шла ко мне.
   - Петя! - жалобно сказала она. - Может,  хватит  на  сегодня?  Завтра
сделаем больше.
   Во какие разговоры начались! Я разогнулся и сказал:
   - Конечно, хватит! Уже две нормы сделали. Я совсем офонарел.
   Тоже словечко из словаря амбалов. Очень  колоритное.  Тата  обрадова-
лась, что начальник, наконец, офонарел, запрыгала и закричала,  размахи-
вая платком:
   - Конец работы! Конец работы!
   И мы потянулись к своему сараю. Устал я  предельно.  Но  было  как-то
приятно на душе. По дороге зашли в контору к девушкам. Тата вынесла  мне
воды в ковшике. Я попил, как в кино, когда запыленные  солдаты  проходят
через деревню, а девушки дают им напиться. Струйки текли с краев ковшика
за рубашку. Я чувствовал себя мужчиной. А Тата, вероятно, женщиной. Но я
не знаю, не спрашивал.
   В соседней с девушками комнате конторы сидел Лисоцкий.  На  голове  у
него был носовой платок, завязанный по углам. Лисоцкий щелкал на счетах.
   - Заработали рубль девяносто, - сказал он.
   - Эх! Переработали на копейку! - сказал дядя Федя.  Он  все  денежные
суммы переводит в стоимость "маленьких". Так ему почему-то легче.
   Было только маленькое опасение, что кому-нибудь
   Проработали мы таким манером три дня. Закончили поле, потом еще одно.
Там росла морковка. Надеюсь, что она выросла благополучно.  Мы  постара-
лись освободить ее от паразитов. А потом пошел дождь.
   В дождь мы официально не работаем. Потому что сыро, и можно  запросто
простудиться. Но едим. Вера и Надя не отходили от плиты. Дядя Федя к то-
му времени плюнул на сельскохозяйственные работы и попросился постоянным
рабочим на кухню. Лисоцкий ему разрешил. В помощь дяде Феде каждый  день
назначался еще кто-нибудь. Они пилили дрова, таскали воду и рубили мясо.
Когда оно было. Еще они растапливали печь. Очень трудоемкое занятие.
   Когда пошел дождь, народ сначала возликовал.  Ликование  продолжалось
до вечера. Мы опять сидели на нарах, пили сухое вино и пели песни. К ве-
черу песни кончились. А дождь нет.
   На следующий день сухое вино в магазине тоже кончилось. Мы перешли на
мокрое вино. По какой-то иронии судьбы оно  называлось  "Солнцедар".  То
есть, в переводе
   - дар солнца. Ужасная жидкость. После нее во рту все слипается и  ос-
тается вкус жженой резины.
   В отряде начали проявляться симптомы загнивания.
   - Петр Николаевич! - сказал Лисоцкий, придя из конторы в  прорезинен-
ном плаще. - Я сейчас наблюдал, как Алексей в одних трусах  валяется  на
нарах у девушек. И кладет голову, простите, им на бедра. Что это означа-
ет?
   - Это означает, - объяснил я, - что он сушит брюки у  них  на  печке.
Кроме того, это означает, что бедра мягче подушки...  А  на  чьи  бедра,
кстати, он кладет голову?
   - Этой... Как ее? Маленькой, черненькой... Наташе.
   - Тате, что ли?
   - Ну, да. Кажется, вы ее так называете.
   - Кретин! - возмутился я. - Нашел бедра! Там что,  Барабыкиной  нету?
Вот где бедра.
   - Петр Николаевич, - сказал Лисоцкий. - Я попросил бы  вас  не  отзы-
ваться так об Инне Ивановне.
   - Простите, - пробормотал я. - Я просто хотел сказать,  что  ее  бедр
а...
   - Я не хочу ничего слышать, - прошептал Лисоцкий. У него  задергалась
щека, и он растворился в мутной пелене дождя.
   Я схватил кусок полиэтилена, набросил его на голову и помчался к  де-
вушкам. Там все происходило так, как описал Лисоцкий. Леша в плавках ле-
жал поперек нар от стены до стены. Голова его была на  коленях  у  Таты.
Тата сидела задумчиво и от нечего делать заплетала Леше косички. Косички
получались длинные и тонкие. Леша лежал,  прикрыв  глаза,  в  состоянии,
близком к нирване.
   Барабыкина сидела по-турецки и курила, смотря в стенку. Собака  Кази-
мир спала на чьей-то подушке. Наташа-бис вязала. За столом Юра, Наташа и
Яша играли в карты. В дурачка.
   В общем, притон.
   - Тата, - сказал я. - Ты видела картину "Снятие  с  креста"  Тициана?
Там композиция точно такая же, как у вас. Леша похож на Исуса, а  ты  на
Магдалину.
   Видимо, Тата что-то слышала о Магдалине. Она стряхнула Лешу с колен и
сказала:
   - В гробу я ее видела, твою Магдалину. В белых тапочках.
   Для тех, кто не понимает, могу перевести.  Смысл  этой  фразы  таков:
знаем историю не хуже вашего, кто такая Магдалина и чем она  занималась.
Только этим нас не смутишь, и вообще, не ваше собачье дело. Вы, Петр Ни-
колаевич, глубоко мне безразличны и не вызываете никакой симпатии. Може-
те проваливать, откуда пришли.
   Вот так это будет на русском языке. Видите, как длинно.
   Леша с Евангелием был плохо знаком. Поэтому он пока молчал. А я  про-
должил разговор на том же языке.
   - Быстро ты подклеилась, - сказал я.
   Ну, это Леша прекрасно понял. Он сел и посмотрел на  меня  угрожающе.
Все-таки он плохо подбирает слова. Можно было бы уже что-нибудь сказать.
   - Мальчики, - сказала  Барабыкина.  -  Кончайте  петушиться.  Давайте
чем-нибудь займемся. Яша, почитай стихи! Только про любовь.
   Яша оторвался от карт, томно взглянул на Барабыкину и нараспев произ-
нес:
   - Ты меня не любишь, не жалеешь... Разве я немного не красив?
   - Ты давай свое, - сказала Инна Ивановна.
   Яша покраснел, но прочитал свое стихотворение, где сообщалось, как он
ушел ночью в зеленый туман, а девушка, стоя на  углу,  роняла  слезы  на
тротуар. Слезы свертывались в пыли шариками и бежали по тротуару вдогон-
ку за Яшей. Как мыши. По форме это тоже было красиво.
   - Не бывает зеленого тумана, - наставительно произнесла Барабыкина.
   Яша зевнул и сказал:
   - Ничего вы не понимаете в поэзии.
   - У нас Петя специалист по поэзии, - сказала Тата. - Он  выучил  сти-
хотворение Лермонтова. И пудрит мозги девушкам.
   Я плюнул и растворился в мутной пелене дождя.  Как  Лисоцкий.  Только
щека у меня еще не дергалась. Но задергается, я уже чувствовал. Интерес-
но знать, почему Тата так умеет действовать мне на нервы? Редко кому это
удается.
   Я шел по мокрой тропинке, скользил и проклинал Тату. Еще я  проклинал
себя, потому что надо быть выше этого. Нужно быть бесстрастным и не  об-
ращать на эти штучки внимания. В гробу я видел эти штучки. Переводить не
буду, потому что в данном случае это непереводимо.
   Я пришел в сарай, где спал в одиночестве Лисоцкий. Он хотел показать,
что стихия выше него. Я улегся рядом и заснул прескверным сном выброшен-
ного из жизни неудачника. Перед самым засыпанием я успел подумать о том,
как приятно, должно быть, лежать головой на коленке Таты и быть заплета-
емым в косички.
   "Отрастить, что ли, волосы?" - подумал я уже во сне.
   Много сена Снова наступила жара, и мы стали работать  на  сене.  Сено
дают коровам зимой, чтобы они его ели. В сене много витаминов. Сено хра-
нят в таких больших стогах, которые называются скирдами. Все эти  сведе-
ния сообщил нам управляющий.
   Нас разбили на бригады по шесть человек и каждое  утро  развозили  по
разным полям. В моей бригаде оказались амбалы, Тата и Барабыкина.  Бара-
быкина сама напросилась. Интересно, зачем?
   Каждой бригаде придавался дед из местных  жителей.  Дед  был  главным
специалистом по кладке скирды. Оказывается, это  целая  наука  -  класть
скирду. И высшего образования тут мало.
   Вообще, заготовка сена - интересное дело. Вот как  это  делается,  на
тот случай, если вам придется помогать какой-нибудь деревне.
   Сначала косят траву. Это делает специальная машина, которая называет-
ся косилкой. Можно и вручную, косой. Трава лежит, разбросанная по  всему
полю, пока не пожелтеет. Когда она пожелтеет, ее сгребают большим  граб-
лями, которые тащит лошадь. На граблях сидит мальчик. Он время от време-
ни нажимает на рычаг, чтобы освободить грабли от сена. Еще он ругает ло-
шадь. Неизвестно, за что. Больше он ничего не делает.
   Когда мальчик с лошадью сгребут сено в валки, приходим мы. У  каждого
из нас есть вилы. Этими вилами мы изготовляем так называемые копны.  Не-
большие такие горки сена. Поле становится будто в веснушках от этих  ко-
пен. А дальше начинается самое главное.
   Дальше приходит дед. Тот самый. Он закуривает "Беломор" и говорит:
   - Здесь будем ставить.
   Потом дед уходит докуривать "Беломор" в тень. А к нам приезжает трак-
тор. Я здесь описываю идеальный случай. Бывает, что  сразу  после  того,
как мы изготовили копны, начинается дождь. Тогда  нужно  его  переждать,
снова разбросать сено по полю, высушить, и все по новой. И так несколько
раз.
   Бывает, что дождя нет, но и  трактора  тоже  нет.  Трактор  сломался.
Трактор не лошадь, он ломается часто. Тогда мы  сидим  вокруг  дерева  и
разговариваем о жизни. Какая она была до революции, а  потом  до  войны.
Наконец приезжает трактор. Из него выходит тракторист Миша с наколкой на
руке: "Нет в жизни счастья". Это квинтэссенция его философии.
   Миша рубит первую попавшуюся березу и привязывает ее обрубленным кон-
цом к трактору. Получается волокуша. А дальше он ездит с этой  волокушей
от копны к копне, а мы бегаем за ним и перебрасываем сено на  березу.  В
результате на березе получается большая гора сена,  похожая  на  женскую
прическу с начесом. И все это подвозится к деду, который  уже  стоит  на
том месте, где будем делать скирду.
   Я понятно излагаю?
   Теперь мы перебрасываем сено с березы на деда. Миша в это время  ухо-
дит на соседнее поле есть горох. Дед хватает вилами сено  и  закладывает
основание скирды. Когда мы докапываемся до веток березы, дед  уже  ходит
на высоте одного метра над землей. Дальше все повторяется сначала.
   Вот такие дела, сено-солома.
   Самое интересное начинается, когда дед ходит уже высоко. А мы вшесте-
ром пытаемся завалить его сеном. Дед, не выпуская "Беломора"  из  зубов,
спокойно разбрасывает сено по скирде. И еще ходит, утаптывает. Длины вил
начинает не хватать. Мы уже подпрыгиваем, чтобы  забросить  сено  вверх,
тогда дед говорит:
   - Насаживайте на шесты.
   Мы насаживаем вилы на длинные шесты. Шест с острым концом, чтобы вты-
кать его в землю. Тут начинается цирк. Пронзаешь вилами  копну,  делаешь
упор на колено -и р-раз!
   Копна тяжелая, шест не втыкается, а скользит по земле. И  ты  бежишь,
стараясь сохранить равновесие. Потом конец шеста  за  что-то  цепляется,
копна медленно плывет вверх; а там, наверху, благополучно рассыпается  и
падает тебе на голову. Деду достаются три травинки.
   Когда я повторил этот номер пять раз, Миша не выдержал:
   - Откуда у тебя руки растут? - закричал он.
   - Из плечей! - огрызнулся я, отплевываясь сеном.
   - Умственный работник! - сказал Миша. - Смотри!
   Он схватил вилы и принялся закидывать копны вверх. Под наколкой отно-
сительно счастья в жизни перекатывались приличные мускулы.
   - Пригнали столько народу! А работать не умеют!
   - Если всю вашу деревню пригнать к нам в  лабораторию  на  помощь,  -
сказал я,
   - тоже неизвестно, что получится.
   - Не беспокойсь! - сказал Миша. - Получится.
   - Давай поменяемся, - предложил я. - И посмотрим, кто быстрей научит-
ся работать. Я вилами или ты лазером.
   - Я с голоду дохнуть не хочу, если ты вилами будешь работать, -  ска-
зал Миша.
   Вот такая у нас вышла полемика. Наша молодежь так  прямо  укатывалась
со смеху. А сами, между прочим, ни вилами, ни лазером работать не умеют.
Только Барабыкина перепугалась, что мы сейчас  с  Мишей  передеремся  на
почве стирания граней между умственным и физическим трудом. Хотя переде-
ремся - это не то слово. Она испугалась, что Миша меня побьет.
   - Каждому свое, - философски  заметила  она.  И  посмотрела  на  меня
как-то значительно. Я тогда не обратил внимания. А зря.
   Я немного потренировался и тоже научился закидывать копны  наверх.  А
на следующий день попросился к деду в ассистенты. Мне хотелось  овладеть
искусством кладки скирд. Я люблю заниматься деятельностью,  для  которой
не предназначен.
   - Давай, лезь, - сказал дед. - Навивай на углы. Смотри, чтобы не  за-
валивались. Середку забивай. И утаптывай.
   Сначала я, в основном, утаптывал.  Амбалы  старались  вовсю,  пытаясь
забросать меня сеном. Они меня чуть не проткнули вилами. Я едва  успевал
уворачиваться.
   Все было бы хорошо, если бы не слепни. Мы работали в  одних  плавках,
исключая девушек. Девушки были в сарафанчиках. И слепни садились на наши
потные тела в самый неподходящий  момент.  Когда  несешь  вилами  копну.
Слепни были толстые, как огрызки карандашей. Они садятся совершенно  не-
заметно. Несешь копну и наблюдаешь, как слепень у тебя на животе  плото-
ядно облизывается, а потом с наслаждением  впивается  в  кожу.  Доносишь
копну до места назначения, и лишь тогда отбрасываешь вилы и  с  отврати-
тельной руганью бьешь себя по животу. Слепень дохнет и беззвучно  падает
вниз. На коже остается белый волдырь, который сначала болит, а потом че-
шется.
   Мы долго терпели, но потом решили все-таки, что у нас  не  так  много
крови, чтобы раздаривать ее дохлым слепням. Поэтому мы  попросили  наших
девушек следить за слепнями и уничтожать их до укуса. Тата и  Барабыкина
сначала оскорбились, но потом поняли, насколько это важно.
   Они стали работать перехватчицами слепней. Одна наводила другую.
   - У Леши на шее! - кричала Тата. - У Яши на боку.
   - Не надо! - орал Яша.
   Барабыкина прыгала между амбалами и хлопала их по спинам  и  животам.
Она вошла в такой азарт, что я испугался, как бы она не перебила амбалов
заодно со слепнями. Яшу она хлопнула по боку так, что он рухнул на копну
и минут пять извивался на ней от боли. А слепень все равно улетел, пото-
му что у Барабыкиной плохая реакция.
   К концу дня все тело горело от этих ударов, укусов слепней и сена.  В
волосах полно было трухи. Мы доделали скирду, и машина отвезла  нас  до-
мой.
   После такого пекла окунуться в озеро - это все равно, что попасть  из
отделения милиции на балет Чайковского "Спящая красавица". Я точно гово-
рю. Хотя ни там, ни там не был.
   Мы искупались и только тут до нас дошло, что  первая  рабочая  неделя
кончилась.
   Культурный отдых
   Первым делом, чтобы иметь средства для отдыха, мы сдали бутылки.  Ам-
балы ползали под нарами и собирали их, как грибы. Бутылок набралось пять
ящиков. Мы вшестером понесли их цепочкой к приемному пункту.  Дядя  Федя
был ошеломлен вырученной суммой.
   - И чего, спрашивается, мы работаем? - задумчиво спросил  он.  -Можно
месяц прожить на бутылках.
   Потом мы стали готовиться к танцам. По субботам в местном клубе  тан-
цы. Приезжает ансамбль из военно-спортивного лагеря для  трудновоспитуе-
мых подростков. И подростки тоже приезжают. Мальчики пятнадцати-шестнад-
цати лет. Получаются такие танцы, что с ума можно сойти.
   В семь часов мы постучались в окошко к девушкам. Одеты мы были  живо-
писно. Яша в тельняшке навыпуск и с платочком вокруг горла. Леша в синем
тренировочном костюме, а я в пятнистых джинсах и кедах. Я сначала не хо-
тел идти на танцы, думал, что несолидно. Но меня уговорили.
   Девушки уже накрасились и ждали нас. Мы призваны были защищать их  от
местных хулиганов. Местные хулиганы прибывали на грузовиках из  соседних
поселков. С ними прибывали девушки с распущенными  волосами  и  в  белых
брюках. Единственный в поселке милиционер на время  танцев  скрывался  у
родственников. Увидев наших девушек во всеоружии, я понял, что нам  при-
дется туго. По моим расчетам, местные хулиганы не должны  были  упустить
такую добычу.
   - Если будут бить ногами, - шепнул я Яше, - закрывай лицо.
   - А что, тебя уже били ногами? - поинтересовался Яша.
   - Пока нет, - сказал я.
   Я сбегал в наш сарай предупредить народ, чтобы были в  боевой  готов-
ности. Если что. Народ в сарае играл в настольные  игры.  Мой  клич  был
встречен без энтузиазма.
   - Чего вы туда поперлись? - сказал дядя Федя. - Начистят вам фотокар-
точки, и вся любовь.
   - Федор Степанович абсолютно прав, - сказал Лисоцкий.  -  Могут  быть
неприятности.
   - Вы же сами говорили о физических упражнениях, - сказал я. -  Совре-
менные танцы не настраивают лирически. Партнер и партнерша не  контачат.
Энергии они теряют вагон. Лучшее средство от любви.
   - Не понимаю, - сказал Лисоцкий. - А Инна Ивановна тоже пойдет?
   - Конечно, - сказал я.
   - Не понимаю, - повторил Лисоцкий.
   Когда я вернулся в клуб, наши уже плясали. Там было не протолкнуться.
На сцене пятеро мальчиков в синих пиджаках с золотыми пуговицами  что-то
кричали. По-английски. Трое с электрогитарами, один на барабане, а  один
на электрооргане. Все как положено. Они были страшно серьезны.
   Теперь танцуют коллективно. Так проще, потому что все равно неизвест-
но, где твоя партнерша. Я пригласил Наташу-бис, но она тут же потерялась
в толпе. Я оказался в кружке девушек с распущенными волосами. Они  выде-
лывали что-то ногами, и плечами, и головой, а ручками ритмично  поводили
у лица. Как умывающиеся кошечки.
   Я тоже стал дергать ручками у лица. И ножками шевелил очень  активно.
Слава Богу, девочки меня не замечали. Они были углублены в себя.
   Грохот стоял такой, что я пожалел колхозных коров, находившихся непо-
далеку в коровнике. От такого грохота у них могло свернуться  молоко.  И
вообще, они могли заболеть нервным расстройством. Нам-то что! А вот  ко-
ровам это наверняка вредно.
   Пока я думал о коровах, меня оттеснили дальше, и я стал прыгать рядом
с местным хулиганом, который плясал что-то совсем уж замысловатое. Я по-
завидовал его координации. Руками он чертил окружности в разных плоскос-
тях, а ногами стриг, точно ножницами. Он взглянул на меня и чего-то  ра-
зоткровенничался.
   - Во дают! - сказал он.
   - Неплохо, - ответил я вежливо.
   - Потрясно! - заметил хулиган.
   - Вы не знаете, что это за песня? - спросил я, чтобы поддержать  раз-
говор.
   - Ай лав дифферент сабджектс, - сказал местный хулиган. - Битловая.
   - Какая? - спросил я.
   - Битловая, - сказал он. Вероятно, это означало высшую степень похва-
лы.
   Грохот оборвался, и я снова нашел наших. От них шел пар. Яшу уже мож-
но было выжимать. А на щеках девушек можно было жарить  блины.  Так  они
пылали.
   Тут снова запели какую-то содержательную песню. На этот раз  по-русс-
ки. "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся..."  Такая  элементарная
схема жизненного процесса. "Мне не везет с этим так, что просто беда..."
   Я пригласил на эту песню Тату. То есть, как пригласил? Я взял  ее  за
руку, притянул к себе и прокричал в ухо:
   - Пойдем танцевать?!
   Тата что-то крикнула в ответ, и мы, не сходя с места, принялись снова
прыгать. Я потом узнал, что мы танцевали шейк.  Никогда  не  подозревал,
что я умею танцевать этот танец. Рядом плясали амбалы. Все-таки  городс-
кие амбалы лучше танцуют. Виртуознее. Яша умудрялся протаскивать Любу  у
себя под коленкой. Для этого он лишь слегка приподымал  ногу.  И  вообще
они вытворяли штучки почище Пахомовой и Горшкова.
   Потом все устали, и был объявлен перерыв. Для  восстановления  сил  и
выяснения некоторых отношений. Толпа высыпала на улицу  курить.  Кого-то
уже ловили в темноте. Но нас пока не трогали. Присматривались.
   Подошел Леша с местной девушкой. Отважный человек. Девушка мило  улы-
балась, но в разговор не вступала. Хорошая  девушка.  Позже  выяснилось,
что она работает телятницей. Звали ее Элеонора. Для такого имени она бы-
ла чуточку курносее, чем нужно.
   - Отпусти Элеонору, - сказал я Леше. - Из-за твоей Элеоноры нам намы-
лят шею.
   - Пусть попробуют! - сказал Леша.
   Мы вернулись в зал, и Леша стал демонстративно танцевать с Элеонорой,
прижавшись. При этом он холодно посматривал на Тату. Элеонора  обхватила
нашего Лешу руками за шею и повисла на нем, как полотенце. А Тата повис-
ла на Яше. В буквальном смысле слова. Она тоже держала его  за  шею,  но
ноги у нее не доставали до пола. Яша таскал ее на шее, как хомут.
   Тогда я пригласил Барабыкину. Ее еще никто  не  приглашал.  Наверное,
местные хулиганы принимали ее за чью-нибудь маму. Инна Ивановна прильну-
ла ко мне немного по-старинному, но тоже дос