ная истина! - заволновался Мурзалев.
   - И Бог с нею, - сказал я.
   - Вы думаете? - сказал Мурзалев с сомнением. - Нет! Как это -  Бог  с
нею? Я десять лет работал!
   - Так что вам нужно - истина или ее признание?
   - Покой, - вздохнул Роберт Сергеевич.
   Ох, эти мне искатели истины! Бьются за нее годами. А за истину биться
не нужно. Ее достаточно показать и тихонько отойти в сторону. Что это за
истина, которую  навязывают  принудительно,  как  гипсовую  статуэтку  к
японскому зонтику? К своей истине должно относиться с уважением. Не  те-
ребить ее понапрасну. Не хотите знать - и не надо! Вам  же  хуже...  Вот
так, на мой взгляд, следует обращаться с истинами.
   Жалко мне было глядеть на Мурзалева во время передачи. Даров  посадил
его на бутафорский камень с письменами. Роберт Сергеевич сидел на  камне
со словарем в руках. Он был похож на евангелиста Луку. Говорил он  преи-
мущественно по-мрихски. Впрочем, тут же переводил и комментировал.
   Взгляд его выражал надежду на то, что ему поверят. Только поэтому Ро-
берту Сергеевичу не поверят никогда. Трудолюбивые мрихцы зря долбили ка-
мень.
   После передачи я вдруг придумал притчу. Вот она.
   Прометей принес людям огонь. Люди в это  время  ели  сырого  мамонта.
Прометей дернул за рукав жующего человека и спросил:
   - Огонь не нужен?
   - Какой еще огонь? - спросил человек.
   - Очень хороший, качественный огонь, - зачастил Прометей. - Может жа-
рить, варить и греть. Отдаю совершенно бесплатно.
   - Надо поглядеть, - сказал человек, теребя бороду.
   - Чего глядеть? - заволновался Прометей. - Самый настоящий огонь.  От
Бога принес. В дар людям, можно сказать.
   - А себе чего хочешь? - спросил человек.
   - Ровным счетом ничего! - заявил Прометей, стуча себя в грудь.
   - Жулик ты! - сказал человек. - Сразу видно, что жулик. Проваливай со
своим огнем. Не на такого напал.
   Долго еще Прометей бродил по стойбищу, предлагая огонь. Никто  так  и
не взял огня. Вдобавок обругали его с ног до головы...
   Недоверчивые все-таки у нас люди.
   Кошка крупным планом
   Следующая моя передача была о нейрофизиологии.  А  точнее,  о  высшей
нервной деятельности человека.
   Тему я изобрел самостоятельно, а Прометея подобрала мне моя тетя. Это
был доктор биологических наук, профессор Ажуев Максим  Трофимович.  Тетя
сама договаривалась с ним о нашей встрече и умоляла меня не опаздывать.
   - Петенька, если ты постучишь к нему в дверь с сигналом точного  вре-
мени, то вы договоритесь, - сказала тетя по телефону. Я так и сделал.
   Ажуев возглавлял кафедру в университете. Я пришел туда за  пятнадцать
минут до встречи. В портфеле у меня был спрятан транзисторный  приемник.
Я включил его и стал дожидаться сигнала точного времени. На  двери  была
табличка, перечисляющая звания Максима Трофимовича.
   Я стукнул в дверь одновременно с шестым  звуковым  сигналом.  Времени
было одиннадцать ноль-ноль.
   - Входите! - раздался голос.
   Я вошел и почтительно поздоровался. Ажуев оказался человеком лет  пя-
тидесяти, приятной наружности. Причесан он был на пробор. В жизни не ви-
дал такого прямого пробора.
   - Говорит Москва! - раздалось у меня из портфеля. - Московское  время
одиннадцать часов. Начинаем производственную гимнастику.
   Ажуев вопросительно поднял брови, однако снял пиджак, повесил его  на
спинку стула и вышел из-за стола.
   - Подтянитесь, товарищи! - донеся из портфеля радостный голос.  -Пот-
рясите кистями... Так, хорошо!
   Максим Трофимович потянулся и потряс своими полными кистями. Я поста-
вил портфель и тоже потряс кистями, как последний идиот.
   - Бег на месте, - скомандовал портфель.
   Мы побежали на месте. Я старался не смотреть на Ажуева.  Однако  про-
фессор, как ни в чем не бывало, сделал несколько приседаний  и  дополни-
тельно, сверх программы, отжался от пола на руках. После этого  он  вер-
нулся к столу, влез в пиджак и взглянул на часы.
   - На разговор с вами я отвел пятнадцать минут. Время, затраченное  на
гимнастику, я приплюсую.
   - Передаем арии из оперетт, - не унимался портфель.
   - Арии мы слушать не будем, - твердо сказал профессор.
   Я полез в портфель и выключил транзистор. Потом у нас началась  науч-
ная беседа. Ажуев говорил со мною так, будто я был крупным  специалистом
в нейрофизиологии. Вероятно, ему не могло прийти в голову, что  передачу
о функциях мозга может делать физик. То и дело мелькали термины:  первая
сигнальная система,  рефлекс,  доминанта  какая-то  и  цереброспинальное
что-то. Я кивал.
   На стене кабинета были вывешены диаграммы. Там были нарисованы разные
мозги -мышиный, кошачий, собачий, лошадиный, обезьяний и мозг  человека.
Было видно даже непосвященному, как разум шагает по ступенькам вверх.  У
мышки мозг был маленький, как горошина. А у кошки уже побольше. Он напо-
минал фасоль. Следовательно, кошка была умнее. Поэтому она и ловила мыш-
ку, а не наоборот.
   Ажуев воспринял приглашение на передачу как должное.  Мы  обсудили  с
ним план сценария. В одиннадцать пятнадцать в кабинет пулей влетела  ка-
кая-то сотрудница. Профессор посмотрел на часы и одобрительно улыбнулся.
   - Галина Михайловна, еще восемь минут. Простите, - сказал он.
   Галина  Михайловна  испарилась.  Мы  проговорили  еще  восемь   минут
ноль-ноль секунд.
   - Максим Трофимович, а как мы условимся  относи...  -  сказал  я,  но
внутри профессора пискнул сигнал точного времени, и окончить  фразу  мне
не удалось.
   - Все на сегодня, - сказал Прометей, и в кабинете возникла Галина Ми-
хайловна. - Я попрошу вас заняться с товарищем из телевидения, -  сказал
он ей.
   - Сколько вы мне уделите времени? - спросил я  сотрудницу,  когда  мы
вышли из кабинета. Это был какой-то зарубежный стиль общения. Я  к  нему
не привык, но мне он нравился.
   - Сколько хотите, - ответила Галина Михайловна, зевая.  За  пределами
кабинета время, оказывается, теряло свою ценность.
   Галина Михайловна была аспиранткой Ажуева. Она  исследовала  какие-то
центры в мозгу. С виду обыкновенная женщина. Полная и несколько ленивая.
По-видимому, ей трудно было с профессором.
   Мы пришли в лабораторию. Там стояли приборы и лабораторный  стол.  На
столе помещалась кошка, лохматая, как мочалка. Ее мордочка была  перетя-
нута бинтами, из которых торчали провода. Вид у кошки был грустный.  Она
почему-то напомнила мне  известный  автопортрет  Ван-Гога  с  отрезанным
ухом.
   - Гоша! - позвала аспирантка.
   Я думал, что так зовут кошку. Но на этот зов из соседней комнаты при-
шел молодой человек в белом халате. Кошка  встретила  его  неприветливо.
Она выгнула спину и зашипела.
   - Гоша, покажите нам реакцию на раздражение центров, - сказала  аспи-
рантка.
   Гоша подошел к приборам, включил  ток  и  начал  планомерное  издева-
тельство над животным.
   - Сейчас она голодная, - давала пояснения Галина Михайловна.
   - Она всегда голодная, - проворчал Гоша. - Ужасно  прожорливая  кошка
попалась.
   - Подождите, Гоша... Мы даем раздражение в центр удовольствия от  пи-
щи. Дайте, Гоша!..
   Гоша дал кошке порцию удовольствия. Кошка сыто прикрыла глаза,  потя-
нулась и выразила намерение улечься. Но улечься она не могла. Ее  фикси-
ровали ремни. Иначе кошка давно бы сбежала. И правильно бы сделала.
   - Видите? Не получив пищи, кошка тем не  менее  испытывает  состояние
сытости,
   - сказала Галина Михайловна. - Ей хорошо сейчас.
   Кошка повернула голову в проводах к Галине Михайловне. Кошкин  взгляд
ясно давал понять, что она не разделяет этого мнения.
   - Здорово! - сказал я. - Можно, значит, вообще ее не кормить?
   - В разумных пределах, - улыбнулась аспирантка.
   - Пока не подохнет, - мрачно резюмировал Гоша.
   Он передвинул какой-то рычажок, и кошка начала протяжно мяукать.
   - Имитация сексуальной недостаточности, - пояснила аспирантка.
   - Кота зовет, - перевел Гоша.
   Эта кошка была сущей находкой для Дарова. Я уже предвкушал  его  удо-
вольствие. Такой кошкой можно заполнить полчаса экранного времени. Пови-
нуясь импульсам тока, кошка танцевала, зевала, умывалась лапками и виля-
ла хвостом, как собака. "Зрители будут в восторге", - подумал я.
   Прямо из университета я помчался в библиотеку. Там я набрал  книг  по
нейрофизиологии и углубился в чтение. Сеченов,  Павлов,  памятник  собак
е... Памятника кошке не было, но, судя по всему, скоро будет.
   Через три дня я принес профессору сценарий для просмотра. Максим Тро-
фимович опять спихнул меня аспирантке. Она взяла  сценарий  и  принялась
читать его в той же лаборатории. На столе стояла  совсем  другая  кошка.
Ту, первую, следовательно, уже угробили.
   Галина Михайловна прочитала половину, но тут вошел Гоша.
   - Сдатчики пришли, - объявил он.
   Сразу вслед за Гошей в лабораторию  ввалилась  толпа  сдатчиков.  Они
принесли новую партию кошек для научных исследований. Впереди  всех  шел
сдатчик-профессионал с мешком. Мешок шевелился и издавал неприятные зву-
ки. Следом шли два пионера, каждый из которых тащил по кошке в  авоське.
Кошки образовали с авоськами живописные клубки, откуда торчало по  хвос-
ту. Гоша надел кожаные перчатки и принялся извлекать кошек из мешка про-
фессионала. Там их оказалось семь штук.
   - Эту не берем, - сказала аспирантка, возвращая сдатчику самую  толс-
тую кошку.
   - Почему? - обиделся профессионал.
   - Она беременная.
   Профессионал засунул кошку обратно, взял квитанцию и удалился. Пионе-
ры тоже сдали свою добычу, причем получили от Гоши нагоняй  за  то,  что
притащили кошек в сетках. Гоша их еле извлек оттуда.
   - Сколько вы платите за кошку? - спросил я аспирантку.
   - Рубль кошка, - ответила она, выписывая пионерам квитанции.
   Гоша принял всех кошек и посадил их в большой ящик с решетчатым  вер-
хом. Мне стало как-то не по себе от такой науки. И кошек стало жалко  до
невозможности...
   Галина Михайловна дочитала сценарий и одобрила его. Я  правильно  ра-
зобрался в деятельности Сеченова и Павлова. Через два часа сценарий  уже
лежал на столе Дарова. Старик услыхал про кошек и загорелся. Он  немедля
вызвал помрежа Аллочку и отправил ее в университет договариваться о про-
ведении опытов в студии.
   - Юноша, вы делаете поразительные успехи, - сказал мне Даров. - Скоро
вы станете профессиональным журналистом.
   Меня эта похвала не обрадовала. Может быть, потому, что до сих пор  я
был знаком только с одним профессиональным журналистом. Я  имею  в  виду
Симаковского.
   Я предупредил Дарова о хронометрической мании  нынешнего  Прометея  и
уехал на работу. В конце концов, нужно заниматься и основной работой то-
же. Шеф со мной уже месяц не разговаривал. Можно сказать, он меня не за-
мечал. Я для него был потерянный наукой физик.
   Только я углубился в свои исследования и начал восстанавливать  репу-
тацию, как меня снова призвали на студию. Даров рвал и метал. Оказывает-
ся, он дважды вызывал Ажуева на тракты, но не смог  с  ним  встретиться.
Они расходились во времени на считанные секунды. Профессор приезжал  как
часы, ждал тридцать секунд и уезжал. А Даров в это время разговаривал по
телефону или распекал помрежа. В третий раз Прометей приехать отказался.
Он сказал, что уже истратил на такси четыре рубля семьдесят три  копейки
и сомневается, что его гонорар покроет дальнейшие расходы.  А  в  студии
уже стояла вся аппаратура для демонстрации кошек.
   - Петенька, ради Бога, притащите Прометея! - сказала  мне  Морошкина,
чуть не плача.
   Пришлось организовать блестящую операцию по  доставке  Прометея.  Все
было рассчитано по секундам. Университет, такси, Морошкина  у  подъезда,
старик в студии, двадцатисемиминутный тракт, кошка урчит от  напряжения,
три минуты отдыха, такси, скрип тормозов, Ажуев в своем кабинете  откры-
вает заседание кафедры. Один час восемь  минут,  как  и  договаривались.
Такси оплачивал я.
   - Капризные у вас Прометеи, - сказал дядя Федя, когда я  ему  поведал
эту историю.
   В назначенный день передача состоялась. Я не  стал  звать  друзей.  Я
смотрел ее с женой и детьми. Мне уже не хотелось, чтобы кто-нибудь  знал
об этой стороне моей деятельности. Но укрыться от популярности  не  уда-
лось. Даров так меня возлюбил, что решил в  титрах  поставить  мое  имя.
Раньше он этого не делал. Так и было написано: "Сценарий П.  Верлухина".
Я чуть не умер от стыда.
   На этот раз старик сделал передачу на документальном материале. Он не
стал инсценировать научную работу Сеченова и Павлова. Все  было  строго.
Фотографии, голос за кадром, схемы опытов. Это напоминало иллюстрирован-
ный некролог. Потом дело дошло до Ажуева. Это был гвоздь передачи.  Мак-
сим Трофимович возник на экране рядом со столом, на котором, как всегда,
томилась кошка. На заднем плане томился Гоша в белоснежном халате.
   Максим Трофимович собственноручно дал кошке  порцию  удовольствия,  а
потом решил электрически ее напугать. Кошка, вероятно, и без  того  была
перепугана до смерти, а тут он еще влепил ей импульс под черепушку. Кош-
ка подпрыгнула над столом, разорвала ремни и исчезла из поля зрения. По-
путно она оборвала все провода. На экране была  видна  полная  растерян-
ность профессора.
   Гоша бросился ловить кошку. Этого операторы не показали. Представляю,
какой был переполох в студии! А Максим Трофимович кашлянул и сказал:
   - Подобные экстрасостояния бывают и у людей...
   Это он правильно сказал. У меня было сейчас как раз такое  экстрасос-
тояние. И у всего коллектива творцов "Огня  Прометея",  вероятно,  тоже.
Это было почище электрической дуги из первой передачи.
   На экране появился Гоша со строптивой кошкой. Он ждал дальнейших ука-
заний. Оператор зачем-то дал кошку крупным планом. Кошка корчилась в Го-
шиных руках, а глаза ее выражали муку.
   Вот такой получился незапланированный оживляж.
   Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Как сказал  Ми-
хаил Юрьевич Лермонтов. Не знаю, как телезрителям,  а  мне  стало  очень
грустно после этой передачи. Я смутно начинал чувствовать, что с некото-
рыми общечеловеческими идеалами следует обращаться осторожнее.
   Старый перпетуум
   Человек не сразу стал венцом природы. Сначала он был обыкновенным не-
развитым духовно животным. Об этом свидетельствуют раскопки древних  че-
репов. Кроме того, некоторые хорошо сохранившиеся индивидуумы у нас  пе-
ред глазами. По их поведению можно с уверенностью судить о темном  прош-
лом человечества.
   Господи, какие встречаются кретины! Сердце плачет.
   Самое удивительное, что они тоже полагают, будто мыслят. Они  убежде-
ны, что имеют отношение к таким вещам, как культура или наука. Когда  по
радио произносится устойчивое словосочетание "прогрессивное  человечест-
во", эти типы без зазрения совести думают, что разговор идет  о  них.  В
обезьяньем питомнике они снисходительно смотрят на обезьян, хотя у сред-
ней обезьяны чувств и мыслей хватило бы на десятерых подобных типов.
   Мозги у них твердые и гладкие, как биллиардный шар. Но мозгов, к  со-
жалению, снаружи не видно. Поэтому определить кретина можно лишь по кос-
венным признакам. По глазам или по  походке.  Глаза  у  них  немигающие,
сверлящие, причем сразу видно, что ваша душа у них как  на  ладони.  Так
они полагают. Ходят они очень прочно и старательно, с видимой гордостью.
Им приятно ходить на двух ногах.
   Да, самое главное! Они все знают. Нет такого вопроса, по  которому  у
них не было бы собственного мнения. Говорить с  таким  человеком  -  все
равно что высекать на мраморной плите таблицу умножения. Трудно и беспо-
лезно.
   Все это я говорю к тому, что после моих последних передач студию  за-
валили письмами. Письма про археологию делились на две категории. В  од-
них авторы излагали свой взгляд на историю, а в других - на Мурзалева. И
там и там господствовали дилетантизм и  явное  недоброжелательство.  Все
авторы были уверены, что они знают археологию, как собственную жену.
   Не поздоровилось и Максиму Трофимовичу. В письмах,  посвященных  ему,
указывалось, что Прометей для передачи по нейрофизиологии  был  подобран
крайне неудачно. Далее следовала развернутая характеристика Ажуева. Буд-
то он подписывает все научные работы, выходящие на кафедре, и таким  об-
разом успевает разрешить в год пятьдесят-шестьдесят научных проблем. Это
многовато даже для Прометея.
   Дальше больше. Максим Трофимович подбирает аспиранток не  по  деловым
признакам, а по каким-то другим. На некоторых аспирантках  он  время  от
времени женится. Из писем следовало, что за трехгодичный срок аспиранту-
ры профессор успевал создать и разрушить семью. В  настоящий  момент  он
был женат в четвертый раз.
   Короче говоря, мы перепутали. Ажуев был не Прометеем, а Дон Жуаном.
   Про письма мне под строжайшим секретом рассказала  Морошкина.  Только
она успела это сделать, как меня вызвал главный редактор.
   - Петр Николаевич, - сказал он, сверкая золотой оправой  очков.  -  В
целом мы довольны вашей деятельностью. Мы даже считаем, что открыли  вас
как журналиста...
   "Кто бы меня теперь закрыл?" - грустно прокомментировал я про себя.
   - ...Однако не следует забывать об  ответственности  перед  зрителем.
Как вы подбираете выступающих?
   - Строгой закономерности нет, - вяло сказал я. - Когда как.
   - Не всякий доктор может служить примером, - изрек Севро.
   Разговор он закончил тем, что собственноручно предложил мне следующе-
го Прометея. Я не хотел брать, но пришлось. Соответственно и тема  пере-
дачи определилась отчетливо. Это была кибернетика. А Прометеем был  наз-
ван Тарас Карпович  Наливайло,  член-корреспондент  и  лауреат.  Человек
очень большого полета. Дядя русской кибернетики.
   Прежде всего я решил познакомиться с научными трудами Тараса Карпови-
ча. Я пошел в библиотеку, и мне выдали труды Наливайло.  Среди  них  был
один учебник 1931-го года  издания.  Он  относился  к  науке  о  подъем-
но-транспортных механизмах. Лифты, эскалаторы и тому подобное.  Киберне-
тикой там не пахло. Остальные работы были в виде трактатов  и  статей  в
различных журналах. Я расположил их хронологически  и  стал  следить  за
эволюцией научной мысли моего Прометея.
   Статьи все были на научно-философские темы. Они касались кибернетики.
В первых своих работах Тарас Карпович брал это слово в кавычки.  Еще  он
употреблял сочетание "так называемая кибернетика". По его словам,  такой
науки не было. Тем не менее, хотя ее и не было, Тарас Карпович методично
с нею боролся на протяжении ряда лет. Это был первый период  становления
русской кибернетики. За эти годы Наливайло привык к ней и осторожно рас-
кавычил. Лишенная кавычек кибернетика перестала выглядеть пугалом.  Нао-
борот, она сама теперь нуждалась в защите. И Наливайло перенес огонь  на
противников этой науки. Теперь он громил некоторых горе-философов, прог-
лядевших в кибернетике рациональное зерно. Ну, тех,  которые  не  успели
вовремя опустить кавычек. В результате в кавычки попали они сами.
   Благодарная кибернетика, встав на ноги, обласкала  Тараса  Карповича.
Он стал начальником крупного конструкторского бюро. Это бюро  проектиро-
вало подъемно-транспортные машины, но уже  с  кибернетикой.  Кибернетика
проникла в лифты. Попробуйте сейчас  открыть  дверцы  движущегося  лифта
между этажами. Лифт наверняка остановится. Это и есть кибернетика.
   Про те лифты, у которых двери сами открываются и закрываются, я вооб-
ще не говорю. Благодаря им Наливайло вплотную подошел к дверям  Академии
наук.
   Я подковался теоретически и поехал на встречу с  Тарасом  Карповичем.
Его КБ помещалось в центре города, в одном из старых зданий. Раньше  там
был пансион для благородных девиц.
   В бюро пропусков со мной долго возились. Выписали несколько  бумажек,
часть из которых я тут же возвратил вахтерше. Та  благополучно  наколола
их на спицу, и я вошел внутрь.
   - Куда же ты пошел? - изумилась вахтерша.
   - К начальнику, - сказал я, обернувшись.
   - Это понятно, что к начальнику. А как туда идти