Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
ндил очень умело
выбивал ладонями ритм на тумбочке.
Последнее, что я помню в этот день, это мои слова:
- Акты... Я привез акты...
- Акты-факты! - закричал Гия. - Акты-факты-контракты!
- Диверсанты... - не в рифму сказал Авто.
Когда я открыл глаза, уже снова было утро. Я лежал в своей постели
раздетый, а надо мной склонялись Гия и Авто. Лица у них были отеческие.
- Как голова? - поинтересовался Гия.
Голова, как ни странно, не болела. Я умылся, надел рубашку и галстук,
и мы поехали к Зурабу Ираклиевичу. Авто не поехал. Он сказал, что подож-
дет нас в номере.
Гия повез меня на своей "Волге". По дороге он рассказывал вчерашние
приключения. Оказывается, мы ужинали в ресторане гостиницы, где я пошел
в оркестр и исполнил несколько русских романсов под аккомпанемент. Гия
сказал, что мне жутко аплодировали.
- Какие романсы? - спросил я.
- "Выхожу один я на дорогу", "Гори, гори, моя звезда..."
- Понятно, - сказал я. Это был репертуар Гения.
Мы подъехали к институту. Это было очень высокое и узкое здание. Мой
пропуск уже дожидался в проходной. Меглишвили повел меня по лестнице, мы
куда-то повернули и очутились в приемной Зураба Ираклиевича. Приемная
была размером с баскетбольную площадку. В одном ее углу находился не-
большой бассейн с золотыми рыбками. Пол был устлан коврами. Гия что-то
сказал секретарше, и та исчезла за дверью, к которой была привинчена
табличка: "Директор Зураб Ираклиевич Харакадзе". Табличка была из брон-
зы. Секретарша появилась через пять секунд и жестом пригласила нас в ка-
бинет.
Зураб Ираклиевич сидел за столом. В руке у него была курительная
трубка. Он мне напомнил одного своего соотечественника, очень популярно-
го в свое время. В кабинете было все, что нужно для жизни. Цветной теле-
визор, бар, кресла, диваны, журнальный столик, книжный шкаф, натюрморты
на стенах и тому подобное.
Мы тепло поздоровались, и я вынул из портфеля три экземпляра отчета.
- Вот, - скромно сказал я. - Нам удалось кое-что сделать.
Зураб Ираклиевич взял отчет и взвесил его в руке. Потом он перелистал
его, выражая удивленное внимание. Мегшвили делал в это время то же са-
мое, пользуясь вторым экземпляром отчета. Зураб Ираклиевич нажал кнопку
и сказал в микрофон:
- Чхилая ко мне.
В кабинете возник Чхилая. Он почтительно взял отчет и стал рассматри-
вать кривые, цокая языком.
- Как ви оцениваете? - спросил Зураб Ираклиевич.
- Именно то, что нам нужно, - быстро сказал Чхилая.
- Ми тоже так думаем, - сказал Зураб Ираклиевич.
Он взял все три экземпляра, подошел к книжному шкафу, открыл его клю-
чом, поставил отчеты на полку и снова закрыл шкаф. По тому, как он это
делал, я понял, что отчеты никогда больше не покинут этого шкафа.
- Ви свободны, - сказал он Чхилая. Тот провалился.
Зураб Ираклиевич взял меня за локоть и повел по направлению к бару,
расспрашивая о Юрии Тимофеевиче, о его здоровье и прочем. Я стал расска-
зывать о свадьбе Милы. Это всех заинтересовало. Щелкнули автоматические
дверцы бара, засияли зеркальные стенки, заискрились вина и коньяки,
- Что будете пить? - спросил Зураб Ираклиевич.
- Замороженный дайкири, - сказал я, вспомнив один из романов Хемингу-
эя.
Зураб Ираклиевич слегка склонил голову, оценив во мне знатока. Мой
заказ не застал его врасплох. Двигаясь на редкость элегантно, он приго-
товил три дайкири, и мы уселись за столик, потягивая коктейли из солом-
ки. На столике лежали сигареты "Филип-Морис" в коричневой пачке. Разго-
вор шел о погоде, тбилисском "Динамо" и грузинских марках коньяка. Неко-
торые мы тут же дегустировали. Никто не заикнулся о моей работе. Будто
ее и не было.
- Да, чуть было не забыл! - сказал я. - Нужно оформить акты.
Я достал бланки. Зураб Ираклиевич изучил их и положил к себе на стол.
- Завтра вам передадут, - сказал он. - Ну, что же... Вам надо позна-
комиться с Тбилиси. Гия, чтобы все было... понимаешь?
Гия понимающе зажмурил глаза.
С этого момента я провел в Тбилиси еще тридцать восемь часов, как по-
том выяснилось. Вот что я запомнил.
Мы попрощались с Зурабом Ираклиевичем. Это я помню очень хорошо.
Дальше появились две девушки, сотрудницы Гии. Их звали Нана и Манана. Я
их все время путал. Откуда ни возьмись, опять возник Автандил. Он был
набит бутылками коньяка и деньгами. В тех карманах, где не было денег,
был коньяк и наоборот.
Помню почему-то церковь. Мы туда заходили. В какое время и зачем, не
помню. Еще помню театр оперы и балета. Автандил сидел в буфете, а мы с
Гией смотрели балет. Нана с Мананой куда-то исчезли. Зато сзади сидел
целый ряд девушек из медицинского училища. Я стал знакомиться. Они по
очереди называли свои имена:
- Элико, Темрико, Сулико...
Это звучало, как песня. Я запоминал. Знакомство вызвало оживление в
зале. Дальше мы вышли на проспект Руставели, и без всякого перехода Ав-
тандил упал на колени перед горничной в гостинице, приглашая ее на та-
нец. Ему хотелось, чтобы она обежала вокруг него легкими шагами.
Глаза Гии Меглишвили, которые и так располагались очень близко, сли-
лись в один блестящий веселый глаз. Гия стал симпатичным циклопом.
Один из этих бесконечных часов мы посвятили перестрелке в ресторане.
Автандил обстреливал соседний столик бутылками коньяка в геометрической
прогрессии. Соседи пытались бороться, но Автандил выиграл ввиду явного
преимущества.
- Зачем ты сюда приехал? - допытывался я у Автандила.
- А! - восклицал он, делая взмах рукой. - Я знаю, да?
Потом мы почему-то оказались на горе Мтацминда. Это такая знаменитая
гора, которая установлена прямо над городом. Обратно мы ехали на фунику-
лере, распевая песни. Собственно, пел весь фуникулер. От песен его очень
качало. Интересно, что туда мы не ехали на фуникулере. Как мы оказались
на горе, мне неясно и сейчас.
Последний аккорд гостеприимства был, вероятно, самым громким и ликую-
щим. К сожалению, я его не помню совсем. Я очнулся в самолете, на высоте
десяти тысяч метров. Передо мной стояла стюардесса, наблюдая за процес-
сом моего пробуждения. В руказ у меня был большой рог с отделкой из се-
ребра и на серебряной цепочке. В роге было еще много вина. Из нагрудного
кармана, наподобие платочка, торчали сложенные бумажки. Я развернул их и
убедился, что это подписанные акты о приемке договора.
Акты юридически удостоверяли, что я выполнил научную работу на двад-
цать тысяч рублей.
- Гражданин, - сказала стюардесса. - Пристегнитесь.
- Зачем? - спросил я.
- Идем на посадку.
Я допил вино из рога и пристегнулся. На роге я заметил серебряную
пластинку с гравировкой: "Другу Петру от друга Автандила с большой лю-
бовью. Чтоб жизнь твоя всегда была полна, как этот рог!"
Когда он успел это сделать?
Теперь, когда меня спрашивают, бывал ли я в Тбилиси, я всегда нереши-
тельно отвечаю: "Да как сказать..."
И действительно, как сказать?
Распределение
Я прилетел как раз во-время. Начиналось самое главное.
На кафедре вывесили листок с местами распределения. Места уже были
известны, благодаря моим стараниям. Несмотря на это, группа толпилась
возле листка и снова занималась обсуждением. Ходили самые невероятные
слухи. Кто-то утверждал, что в Новгороде дают квартиру. Сметанин заявил,
что в одном почтовом ящике, который фигурировал в списке, квартальная
премия больше зарплаты за тот же период.
Я пришел в нашу комнату и показал Чемогурову акты.
- Они даже отчет как следует не посмотрели, - сказал я.
- Ты наивный человек, - сказал Чемогуров. - У них оставались лишние
двадцать тысяч рублей. Приближался конец года. Вот они их и потратили.
Все довольны - и они, и мы.
- Я недоволен, - сказал я.
- Ты тщеславен, - заявил Чемогуров. - Кстати, могу сообщить, что тебя
оставляют на кафедре. Вместе с Крыловым. Его в аспирантуру, а тебя мэнэ-
эсом.
- Кем?
- Младшим научным сотрудником. Сто пять рэ... Юрий Тимофеевич уже по-
дыскивает для тебя новый договор.
Я пошел потолкаться у объявления. Видимо, все уже знали о решении
профессора. Никто не интересовался моими планами и надеждами.
Мимо объявления быстро прошел Крылов. Вид у него был ужасный. Глаза
ввалились, волосы были в беспорядке, руки болтались, как у куклы. Смета-
нин оклинкул его, но Крылов не отозвался, а прошел в нашу комнату. Я
последовал за ним.
- Ты чего? - спросил я.
Крылов проглотил слюну, двигая острым кадыком.
- Отстань, - сказал он.
- Женишься, что ли? - продолжал я.
Крылов схватил со стола тетрадь и запустил в меня. Я увернулся. Тет-
радь пролетела мимо и ударилась в лоб Мих-Миху, который как раз входил в
комнату. Мих-Мих и бровью не повел. Он нагнулся за тетрадью, а Крылов,
даже не извинившись, отвернулся к окну.
- Слава, - сказал Мих-Мих, - возьми себя в руки. Неужели из-за это
й...
- Чего вам всем надо?! Чего вы все ко мне лезете?! - в отчаянии заво-
пил Крылов и бросился вон из комнаты,
Из-за интегратора вышел Чемогуров, и мы устроили небольшой симпозиум.
Мих-Миху был известен диагноз. Он его нам сообщил. Крылов переживал раз-
рыв с Викой. У него наконец открылись глаза, чему Вика в немалой степени
способствовала. Она выкинула следующий номер.
В мое отсутствие она пошла в гости к Сметанину и Миле. Там было чае-
питие с профессором, во время которого Вика пыталась повлиять на распре-
деление. Она очень мило болтала и как бы невзначай давала всем характе-
ристики. У нее был свой средний балл оценок для нашей группы. В частнос-
ти, я был назван эгоистом и неуживчивым человеком. Крылова Вика характе-
ризовала как талантливого, но неуправляемого. Сметанин же оказался пок-
ладистым и преданным делу работником. Вика о себе умолчала, но ее допол-
нил Сметанин. По его мнению, она могла влиять на Крылова в нужную сторо-
ну.
Во всем этом была известная доля истины.
Короче говоря, они дали понять профессору, что кафедра нуждается в
верных ему людях. Если таланту Мих-Миха прибавить талант Крылова да мой
индивидуализм, неизвестно что может получиться. А тут еще вечный оппози-
ционер Чемогуров, под влияние которого я попал. Следовательно, нужно бы-
ло оставить Крылова в аспирантуре, но для равновесия и лучшего морально-
го климата взять на кафедру Сметанина и Вику.
Это не было сказано прямо, но профессор понял. Большая политика дела-
лась тонко, под звон серебряных ложечек.
Надо отдать должное Юрию Тимофеевичу. Он холодно выслушал Вику и уда-
лился в свой кабинет. На следующий день он вызвал Крылова вместе с
Мих-Михом и изложил им результаты чаепития. Профессор не побоялся вторг-
нуться в личную жизнь Славки, как побоялся сделать я.
- Она далеко пойдет, - заметил Чемогуров.
- Может быть. Только не у нас на кафедре, - сказал Мих-Мих.
У Крылова было объяснение с возлюбленной. Что они там говорили, никто
не знает, но Славка после этого стал невменяем. Он замкнулся и ни с кем
не разговаривал.
Такова была обстановка перед распределением.
Группа пока ничего не знала. Естественно, что Сметанин и Вика помал-
кивали.
Наконец наступил день распределения. Оно проходило в конференц-зале
института, где обычно заседал Ученый Совет. С утра мы собрались в кори-
доре под дверями. Нас возглавляла Зоя Давыдовна, у которой был список.
Без четверти десять в зал стали собираться люди. Пришли заместитель
ректора, профессор Юрий Тимофеевич, Мих-Мих. Было много незнакомых. Зоя
Давыдовна объяснила, что это представители предприятий.
По коридору прошел коренастый человек в унтах и тоже вошел в конфе-
ренц-зал.
- Это из Кутырьмы, - сказал Зоя Давыдовна.
В группе произошло замешательство, особенно в той ее части, которая
замыкала список.
- Мы поедем, мы помчимся на оленях утром рано... - пропел Сметанин.
Теперь он чувствовал себя в безопасности.
В десять часов Зоя Давыдовна пригласила в зал Славку. Он вошел спо-
койно и безучастно. Вообще, в это утро он ни на кого не смотрел.
Мы прильнули к дверной щели. Кто ухом, кто глазом. Ничего не было
видно, да и слышно тоже.
Через пятнадцать минут дверь открылась, и Крылов вышел. Такой же пря-
мой, будто проглотивший аршин. Вика старалась на него не смотреть. У нее
на лице были красные пятна.
- Ну что? - выдохнули все, хотя распределение Славки было делом ре-
шенным.
Крылов пожал плечами. Тут же из зала вылетел Мих-Мих. У него были
круглые глаза. Он подбежал к Славке сзади и два раза тряхнул его за пле-
чи.
- Ты соображаешь, что ты наделал! Это же не только твое личное дело!
Ты ставишь под удар работу! - свистящим шепотом произнес он.
Мы застыли, не понимая. Мих-Мих обвел нас взглядом и сказал с го-
речью:
- Он распределился в Кутырьму! А что я мог сделать?..
Я посмотрел на Вику. До нее доходил смысл сказанных слов. Только те-
перь она, кажется, поняла, что разрыв со Славкой - это серьезно. Навсег-
да.
В зал вошел следующий. А оттуда выскочил довольный человек в унтах. У
него были причины радоваться. Во-первых, он быстро освободился, вопреки
ожиданиям, а во-вторых, получил лучшего молодого специалиста. Он подошел
к Славке, пожал ему руку, и они стали о чем-то разговаривать. Крылов
улыбался.
Когда подошла моя очередь, я вошел в зал и узнал, что мне предлагает
работу Министерство высшего и среднего специального образования. Минис-
терство направляло меня в распоряжение нашего института. Я решил не от-
казываться, это было бы теперь не оригинально. Мне подсунули большой
лист и я расписался. В одной из граф на листе значилось: "жилплощадь не
предоставляется". Я не знал, что в таких случаях нужно говорить и сказал
"спасибо".
После этого я пошел на кафедру. В нашей комнате, кроме Чемогурова,
находились Крылов с представителем Кутырьмы. Чемогуров участвовал в их
беседе.
- А рыбалка! - кричал сибиряк. - Да разве у вас здесь... Ты рыбак?
Славка помотал головой.
- Значит, будешь! - заявил человек в унтах.
- Так. А грибы? - поинтересовался Чемогуров.
- Ха! Косой косим.
- Ну ладно. А все-таки чем вы там, кроме охоты, рыбалки и грибов за-
нимаетесь?
- спросил Чемогуров.
- Ну, шишки кедровые берем...
- Нет, на работе, - уточнил Чемогуров.
- Ах, на работе, - протянул сибиряк. Он окинул Славку и Чемогурова
хитрым взглядом, посмотрел на меня и сказал Славке:
- Приедешь - узнаешь. Я же кадровик. Я в ихних научных делах ничего
не понимаю... Жилье дадим.
- Отчаянный ты человек, Крылов, - сказал Чемогуров. - И ты, Петя, то-
же отчаянный, - добавил он, заметив меня. - Небось, пошел в младшие на-
учные?
- Ну, пошел, - сказал я.
- А то давай к нам в Кутырьку! - оживился сибиряк, обращаясь ко мне.
- У нас всем места хватит.
Я поблагодарил, но отказался.
К вечеру стали известны другие итоги распределения. Никаких неожидан-
ностей больше не было. Сметанин "сыграл в ящик", как у нас говорили. Ви-
ка пошла в заводскую лабораторию.
Таким образом и решилась наша судьба. Славка молодец, он сжег мосты и
сразу вышел из транса. Теперь он смотрел только в будущее. Оно состояло
из полутора месяцев до защиты и всей трудовой жизни после.
Happy end.
После распределения все затаились, изготовляя в тиши дипломные рабо-
ты. Нужно было обработать материал, написать обзор литературы, начертить
демонстрационные листы.
Я купил специальную папку и тщательно переписал в нее грузинский от-
чет, снабдив его литературным обзором. Оставшееся время я употребил на
то, чтобы усовершенствовать метод и внести изменения в программу. В дип-
лом это уже не вошло. Я рассчитал несколько режимов новым методом и пе-
редал результаты Николаю Егоровичу. Теперь я уже знал, что числовые па-
раметры, которыми меня снабжал Чемогуров, не были им придуманы, а посту-
пали с завода вакуумных приборов. Николай Егорович оказался хитрее всех.
За грузинские деньги он получил кучу расчетных данных.
Потом я красиво начертил демонстрационные листы к защите. Я чертил
себе и Крылову. У Славки, как у всякого гения, была неприязнь к оформи-
тельской работе.
Мы с Крыловым записались на защиту в один день. За неделю до защиты у
нас началось предстартовое волнение. Это был последний приступ всем из-
вестной студенческой болезни "Ой, завалю!"
Традиция это, что ли? Я например, твердо знал, что только полная и
внезапная немота на защите может помешать мне получить "отлично". Отзыв
профессора был панегирическим. Рецензия содержала лишь одно замечание:
на странице 67 рецензент обнаружил ошибку в слове "вакуум". Я написал
его через три "у": "вакууум". Так же обстояли дела у Крылова. И руково-
дитель, и рецензент дружно рекомендовали его в аспирантуру.
И все равно мы тряслись, больше для порядка, придумывали самые дурац-
кие вопросы за членов комиссии и пытались на них ответить. Правда, неко-
торые из них действительно прозвучали на защите. Был у нас в комиссии
один специалист по нестандартным вопросам, некто доцент Хомяков с сосед-
ней кафедры.
В день защиты мы со Славкой раньше всех пришли в аудиторию, где долж-
на была заседать комиссия. Аудитория была обыкновенная, в ней у нас
раньше проходили семинары по философии. Но вот появилась Зоя Давыдовна с
красной скатертью и графином с водой. Она накрыла стол и поставила гра-
фин. Аудитория сразу преобразилась. Я развесил свои листы, взял в руки
указку и принялся нервно ходить перед столом, повторяя в уме первую фра-
зу: "Дипломная работа посвящена..." И так далее.
Скоро пришли члены комиссии. Председателем был главный инженер того
завода, где я выступал с докладом. Это был плюс. В комиссию входили так-
же Юрий Тимофеевич, Мих-Мих, доцент Хомяков и другие. Все они расположи-
лись за столом. Позади уселись зрители, среди которых были Чемогуров,
Николай Егорович, какой-то высокий тип, который мне сразу не понравился,
и кое-кто из нашей группы.
Зоя Давыдовна встала и прочитала все обо мне. Кто я такой и как учил-
ся в институте. Председатель положил перед собой часы и сказал:
- Вам дается пятнадцать минут.
Я начал говорить. Пятнадцать минут пролетели как один миг. Я мог бы
рассказывать еще и еще, но председатель сказал:
- У вас осталась одна минута.
Я быстренько закруглился. Потом задал вопрос Мих-Мих. Этот вопрос он
мне уже задавал однажды в нашей комнате. Я ответил на него так же, как
тогда. Мих-Мих удовлетворенно кивнул. Доцент Хомяков прищурился, вгляды-
ваясь в формулы на листе, и сказал:
- Вот там у вас под интегралом синус... Каков период синуса?
- Два пи, - коротко сказал я.
- Так-с, - сказал доцент, и я понял, что это только разминка. Как в
клубе веселых и находчивых. - А напишите-ка мне формулу закона Ома... А
то, знаете ли, у нас некоторые выпускники интегральные уравнения приме-
няют, а закона Ома, да-да...
Я нарисовал формулу закона Ома.
- Чудесно! - сказал Хомяков. - А чему равен заряд электрона?
Я ужасно разозлился и сказал:
- Это можно узнать в справочнике по элементарной физике.
Хомякову ответ не понравился. Он обвел взглядом комиссию и продолжал:
- Вот вы произвели расчеты тепловых процессов при сварке лазером. Что
вы можете сказать о происхождении слова "лазер"?
Я совсем рассвирепел и сказал чрезвычайно вежливо:
- Это слово английского происхождения. Так же, как слова "мазер",
"фазер" и "бразер". Ду ю андерстенд?
Дальше я продолжал на вполне сносном английском. Я объяснил Хомякову,
что слово "лазер" является аббревиатурой и составлено из первых букв
нескольких английских слов, объясняющих принцип действия этого прибора.
Этой наглой выходкой я убил доцента. По-моему, он ничего не понял из мо-
ей речи. Я видел, как в заднем ряду корчится от смеха Чемогуров. Да и
члены комиссии едва сдерживались.