭЛЕОНОРА
     Леша пришел  ко мне как-  то осенью,  когда  жрать было уже практически
нечего,  и,  не переступая  порога, как  бы забив  на  все  неприятности  по
примете, опросил: "как ты насчет порева?"
     Он  такой  задроченный,  худой,  выгнанный из  армии за пьянку. На  вид
просто доходяга, а туда  же-- дай ему  девочек. Лет тридцати  пяти. В желтой
старой болоневой куртке красной шапочке.
     Я  отказался, конечно,  ехать снимать  шкур, потому что, во-первых,  не
было денег, а ведь  водка стоит  четвертной не меньше, а во-вторых,  от того
что нечего было есть напала какая-то апатия, из дома не хотелось выходить.
     Дней через несколько я повстречал Лешу возле  помойки,  где наш смурной
народ, записанный в  очередь  толстой бабой  в фуфайке  и  застиранном синем
больничном халате. Она работала санитаркой  при дурдоме. Ждали уже не первый
час машину с капустой.
     Идиоты  ругались между  собой,  кляня  чертову  перестройку, вспоминали
добрым словом Брежнева.
     Стоял  октябрь в  середине,  ожидалось резкое  похолодание, но пока  на
солнце было тепло и приятно. Поэтому  разговаривали Лешой сугубо об эротике.
По ходу вспомнили несколько фильмов с интересными сюжетами. Какой-то мужик и
старых джинсах и ватнике, тот самый, который потом хапнул себе восемь мешков
с  капустой,  так  что мне,  бедному,  чья очередь была прямо за ним, вообще
ничего не досталось,  говорил тетке в больничной куртке, что ему лично масло
совсем не нужно; чай он не пьет, в суп масло не ложит. Была б водка, так вот
и на нее ж талоны ввели-- две штуки в месяц, разве не блядство.
     Болтали, что зима должна быть по всем признакам холодная, а голод будет
настоящий, как в старые времена,
     "Моих ста  пятидесяти да ее  ста  думаешь хватит  нам  с женой  и двумя
детьми?"  спрашивал  меня  Леша,  и я ему ответил напрямую,  чего  темнить в
атмосфере  гласности, что, конечно же,  нет,  и что обязательно  загнутся  к
весне. Детишки  первыми кончатся, понятное дело -- сперва младшенький, после
старшенькая.  Мать обезумеет,  кинется  на теплый  еще  трупик,  начнет  его
терзать и  грызть  .  . .Тут  Леша  и даст ей  по  голове камнем, достав его
слабеющей  рукой из  бочки  с  квашеной  капустою, которую они съели еще  до
Нового года. Ну, 31  декабря еще было чем  заторнуть водяру, всего бутылка и
была,  между прочим,  какая  там  пьянка,  одна тоска,  а  остальную  водку.
полагающуюся по талонам, супруги распили , не утерпев с горя от такой жизни,
еще раньше,
     Что б среди прочего заглушить хоть как то страшный голод, даже детушкам
наливали  по чуть-чуть,  а  что делать--- ведь плачут  сутками , бедненькие.
Сначала хоть картошечка  была,  выручала, не говоря уже о мясе,  которого не
было с того октября, когда мы сошлись с Лешей в ожидании машины с капустой.
     "А помнишь Эмануэлу?" вспомнил он видео-хит про французскую эротоманку.
     Как  же я  не  помнил.  Мы  живо  обсосали особенно  смачные  сцены  из
популярного  сериала,  который смотрели, когда пожрать  еще было более-менее
вволю.  У  меня,  например,  некоторые  вкусные  эпизоды женского  онанизма,
лесбоса,  или  совращения  малолетних  девочек  взрослыми  женщинами  навеки
ассоциировались  теперь с  мясом  по-еврейски . цыплятами  гриль,  котлетами
по-киевски, люля-кебаб. . И все это под хорошее марочное вино и водку, 0, мы
часами  смотрели  эти секс-фильмы  и жрали,  жрали, чревоугодники, до икоты,
поноса или наоборот запора. Вот теперь и пришла пора расплачиваться.
     "Помнишь  Сад радости в  третьей серии?  Эти  групповушки,  когда можно
брать любую бабу, какую схватишь и драть  ее драть, сучку. Жалко,  что у нас
нет борделей,- "расстраивался Леша.
     "Ничего,  -"утешал  я  его,  как  мог, "скинут  большевиков,  все будет
нормально с сексом, вот увидишь, как в Венгрии . Да и с мясом  тоже, кстати.
У них там,  знаешь, сейчас есть услуги -- например, в такси включают счетчик
и пошел  ее  катать, шлюху,  как хочешь, а  она должна исполнять любое  твое
желание.  А в перерывах какая угодно фирменная жратва  -- пицца, гамбургеры,
хот-доги всякие.
     Леша  мечтательно улыбался  усатой половиной рожи из-под натянутой чуть
не до  носа красной шапочки. На  солнышке приятно расслабится  и  совсем  не
хочется думать о  зиме и ее ужасных последствиях -- прямом людоедстве в ряде
случаев.
     Курили Астру,  которую теперь покупали  у цыган за два пятьдесят пачка.
Был случай недавно в  нашем  подъезде  вечером. Мальчишка ПТУшник попросил у
пенсионера  и  ветерана дяди  Коли,  который курил  перед сном  на  воздухе,
сигаретку, а  дед по привычки послал  пацана  на хуй.  Тот  и пошел, вернее,
побежал  да же  вверх по  лестнице  к  себе  домой и  скоро  вернулся  уже с
молоточком. да  так дал старому жлобу, с его точки  зрения, по  темечку, что
тот тут же умер на месте, не приходя в сознание.
     "Помнишь  мою первую  жену ?"- спросил Леша  задумчиво, в  то время как
младшенький, Ленина копия, не подозревая  о своей горькой участи в проклятое
зим нее время, весело катал тачку, в  которую потом  при распределении, увы,
не  попало большое  количество кочанов.  Как  обычно  у нас,  победили самые
наглые, крикливые и  тупые.  Здоровое большинство, так сказать. Не говоря  о
депутатах, конечно, которые как начальство хапнули себе львиную долю. Ну,  а
мы  с Лехой, размягченные сексуальными воспоминаниями  недалекого  прошлого,
пролетели  мимо кассы.  Ему еще  достались  несколько кочанов,  а мне вообще
ноль.
     "Красивая у тебя баба была, я отлично помню, "сказал я, имея в виду его
первую жену, припоминая с  трудом  сквозь винный дурман шапочного знакомства
ее чувственное  личико, черные как смоль волосы,  упругий высокий зад и весь
вообще жантильный, слегка жеманный вид в отличном по тем временах прикиде --
кожаный плащ  и  высокие итальянские  сапоги. Вот все,  что  я запомнил. Она
куда- то тащила Лешу,  который хотел продолжить:  вина то было море и  очень
дешевого,  но  не  умел  сопротивляться, не  мог как следует  показать перед
шкурой мужской  характер. А еще  офицер. Я ж  был  тогда неслабо парализован
убойной  бормотушной  дозой  и  не  смог задержать товарища,  отбить его  от
агрессивной женщины. Да и хуй с ним, самому больше досталось.
     "Она, между прочим, очень любила,  когда  кто-то  третий присутствовал,
когда мы  трахались, "объяснял Леша,  "поэтому любила  этим  делом  в гостях
заниматься или, если к нам  кто приходил с визитом. Даже при родителях у нее
дома. И обнажаться  обожала,  ходить практически голой перед  отцом-матерью.
Ну,  там  накинет  какой-нибудь  легенький   пеньюар,  а  все  сиськи-письки
просвечиваются очень отчетливо. И  при всяком  удобном случае тянет меня  на
кровать, хотя знает прекрасно,  что  мамаша  или  батя  постоянно  заходят в
комнату по хозяйским делам --ну, там варенье варят, катят помидоры, маринуют
грибы.  Ты  помнишь,  время  то  было,  лет  десять  назад, когда  жрали еще
прилично.  а у  нее  старики только  тем  и  занимались, что  запасались. Но
предкам  ее, я тебе  скажу,  кажется, абсолютно по хую было, что мы при  них
ебались.
     А если у нас вообще никого под  рукой не  было, кто б  видел наш с  ней
половой  акт, тянула  меня на улицу  Элеонора, так  ее звали, ты  помнишь, в
подъезд или на автобусную остановку,  что б только люди нас  видели. Она  от
этого просто торчала, а иначе ей трудно было кончить.
     Однажды в гостях у  одного  лейтенанта я ей  говорю: "Элеонора" -  зато
после  того как перепихнулись  с ней, а он лежит на койке рядом, говорю ей с
понтом,-  "а  ты  не против,  если  я его  позову  к нам в постель?" 0на так
говорит,  как бы  между прочим, знаешь, как  хочешь, мол, Леша,  это от тебя
зависит, а сама, вижу,  прямо трясется  вся от желания. Но  я  тогда конечно
этого блядства  не позволил.  Молодой был,  не понимал многого  и имел  этом
смысле определенные принципы жена все-таки. Дурак! Теперь бы все по- другому
само  собой устроил.  Специально мужиков приглашал бы, да еще брал бы с  них
деньги за  приятный вечер, Представляешь,  как  пригодилась  бы  она сейчас,
когда  жрать практически нечего, цены растут  катастрофически, да  и  выпить
стоит у цыган двадцать пять рваных, хошь бери, хошь нет, а наша натура такая
-- одна бутылка мало, две не хватает, сам знаешь, цыгане же,  блядь, за годы
этой перестройки на нашей беде озолотились  просто и отроят себе такие дома,
дворцы  прямо, ездят на ладах, ходят в самой модной одежде,  все в золоте...
Слыхал говорят,  что еще пять таких вот лет, и  они ихним коням золотые зубы
вставят. "
     "Да   ты   мог  бы  ее  такую   озабоченную/сочувствовал   я  человеку,
"иностранцам  сдавать.  Сейчас  за  валюту  можно  любую жратву  покупать  и
отличное фирменное пойло. "
     "Да-а,  "мечтательно протянул Леша, аккуратно докуривая  бычок, обжигая
пальцы, щурясь на солнышке, "я очень надеюсь все-таки, что  она вернется. Не
приживется, думаю, у этого черного в  его ебаном Баку. Там же у них о бабами
строго, а она блядануть любит, как следует. Азербайджане за это убить могут,
не так ли? Плюс эти погромы там и русских гонят вон  на хер. Я знаю, она  на
деньги польстилась, только вряд ли у нее что получится. Не выдержит Элеонора
при ее характере, Как считаешь?"
     "А сколько она уже там?"
     "Пять лет уже. "
     "Скоро приедет, "поддержал я человека в его предположениях, " к  весне,
если сам жив будешь.
     "Когда в  Монголии жили, она с этим азербайджанцем спуталась. Тоже  мне
друг  называется.  Жили  в  одной  квартире.  Ну,  знаешь  как  в  армии  --
трехкомнатная  хата и  три семьи  в  ней -- кухня общая. А Элеонора  наденет
коротенькую рубашечку  и готовит чего-нибудь без трусов. Готовила она, между
прочим,  классно.  Жрали там  неплохо, потому что с продуктами было отлично,
особенно мяса  завались,  страна  то  скотоводческая.  Пельмени она  обожала
делать, мы  их  жрали потом под водочку.  Как вспомню...  Вот, а у Элеоноры,
когда она у плиты, все из-под рубашки видно, если нагинается, вся пизда, как
говорится, наружу. Мужикам то нравилось,  а бабы, их жены, были, разумеется,
против.  Рычали на  нее. А ей хоть бы  хуй,  улыбается  только.  Ну, а  этот
черножопый  возбудимый оказался чрезвычайно. К