ммы.
   Перед самым Псковом юноша поднял на нас  грустные  глаза  и  медленно
прочитал четыре строчки:
   Веленью Божьему, о Муза, будь послушна!
   Обиды не страшась, не требуя венца,
   Хвалу и клевету приемли равнодушно
   И не оспоривай глупца...
   Опера
   Меня вызвали к начальству и сказали,  что  нужно  выступить  в  парке
культуры. Там в воскресенье праздник молодежи. И  ее  нужно  развлекать,
чтобы она зря не убивала время. Нужно рассказать молодежи о научных исс-
ледованиях в области физики.
   В воскресенье я приехал ко входу в парк и нашел ответственного за ме-
роприятие. Он нервно прогуливался у билетных касс со списком в руках.  Я
представился, и ответственный поставил галочку рядом с моей фамилией.  В
списке было человек семь. Поэт, композитор, несколько певцов, футбольный
комментатор и я. Как я понял, предстоял маленький концерт широкого  про-
филя.
   Подошел композитор с певцами. Певцов было двое,  мужчина  и  женщина.
Оба солидной комплекции. На двоих у них имелось штук шесть  подбородков,
расположенных друг под другом круглыми складочками. Говорят, это улучша-
ет голос.
   - А где Мулин? - спросил ответственный.
   - Кто его знает? - сказал композитор. - Этот Мулин у меня в  печенках
сидит. Может, еще и явится.
   Мы немного подождали Мулина, а потом нас посадили  в  микроавтобус  и
повезли к открытой эстраде. Эстрада располагалась  рядом  с  пляжем.  На
скамейках сидела и лежала обнаженная молодежь. То есть не  совсем  обна-
женная, конечно. Молодежь недвусмысленно загорала. Рядом сидели  старуш-
ки. Они были одеты нормально.
   Мы зашли в комнату сзади эстрады и стали готовиться.
   - Вы пойдете первым, - сказал мне ответственный. - Постарайтесь, что-
бы аудитория не разбежалась.
   И он вытолкнул меня к микрофону.
   Я распинался минут пятнадцать. Молодежь не шевелилась, старушки тоже.
Не знаю, замечали ли они мое присутствие. Я рассказал  им  про  лазер  и
другие штучки. Мне рассеянно поаплодировали, и я ушел обратно в  комнат-
ку.
   Там напряженно ждали Мулина. Ответственный объявил поэта, и тот  при-
нялся что-то выть в микрофон. Композитор курил и сжимал пальцами виски.
   - А зачем вам Мулин? - поинтересовался я из вежливости.
   Композитор взглянул на меня, видимо, в первый раз замечая.  Потом  по
его лицу пробежала какая-то мысль. Быстро так пробежала, как мышка.
   - Леша, - сказал он певцу. - Этот подлец не придет, все уже ясно. На-
ряжай молодого человека.
   - Понял, - проговорил певец и раскрыл маленький чемодан.
   - Вы будете вместо Мулина, - сказал композитор, глядя  мне  в  глаза,
как гипнотизер. И он тут же в двух словах объяснил мне задачу. Предстоя-
ло сыграть сцену из оперы. Это была детективная опера, которую  компози-
тор сам сочинил. Певец Леша и его партнерша поют сцену расставания.  Пе-
вец изображает уголовного типа, а певица его мать. Тут входит милиционер
и говорит: "Встаньте!" Дальше они еще немного поют, а  потом  милиционер
говорит: "Следуйте за мной!" То есть не говорит, а поет. В опере  всегда
поют.
   Партию милиционера пел отсутствующий Мулин. Значит, теперь должен был
петь я. Мне даже интересно стало, что из этого выйдет.
   - Следите за мной, - сказал композитор. - Я дам  знак  и  вы  споете:
"Следуйте за мной!"
   - На какой мотив? - спросил я.
   - Все равно! - махнул рукой композитор. - Тут уже не до мотива.
   - Меня публика узнает, - сказал я. - Я им лекцию о  физике  читал,  а
тут вдруг пою...
   - Леша, прилепи ему усы, - сказал композитор.
   Пока мне прилепляли усы и напяливали фуражку, поэт и футбольный  ком-
ментатор уже закончили. Я взглянул в дырку на аудиторию  и  увидел,  что
она переполнена.  Это  комментатор  постарался.  Ответственный  вышел  и
объявил сцену из оперы. Публика потихоньку стала расползаться.
   Композитор сел за фортепиано и заиграл.  Леша  с  партнершей  запели.
Текст Леши был совершенно уголовный. Певица его задушевно  увещевала.  Я
должен был вступить после слов: "Нужно было расколоться, но нет, не  мо-
гу".
   Они попели минут десять, и Леша красиво исполнил:
   - Нужно бы расколоться, но нет, не могу...
   Я выпрыгнул на сцену, как чертик из коробочки. Есть такая детская иг-
рушка на пружинке. Публика насторожилась, увидев милицейскую фуражку.  Я
раскрыл рот как только мог, чтобы пропеть свое слово, и тут у меня отва-
лились усы.
   - Я же тебе говорил, что он все врал про физику! - закричал в  первом
ряду какой-то голый молодой человек. - Он артист!
   Я поспешно поднял свои усы и приложил их обратно к  губе  под  носом.
Придерживая усы одной рукой, я рявкнул голосом Шаляпина:
   - Встаньте!
   Старушки в аудитории поспешно вскочили на ноги.
   - Да я не вам! - сказал я, обращаясь к старушкам. Они продолжали сто-
ять, как заколдованные.
   Певец Леша встал и посмотрел на меня исподлобья.
   - Двинь ты ему и чеши! - посоветовал певцу тот же парень.
   Певец пошел на меня, как медведь. Не знаю, может быть, так и  полага-
лось по либретто. Но мне это не понравилось. Я отступил на шаг и  провел
рукой по бедру.
   - У меня пистолет, - пропел я. - Он заряжен.
   - Врет! - убежденно выкрикнул парень.
   Композитор от расстерянности продолжал наяривать на фортепиано.  Ста-
рушки скорбно молчали. Я ужасно разозлился, что мне этот тип  не  верит,
вытянул указательный палец в виде пистолета и громко пропел:
   - Кыхх!
   Леша, видимо, был настоящим актером. Он жил по законам сцены. Поэтому
он без звука рухнул на пол. А я совсем вошел в азарт.
   - Ну, кого еще? - заорал я и повернулся к композитору. Тот  прекратил
играть и поднял руки вверх. Все старушки тоже подняли руки вверх.  Голая
молодежь была в восторге.
   - Следуйте за мной! - победоносно закончил я, повернулся и ушел.
   За мной последовали композитор и певица. Леша продолжал с минуту  ле-
жать для убедительности, а потом встал, раскланялся и тоже ушел. Старуш-
ки, крестясь, принялись покидать аудиторию.
   Бедный Мулин, вероятно, кусал себе локти, когда услышал об этом  моем
триумфе. А композитор сказал, что я рожден для оперной сцены.
   Вода
   Раздался звонок, и я открыл дверь. На пороге стоял  мужчина  в  шлеме
мотоциклиста. Он вызывающе посмотрел на меня и сказал:
   - Я ваш сосед снизу.
   - Очень приятно, - сказал я.
   - А мне не очень приятно, потому что у меня течет.
   - Что именно у вас течет? - предельно вежливо осведомился я.
   - Вода. С потолка. Я приехал, а она течет. Вот пойдемте, посмотрим.
   Я охотно согласился, хотя при желании мог представить себе,  как  она
течет.
   Мы спустились на восьмой этаж. По  лестничной  площадке  прохаживался
какой-то тип в пижаме и шлепанцах.
   - Акт будем составлять или как? - спросил он мотоциклиста.
   - А что такое?
   - Вчера молотком стучал, а сегодня протечка. На  мотоцикле  разъезжа-
ешь, а у меня два часа течет. Долото куда-то запропастилось, а то  дверь
тебе надо было сломать, вот что!
   - Значит, и у вас течет? - обрадовался мотоциклист. Я тут ни при чем.
Это все девятый этаж! Посмотрим сначала у меня, а потом к вам.
   Потолок у мотоциклиста был красивый, как акварель. Он плакал  крупны-
ми, увесистыми слезами.
   - Побелка пятнадцать  рублей,  мытье  полов  -  пять,  -  резюмировал
Седьмой этаж.
   Я мысленно умножил на два,  и  мы  спустились  ниже.  В  квартире  на
седьмом этаже шла оживленная полемика, в которой участвовали  хозяйка  с
шестого этажа и жена типа в шлепанцах.
   - Вот он! - сказали Седьмой и Восьмой, вводя  меня  в  квартиру,  как
арестанта.
   - Господи! Что за люди! В такой момент! - сказал Шестой этаж. - У нас
же дит[cedilla] купают! Оно же простудиться может!
   На ходу оценив ущерб, мы двинулись на шестой  этаж.  Купание  было  в
полном разгаре. Всем пришлось включиться. Мотоциклист следил за темпера-
турой воды. Седьмой этаж давал советы, а я поддерживал головку  дитя  на
нужном уровне.
   Вокруг было очень много воды.
   - А что это пятый этаж молчит? - задумчиво сказал  тип  в  шлепанцах,
посмотрев на пол. Судя по количеству воды на полу, поведение пятого эта-
жа, действительно, представлялось загадочным.
   Шестой этаж, довольный результатами купания, выдал нам сухую обувь, и
мы пошли дальше.
   Пятый этаж сидел с зонтиком перед телевизором и смотрел футбол.
   - Как на стадионе! - крикнул он нам. -  Присаживайтесь!  Плащи  есть?
"Зенит" выигрывает!
   В перерыве мы ели сосиски и пили кофе. "Зенит" выиграл. Меня растерли
скипидаром и одели в чистую  сухую  сорочку.  Сорочка  оказалась  весьма
кстати, потому что на четвертом этаже  праздновали  свадьбу.  Молодые  в
плащах болонья сидели во главе стола и были счастливы.
   - Я так люблю, когда осень и дождь. И падают листья...  -  призналась
мне невеста. Она с любовью посмотрела на жениха. - Он у меня такой хоро-
ший, замечательно все организовал, правда?
   Седьмой этаж в пижаме произнес очень теплый тост. Я даже  не  ожидал.
Второй и Третий этажи тоже оказались в числе гостей, и, когда все кончи-
лось, мы пошли прямо на первый.
   Первый этаж, маленький белый старичок, сидел на диване, поджав  ноги.
Он смотрел на пол. На полу были расставлены тазы, кастрюли и банки.
   - Вспоминаю молодость, - сказал он,  снимая  шлем  с  мотоциклиста  и
подставляя его под капли. - Наводнение двадцать четвертого года. Я,  мо-
лодой, сильный, несу по Васильевскому - представляете? - свою барышню...
Радикулит схватил, но, как видите, живу. Здравствую, так сказать...
   Кажется, Экзюпери сказал про  радость  человеческого  общения.  Когда
старичок дошел до второй мировой войны, тип в пижаме посмотрел на  пото-
лок и сказал:
   - Чего это она не останавливается?
   - Да-да! - сказал старичок. - Пожалуй, надо пойти сказать, чтобы зак-
рыли кран.
   - Кран? - спросил я. О кране я как-то не подумал.
   И мы все вместе отправились закрывать кран. Старичка мы несли на  ру-
ках, потому что лифт, как всегда, не работал.
   Крестный отец
   Шеф поймал меня в коридоре и сказал, пряча глаза:
   - Вот что, Петя... Кафедра решила дать вам дипломанта. Пора вам  поп-
робовать свои силы. Я вас рекомендовал. Времени, правда, в обрез, но,  я
думаю, вы справитесь.
   Разговор этот, между прочим, происходил в начале  декабря,  когда  до
защиты дипломов оставалось  два  месяца.  Поэтому  я  насторожился.  Шеф
разъяснил, что в силу ряда причин дипломант на старом месте кончить  ра-
боту не может. Излучение там какое-то, неприятное для здоровья.  Поэтому
нужно взять теоретическую тему и быстренько что-нибудь состряпать. Вот в
таком разрезе.
   - Идите, - сказал шеф. - Я ее послал в лабораторию, она вас там дожи-
дается.
   "Она! - подумал я. - Два месяца!  Теоретическая  тема!  Попробуй  тут
попробовать свои силы!"
   Дипломантка сидела на краешке стула, тихая, как мышка. На коленях она
держала портфель.
   - Ну, - бодро начал я, - будем знакомиться!
   - Надя, - сказала она, поднимаясь.
   - Петя, - проговорил я упавшим голосом, потому что ряд причин, о  ко-
торых упоминал шеф,  обнаружился  сразу  с  убийственной  отчетливостью.
Собственно, ряда причин не было. Одна была причина. Живот у новой дипло-
мантки был, извините, как первый искусственный спутник, такой  же  круг-
лый. Только без антенн. Чувствовалось, что она, как говорится, готовится
стать матерью. И довольно скоро.
   - Петр Николаевич, - поправился я, глотнув  воздуха,  и  добавил  без
дальнейших околичностей, косясь на спутник: - Как вы думаете, мы успеем?
   - Должны успеть, - сказала она твердо. - Мы все рассчитали.
   Как выяснилось, мы - это она и ее  муж,  который,  добросовестно  все
рассчитав, отбыл служить в Советскую Армию. Таким образом, все упало  на
меня, включая советы из книги "Наш ребенок", дородовый период. Их я  пе-
ресказал популярно со слов своей жены.
   Начали мы с ней теперь рассчитывать совсем другое. Разные там взаимо-
действия на предмет выяснения зонной структуры. Надо сказать, дипломант-
ка попалась сообразительная. Косинус от фикуса она отличала четко.  Хотя
в общем ей было наплевать и на то и на  другое,  и  я  ее  понимал.  Она
больше интересовалась своим внутренним содержанием. Я  ей  толковал  про
волновые функции и по ее лицу отмечал, когда там, внутри, о н о трепыха-
ло ручкой, ножкой или еще чем. В эти моменты  Надя  смущенно  улыбалась,
будто отвечала за его поступки. Вообще же, о н о могло появиться в любой
момент. Это я знал по своему жизненному опыту.
   Диплом Надя переписала красиво, и мы стали планировать защиту. Я нас-
таивал на самых ранних сроках.
   - Ой, - сказала она, и я вздрогнул. - Давайте лучше потом.
   - Когда потом? - не понял я.
   - Ну, когда из больницы выйду... Приеду и защищусь.
   - Когда вы выползете из больницы, - проговорил  я  с  видом  знатока,
-условия будете диктовать не вы. И не я. Их будет диктовать о н. Вы зна-
ете, сколько нужно времени, чтобы сказать  речь,  ответить  на  вопросы,
дождаться решения комиссии и получить значок с аплодисментами?
   - Нет, - сказала она.
   - А сколько времени проходит между двумя кормлениями?
   - Не знаю, - вздохнула она.
   - То-то! - сказал я. - И вообще, зачем нам упускать такой  козырь?  С
вашими внешними данными вы пройдете как по маслу. А если  потом,  то  вы
уже будете, так сказать, на общих основаниях.
   - Ой! - сказала она, и я опять вздрогнул.
   Оставшиеся до защиты дни я провел тревожно. Все время подходили това-
рищи по работе и, понизив голос, интересовались:
   - Ну как?
   - Терпим, - отвечал я значительно.
   Защита прошла, как я и предсказывал. Комиссия тактично смотрела  куда
угодно,только не на дипломантку, будто от одного взгляда могли  начаться
схватки. В сущности, так оно и было. Никто не кашлял, не чихал, не бара-
банил пальцами по столу. Дышать старались через нос.
   Когда раздали значки и прозвучали  аплодисменты,  Надя  тихо  сказала
"Ой!" - и я помчался вызывать "Скорую помощь". Сына назвали Петей, а ме-
ня на кафедре прозвали крестным отцом.
   Экономия средств
   Перед Новым годом пронесся слух, что в январе будет запись на  машины
всех марок. Такие вопросы почему-то всегда волнуют широкие массы общест-
венности. Все начали обсуждать технические данные, сравнивать  лошадиные
силы и ругать ГАИ. Стало ясно, что настает эра всеобщей автомобилизации.
   После праздника мы отправились записываться. Меня взяли за  компанию.
Шеф шел записываться на "Волгу", поскольку сдал докторскую  в  переплет,
Гена рассчитывал избраться в доценты и шел на  "Москвич",  Саша  шел  на
"Жигули", а я шел от чистого сердца.
   Приходим, а там толпятся мужчины. Пар изо рта  идет,  глаза  блестят,
над толпой носится дух наживы и еще что-то. Не обходится и без мата,  но
в умеренных дозах. Публика все больше интеллигентная.
   Стали записываться. Я потолкался, потолкался, да и не выдержал. Запи-
сался на "Запорожец". А тут шеф подбегает.
   - Быстрей! - говорит. - На Волгу сейчас немного народу стоит! Чего ты
теряешь? Потом разберешься!
   И я побежал записываться на Волгу .
   - "Волгу" хочу! - говорю. - И чтоб цвета морской волны!
   - Будет тебе морская волна, дорогой, - отвечает какой-то грузин.
   Подошел Гена с пятизначным номером. Счастливый.
   - Послушай! - шепчет. - А вдруг обстоятельства  изменятся?  Давай  уж
записывайся на всю катушку!
   И я записался на "Москвич". И на "Жигули" тоже записался. А потом по-
бежал в соседний магазин и записался на холодильник "ЗИЛ".  Для  ровного
счета.
   Пришел я домой возбужденный. По дороге купил кефир и 150 граммов кол-
басы "отдельной". Мы с женой поужинали и на ночь затвердили наши номера.
И еще поговорили про гараж.
   А потом начались суровые дни.  Вернее,  суровые  воскресенья.  Каждое
воскресенье я ездил отмечаться. То на "Запорожец", то на "Волгу", то еще
на что. И на холодильник тоже.
   Меня уже там узнавать стали.
   - Вон, - говорили, - миллионер идет!
   Так продолжалось три месяца. А потом я лишился "Волги". Торопился от-
мечаться и улицу в неположенном месте перебежал. Нарвался на штраф.  По-
рылся в карманах, выскреб всю мелочь - рубль и две копейки. Рубль я  от-
дал, а на две копейки позвонил жене.
   - Иду пешком домой, - говорю. - Ехать ни туда, ни сюда не могу. Поте-
рял рубль, но сэкономил девять тысяч. Новыми!
   - Старыми тоже было бы неплохо, - мечтательно сказала жена.
   Таким образом, одно воскресенье в месяц стало свободным. Я его личной
жизни посвятил.
   А потом обстоятельства стали меняться. Как и предсказывал Гена.  Жена
опять ушла в декретный отпуск, и где-то тут в суматохе я потерял  "Моск-
вич" и "Жигули". Сэкономил и на этом баснословную сумму. Мне  уже  можно
было давать премию за экономию средств. Но "Запорожцу" я не  изменил.  Я
приближался к нему медленно, но верно. Как червяк к сердцевине яблока.
   Развязка наступила неожиданно. Оставалось еще больше тысячи  номеров,
и обстоятельства могли вот-вот совсем уж измениться. Как вдруг  на  оче-
редной проверке мне вручают какой-то листок.
   - Приходите завтра получать, - говорят.
   - Чего получать? - спрашиваю.
   - Машину. Белого цвета хотите?
   - Нет, - говорю. - Белого никак не устроит. Хочу розового.
   - Розовые тоже есть.
   - Хочу двойного цвета. Снизу голубого, а сверху розового.
   - Таких нету, - говорят.
   - Ах, нету! - сказал я. - Что же вы думаете? Что я всякий  металлолом
неокрашенный буду покупать? Я денег не печатаю!
   Это я правду сказал. Я их действительно не печатаю.
   Я бросил этот листок и пошел домой. У пивного  ларька  встретил  дядю
Федю. Выпили мы с ним по маленькой. Он и говорит:
   - Слушай, Петьк! Тебе, я слыхал, скоро коляска  понадобится?  Жену-то
свез уже?
   - Еще нет. Скоро, кажется, - сказал я.
   - Так об чем я и говорю! У меня внучка уже ходит, бери ейную коляску,
задешево отдадим. За три поллитры.
   - Только после получки, - сказал я.
   - Идет! Коляска-то еще совсем новая. Двойного цвета: снизу  голубого,
сверху серого...
   - Дядя Федя, а холодильник тебе не нужен? - спросил я.
   - Нужон! - сказал дядя Федя.
   Ремонт
   Неожиданности нас подстерегают на каждом шагу.  Например,  звонят  из
парткома и предлагают завтра дежурить в дружине. Или  ехать  на  овощную
базу перебирать капусту. То есть не предлагают, конечно. Это не то  сло-
во.
   Но когда без всякого звонка, это уже некрасиво.
   Короче говоря, я настраивал прибор. Приклеивал пластилином зеркальце,
чтобы луч лазера от него отражался под  определенным  углом.  Под  каким
именно -неизвестно. Это как раз и предстояло определить. Работа  тонкая,
тут даже чужое сердцебиение мешает.
   Внезапно дверь в лабораторию открыли и без всякой паузы стали  что-то
просовывать внутрь. Какую-то конструкцию из необструганных досок,  заля-
панных к тому же известкой. Вместе с конструкцией ввалились трое.  Мужик
в кепке с "Беломором" в зубах и две девушки в  комбинезонах,  гладкие  и
круглые, как божьи коровки. Только покрупнее.
   - Убирайте, - говорят, - свою подзорную трубу, а то  стеклышки  могут
загрязниться.
   Я понял, что это они  про  лазер,  и  указал  на  различные  принципы
действия подзорной трубы и моего прибора.
   - Если на пол грохнуть - раскокается? - спросил мужик.
   Я ответил, что да, пожалуй, раскокается.
   - Ну вот! А ты говоришь - разный прынцип! - захохотал мужик,  ущипнув
одну из божьих коровок.
   Мое зеркальце мигом отвалилось из-за сотрясения воздуха.
   Девушки стали вносить ведра с жидкостью неаппетитного вида. Потом од-
на взобралась на конструкцию и принялась размахивать щеткой. В лаборато-
рии пошел мутный дождь.
   - Оптика! - закричал я. - Она, между прочим, импортная!
   - Протрешь, - заявил мужик. Он погасил "Беломор", ткнув его в  вогну-
тую линзу, как в пепельницу, после чего ушел. Нижняя девушка стала гото-
вить раствор на "Докладах Академии Наук", а верхняя запела, как она  лю-
бит жизнь, что само по себе и не ново.
   Когда она дошла до того, что все опять повторится сначала, я опомнил-
ся.