тa  новость  дошлa  до  москвичей.  Ну,  сaми  понимaете,  -
рязaнский, бризaнский - нa слух рaзницa невеликa. Москвичи подумали, что
где-то в Бризании, и впрямь, открыли институт. И стaли  выписывaть  пре-
подaвaтелей. Испорченный телефон, одним словом...
   - Знaчит, едем теперь в Рязaнь? - скaзaл я.
   Лисоцкий посмотрел нa меня с сожaлением.
   Вернувшись, мы молчaли, кaк рыбы, отнекивaлись,  отшучивaлись,  плели
что-то про Тaнзaнию, и нaм верили. Мне было ужaсно стыдно.  Потом  я  не
выдержaл и все рaсскaзaл жене.
   - Петя, перестaнь меня мучить своими скaзкaми, - скaзaлa онa. -  Я  и
тaк от них устaлa. Когдa твое вообрaжение нaконец иссякнет?
   Я очень обиделся. Почему чистaя прaвдa выглядит иногдa тaк нелепо? Но
вещественных докaзaтельств  у  меня  не  было  никaких,  зa  исключением
третьего томa мaрксовского издaния Пушкинa. Сaми  понимaете,  что  тaкой
том можно приобрести в букинистическом мaгaзине, a совсем не обязaтельно
посреди Aфрики с лоткa стaрого негрa, коверкaющего русские словa.
   Тогдa я плюнул нa все и решил нaписaть эти зaметки.
   Я чaсто вспоминaю тот единственный вечер в Бризaнии, яркие костры  нa
полянaх, рaскрaсневшееся от близкого плaмени лицо  нaшей  милой  Кaти  с
глaзaми, в которых горелa первобытнaя свободa, и глухой голос  юноши  из
племени вятичей, который читaл:
   Дa вот бедa: сойди с умa,
   И стрaшен будешь, кaк чумa,
   Кaк рaз тебя зaпрут,
   Посaдят нa цепь дурaкa
   И сквозь решетку кaк зверкa
   Дрaзнить тебя придут.
   И ведь верно, придут...
   * Заключение, написанное двадцать лет спустя *
   Как видите, никто не посадил меня на цепь, поэтому я заканчиваю  свои
записки с чувством глубокого удовлетворения. Как и все советские люди, я
не лишен некоторых недостатков, и постарался по возможности честно о них
написать. Весь наш народ и его вооруженные силы вряд ли прочтут мою  ис-
поведь. Да им и не надо.
   Как оказалось, снять маску дурачка так же трудно, как  избавиться  от
употребительных словосочетаний.
   Все эти маленькие и большие истории случились, как вы поняли, до  ис-
торического материализма. Точнее, как раз наоборот.  Когда  исторический
материализм был официальной религией.
   А потом все кончилось, и я не знаю - радоваться этому или огорчаться.
   Конечно, "у нас была великая эпоха", как выразился один  писатель.  А
мы были ее маленькими детьми. Детство всегда  вспоминаешь  с  нежностью.
Даже когда тебя обижали взрослые дяди.
   Теперь другие взрослые дяди говорят, что эпоха была поганой. И  вроде
как ее не было вовсе. Тогда прошу считать мои записки свидетельскими по-
казаниями ребенка об эпохе, его воспитавшей.
   А насчет удовлетворения - оно у меня все же  средней  глубины.  Я  не
знаю, добился ли я своей цели. А цель состояла в том, чтобы  написать  о
себе, не стараясь показаться хорошим.  По-моему,  я  все-таки  старался.
Все-таки я себя оправдывал... Как сказал один юморист - проблема положи-
тельного героя легко решается, если сочинение автобиографично. А  оно  у
меня именно таково. Мне не хотелось бы внушать вам отвращение.
   Я еще исправлюсь, если смогу.
   Но похоже, уже не смогу.
   Новые времена вызывают во мне все, что  угодно,  кроме  улыбки.  Если
свобода так мрачна, я предпочитаю несвободу, которая умеет смеяться. Мне
кажется6 что смех - это и есть свобода.
   Вам, наверное, интересно, что сталось с основными героями этой  книги
по прошествии двадцати лет.
   Мой бывший шеф Виктор Игнатьевич Барсов живет и  работает  в  Штатах.
Саша Рыбаков немного поиграл в политику в эпоху перестройки,  но  сейчас
разочаровался в демократии и работает там же, уже доцентом.
   Мих-Мих представительствует в какой-то фирме в Австрии,  а  Чемогуров
ушел на пенсию и ремонтирует компьютеры и физические приборы, чтобы под-
работать. Профессор Юрий Тимофеевич умер.
   Славка Крылов давно приехал из Кутырьмы с семьей и сейчас возглавляет
ту кафедру, которую мы кончали. Сметанин разъезжает на "мерседесе", куп-
ленном на торговлю "сникерсами" и "баунти". А Гений сперва стал  звездой
эстрады средней величины, но сейчас уже непопулярен.
   Амбал Яша сторожит аптеку, а Леша возглавляет фирму по торговле  нед-
вижимостью. Наши девушки все повыходили замуж, кроме Барабыкиной. А Тата
родила дочку и развелась. Сейчас она пропагандирует "хербалайф". Барабы-
кина вступила в партию Жириновского и организовала в институте первичную
организацию, в которую входят семь человек, в том  числе  и  престарелый
уже Лисоцкий.
   Дядя Федя давно на пенсии,  но  попивает  с  прежним  воодушевлением.
Главное, непонятно, где деньги берет. Впрочем, сейчас многое  непонятно.
Однажды встретил дядю Федю на  толчке.  Он  занимался  русским  народным
творчеством - торговлей с рук. Продавал стеклянных лебедей. Мы с ним вы-
пили пива и повспоминали кое-что и кое-кого. Он, как всегда,  не  унывал
ни капли и никого не ругал. По-моему, он Божий человек.
   Паша Черемухин попрежнему работает в Большом доме, но стал еще демок-
ратичнее, если судить по его высказываниям в прессе. И  чином  постарше,
чуть ли не полковник.
   Старика Дарова давно уже нет в живых, а Валентин Эдуардович Севро ру-
ководит телекомпанией в Москве. Тоже демократ.
   Зато Василий Фомич как был бескорыстным служителем науки, так  и  ос-
тался. Он-таки изобрел вечный двигатель и  производит  небольшие  партии
своего изобретения для нужд сельского хозяйства.  Его  вечные  двигатели
стоят на мельницах и перемалывают зерно.
   Генерал Михаил Ильич, как ни странно, жив и здоров. Возглавляет Совет
ветеранов и борется с правительством. Его тоже часто показывают по теле-
визору в рядах непримиримой оппозиции. Участник всех путчей - прошлых и,
должно быть, будущих.
   Теперь настало время сказать о той, которая не  имеет  имени  в  этой
книжке, а зовется просто "жена". Она навсегда осталась  в  моей  прошлой
жизни не только участницей всех историй, но и их  первой  читательницей.
Поэтому эта книга посвящается ей, хотя она уже и не жена мне. Так случи-
лось.
   Я же давно забыл, что такое физика, потому что после поездки в Бриза-
нию жизнь моя изобразила резкий зигзаг и выкинула такой фортель, которо-
го никто не ожидал. И это для меня гораздо важнее, чем все  общественные
потрясения, потому что я предпочитаю оставаться частным, а не обществен-
ным лицом.
   Может быть, я еще напишу об этом.