Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
и у остальных. Наконец
Ванесса и Савенна прошептали разом:
- Ну а дальше?
Тони поднял на нас глаза, перед которыми все еще стояли картины
средневековья. В задумчивости он не сразу понял вопрос:
- Что дальше?.. А дальше англичане постарались не уронить своего
достоинства! Они сожгли ее!
И он ударил по клавишам так, что у нас в ушах зазвенело.
Несмотря на безусловно необыкновенную память Белинды, есть подозрение,
что она не могла самостоятельно пересказать вышеизложенную историю ее
любовника - во всяком случае, подобным языком. Поскольку в свое время я
сама слышала эту историю из тех же уст, то решилась объединить мои и ее
воспоминания, чтобы максимально достоверно восстановить содержание.
(Примечание Мари-Мартины Лепаж, адвоката при Апелляционном суде.)
Тем не менее я была без ума от него - то есть настолько, что совсем
одурелая бредила, как малолетка, то поблескивающим на пальце обручальным
кольцом, то сценами "с милым рай и в шалаше", то связанными для будущего
малюточки кофточками, то сберегательной книжкой... Тони не заплясал от
радости, когда я, размечтавшись, зашла слишком далеко, но и осаживать не
осаживал. Красавчик - тот бы меня прибил.
Я отвела себе еще два года и лишь потом распрощалась с подружками,
подыскав занятие для порядочной женщины, но два года я безропотно шла,
когда требовалось, к своему собственному ложу. Чтобы понять, что может
особенно порадовать Тони, длительного изучения не требовалось. Сходить в
кино разок-другой - не ради фильма, а ради прогулки, потому что сидя
сиднем в ставшем уже его кресле он растолстеет. Каждый вечер, когда
предоставлялась возможность - даже если было дождливо и ветрено, - он
отправлялся в кино. Поскольку в Сен-Жюльене был всего один кинотеатр, Тони
три вечера подряд пялился на одно и то же. На его счастье, в то время
кинотеатр имел по договору право на два сеанса в день. Я все эти фильмы
наизусть знаю - ей-же-ей. "Толпа сумасшедших", где играет Роберт Тейлор
"Рамона", где Дан Амеш и Лоретта Янг "Мария Антуанетта" - там еще Норма
Ширер "Женщины с клеймом" - а там Бетт Дейвис "Я преступник", где в
главной роли Джон Гарфилд и Луиза Рейнер в роли китаянки, ребята из школы
преступлений потом Дороти Ламур и Рей Милланд - ну, там, где они попали
на необитаемый остров жалко, не время сейчас, а то бы этих имен на целую
книгу хватило. Когда мы молча - говорить было уже не о чем - поднимались к
себе ранним утром, Тони принимался за меня со всей добросовестностью, но,
едва закончив, пускался в рассказы о том, что смотрел а стоило мне
задремать, как он сразу вскидывался: "Ты спишь?" - на следующий день у
меня были синие круги под глазами.
В свободное время я занималась его гардеробом: утюжила - мастерски, без
единой складки чистила обувь бегала по магазинам, заметив, что у него
кончается мыло для бритья или сигареты, - словом, делала все, что должна
делать женщина для своего любимого. Итог: я блаженствовала. Ручаюсь, что
кое-кто из девчонок наверняка подумывал, как бы его у меня отбить, да и
самого его тянуло впериться в зад красотки Лулу или груди-колокольчики
Мишу: хотя это же невинное желание - надо быть совсем с приветом,
приписывая ему злоупотребление гостеприимством. Впрочем, я преувеличиваю,
говоря, что его "тянуло впериться" во что не следует: не мог же он
надевать на глаза повязку всякий раз, когда встречал в коридоре полуголую
красотку. Или уж тогда надо сразу приставить к нему собаку-поводыря и
сунуть в руки палку для слепых, а потом пускать в приличный бордель.
Хотя что я говорю? Он ведь всегда был при мне, ходил только в кино. По
воскресеньям водил меня в "Морскую даль" - как и Красавчик, - и обедали
мы, в общем, за тем же столиком. И подавали нам фирменное блюдо - омаров.
Все как прежде Вечером - прогулка по пальмовой аллее, к берегу океана. Я
шагала следом за ним, донельзя довольная, в шелковом платье, шляпке-капоре
и с зонтиком - только другого цвета. Тони видел меня чаще всего в
пастельных тонах. Он шествовал, покачивая плечами, словно король в
сопровождении своей королевы: сам в белом костюме и шляпе-канотье, во рту
- гаванская сигара: я любовалась им, и вся прогулка сводилась к этому.
Но тем, кто не пережил такого, не поверить, что можно в тех же самых
местах точно так же проводить время сначала с одним пожирателем сердца, а
потом с другим, но все будет разное, как день и ночь, лицо и изнанка,
клубника и ваниль. И время бессильно что-либо изменить. Я прожила с
Красавчиком целых два года, пока родина не отбила его у меня. А с Тони,
как меня послушать, можно подумать, мы до золотой свадьбы дожили. Какое
там! Все продолжалось, считая от самого начала и до самого конца, четыре
недели - точнее, двадцать шесть дней, а потом мне только и оставалось, что
их пересчитывать.
Да, Тони тоже учил меня плавать. Но он-то сам умел. В разгар одного
такого урока все и перевернулось. Я сразу и не поняла, что произошло, хотя
гром грянул в тот же вечер. Видно, провидение изо всех сил старалось
предупредить меня.
В тот вечер мы были вдвоем у меня наверху: я, лежа животом на
табуретке, в коротком трико и лакированных туфлях-лодочках, молотила
воздух руками и ногами в стиле брасс, как велел мне мой инструктор, сам
он, сидя в своем кресле и покуривая сигару, следил за моими упражнениями.
"Не так резко. Не спеши", - время от времени давал он указания. Он никогда
не повышал голоса, никогда не раздражался. И вот, в разгар моего заплыва,
когда я гребла как каторжная - руки-ноги в стороны, спина дугой,
подбородок вверх, а глаза смотрят туда, в чудесное будущее, в котором меня
наконец ждут на пляже настоящие радости, а не только солнечные ванны с
ожогами, выдаваемые за желанные, - в тот самый момент в коридоре и грянул
гром: громовой голос, от которого я чуть не свалилась.
- Войдите! - отозвался Тони.
Я подумала, что кто-то пошутил, но дверь распахнулась, и все проклятия,
какие я только заслужила за свою жизнь, явились ко мне во плоти.
На пороге стоял Джитсу, а рядом с ним - какая-то девка ее надо описать
поподробнее, иначе весь мой дальнейший рассказ покажется сплошным враньем,
а сама я - слегка чокнутой. Ее общий вид: деревенщина, настоящая,
типичнейшая деревенщина, карикатура на деревенщину. В общем-то, она
заявилась с какой-то фермы, и это не выдумка. Волосы грязные. И грязи было
много, потому что много было и волос - черных, как у цыганки. Глаз не было
видно, потому что она уставилась в пол, точно ей хотелось только одного -
провалиться так, чтобы никто и никогда ее больше не видел Возраст -
двенадцать лет, а может, двадцать, а может, и все сто. Косметики никакой
старое бесформенное пальто было ей велико и скрывало все остальное, кроме
ступней. На самом деле она моложе меня на три года - это я узнала уже
потом Добавьте к этой картине холщовые туфли на веревочной подошве (их
было бы впору обменять на любую обувку с первой попавшейся помойки),
соломенную шляпу времен моей бабушки, разваливающийся картонный чемодан,
перевязанный веревкой, - и можете смело рыдать. Поставь ее перед большим,
во весь рост, зеркалом - и будет копия "Двух сироток" но даже в
единственном экземпляре она вызывала дурноту.
Я так и застыла на табурете в позе лягушки, а Тони, возбужденный до
крайности, подскочил к двери. Он начал рассыпаться в благодарностях перед
Джитсу, чтобы тот не заметил, как его выталкивают из комнаты затем Тони
прислонился к закрытой двери, чтобы Джитсу не вошел или чтобы козочка не
сбежала я на все это по-прежнему смотрела круглыми глазами, и Тони,
откашлявшись, обратился ко мне:
- Позволь представить тебе Саломею. В свое время она оказала мне
услугу, а для меня это дело святое!
Я поднялась с табурета, выставив напоказ свои прелести, и в некотором
сомнении приблизилась к пришелице, чтобы разглядеть ее получше. Та все так
же стояла опустив глаза, точно она, как хризантема какая-нибудь, лишь на
время оказалась в этой комнате но зато Тони вдруг сразу расхрабрился, и
не на шутку:
- Вот, хотел преподнести тебе сюрприз. Она будет твоей товаркой, будет
для нас зарабатывать! Понимаешь, Белинда? Так мы сможем еще быстрее
приобрести собственный кинотеатр, тебе только нужно ее научить!
Я была ошарашена. Даже кот моей подружки из Перро-Гирека церемонился,
пока добивался своего: битых три часа меня прогуливал, платил втридорога
за угощения, показывал фотографию своей бедной мамочки, зубы заговаривал
по-всякому, да так, что я, когда в конце концов ему отказала, и впрямь
вообразила себя невинной девушкой. Однако Тони, надо признать, никогда
прежде не выказывал охоты особо тратиться - даже когда, отправляясь в
кино, он клал в карман сорок франков, и то ему бывало тошно. Наверное, это
быстро меняется, или же наглости прибавляется, когда меньше знаешь. В
любом случае, не успела я сообразить что к чему, как он мне уже говорил:
- Ладно. Не хочешь - не надо. Не будем ее брать.
Сухой, надутый, неприступный - не человек, а повестка из суда.
И с таким недовольным видом он подошел к шкафу, достал белую тенниску,
брюки и мокасины - свой первый наряд - и побросал все на кровать. Я
спросила:
- Что ты делаешь?
В ответ услышала только, как по стеклу барабанит дождь. Тони снял халат
и натянул брюки. Я снова спросила: - Тони, ответь, пожалуйста, что ты
делаешь? Как будто и так не понятно было что. Он, застегиваясь, взглянул
на меня:
- Спасибо тебе за все, Белинда. Всегда буду жалеть о том, что потерял
тебя. Но я не смогу жить в этой... в этой... - Он пытался найти слово
пообиднее, потом продолжил: - Два года, три, а может, и больше? Я не
смогу! Не смогу!..
Черт возьми, у него слезы стояли в глазах, ей-же-ей! Он отвернулся,
чтобы надеть тенниску. Конечно, чтобы разобраться, что все это значит для
меня, я могла бы посмотреть в глаза той идиотке, но эта дубина будто
окаменела. Сказала бы хоть что-нибудь: что не хочет мешать, что зашла его
проведать или что ей нужно в туалет - так нет же. А Тони до чего хитер -
судите сами: отвернувшись от меня, сказал таким тоном, как будто ему все
это безразлично:
- Вообще-то я все уже хорошенько обмозговал. У нас ведь "Конфетница"
пустует, вот я и вспомнил о Лизон.
Как это истолковать, я знала: во-первых, "Конфетница" - это комната
Эстеллы, нашей хохотуньи, которая в расстроенных чувствах уехала от нас в
прошлое воскресенье на работу в Гавр, где у нее остался младенец.
Во-вторых - и это угадать было еще проще, - имя у этой великой скромницы
было как у всех нормальных людей - Элиза.
Я подошла к Тони, обняла его сзади. Уткнувшись в его плечо, тихо
спросила:
- А Саломея - это кто такая была?
Он понял, что я готова все обговорить широко улыбаясь, сел на краешек
кровати и ответил:
- Танцовщица из Библии. Она хотела заполучить голову одного типа,
который кричал в пустыне и ел саранчу. Было такое кино, я смотрел. - И тут
же добавил: - Тебе достаточно пару слов шепнуть хозяйке - тебе-то она ни в
чем не отказывает.
Я посмотрела на эту Лизон и медленно подошла к ней, напрягая мозги изо
всех сил. Под пальто, судя по всему, была фигура под стать мешку с
картошкой, я бы гроша ломаного на такую лошадку не поставила. А себя я
считала не глупее прочих. Я наклонилась, заглянула ей в лицо снизу и
увидела ее глаза - черные, а взгляд - упрямый, непроницаемый. Я спросила -
хотя бы для того, чтобы услышать ее голосок:
- Ну а ты-то что скажешь?
И пусть на моей могильной плите напишут "дура", но тут она меня уела.
Даже реснички у нее не дрогнули, когда она тихо-тихо - словно ветерок
прошелестел - ответила:
- Я всегда мечтала быть шлюхой.
Я вернулась к своему табурету, легла на него животом и снова "поплыла"
- вроде чем-то занята, а потом остановилась и, вздохнув, сказала:
- Коли она будет только товаркой и поделится с нами заработком, то
попробовать можно. Скажем, неделю.
Стоит ли разрисовывать дальше? Этого мига оказалось вполне достаточно
для катастрофы. Не успела я закрыть рот, как бедняжка открыла глаз -
именно один - и одарила меня таким пронзительным и таким подлым взглядом,
какого я еще не встречала. Когда она сняла пальто, я поклялась себе, что в
жизни больше не куплю ни единой картофелины, не вынув ее прежде из мешка,
а Тони посоветовала сходить прогуляться. Когда же я сняла с нее рабочий
фартук - он был надет прямо на голое тело, - у меня зародились первые
подозрения относительно того, какие услуги она могла оказать вполне
зрячему пианисту. Отметим мое великодушие: ванна, шампунь, лавандовое
мыло, мои духи, моя косметика - все мое, вплоть до зубной щетки. Я ей
предложила еще и белье, но она отказалась:
- Спасибо, у меня есть.
Она развязала веревку своего чемодана - между прочим, по рукам ее не
скажешь, что она в деревне трудилась, - и вынула для меня подарочек:
вечернее платье из тончайшей шелковой вуали телесного (ее, лизоновых,
телес) цвета и точно такого же оттеночка туфли на шпильках. Надев эти
шмотки, так и остаешься голышом. Я спросила:
- Откуда у тебя это?
И она ответила:
- Дал кое-кто по пути.
Я не хотела пороть горячку с ее дебютом, лучше отложить, хотя бы до
следующего дня, и потому сказала:
- Хозяйку задабривай. А я обойдусь тем, что у меня есть.
Все мужчины придурковаты, ей-же-ей. И Тони тоже был придурковат, если
решил, будто этой стервозе требуется еще какое-то обучение. Начиная с
самого первого вечера клиенты выскакивали из ее комнаты - не хочу говорить
"траходрома" только из уважения к бедной Эстелле - так, точно пообщались с
самим чертом. И в гостиную, на люди и яркий свет, возвращались держась за
стенки. Ничто - понимаете, ничто - ее не смущало: ни способ, ни
количество. И по меньшей мере раз за ночь она устраивала групповушку
хозяйке после долгих уговоров как-то удалось выведать у одного из
завсегдатаев подробности, и после она нам, мне и негритянке Зозо,
призналась:
- Оказывается, такие бывают штуки - даже я не подозревала!
Вдобавок могу поклясться, что эта Лизон вовсе не прикидывалась, когда
изображала райское блаженство. Достаточно было посмотреть, как после
акробатических номеров наверху, в комнате, она появлялась на верхней
ступени главной лестницы: длинные прозрачные одеяния, глаза сверкают,
волосы на лбу еще влажные, а гонора - как у королевы. У меня внутри так
все и холодело. В полной тишине она, накривлявшись, медленно, ступенька за
ступенькой спускалась в гостиную и направлялась мимо всех, никого не
замечая, прямо к роялю - словно ее магнитом тянуло. Если Тони в этот
момент не курил, то она - клянусь своей поганой жизнью - обязательно
шарила в пачке "Кэмела", что лежала перед ним, закуривала от той самой
зажигалки "Картье", которую я любовно выбирала для Тонн в Руайане, и,
перемазав половину сигареты своей помадой, совала ее в конце концов ему в
зубы. И проделывала она все это, черт бы ее побрал, с такими гримасами,
что впору сблевать: ей, видите ли, кто-то сказал, будто она похожа на Хеди
Ламарр к тому же она прекрасно знала, что я за ней наблюдаю.
Затем она шептала что-то на ухо нашему милому дружку (при этом, конечно
же, прилипнув к нему), и он тут же начинал играть другую мелодию: нечто
вроде болеро (это, как и прочие ее ведьмины штучки, хранилось где-то у нее
в башке) под названием "Не стоит пробовать - это и так возможно", и она
устраивала сольный танец перед Тони, для Тони, а все как дураки отходили в
сторону - полюбоваться. А она руки вскинет, ноги расставит, животом и
задницей вертит и гриву свою черную вскидывает: короче, зрелище было
такое, что не мне вам его расписывать - уж меня-то с вешалкой никто не
спутает, и хотя я сама женщина и ничего не смыслю в катехизисе, но она,
по-моему, была мерзопакостнее смертного греха.
Если я скажу, что приревновала, мне никто не поверит. Она будто нарочно
старалась извести меня. Когда она являлась в мою комнату, чтобы отдать
Тони деньги, то меня она называла "Старая". Я ей напомнила, что мне через
месяц стукнет всего лишь двадцать четыре. А она ответила:
- Я хотела сказать - бывшая.
Я, сама простота, тут же накинулась на нее и вцепилась в гриву. Не
вмешайся Тони, она бы от меня лысой ушла. Потом - на третий день - она
обозвала меня Жердью, но я не стала связываться: что с дуры взять? У
нее-то было просто: если ее называли иначе чем Саломея, то она считала,
что обращаются не к ней.
Но тем не менее все свои денежки она отдавала не мне, а Тони. И
действительно все: жадность - единственный порок, которого у нее не было.
В самый первый день, когда Тони да и я тоже на полном серьезе предлагали
ей оставить себе сколько положено, она отказалась:
- Хватит и того, что меня просто так, ни за что кормят.
Так и сказала, ей-же-ей. Что не мешало ей спросить, сколько же я
заработала, - она хотела подчеркнуть, что ее доход побольше моего будет. Я
много чего могла бы ей рассказать - и в первую очередь, что
привлекательность всего нового длится не дольше рулона туалетной бумаги,
но я не вульгарна, а кроме того, ее денежки шли в один ящик с моими, и,
когда я захочу отдохнуть, их уже никто не отличит от моих. Пусть хоть сто
клиентов разом обслуживает - быстрее на подсвечник похожа станет, уж этого
ждать недолго.
Но больше всего я изводилась не от ее пакостей, а оттого, что Тони
изменился - я это замечала, но ничего поделать не могла. Когда я с ней
цапалась, он буквально не знал, куда деться. Когда мы с ним оставались
одни, он старался не смотреть мне прямо в глаза. Если я, на ее манер,
целовала его в шею, он отстранялся. А уж о постели я и вовсе молчу. Я даже
не смела настаивать. Всю эту паскудную неделю я каждое утро рыдала в
подушку, перед тем как уснуть.
Накануне последнего дня у меня уже все перемешалось в голове, впору
было на стенки кидаться. Я спросила его:
- Тони, мой Тони, если тебя что-то мучит - скажи мне, даже причинив мне
боль, скажи.
Он отстранился от меня, не грубо, лишь глубоко вздохнув:
- Белинда, успокойся. И не утомляй меня.
Я ответила:
- Вот видишь, ты меня больше не любишь!
Он, глядя в сторону, возразил:
- Не в этом дело. Я просто устал от всего - от этой комнаты, от этого
дома, я их не выношу.
- И от своей бабенки тоже? - тут же вскинулась я.
Он так на меня посмотрел - никогда еще таких злых глаз у него не
замечала, но это продолжалось всего лишь мгновение. Он пожал плечами:
- Оставь Саломею в покое, она тут ни при чем. Пойми же ты, наконец:
такая жизнь, как здесь, - не по мне.
Потом он отправился на вечерний сеанс в кино. Я слышала его шаги до
самой лестницы. А немного погодя у меня появилось подозрение: а что, если
он прикинулся, будто ушел, а сам потихонечку пробрался обратно, к своей
Лизон? Я подошла к двери "Конфетницы": все тихо. Я распахнула дверь:
Лизон, совершенно голая, лежала на постели и, подперев кулаками
подбородок, разглядывала фотографии - кадры из какого-то фильма, о котором
ей рассказывал Тони. Не знаю, умела ли она вообще читать. Она посмотрела
на меня и, словно по моему лицу и так все было ясно, с презрением
обронила:
- Да нет его здесь. Он не такой дурак.
Я отправилась восвояси, но ее последние слова вертелись у меня в голове
до следующего дня. Я обследовала все закоулки вне дома, где эта парочка
могла бы встречаться.
Конечно, вы меня спросите: неделя прошла, так