т  науку  вперед.  Было
одно условие: не ниже доктора наук. Кандидаты наук на роль Прометеев  не
годились.
   - Служение людям! - воскликнул Даров, когда мы гуляли. -  Цель  твор-
чества
   - самоотдача... Знаете, чьи это стихи?
   - Безусловно, - кивнул Симаковский.
   - Не помню, - кивнул я. Не люблю интеллектуальных тестов.
   Словом, Даров нас настроил эмоционально. Настолько эмоционально,  что
Грудзь на следующий же день запил. Конечно, он не так примитивно  запил,
как большинство. Грудзь красиво запил, интеллигентно. Он пил коньяк.
   Я пришел к нему, как мы условились. У Симаковского была однокомнатная
квартира убежденного холостяка. На стенах висели афиши  цирковых  предс-
тавлений. Раньше Грудзь писал сценарии цирковых представлений,  массовых
гуляний и традиционных заплывов. А теперь его потянуло на физику.
   - Ты слышал, старик, что сказал старик? - спросил Симаковский,  нали-
вая мне коньяк. - Служение людям! Это мы должны отразить.
   - Давай отразим, - сказал я.
   - Прием! - закричал Грудзь. - Главное - найти прием!  Представь  себе
-мы пишем про фазотрон. Знаешь, кто его изобрел?
   - Нет, - сказал я.
   - Эх, ты! Физик... - сказал Симаковский. - Ну, ладно.  Не  будем  про
фазотрон. Будем сначала про эти... Маленькие такие...
   - Электроны? - спросил я.
   - Нет. Ква... ква... - заквакал Грудзь.
   - Кванты, - догадался я. - А ты что, старик, их  видел  когда-нибудь?
Почему ты решил, что они маленькие?
   - По телевизору показывали, - сказал Симаковский. - Маленькие,  круг-
лые и светятся. На каждом крестик стоит.
   - Это протоны, - с тоской сказал я.
   - С тобой не договоришься! - закричал Симаковский. - Кто их изобрел?
   - Планк, - сказал я, чтобы не запутывать Симаковского.
   Симаковский задумался. Он пошевелил губами, произнося про себя  труд-
ную фамилию. Потом он хлопнул рукой по колену.
   - Бланк! - сказал он. - У меня был друг Женя Бланк.  Тоже  головастый
мужик. Мы с ним в Саратове устраивали гастроли львов. Понимаешь,  полный
стадион народу, и прямо на футбольное  поле  вертолет  выгружает  дюжину
львов!.. Нет, шестерых. Все равно страшно. Дрессировщик запутался в  ве-
ревочной лестнице, а львы побежали к  трибунам.  Так  Женя  Бланк  встал
грудью и, пока дрессировщик распутывался, гонял львов туда-сюда по  пло-
щадке. Он был материально ответственный за мероприятие.
   Симаковский рассказал до конца эпопею со львами, а  заодно  прихватил
похождения Бланка в Казахстане  с  аттракционом  "Гремучие  змеи".  Этот
Бланк, в самом деле, был рисковым человеком.
   - Давай, старик, начнем писать сценарий, - предложил я.
   - Про что? - спросил Симаковский. - Тему выдвигай ты. Мне все  равно.
Только учти: служение людям... Кстати, ты как консультант  будешь  полу-
чать тридцать процентов.
   - А сколько это в рублях? - спросил я.
   - Договор заключат, тогда узнаешь, - сказал Симаковский. - А заключат
его по готовому сценарию. Соображаешь? Времени у нас в обрез. Одна неде-
ля.
   - А где мы возьмем Прометея? - спросил я.
   - У тебя есть знакомый доктор?
   - Шеф у меня доктор, - неосторожно сообщил я.
   - Гениально! - воскликнул Грудзь. - Доктор - значит, Прометей!
   Я мигом себе представил лицо шефа в рамке телевизора. У меня энергич-
ное воображение. Картина получилась настолько нелепой, что у меня потеп-
лели уши.
   - Он не пойдет, - сказал я.
   - Пойдет, - заявил Симаковский. - Дадут полтинник, и пойдет!  Чем  он
занимается?
   - Рассеянием электронов на примесях, электрон-фотонным взаимодействи-
ем... -начал перечислять я.
   - Кто его изобрел?
   - Никто его не изобретал. Оно всегда было, - сказал я.
   Откровенно говоря, я боялся  называть  фамилии.  Во-первых,  там  все
очень запутано, а во-вторых, у Симаковского с его общительностью  вполне
могли оказаться знакомые однофамильцы.
   - Ладно, - сказал Симаковский. - Прометеев найдем после.
   Он поставил на стол пишущую машинку, заправил в нее четыре листа  бу-
маги, переложенные копиркой, и отстучал заголовок:
   Ю. П. СИМАКОВСКИЙ-ГРУДЗЬ
   "ОГОНЬ ПРОМЕТЕЯ"
   Симаковский раскрыл скобки и спросил:
   - Как называется наука?
   - Физика твердого тела, - сказал я.
   - Ха-ха-ха! - рассмеялся Симаковский. - Надо же! Твердого тела!
   Это ему очень понравилось. Он написал "физика твердого тела",  закрыл
скобку и несколько раз перевел рычаг.
   - Слева пишем, что показывать. Справа - что говорить, - сказал  он  и
понесся дальше.
   На всей первой странице он решил показывать огонь крупным планом. При
этом диктор должен был излагать легенду о Прометее. Ту,  которую  я  уже
излагал. У Симаковского она получилась красочнее. Прометей  у  него  был
прибит к мрачной, выжженной солнцем скале, а орел выглядел совсем несим-
патично. Орел был явно фашистского вида.
   - Чем ты работаешь? - бросил через плечо Симаковский.
   - Головой, - сказал я.
   - Да не то! Прибор там у вас есть какой-нибудь?
   - Лазер, - сказал я. Это была первая данная мною консультация.
   Симаковский отбарабанил слева: "Лазер крупным планом". Справа он  на-
писал большими буквами: ВЕДУЩИЙ. И остановился. Далее должен был  следо-
вать текст ведущего.
   Грудзь набил трубку и закурил. Начиналось подлинное творчество. Труб-
ка не помогла, и Симаковский выпил коньяку. Коньяк помог.  Грудзь  напи-
сал: "Мы с вами находимся в лабо-". Строчка кончилась. Страница тоже. Он
вынул закладку и полюбовался ею. На странице не было ни единого  исправ-
ления. Грудзь был настоящим профессионалом пера. Даже еще лучше. Он  был
профессионалом машинки.
   - Знаешь, сколько это стоит? - спросил он. - Примерно пятнадцать руб-
лей.
   Я мысленно взял тридцать процентов. Получилось четыре пятьдесят.  Та-
кова была стоимость слова "лазер", произнесенного мною. У меня в желудке
образовался комочек холода, потому что я решил,  что  занимаюсь  жульни-
чеством. Не знаю, может быть, оперные певцы за свои слова получают и по-
больше. Но они их поют.
   - Хватит на сегодня, - сказал Симаковский.
   Он вручил мне один экземпляр страницы с легендой  о  Прометее,  и  мы
расстались. Я вышел от Симаковского, и уже на лестнице мне почему-то за-
хотелось послать это дело подальше. Впоследствии таких минут становилось
все больше.
   Еще через день я позвонил Симаковскому, чтобы продолжить  работу  над
сценарием. К этому времени я уже кое-что придумал  и  раскопал  корифеев
физики твердого тела. Тех, которые уже  отдали  себя  человечеству  пол-
ностью, и других, у которых еще что-то осталось отдать.  Шефу  я  ничего
пока не говорил.
   Я позвонил, но Симаковского не оказалось дома.  Не  оказалось  его  и
спустя сутки, потом двое и трое. Я встревожился. Мне пришла в голову пе-
чальная мысль, что Грудзь умер. Зря он все-таки умер, не успев  отразить
служения людям!
   Еще день я соблюдал траур, а потом на душе стало  легко,  потому  что
все разрешилось само собой. Хорошо, что я ничего не сказал шефу!
   Кончалась отведенная Грудзем неделя на сотворение сценария. Еще  нем-
ного, и я был бы вне опасности. Но тут мне позвонили на работу  со  сту-
дии.
   - Мы ждем завтра сценарий, - сказал женский голос.
   - С кем я говорю? - спросил я.
   - С редактором передачи. Моя фамилия Морошкина. Зовут Людмила  Серге-
евна.
   - А где Симаковский? - спросил я.
   - Как где? - удивилась трубка. - Это вы сами должны знать. Как у  вас
со сценарием? Передача включена в план. Сценарий должен  быть  завтра  в
четырнадцать на столе у главного. До свидания!
   Из этой речи мне очень не понравились следующие слова: "план"  и  "на
столе у главного". Такими словами не шутят. Я понял, что завтра в четыр-
надцать на столе у главного будет лежать  нечто,  называемое  сценарием.
Оно будет лежать там, даже если обоих авторов уже не будет в живых. Даже
если произойдет наводнение или на город свалится метеорит.  Такова  сила
слова "план".
   Я поехал к Грудзю и до ночи ждал его у дверей квартиры, чем  возбудил
подозрение соседей. Они по очереди звенели дверными цепочками и  высовы-
вали носы из щелей. Им очень не понравилось, что какой-то тип прогулива-
ется по лестничной площадке. На мои вопросы о Симаковском  они  поспешно
захлопывали двери.
   Когда я вернулся домой, жена подала мне  телеграмму:  "СРОЧНО  ВЫЕХАЛ
ИРКУТСК ТЧК ПЕРВЫЙ СЦЕНАРИЙ СДАЙ САМОСТОЯТЕЛЬНО ТЧК ПРИВЕТ СИМАКОВСКИЙ".
   - Привет, - сказал я. Телеграмма была из Казани.
   - Связался с Грудзем - полезай в кузов, - сказала жена.
   - Ненавижу каламбуры! - сказал я.
   Ницоцо
   Первый сценарий я писал от полуночи до шести утра. Шесть часов я, как
Прометай, отдавал себя людям. Слева я писал, что  показывать,  справа  -
что говорить. Ни разу не перепутал. В кроватке светилось  спящее  личико
сына. Оно меня вдохновляло.
   Перед своим мысленным взором я поместил экран телевизора  и  старался
заполнить его интересной информацией по физике твердого тела. Чтобы зри-
тели не очень скучали, я включил в сценарий музыку Баха, стихи Ломоносо-
ва, репродукции полотен кубистов и песни Таривердиева. Время от времени,
следуя заветам Симаковского, я показывал огонь крупным планом.
   В сценарии было очень много служения, горения и отдавания себя людям.
   Летняя ночь давно кончилась, когда я написал: "Мы  попросили  доктора
физико-математических наук Виктора Игнатьевича Барсова рассказать о  се-
годняшнем дне физики твердого тела". "На экране В. И. Барсов", - добавил
я слева. "Здравствуйте, шеф!" - виновато пробормотал я.
   И тут заголосил сын. Жена встрепенулась, взглянула на меня и сказала:
   - Ты что, рехнулся? Тебе же сейчас на работу...
   - Знаешь, сколько это стоит? - спросил я, как  Симаковский,  потрясая
исписанными листами.
   - Сколько? - спросила жена, просыпаясь по-настоящему.
   - Не знаю, - сказал я. - Вероятнее всего, это бред. Но я сделал  все,
что мог.
   Я пришел на работу и спал там до обеда в фотолаборатории. Потом  меня
разбудила лаборантка Неля, я отпросился у шефа и поехал на  студию.  Шеф
уже знал, что я сотрудничаю на телевидении по  рекомендации  заведующего
кафедрой. Поэтому он не чинил препятствий.
   На студии в бюро пропусков мне выдали жетон и сказали, в какую комна-
ту идти. Я пришел в эту комнату.
   Это было длинное помещение, уставленное  письменными  столами.  Между
ними бегали люди, натыкаясь друг на друга. Каждый  делал  какое-то  свое
дело. В конце помещения  находилась  дверь,  на  которой  было  написано
"Главный редактор". Справа, у окна, сидел юноша с  длинными  волосами  и
смотрел через стекло в небо. Глаза его выражали тоску и отчаянье.  Время
от времени юноша отрывал взгляд от неба и что-то писал на бумажке.
   Слева у стола сгрудились какие-то люди, каждый из которых держал  пе-
ред носом лист бумаги. Они напоминали хористов на спевке. В центре груп-
пы находился человек азиатского вида. Ему в ухо непрерывно  шептала  де-
вушка. Азиатский человек блаженно щурился, кивал и повторял  одно  зага-
дочное слово:
   - Ницоцо... Ницоцо...
   Вскоре я понял, что могу проторчать здесь весь день, но никто не  об-
ратит на меня внимания. Меня обходили, как неодушевленный  предмет.  Как
несгораемый шкаф или дорическую колонну. Никто на меня даже не  смотрел,
поэтому трудно было начать расспросы.
   Внезапно дверь главного редактора  распахнулась,  и  оттуда  вылетела
растрепанная, как воробей, женщина. Она ринулась к графину с  водой,  на
ходу распечатывая пачечку таблеток. Руки у нее  дрожали.  Она  забросила
таблетку в рот и запила водой. После этого женщина беззвучно выругалась.
Я даже понял, каким словом. Повторять его не буду.
   Она уже хотела броситься обратно, но взгляд ее упал на меня. Я улучил
момент и быстро проговорил:
   - Мне нужна Морошкина Людмила Сергеевна.
   - Морошкина... - как бы вспоминая, повторила женщина. -  Морошкина...
Это я.
   И она вдруг залилась истерическим смехом, потом рухнула на стол и за-
билась в рыданиях. Никто из  присутствующих  на  это  не  прореагировал.
Только одна из окружавших азиатского человека женщин подошла к  Морошки-
ной, поставила перед ней стакан воды и сказала басом:
   - Люсенька! Нельзя же так убиваться из-за этого монстра.
   Морошкина подняла голову и вытерла платочком слезы. Потом она нашла в
себе силы улыбнуться мне. А я нашел в себе силы улыбнуться ей. Мы  улыб-
нулись. Морошкина, когда улыбалась, была ничего, симпатичная. Но  улыба-
лась она редко. Такая у нее была специфика труда.
   - Я Верлухин, - сказал я. - Принес сценарий.
   Морошкину будто подбросила катапульта. Она прыгнула ко мне и выхвати-
ла сценарий. Первую страницу, отпечатанную на машинке  Симаковским,  она
проглотила, как голодающий,  не  пережевывая.  На  второй  странице  она
споткнулась.
   - Почему от руки?! - взвизгнула Морошкина.
   - А от чего нужно? От ноги? - безмятежно пошутил я.
   Морошкина первый раз достаточно внимательно посмотрела на  меня.  Она
оглядела меня с головы до ног.  Осмотр  ее,  по-видимому,  удовлетворил.
Внешне я производил впечатление нормального человека.
   - Вы что, первый раз? - уже сочувственно спросила она.
   - Угу, - сказал я, краснея.  Всегда  немного  стыдно,  когда  делаешь
что-то в первый раз.
   - Пойдемте! - скомандовала Морошкина. - Быстрей!
   И мы понеслись куда-то по коридорам студии.  Встречавшихся  людей  мы
обходили, как слаломисты обходят палочки с флажками. Жалко, что не  было
лыжных палок. Два раза я чуть не упал и все-таки умудрился угодить голо-
вой в живот какому-то дяде. Как позже выяснилось, народному артисту рес-
публики.
   Мы примчались в машинописное бюро.
   - Девочки! - вскричала Морошкина. - Спасите! Монстр меня съест!
   Она раздергала мой сценарий на листочки и сунула  его  пятерым  маши-
нисткам. Машинистки открыли беглый огонь. Через пять минут все было кон-
чено. Морошкина сгребла в кучу перепечатанный в шести экземплярах сцена-
рий, и мы побежали обратно. Без трех минут два мы ворвались  к  главному
редактору. Морошкина бухнула ему на стол пачку листов и застыла в ожида-
нии.
   - Это что? - поморщившись, спросил главный. Он был  мужчиной  средних
лет. С бородой. В очках. Толстый и, видимо, уверенный в  себе.  Одет  он
был с иголочки.
   - Это "Прометей", Валентин Эдуардович, - ласково произнесла  Морошки-
на.
   - Даров читал? - спросил главный.
   - Нет, - пролепетала Морошкина, бледнея.
   - Впредь. Чтобы. Сначала. Читал. Даров, - сказал Валентин  Эдуардович
так мягко, что Морошкина чуть не упала в обморок. Потом главный углубил-
ся в сценарий. Он читал профессионально, сверху вниз и  наискосок.  Лицо
его при этом ничего не выражало.
   - Ну, ничего, ничего... Принципиальных возражений нет, -  сказал  он,
прочитав. - Покажите Дарову.
   Морошкина опять сгребла сценарий, и мы вышли пятясь. За дверью Людми-
ла Сергеевна порозовела и улыбнулась мне:
   - Невероятно! Вы что, счастливчик?  Обычно  первый  вариант  сценария
действует на него, как красная тряпка на быка.
   - Значит, я тореадор, - опять пошутил я. Никак я не мог  понять,  что
здесь не все имеют право шутить. Морошкина сразу стала  серьезной.  Даже
грустной.
   - Желаю вам сохранить ваш оптимизм, - сказала она.
   Мы нашли Дарова в студии. Шел тракт. Тракт - это,  по-телевизионному,
репетиция передачи. Даров сидел в  аппаратной  перед  восемью  экранами,
расположенными в два ряда друг над другом. На  всех  экранах  показывали
куриное яйцо крупным планом. На яйце был виден штемпель. Значит, оно бы-
ло диетическим.
   - Уберите штемпель, - сказал Даров в микрофон.
   В кадр влезла чья-то волосатая рука и повернула яйцо другим боком. На
мой взгляд, принципиально ничего не изменилось. Но Даров  остался  дово-
лен.
   - Так! - сказал он. - Что же дальше? Давайте, давайте!
   На экране появилась та же самая рука, но теперь уже  вооруженная  мо-
лотком. Я вдруг понял, что сейчас произойдет что-то страшное. И действи-
тельно, рука сделала замах и что есть силы ударила молотком по яйцу. Яй-
цо вдребезги разлетелось.
   - Плохо! - резюмировал Даров. - Никуда не годится! Это вам не  гвозди
забивать! Зритель на этом месте должен вздрогнуть. Давайте еще раз!
   - Андрей Андреевич, осталось одно яйцо, - донесся из динамика  жалоб-
ный голос.
   - Нет, я не могу так работать! - вскипел Даров. - Сколько вы приобре-
ли яиц?
   - Десяток, - сказал тот же унылый голос.
   - Вы, голубчик, домой покупайте десяток. Для яичницы, - саркастически
сказал Даров. - А у нас все-таки  производство.  Кончайте  с  последним!
Больше экспрессии!
   Рука восстановила статус-кво, а потом с такой  злостью  долбанула  по
яйцу, что даже скорлупы не осталось.
   - Ну вот, - добродушно сказал Даров. - Вас, оказывается, нужно разоз-
лить.
   Потом старик повернулся к нам, поздоровался  и  принялся  читать  мой
сценарий. Вскоре ему стало тесно его читать, потому что Дарову нужно бы-
ло двигаться. Мы перебежали рысцой в коридор, где Даров стал прыгать  со
сценарием в руках, шевеля губами, поднимая брови и тому подобное. У него
было удивительно много энергии для таких лет. Он вспотел, как  бегун  на
длинную дистанцию. Мне даже неудобно стало, что я заставил его  расходо-
вать силы.
   - Молодец, гусь! - воскликнул Даров, дочитав.
   - Какой гусь? - не поняла Морошкина.
   - Грудзь, наш Грудзь, - зсмеялся Даров. - Никак от него не ожидал.  А
где он сам, кстати?
   - В Иркутске, - сказал я.
   - Позвольте, - сказал Даров. - Что за фокусы?
   - А кто это писал? - спросила Морошкина, указывая на сценарий.
   - Я писал, - сознался я.
   - В общем, сыровато... - после паузы сказал Даров. - Но кое-что есть.
Вы когда-нибудь писали раньше?
   Я сказал, что пишу с шести лет. В школе очень много писал. Сочинения,
контрольные работы, планы  работы  пионерского  звена,  а  потом  комсо-
мольского бюро. Затем писал в институте. Заявления, контрольные  работы,
курсовые проекты, дипломную работу.  Сейчас  пишу  на  службе.  Объясни-
тельные записки, заявления, отчеты, статьи, дипломные  работы  подшефным
студентам, отзывы, а недавно даже написал проект приказа  по  институту.
Кроме того, пишу письма, поздравительные открытки и телеграммы. В общем,
можно было научиться писать.
   Даров сказал, что это не те жанры. А по-моему, жанр приказа ничем  не
хуже повести и сценария.
   Короче говоря, мой сценарий приняли в работу.  Относительно  договора
никто не заикнулся. Морошкина предложила мне начинать второй сценарий  и
подготовить выступающего к сентябрю. То есть подготовить шефа.
   Мы еще немного поговорили о сценарии. Про деньги ни гугу. Потом Даров
с Морошкиной принялись горячо что-то обсуждать. Я ничего  не  понимал  в
разговоре. Он касался монстра Валентина Эдуардовича Севро, главного  ре-
дактора. Судя по их высказываниям, он был лихой рубака. Он только и  де-
лал, что рубил сценарии и передачи.
   - Слушайте, юноша, это вам пригодится, - предупредил меня Даров.
   И я покорно слушал, как монстр зарубил какого-то  Фонарского  за  то,
что Фонарский использовал в сценарии цитату какого-то  Мызина,  а  нужно
было вставить туда цитату из сочинений какого-то Богдановича. Эти  фами-
лии мне ничего не говорили. Еще у несчастного Фонарского не был выстроен
изобразительный ряд, как они выражались. Но  этого  Севро  почему-то  не
разглядел, чем лишний раз  подтвердил  свою  профессиональную  непригод-
ность.
   Как-то потихоньку складывалось впечатление, что монстр - бездарь,  да
и Фонарский тоже бездарь. Как я потом заметил, это вообще характерно для
творческих работников. Нет, не бездарность. Вы меня неправильно  поняли.
Я говорю об этике отношений.
   Как правило, если человек отсутствует - ну, например, уехал в  коман-
дировку, вышел в туалет, сидит дома и работает, просто  сидит  в  другой
комнате или даже умер позавчера, - а о нем зашла речь, то он  непременно
почему-то оказывается бездарью. Хорошо, если не карьеристом и  проходим-
цем. Это удивительно, но это факт.
   Людмила Сергеевна назначила мне срок сдачи второг