Я схватил лазер, припудренный белой пыльцой, точно пирожное эклер, и
выскочил в коридор. Там под дверью сидел на корточках старичок  и  мето-
дично вынимал плитки паркета из пола. Я споткнулся об него, и он посове-
товал мне куда-то идти. Пришлось пристроить лазер в гардеробе и  идти  в
библиотеку.
   Библиотека была закрыта на ремонт. От ее двери тянулась белая меловая
тропинка и терялась в коридорах. Я вышел из института, перепрыгнул кана-
ву, которой утром еще не было, и пошел домой вдоль забора  с  козырьком.
За ним всегда что-то ремонтируют, сколько я себя помню.
   Дверь подъезда в своем доме я миновал  удачно.  Одно  пятно  масляной
краски на брюках. Или два. Дверь месяц назад покрасили сверху, а  вчера,
когда все притупили бдительность, снизу. Значит, скоро покрасят  перила.
Надо ждать.
   Я пришел домой и, не раздеваясь, перевернул стол вверх ножками. Потом
я застелил газетами диван, сдвинул всю мебель в угол и  с  удовольствием
выплеснул таз воды на потолок. Таким образом, я привел свое жилище в со-
ответствие с окружающей действительностью.
   Теперь можно было жить.
   Техника безопасности
   Время от времени нас проверяют, как мы  знаем  технику  безопасности.
Техника безопасности - это такая наука, которая помогает нам жить, когда
жить опасно. Жить вообще опасно. С этой точки зрения светофор на  перек-
рестке является мероприятием по технике безопасности. И милиция тоже.  И
медицина.
   Но я отвлекся. На проверке это понятие трактовалось  не  так  широко.
Лисоцкий задавал нам вопросы про резиновые коврики и калоши.  Оказывает-
ся, когда закручиваешь пробки, нужно стоять в калошах на резиновом  ков-
рике. Тогда току труднее уйти в землю.
   Теорию мы знали сносно, и Лисоцкий решил проверить нас  на  практике.
Мы все вместе пошли в лабораторию. Студентки смотрели на нас с  благого-
вением.
   - Проверим оказание помощи при поражении электрическим током, -  ска-
зал Лисоцкий. - Предположим, что эта шина под напряжением...
   И он цапнул рукой шину заземления. То есть он думал, что это шина за-
земления. А это была другая шина.
   К сожалению, мы заметили это слишком поздно,  когда  Гена  уже  успел
рассказать анекдот про  электромонтера,  который  заземлил  дома  двухс-
пальную кровать. Гена рассказал и стал ждать, когда Лисоцкий  засмеется.
Но тот реагировал как-то странно. Лицо у него сморщилось, как от  зубной
боли. И весь он дрожал крупной дрожью. Можно сказать, его прямо-таки би-
ли судороги.
   - Что с вами? - поинтересовался я.
   Лисоцкий молчал. И трясся. Наконец ему удалось свободной рукой  пока-
зать на табличку. Там был нарисован череп с косточками.
   - Наверное, он под напряжением, - догадался Гена. - В таких  случаях,
говорят, нужно действовать быстро.
   - А как именно нужно действовать, ты не помнишь? - спросил Саша Рыба-
ков. Саша у нас кандидат наук, он всегда бьет в самую точку.
   - Давайте рассуждать логически, - сказал Гена. - Поскольку напряжение
производит неприятные физиологические действия в организме...
   - Не напряжение, а ток, - поправил Рыбаков.
   - Давайте короче, - предложил я. - Человек устал стоять под  напряже-
нием.
   - Под током, - сказал Рыбаков.
   Лисоцкий посмотрел на Сашу благодарными глазами. Видимо, он тоже счи-
тал, что стоит под током, а не под напряжением.
   - Нужно оттащить его за волосы! - сказал Гена. - Волосы  не  проводят
электричества.
   Это показалось правильным, но у Лисоцкого не было волос.  Практически
не было. А те, что были, не годились для нашей цели.
   - Человек умственного труда рано лысеет, - скорбно констатировал  Ры-
баков.
   И тут Лисоцкий рухнул на пол, разорвав падением  электрическую  цепь.
Все облегченно вздохнули.
   - Не дотрагивайтесь до него! - закричал Рыбаков. - Он сейчас весь на-
электризован.
   - Что же, он так и будет здесь лежать? - спросил я.
   - Нужно закопать его в землю, - сказал Саша.  -  На  время,  конечно.
Чтобы из него вышло электричество, - добавил он, заметив ужас  в  глазах
студенток.
   Осторожно, чтобы не разрядить, мы вынесли Лисоцкого  на  носилках  во
двор и стали закапывать. Как всегда, собрался народ. Стали давать  сове-
ты. Конечно, ничего путного. Советовали, например, вызвать "Скорую".  Да
пока она приедет, человек совсем загнется!
   Лисоцкий был большим человеком, и электричество выходило из него мед-
ленно. Во всяком случае, он не подавал признаков жизни. Тогда мы его от-
копали и понесли наверх. Нам уже порядком надоело с ним возиться,  а  он
все не оживал. Наверное, в него вошло много току. Кто-то  предложил  де-
лать искусственное дыхание. Лисоцкого положили на стол и  начали  давить
ему на грудь четырьмя руками. А студентки вызвали "Скорую".
   - Ну ладно... Хватит, - слабым голосом  сказал  Лисоцкий.  -  Учебная
тревога. На сегодня достаточно. Аттестацию придется повторить.
   Оказывается, он притворялся для проверки. Вот артист!
   А "Скорая помощь" его все-таки увезла. Здорово мы его намяли.
   Марафонец
   Как-то раз шеф пришел в лабораторию грустный. Ходил между приборами и
хлопал себя по животу. А живот у него к тому времени достиг внушительных
размеров.
   - Вот, Петя, - говорит, - к чему приводит сидячий образ жизни. Сердце
стало пошаливать.
   И тут я ему брякнул насчет бега. Это называется "бегом от  инфаркта".
Шеф заинтересованно прочитал "Советский спорт" и на следующий день  дос-
тал какую-то брошюру. Если бы я знал, чем это дело кончится, посоветовал
бы ему гомеопатические шарики. Они безопаснее.
   Словом, шеф начал бегать. Сначала у себя вокруг дома, а  потом  и  на
работе. Бежит по коридору, согнув руки в локтях, с серьезным  выражением
лица. От инфаркта он убежал месяца за три. А потом  стал  бегать  просто
так. Втянулся.
   Постепенно все наши сотрудники вошли в хорошую форму.  Пробежишься  с
шефом остановок пять трамвайных, обсуждая на бегу план отчета по теме, и
чувствуешь себя человеком. Скоро шефу стало тесно в городе. Он по  воск-
ресеньям стал бегать в Зеленогорск и обратно.
   Перед отпуском, как всегда, навалилось много работы. Мы с  шефом  за-
кончили один эксперимент и хотели писать статью. Но тут выяснилось,  что
у него в субботу начинается пробег.
   - Приходите завтра на Дворцовую площадь, - сказал шеф. -  Мы  там  за
полчасика все обсудим, а потом я побегу.
   Что-то меня задержало, и я приехал на площадь  в  тот  момент,  когда
судья выстрелил из пистолета и все рванули со старта. Я  успел  увидеть,
как шеф с номером на спине скрывается под аркой Главного штаба. Пришлось
бежать за ним. На Исаакиевской площади я его догнал, и мы начали  обсуж-
дение статьи.
   Вокруг бежала большая толпа солидных людей. Я там выделялся своей мо-
лодостью. Вокруг нас с шефом стали концентрироваться физики: три профес-
сора и один член-корреспондент. Они тоже захотели принять участие в дис-
куссии. Получился небольшой симпозиум.
   - Виктор Игнатьевич, а куда пробег? - осторожно поинтересовался я.
   - Собственно, мы бежим в Харьков, - сказал шеф. - Но  сегодня  только
до Луги.
   И все профессора согласно закивали. Да, мол, только до Луги, чтобы не
переутомляться.
   - А как там, в Луге, с медицинским обслуживанием? - спросил я.
   - Дышите, Петя, дышите, - посоветовал шеф, хотя я и не думал  прекра-
щать дышать. Я только этим и занимался.
   К Гатчине мы закончили обсуждение экспериментальной части статьи.  То
есть они закончили. Мне уже было все равно. Я бежал только на  самолюбии
и из чувства уважения к шефу.
   На восемьдесят пятом километре пришло второе дыхание. Вообще оно мог-
ло бы прийти и пораньше. Теперь оно мне было как-то ни к  чему.  Шеф  не
мог бросить меня среди полей, но и остановиться он тоже не мог. Это сор-
вало бы пробег. Пришлось бы бежать сначала.
   Мы ворвались в Лугу вечером. На вокзальной площади меня поймали и ус-
покоили. Говорят, я порывался бежать почему-то в Монтевидео. Но об  этом
я узнал уже утром от санитаров. Шеф к этому времени пробегал  Псков.  Он
мне оставил записку: "Петя! Когда будете  бежать  обратно,  подумайте  о
первой главе диссертации. Дышите только носом!"
   Я бежал, дышал носом и думал о первой главе. За сто тридцать километ-
ров многое можно передумать. Я понял, почему у шефа так много идей. Если
бы я добежал с ним до Харькова, моя диссертация была бы готова. Ее оста-
лось бы только записать.
   Это была бы по мне хорошая память.
   Сом
   Я решил сделать жене приятное. Сумма, которой я располагал,  была  не
очень значительна, но все же. Я мог сделать жене приятное на три  рубля.
Если бы я делал приятное на три рубля себе, то все было  бы  понятно.  Я
хочу сказать, что не возникало бы вопросов, как их употребить. Но в дан-
ном случае многое было неясно. Я подумал и зашел в магазин, где не  было
винного отдела. Проявил силу воли. Я зашел в магазин "Рыба".
   Там была очередь к мутному зеленому аквариуму, на дне которого лежали
темные рыбы.
   - Сом! - сказала женщина впереди. - Царская рыба!
   Позже я узнал, что царская рыба - это форель. Она перевелась вместе с
царями.
   Подошла моя очередь. Продавщица выловила указанного  мною  сома  и  с
ожесточением хлопнула его палкой по голове. Звук был такой, будто  выст-
релила пушка на Петропавловке.
   - Будет знать! - ласково сказала продавщица.
   Через минуту я выходил из магазина с увесистой рыбиной, завернутой  в
газету. В городе был час пик. Из проносящихся автобусов торчали  женские
сумочки, ботинки и другие части туалета. Газета  под  мышкой  намокла  и
прилипла к сому. Радужное настроение улетучивалось с каждой минутой.
   Подошел автобус с креном на правый бок. Из раскрытых дверей выпал ка-
кой-то старичок, а я был вдавлен на его место. Осторожно,  но  вместе  с
тем настойчиво я стал ввинчиваться в толпу. Когда я был уже  посередине,
сзади раздался возмущенный женский голос:
   - Прекратите хулиганить! Удивительное безобразие!
   Я оглянулся. Ничего удивительного я не обнаружил, за исключением  не-
которого волнения.
   - Ой! - завопил мужчина в плаще. В голосе его было столько ужаса, что
мне стало стыдно за него. Волнение в машине достигло нескольких баллов.
   - Он скользит! Держите его! - кричали наперебой.
   - Это рыба! - закричала женщина. - Это, кажется, сом. Я морду видела!
   Я похолодел. Левой рукой я попытался нащупать своего сома, но обнару-
жил под мышкой только обрывки мокрой газеты. Судя по всему, сом был  еще
там, у самой двери.
   - Товарищи! - спокойно сказал я. - Это мой сом.  Передайте  мне  его,
пожалуйста.
   Автобус даже качнуло от всеобщего возмущения.
   - А вот пятнадцать суток получишь, тогда узнаешь, - пообещал  мужчина
в плаще.
   - Берите его за жабры, - посоветовал кто-то.
   - А где он?
   - Да не сома, а этого типа! Надо сдать его в отделение.
   Я понял, что меня сейчас возьмут за жабры.
   - Граждане, успокойтесь! - сказал я. - Сом мертв. Он безвреден.
   - А кто мне капрон прокусил? - донеслось сзади.
   - Не знаю. Спросите вашего соседа.
   - Ну ты мне поговори! Поговори! - отозвался сосед.
   Автобус с увлечением занимался поимкой сома. Сом оказался на редкость
подвижен. Порой казалось, что в автобусе хозяйничает целый косяк  сомов.
Было такое впечатление, что они расплодились. Сом возникал  то  впереди,
то сзади, а иногда в трех местах одновременно. Схватить  его  никому  не
удавалось. Он был скользкий.
   Наконец мне удалось выбраться на улицу. В  заднем  окне  отъезжающего
автобуса я увидел морду сома, который нагло ухмылялся.
   - Три рубля, конечно, тю-тю! - сказала жена дома.
   Бесполезно было рассказывать о моей борьбе за сома.  Я  промолчал.  А
часа через три к нам в гости пришла приятельница жены. Она была  возбуж-
дена, плащ на ней был помят и подозрительно блестел.
   - Вы не представляете! - сказала она. - Всю дорогу в автобусе  ловили
какого-то сома. До чего дошло хулиганство! Голову нужно отрывать за  та-
кие вещи.
   - И что, поймали? - спросил я.
   - Да нет же, нет! - сказала приятельница.
   И я преисполнился гордости за своего сома.
   Конференция
   Внезапно выяснилось, что нашему институту исполняется семьдесят  пять
лет. Для такого возраста он сохранился вполне прилично. Многие в его го-
ды уже впадают в старческий маразм. А наш институт еще нет.
   Все сразу почувствовали, что эту дату надо чем-то ознаменовать. У нас
в лаборатории принято ознаменовывать любое событие новыми  достижениями.
И на этот раз мы хотели сделать так же, но вспомнили, что только что оз-
наменовали этими достижениями Новый год.
   Мы ломали головы, когда пришел шеф и  внес  ясность.  Оказывается,  в
этот раз можно обойтись без новых достижений, потому что будет проведена
какая-то научная грандиозная конференция. А на ней мы будем рассказывать
о тех достижениях, которые уже были.
   Шеф сказал, что народу будет тьма.
   Все стали готовиться. Шеф решил доложить главу своей докторской  дис-
сертации, которая в свое  время  подверглась  сокращению  из-за  слишком
большого объема. Рыбаков взял дипломные работы своих  студентов  за  ряд
лет и компоновал из них доклад. А я от нечего  делать  написал  на  двух
страницах сообщение, в котором предлагал новую модель атома. В этой  мо-
дели не было отрицательных и положительных частиц, а были только  части-
цы, меняющие знак. Они меняли знак  очень  быстро,  отчего  и  возникали
электромагнитные колебания. Я считал,  что  таким  образом  мне  удалось
объяснить дуализм "волна - частица".
   Мне очень понравилась моя модель, и я уже предвкушал аплодисменты за-
рубежных коллег, которые приедут на нашу конференцию.
   Когда мы пришли на пленарное заседание в актовый зал, я совсем  обра-
довался. Мне было приятно, что такое количество народу  узнает  наконец,
как выглядит атом. Но оказалось, что выступить в актовом зале мне не да-
дут. Мне разрешалось потрясти основы физики лишь на заседании секции.
   Ну, секция так секция. На следующий день перед выступлением мы собра-
лись в лаборатории и прочитали друг другу наши доклады. Это была репети-
ция. Кроме нас присутствовал Гена и лаборантка Неля. Она ничего не пони-
мает в науке. Но очень болеет за лабораторию. К  моему  докладу  подошел
Лисоцкий, который пронюхал про новую модель атома.
   После докладов у нас разгорелась научная дискуссия.  Особенно  доста-
лось мне. Шеф назвал меня "резерфордом с маленькой буквы".
   - Наш резерфорд с маленькой буквы, - начал он, - не учел того обстоя-
тельства, что...
   И дальше он в очередной раз продемонстрировал свою эрудицию.
   Репетиция прошла хорошо, и мы в том же составе пошли на секцию. У на-
шей секции было какое-то длинное название. Я его не запомнил. Секция по-
мещалась в учебной лаборатории, рассчитанной на двадцать пять человек. В
аудитории сидела женщина-секретарь и скучала.
   - А где слушатели? - спросил шеф.
   - Как где? - удивилась женщина и показала авторучкой на  нас.  -  Вам
что, мало? На других докладах было и меньше.
   - Ну, тогда начнем, - упавшим голосом сказал шеф. Мы заняли места,  и
шеф объявил нам о начале заседания секции. Потом мы один за другим  про-
читали наши доклады и провели по ним ту же самую дискуссию, что за  пол-
часа назад в лаборатории.
   Правда, шеф не назвал меня "резерфордом с  маленькой  буквы",  потому
что женщина вела протокол. Шеф выразился дипломатичнее.
   Хотя бы один зарубежный ученый пришел! Или кто-нибудь из соседней ла-
боратории заглянул! Ни одного человека. Мы так  и  просидели  вшестером,
правда, с протоколом. Обычно наши внутрилабораторные разговоры не прото-
колируются.
   Одно меня удивляет: неужели никому  неинтересно  знать,  как  устроен
атом?
   Пожар
   Казимир Анатольевич Лисоцкий погорел. В буквальном и переносном смыс-
ле слова. Пожар возник внезапно и непредсказуемо, как ремонт в буфете. А
шумовых и световых эффектов было гораздо больше, чем при ремонте.
   Вот как Лисоцкий погорел буквально.
   Он отвечает у нас на кафедре за технику безопасности, включая сюда  и
противопожарное дело. Естественно, что лаборатория Лисоцкого служит при-
мером в этом смысле. Ей каждый год присуждают первое  место.  У  них  на
стене даже щит висит, на котором гвоздиками прикреплена лопата, багор  и
красное ведро. А разных предупредительных плакатов там вообще навалом.
   И в этом году Лисоцкому тоже благополучно присудили его первое место,
он получил грамоту, повесил ее на стене рядом с огнетушителем и ушел до-
мой обедать. Он всегда обедает дома, говорит, что это полезнее.
   Только Лисоцкий ушел обедать, как в его лаборатории появился какой-то
молодой человек в спецовке. Я не видел, но  так  рассказывают.  Говорят,
что в руках у молодого человека был некий прибор. Этот специалист  будто
бы сказал:
   - Трубу перерезать вызывали?
   Ему сказали, что Лисоцкий, действительно, заказывал человека  перере-
зать водопроводную трубу. Но сам заказчик сейчас обедает.
   - Вот и хорошо! - сказал молодой человек. - Значит, я никому не поме-
шаю.
   Он чудовищно ошибся, так заявляя. Все вышли из лаборатории и направи-
лись курить, а молодой человек настроил прибор, который оказался автоге-
ном, и подступил с ним к трубе. Вообще он  действовал  решительно  и  не
затруднял себя излишними сомнениями.
   Все это я рассказал с чужих слов, а теперь начинаются мои личные наб-
людения. Я тоже стоял в коридоре и курил, как вдруг из  лаборатории  Ли-
соцкого выскочил парень, который горел во многих местах. А точнее, у не-
го горели брюки, спина и левый рукав спецовки. Беспорядочно что-то  кри-
ча, парень пробежал мимо, отряхиваясь от огня. Ему это плохо  удавалось.
Я не разобрал, в чем дело, но побежал за ним, стаскивая с себя пиджак. Я
это сделал бессознательно, а впрочем, пиджак был старый, его не жалко.
   За нами пристроились еще несколько человек.  Все  вместе  мы  загнали
парня в угол и потушили его нашими телами и моим пиджаком. Только  после
этого он догадался сказать:
   - Там... Горит...
   И махнул рукой куда-то в сторону.
   Мы все побежали в указанном направлении. На ходу мы  открывали  двери
лабораторий и кричали:
   - Где горит? Что горит?
   Из лабораторий выскакивали люди и бежали за нами. Мы добежали до  ла-
боратории Лисоцкого и распахнули дверь. Можно было ничего не спрашивать.
Там все горело буйным бешеным пламенем, которое отбросило толпу от двери
и осветило наши искаженные недоумением лица. Все на мгновенье застыли, а
потом бросились врассыпную. Лично я бросился к телефону и вызвал  пожар-
ную команду. А остальные стали плескать в дверь водой из разной  посуды.
Посуда была мелкая, потому что единственное противопожарное ведро на ка-
федре горело в лаборатории вместе с багром и лопатой.
   В общем, когда пришел Лисоцкий, все, что могло сгореть, уже  сгорело.
Перед входом в наш корпус толпились красные машины. Красный цвет  прида-
вал происходящему праздничный оттенок, как на первомайской демонстрации.
По этажам, раскручивая брезентовые рукава шлангов,  бегали  пожарники  в
комбинезонах. Они уже залили лабораторию Лисоцкого, но  вода  в  машинах
еще осталась, и пожарники поливали ею соседние лаборатории для профилак-
тики.
   Лисоцкий вошел в лабораторию, где было черным-черно  и  очень  мокро,
приложил ладони к вискам и прошептал:
   - Диссертация...
   И тут мы поняли, что он погорел в переносном смысле. Погибли чернови-
ки его диссертации и результаты опытов за  множество  лет.  Кроме  того,
сгорели все грамоты за призовые места по технике  безопасности.  Да  что
там грамоты! Сгорели два осциллографа,  огнетушитель,  железный  стул  и
несгораемый шкаф. Сгорели мечты, надежды и чаяния.
   Когда привели этого Герострата с автогеном  и  стали  восстанавливать
картину поджога, выяснилось, что вместо водопроводной трубы он перерезал
газовую. Получился очень приличный огнемет. Удивительно, что  сам  авто-
генщик спасся.
   - Ничего! - сказал дядя Федя, выслушав его показания. -  Слава  Богу,
хоть так! Ежели бы ты водопровод перерезал, на