; поэтому он  закивал головой и поспешно сказал,
даже забыв второпях свои переливы:
     - Конечно, конечно;  я  уполномочен.  Привели  их сюда те же  левиты: в
качестве бродячих торговцев, они  умели найти любое место, даже  такое,  где
нечего продать. Они,  с  Нехуштаном, с чернокожим слугою Иорама из  Текоа, с
пухлым  и  томным  юношей,  сопровождавшим  Мерава  из  Гивы,  и   с   тремя
оруженосцами Ярива остались у порога пещеры на страже. В глубине пещеры, при
свете одного факела,  Самсон изложил перед воеводами Иуды и Вениамина и пред
сыном кормилицы воеводы Ефрема свой план союза против филистимлян.
     Он  обдумал давно все подробности.  Поход надо  начать сразу в  четырех
направлениях;  первая задача - забрать склады  медного  и железного оружия и
угнать к  себе  кузнецов; вторая - поднять туземцев.  Говорил он  спокойно и
разумно; его  голос, как всегда  в  этих  случаях, располагал к нему  людей,
шевеля все, что было в их сердце  хорошего. Собеседники  его знали,  что  он
много  моложе  своей  внешности;  пришли  они,  должно  быть,  с  намерением
напомнить ему об этом, и о бедности Дана тоже - хотя все-таки пришли, потому
что силу уважали; но, слушая его, они потеряли охоту портить отношения с ним
лично,  и,  может быть, не только из-за того, что он  был ростом выше  их на
голову и еще на полголовы, а от плеча до плеча на плечо шире.
     "Хороший  человек, нам бы  такого",  -  подумал  Иорам  из Текоа, когда
Самсон кончил и никто еще не собрался отвечать.
     Он же, Иорам, и заговорил первый.
     - Подумал ли ты, - спросил он, - о разнице в вооружении?  Каждый воин у
них  выходит на  битву с двумя мечами,  кроме  копья  и  щита.  Конечно,  ты
предлагаешь с самого начала  забрать у  них арсеналы  и кузнецов. Но главные
склады у них не в пограничных селениях, ибо филистимляне осторожны, а в пяти
столицах. Как добраться до столиц? И что будут ковать те кузнецы, даже когда
мы их уведем к себе и  заставим работать?  В наших землях меди не хватит  на
одну тысячу, а железа на десять десятков.
     -  Посмотри кругом, -  сказал  Самсон. - От  Сихемадо Эйн-Геди, все это
склад оружия, которое  бьет дальше  меча и даже копья. Это  - камень. За два
месяца до похода пошлите рабов и туземцев колоть каменный щебень. А Филистия
- глина  да песок; метать они умеют, я сам это видел, да нечего метать. И их
мало, а нас  много; можем завалить целое поле, пока первый из них добежит на
копейный перелет. Все  дело в том,  чтобы  нас было много; для  того и нужен
союз.
     - А  кони  в медных сапогах? а  колесницы с  железными кольцами  вокруг
колес? - продолжал Иорам, качая головою.
     Хаш-Баз, богатырь из Гивы, подмигнул единственным глазом и вмешался:
     -  Брат наш  Иуда, к сожалению, не пожелал  в свое время придти  на зов
пророчицы Деборы, а потому нет у него и опыта. У Сисары на Киссоне тоже были
колесницы, но Дебора и Варак побили его. Почему?  Прав данит: потому что был
союз; на одну колесницу сотня наших. Пятерых она раздавила,  кони запутались
и стали - бери их руками.
     Но Ярив ему ответил:
     - Я видел колесницы в  Доре; князь, мой брат, сам  умеет править парой.
Трудно устоять против колесницы; даже на ристалище, когда чудится, что летит
она прямо на  тебя (хотя сам знаешь, что сейчас она  свернет по кругу), -  и
тогда  страшно,  и хочется отступить в  толпу. Велика сила колесницы, а ужас
еще больше: кто встретит ее стоя и не побежит?
     Хаш-Баз пробормотал, сохраняя напев, отрывок из собственной песни:
     - "Повернись, дружок, и беги подобно серне на горах"... ефремовых.
     Ярив  и  это  пропустил,  не  моргнув,  как  из  родового  презрения  к
Вениамину, так и из личного благоразумия.
     - И кто знает, - заговорил опять  Иорам,  обращаясь  к  Самсону,  - кто
сосчитал их колесницы - и наши полчища? Может быть, тех не так мало, этих не
так много.
     Хаш-Баз опять подмигнул и сказал хотя и громко, но сам себе:
     - Иуда - что лев, только лежачий; кто его подымет? никто.
     Бен-Калев к нему повернулся и спросил без всякого раздражения в голосе,
как будто просто желая выяснить мнение каждого:
     - Очевидно, брат наш от Вениамина склонен пойти с братом нашим данитом?
Мы хотели бы услышать его веское слово.
     Глаз Мерава из Гивы вдруг загорелся в полутьме насмешливой злобой.
     - Вениамин - младенец, - сказал он,  последний по счету среди колен; не
дорос  он решать дела перед старшими. Старший из нас Иуда. Глубок  Иуда,  не
разглядишь. Виноградники у него, и стада у него. Посмотришь в очи его пылают
гневом,  как от  вина; а раскроет белые зубы, заговорит  -  молоко,  сладкое
молоко.  С  чем  пришел ты  сегодня, бен-Калев бен-Бохри бенХишки бен-Нишки,
бен-Иуда, - что в меху твоем
     - вино или молоко? Ты старший, ты и начинай. Иорам сказал спокойно:
     - Иногда пей  вино, иногда молоко: что ко времени. Много отваги в делах
твоих, Самсон, и  не по  летам  много мудрости в  словах.  Но  время еще  не
пришло.  Мерав напомнил о Сисаре; но не  приравнивай  пса ко льву.  Кто  был
Явин, царь Хацора, и воеводы его, и  народ его? Сброд ханаанский, те же наши
туземцы, данники Сидона
     - да и Сидон немногим лучше. Совсем  не то филистимляне: кровь их одна,
без примеси; они  дети своих отцов. Пусть и смеется  над  этим  наш родич из
Гивы, измышляя имена моих дедов;  но  кто помнит прадеда, в том есть наука и
сила  четырех поколений. Газа не Хацор; еще  не родился Варак  для саронской
долины, хоть ты сам и сильнее Варака.
     - Нынче ты славишь  Варака, - сказал  одноглазый, - а когда звал он вас
на гору Фавор, вы не  пришли.  Кстати: а Дан-то пришел? Не помню; надо будет
расспросить стариков.
     -  И теперь не придем, - твердо  ответил  бенКалев.  - Не стригут овец,
пока не  обросли;  не  доят  козы,  пока  не  наполнилось  вымя; не собирают
винограда, пока не созрел. Прав молочный брат Тавриммона ха-Шилони: много ли
таких, кто  не побежит от  колесницы, кто бросится под  ноги коням?  Сегодня
мало.  А  будет много. Зреет виноград  и в свое  время созреет;  тогда будет
вино.
     - А покуда, - спросил Самсон, тяжело дыша,
     - Иуда согласен платить дань, и стража его ждет приказов из Гата?
     - Невместно Дану говорить языком Вениамина,
     - сказал  Иорам укоризненно. - Не дань, а подарки; не приказ это был, а
просьба о выдаче беглого  - как сосед у соседа, когда  забредет овца в чужое
стадо.  Да, мы посылаем дары в Газу  и воров из Гата  возвращаем Гату; и  вы
поступайте так же, если придется. А что решат наши внуки, дело внуков.
     Мерав засмеялся и хлопнул себя по животу.
     - Вот он, Иуда! - крикнул он, обращаясь к Самсону. - Ты их не знаешь, а
я знаю. Их и спрашивать не стоит. Хуже того: если и пойдут  они с тобою,  не
иди:  пересчитают,  передумают  и оставят тебя одного на дороге. Если бы  он
сказал:
     "Иду", я бы из-за этого одного сказал: "Нет".
     Самсон спросил его:
     - Иуда не идет. Пойдешь без Иуды? Одноглазый опять подмигнул:
     - Ефрем  старше нас;  мы  что? волчата, а  они  "князья". Спроси раньше
княжьего брата.
     Посол  Тавриммона  оправил  одежду  и  сказал   с   выражением  учтивой
усталости:
     - Хотя и сожалею о горячности, с какою вы ведете эту  беседу, но вполне
понимаю причины ее. Дело это для вас - близкое дело. Но ведь мы иначе стоим.
Между нами и филистимлянами лежит полоса  земли, еще  не занятой ни нами, ни
ими,  никем, кроме туземцев. Столкновений у нас не было. Дани мы не платим и
даже подарков не посылаем - хотя я признаюсь, что разница  между этими двумя
видами подати мне темна. Для нас со стороны Кафтора опасности нет.
     -  А Бет-Шан?  - спросил Самсон. - Разве  не вторглись  филистимляне  в
Бет-Шан к востоку от  вашей страны  и не стерегут вас теперь и с заката, и с
восхода? Ярив пожал плечами.
     - Бет-Шан не  Ефрем. Это  дело Манассии или  Иссахара - я не помню, чей
это край. Самсон усмехнулся.
     - Справа горит, слева горит, - сказал он, твой дом посередине; а тушить
- не твое дело. Разве слеп Ефрем? разве не отец ваш Иосиф учил: в год урожая
готовься к засухе? 21
     Это предание он слышал от Элиона рехавита.
     - Хорошо, - ответил Ярив, - что  ты сам произнес это слово:  пожар. Мне
поручено князем поговорить именно об этом; ради того он меня и прислал, но я
колебался начать. Пожар, говорит князь, был, и был он в Тимнате. На этот раз
он потух сам собою; потухнет до конца, если Дан не поскупится на подарки. Во
второй раз это  может кончиться хуже. Мы не  слепы, уважаемый князь из  Цоры
дановой: мы знаем, что огонь у  соседа опасная вещь. Оттого мы  и просим: не
умножать  огня.  Ни князь  мой, ни я не  хотим  никого  упрекать; но  правду
сказать надо.
     - Каково? - вставил Хаш-Баз. - Жаль, что вытащили Иосифа из ямы, жаль.
     - Бет-Шан, -  повторил Самсон упрямо, - ты забыл о Бет-Шане. Там ведь я
не поджигал. Этот огонь - из земли.
     -   Бет-Шан  да  Бет-Шан,   -  ответил  Ярив  с  нетерпением,  и   даже
привзвизгнул, - я тебе говорю разумные доводы, а ты повторяешь одно слово.
     - Это не слово,  а крепость. Крепости строят  тогда, когда есть умысел.
Если  одна  в Экроне,  а  другая  в  Бет-Шане,  значит, хотят  овладеть всей
областью между  Экроном  и  Бет-Шаном. Это  не только  Дан;  это и  Ефрем, и
Манассия.
     Ярив был очень недоволен; что-то забормотал, даже совсем неожиданно для
всех поскреб затылок
     - очевидно в большой забывчивости; наконец, угрюмо заявил:
     - Князь говорит: не пойдем, - и отвернулся.
     - Сколь прекрасны два языка твои, Ефрем!
     - воскликнул  Хаш-Баз. - Слышали  вы этого посла?  То он поет величаво,
как царедворец из Сидона;  то визжит, как туземная  торговка  на  рынке. Два
языка  у Иосифа,  два и  больше. Когда  ефремлянка  Дебора прислала гонцов к
Вениамину за помощью,  старосты наши тоже спросили: что за дело Вениамину до
Хацора?  Тогда ефремляне говорили совершенно как ты,  Самсон,  - точь-вточь,
как ты  теперь.  А  при дележе  добычи,  когда нас обсчитали, язык  уже  был
другой. А сегодня третий.
     Самсон обратился к нему:
     - Может быть, у Вениамина зато один язык: что говорит Вениамин?
     Мерав из Мицпы раскрыл рот, поднял брови, выпучил глаз, развел руками:
     - О чем?
     - Пойдете?
     - Куда?
     - С Даном, на филистимлян.
     - Это  что за новизна? Зачем? У Самсона лицо вдруг  налилось кровью; он
сказал медленно, негромко и настойчиво:
     - Ты мой гость; но худо будет, если я подумаю, что ты смеешься. Отвечай
по-людски.
     Одноглазый внимательно посмотрел  на него, прицениваясь; сообразил, что
издеваться  дальше  опасно,  это  не  Ярив  и  не Иорам; но язвить можно. Он
ответил:
     -  Непонятно  вы судите  в  земле  Дана;  и  память у  вас дырявая.  На
филистимлян? С Даном?  Почему? Не из Экрона филистимского  пришли,  год тому
назад,  разбойники в  наше село Хереш, угнали овец  и перебили народ: пришли
они  из Шаалаввима и  назвались цоранами.  Экрон нас не трогал. А затронет -
сами  справимся.  Волком вы  прозвали  Вениамина,  и пускай.  Волк сам  себя
защищает; не  пойдем кланяться за  помощью  ни к козлам,  ни к  ослам, ни  к
баранам.
     Страстно захотелось Самсону схватить их всех за  бороды, пачкой, в одну
руку, и стукнуть головами об утес; но они  пришли по его приглашению.  Молча
он встал, поклонился и вышел.
     У входа в пещеру жирный юноша, слуга ХашБаза, причесывал гребнем волосы
и зевал. Увидя Самсона, он сказал томно и тягуче:
     - Благодарение Молоху, кончили. Где ты, Мерав? Мне скучно.
     Так остался Дан, среди всех колен, один лицом к лицу с могучим соседом.
     - Хорошо, - подумал Самсон, когда прошел его гнев. - И еще лучше:  один
Самсон, изо всего Дана.
     Еще накануне он думал собрать  войско,  превратить весь край  в военный
лагерь. Но теперь это не имело смысла.  Все - это сила; часть только помеха.
А сильнейшая сила - один. Ангел, пришедший к его матери, знал это. "Назорей"
значит отшельник:  рожден не  как  все, живет не как все,  творит суд не  по
обычаю, веселится почужому, воюет в одиночку и умирает по-своему.
     Большинство шакалов, услышав о его приходе, вернулись к нему в Цору; но
не все.
     -  А где  Мевуннай?  Где  Нимши,  Цалаф, Азур? Мевуннай женился;  Цалаф
получил наследство; Азур обиделся за то, что выдали Гуша  и Ягира, и сказал:
"Это не мой народ"; Нимши просто передумал.
     - И вы ступайте все по домам,  - сказал Самсон. - За прошлое спасибо, а
дальше нам не по пути.
     Они разошлись; только Нехуштан не тронулся.
     - Ты не слышал моего приказа? - спросил Самсон.
     Нехуштан ответил вопросом, очень спокойно:
     - Разве я раб твой?
     - Нет.
     - Что же мне за дело до твоих приказов? Я остаюсь.

Глава XXI. ДОМ И ЧУЖБИНА

     Десять лет  или  больше  был Самсон  судьей и пугалом у Дана,  грозой и
любимцем у Филистии.
     В земле Дана произошли за это время большие перемены. Стало просторнее,
много народу ушло на север, и ежегодно  уходили  новые. Там они сожгли город
Лаиш и потом сами жалели, что сожгли: пришлось строить заново. И с туземцами
поступили на  первых порах нерассудительно:  перебили не только аморреев, от
которых,  в самом  деле,  не  могло  быть никакой  пользы,  но и  хиввейцев,
которые, при хорошей хозяйской палке, давали прилежных рабов. Потом пришлось
учинить большой набег  на  соседние  земли Ашера  и Нафтали и  угнать оттуда
гуртом несколько деревень туземцев с  женами, детьми и скотом.  Из-за  этого
была война с Ашером - впрочем, небольшая.  Но пока все это улаживалось, жить
на  выселках было трудно; как предвидел  Самсон,  многие  вернулись, обзывая
глупцами  встречных,  которые  плелись  с  поклажей  на  север. Самсону  это
надоело.
     -  Сам  буду  отбирать, кому  идти, а кому  оставаться,  -  объявил  он
однажды.
     Права на это он  не имел; но Дан уже  стал привыкать к парадоксальности
его  решений:  к тому, что из них часто все-таки выходила какаято  польза. И
люди, думавшие о переселении на  север, стали приходить к  нему  за спросом.
Присмотревшись   несколько  раз,   кого   он  отбирает,   старики  Цоры,  по
обыкновению,   покачали   головами.   Когда   приходил   человек   толковый,
расторопный,  явно  добрый  хозяин, Самсон ему по  большей  части приказывал
остаться;  а  бессмысленный сброд, таких, что уже три  раза начинали  разные
дела и бросали, не доделав, отпускал охотно.
     -  Для нас-то  здесь оно лучше, - сказали ему старосты, - но честно  ли
это перед северянами?
     - Честно, - ответил  Самсон. - Хорошие люди разборчивы.  Новая страна -
как песок: пшеницу на нем не посеешь, а репейник можно.
     Около того времени пригнали к нему  много народу на суд. Были среди них
воры и  один убийца. Обыкновенно Самсон тут  же производил расправу. На этот
раз он велел всех осужденных  связать и бросить в яму. Когда суды кончились,
их опять к нему вывели. Самсон им сказал:
     - Выбирайте: или палки  - а тебе камни, - или ступайте на север; и если
вернетесь - смерть.
     Они предпочли, конечно, север. И опять возмутились старики.
     В конце концов, оказался прав Самсон: суровая жизнь и короткая расправа
нового края скоро отучила воров от проказ, а ловкость рук и энергия осталась
и пошла впрок - у тех, которые выжили.
     Из люда  честного он отпускал охотно или холостых или давно женатых, но
молодоженам запрещал трогаться с места.
     - Дозволь нам уйти, судья,  - просил  один из  них  и  при этом  указал
пальцем на жену, задорно скалившую зубы. - Смотри, что за грудь и бока - она
выносливая. Ты отощалых старух отпускал, а ее не отпустишь?
     - Не  отпущу,  - сказал Самсон. -  Она  тебя  загрызет.  Куда не  ходят
коробейники, там не житье мужу молодицы.
     Только одному цоранину  с молодой женою разрешил Самсон  уйти на север;
женщину звали Карни.
     Легче  стало  жить  на границе вениаминовой. В Хереше,  главном  гнезде
овечьих воров, вообще не осталось ни вора, ни честного. Произошло это совсем
просто.  Однажды, вскоре после  совета в Чертовой  пещере, Самсон  пришел  в
Хереш  один,  сел  у ворот  и ничего  никому  не сказал  -  но через  минуту
собрались  перед  ним  старосты,  а  народ  столпился  вокруг  и  подавленно
перешептывался.
     Самсон посмотрел на стариков пристально и сказал:
     -  Отныне вот  вам закон: если пропадет одна  овца на границе - деревню
сожгу, а вас, старейшин, повешу на деревьях.
     И здесь тоже никому  не пришло  в голову спросить, по какому праву, или
усомниться, может  ли он исполнить угрозу. Как деловитые люди, которым не до
пустых разговоров, они стали торговаться.
     -  Разве мы одни на границе? - спросили  они. -  А если придут воры  из
другого села - мы чем виноваты?
     - Некогда мне ходить по вашим селам, ответил  Самсон. - Пропала  овца -
пропал Хереш. Они развели руками:
     - Нам ли сторожить всю границу?
     - А то кому же? Вам расплачиваться - вы и сторожите.
     - Господин,  -  заговорил один  из  них,  -  ты человек мудрый, с тобой
хитрить нельзя.  Это  правда - херешане живут чужими стадами.  Так ведется у
нас со времени дедов. Без этого мы как земледелец без сохи. Сам  посуди, чем
прожить нам после твоего приказа?
     - Разве не обещал я вам помочь? - спросил Самсон.
     - Помочь?
     - Село сожгу, вас повешу: вот и не останется больше забот, чем прожить.
     Сказав это,  Самсон  поднялся  и ушел  обратно,  а старики и весь народ
начали совещаться в великом замешательстве.
     Около  полудня  проехали   через  их  село  богатые  молодые   люди  из
Бет-Хорона. Это  была  вещь  обычная: несмотря  на уводы  девушек  и  другие
бесчинства,  их  еще все-таки  ласково  принимали  в  Шаалаввиме, угощали  и
пускали на пляску. На молодых людях были  праздничные платья, и ослы их были
разубраны по-праздничному.
     Херешане  рассказали им  про  самсонов приказ. Те их высмеяли и  уехали
дальше по дороге в Шаалаввим, а сходка у ворот разошлась, ничего не решив.
     Но  на рассвете  молодые люди из Бет-Хорона опять показались на околице
деревни. Теперь они  шли пешком, совершенно голые; и у  всех до  одного были
острижены бороды, а это считалось наибольшим  срамом, какой может постигнуть
человека.
     Вскоре после этого Хереш  начал пустеть, пока совсем не  опустел. Часть
ушла в глубину  Вениамина,  часть  на Иордан,  остальные к Иуде  или Ефрему.
Потому  и  не  осталось  памяти  от  села  Хереш,  что  на  полдороге  между
Шаалаввимом и Бет-Хороном, - ни слова в книгах, ни развалин на земле.
     * * *
     И  иевуситов  раз  навсегда  отучил  Самсон  от  непрошенных  посещений
Айялона.  Бить их он не хотел:  они  его любили, всегда выслеживали для него
пантер и медведей и, очевидно, считали  богом.  Он  для них придумал  совсем
небывалую острастку. Пришли они раз толпою к воротам Айялона и расположились
на ночлег, рассчитывая на поживу утром, когда откроется рынок. Но на заре их
окружили, отобрали каждого десятого, потащили в купальню  и, несмотря на  их
отчаянные  вопли,  с головы до  ног  вымыли  щелоком и горячей водой. Такого
погрома никогда еще не переживал иевуситский народ. В земле их было так мало
источников, что тратить  воду  на пустяки считалось  смертным грехом; только
жрецам их при капище  бога Сиона-Азазеля в Иевусе предписывалась эта роскошь
три  раза  в  году.  Табор в ужасе разбежался;  опозоренные жертвы  расправы
поплелись  к себе  в  горы  с опущенными головами;  семь недель  после этого
считались они у своего  народа нечистыми, спали  на голой земле,  и никто  с
ними не хотел иметь дела; только жены их, воротя  носы, каждый день натирали
их козьими  следами, чтобы  опять вытравить неприятный  человечий  запах, по
которому иевуситы в темноте издали опознавали чужеземца.
     Судил Самсон  только у себя в Цоре; к нему приходило много народу, хотя
не по  сердцу людям были его приговоры. Кривды он не  допускал и  с  дурными
людьми расправлялся