Папа мой  дневник  по
субботам смотрит. А так - все своими делами заняты.  Но  считается,  что
наша семья благополучная. Вы как думаете?
   В кабинете у историка книг - полно! От пола  до  потолка.  Настольная
лампа, потертый ковер... На стене фотографии каких-то незнакомых  людей.
Я только Льва Толстого узнал.
   Дмитрий Евгеньевич не торопится. Ждет, когда я  привыкну.  Он  вообще
мягкий. Мы этим пользуемся. На его уроках никакой дисциплины. Он нас  не
умеет "держать в ежовых рукавицах" , как Татьяна Ильинична.
   Интересно, что это за рукавицы такие? Вы не видели?
   Дочка чаю принесла, поставила поднос с чашками на письменный стол. Мы
с историком уселись рядышком на стульях.
   - Боренька, я вас пригласил, чтобы серьезно  поговорить,  -  начинает
он. А сам придвигает ко мне чай и печенье.
   Я, конечно, оглянулся. Кого это "нас"  он  пригласил?  Никого  больше
нет. И тут до меня дошло, что он ко мне на "вы"  обратился!  Я  чуть  со
стула не упал.
   - Я слышал, - говорит, - что вы теперь Хранитель планеты?
   - Дмитрий Евгеньевич! - я взмолился. - Не надо! Называйте  меня,  как
раньше! Я так не привык.
   - Привыкайте, - говорит, - голубчик. Эта форма, - говорит, -  естест-
венная для человеческого достоинства. А оно от возраста не зависит.
   Я в чай уткнулся. Ничего не понимаю: про какое это он достоинство го-
ворит? Я это слово только в книжках видел, да и то редко... А  вы?  Нет,
правда, - разве оно в жизни нужно?
   - Итак, вы теперь Хранитель... - повторил он.
   - Да, это у нас такая пионерская игра, - говорю я вяло. - Мы готовим-
ся к контакту с внеземными цивилизациями... Дисциплину повышаем, успева-
емость...
   Скучно было врать, но что поделаешь? Не рассказывать же ему про  Мар-
целлия. Не поймет.
   - Зачем вы говорите неправду? - вдруг спрашивает. - Я же знаю, что вы
один - настоящий Хранитель.
   - Откуда вы знаете? - удивляюсь.
   - Дело в том, что мой отец был Хранителем...
   Вот это да! У меня даже челюсть отвисла. Хорошенькая новость!  Теперь
понятно, почему историк со мной любезничает. Если не  врет,  конечно.  А
зачем ему врать?..
   Пока я лихорадочно размышлял, Дмитрий Евгеньевич встал  и  подошел  к
портрету старика на стене. Я понял, что это его отец.
   - Он мне рассказывал перед смертью. Все было в точности так же, как у
вас... Золотая пыль космической энергии и добрый вестник.
   - Какой вестник? - не понял я.
   - Ну, этот ваш Марцеллий. Рассыльный... Отец называл  его  вестником,
поскольку он принес весть, - говорит историк. - Отцу эта весть была  со-
общена очень давно, еще до революции.
   - А Марцеллий сказал, что Хранителем был какой-то индус, -  говорю  я
нехотя, потому что как бы еще не верю.
   - Вот как? - удивился он. - Впрочем, так  и  должно  быть.  Отец  был
убежден, что Хранителей много.
   - У нас уже полшколы хранителей, - вставил я.
   - Нет-нет, это не то. Хранителей много, но каждый должен думать,  что
он - один!
   Тут Дмитрий Евгеньевич разволновался и принялся ходить  по  кабинету,
по протертой на ковре дорожке. Он рассуждал вслух, а про меня будто  за-
был.
   - Хранитель должен знать, что только от него зависит будущее  разума.
Это помогает ему выстоять! Безусловно, это так... Отец говорил, что Пуш-
кин, Толстой, Данте были Хранителями...
   - Данте? - не понял я.
   - Был такой великий поэт.
   Ну, мне совсем худо стало. Попал в компанию!  А  я  думал,  что  буду
просто подсовывать Глюку заметки из газет. Пускай там их читают и делают
выводы. Мое дело маленькое... А тут, оказывается, вон их сколько!
   - Значит, я не один? - бормочу.
   - Это только предположение! Только предположение! - он опять заволно-
вался. - Никто точно не знает. Мой отец умер десять  лет  назад.  Вполне
возможно, что после него был этот ваш индус, а уже теперь - вы...
   - А что он делал? Ваш отец? - поинтересовался я.
   - Он тоже был историком, - говорит.
   - Нет, как он... это самое... планету хранил?
   Смотрю, учитель насупился, глядит на меня печально, будто я что-то не
оправдал.
   - Он был историком, мальчик.
   - Значит, мне тоже нужно стать историком? - говорю.
   Дмитрий Евгеньевич засмеялся, рукой махнул, сел рядышком. Руку мне на
плечо положил.
   - Я тоже так думал, - говорит. - Как мне хотелось  стать  Хранителем!
Мне казалось, что я смогу сказать о человечестве что-то важное... Я  го-
товился к этому всю жизнь, учился, читал книги и все ждал, что  появится
золотая пыльца и возникнет из нее вестник... Не дождался. Понимаете, Бо-
ренька? Мне уже шестой десяток. Я прочитал все книги, что стоят на  этих
полках! И не дождался... Обидно.
   Он замолчал и отвернулся от меня.
   - Да вы не переживайте, Дмитрий Евгеньевич! Это же случайно выходит -
кого назначат, - говорю. - У них там электронная машина, она  перебирает
номера - и привет!
   - Вот именно. Привет... - отвечает он, не оборачиваясь.
   - Ну, хотите я вам уступлю? Пусть лучше  вы  будете  Хранителем,  чем
Дунька! - Сказал - и сам испугался.
   А Дмитрий Евгеньевич обернулся да как заорет:
   - Что?!
   - Да я ничего. Вы не подумайте... Мне-то не больно нужно.
   - Как ты не понимаешь, что этого нельзя отдать! - закричал он. -  Это
можно только получить!
   Забыл даже, что. звал меня на "вы". Во как я его достал...
   Я голову в плечи втянул, сижу. Откуда мне знать -  чего  можно,  чего
нельзя? Сам небось всю жизнь с отцом прожил, успел все узнать. А я  Хра-
нителем - три недели...
   - Простите, Боренька, - он снова стал ласковым. -  я  не  сомневаюсь,
что вы из добрых побуждений...
   - Да ладно, чего там... - говорю.
   - Вот вы говорите - случайность - продолжает он рассуждать. - А  слу-
чайность - это непознанная закономерность. Можно случайно  родиться,  но
случайно стать Пушкиным - нельзя!
   - А у вашего отца ПИНГВИН был? - спросил я, чтобы поскорее от Пушкина
отделаться.
   - Пингвин? Какой пингвин? - этим я его сбил. - Ах, космический  пере-
датчик... У него паучок был, мохнатенький такой.  Повиснет  на  паутинке
над рукописью - и читает, читает... Я этого паучка в детстве очень боял-
ся.
   Хорошо им было! Паучок маленький, можно легко  спрятать.  А  ПИНГВИНа
куда деть?
   Мы еще час просидели. Дмитрий Евгеньевич  все  советовал  мне  хорошо
учиться и осознать ответственность. Сказал, что он готов мне  помочь  во
всем. Книжки будет давать, разговаривать со мною обо всем, что мне  нуж-
но... Под конец я спросил его, что же мне передавать  в  Центр?  Как  он
считает?
   - Хранитель должен решать это сам. Только по внутреннему  побуждению,
- сказал историк.
   Опять я ничего не понял. Откуда у меня возьмется это  внутреннее  по-
буждение? Ну, с ответственностью легче. Про ответственность нам с перво-
го класса уши прожужжали.
   Я шел домой и размышлял. Приятного  было  немного.  Пушкин,  Толстой,
этот, как его... Данте. И я.
   Но не успел дверь открыть, сразу все размышления из башки выдуло.
   За столом в моей комнате сидели родители, Татьяна Ильинична и все на-
ши хранители - Дунька, Машка, Витька и Миша.
   А на столе перед ними с понурым видом стоял ПИНГВИН.

   Глава 6 СКАНДАЛ
   Знаете, есть такая картина: "Военный совет в Филях"? Нам Дмитрий  Ев-
геньевич показывал. Стоит Кутузов в избе, а перед ним - -  генералы.  Он
им сказал, что нужно Москву отдать Наполеону. Ненадолго,  потом  обратно
заберем. А они за столом сидят, ошарашены.
   Такой же вид у всех был, когда я им сказал,  что  Пушкин,  Толстой  и
этот... Все фамилию забываю!.. Данте, вот!..  Они,  можно  сказать,  мне
родные братья.
   Татьяна Ильинична чуть под стол не упала.
   Но это не сразу. Сначала, когда я вошел, помолчали для порядка.  А  я
соображай врать или не врать? Решил правду говорить. Будь что будет!
   - Боря, где ты был? - спросила мама.
   - У Дмитрия Евгеньевича, - говорю.
   - У нашего преподавателя истории? - уточняет Татьяна Ильинична.
   - Ну да. У историка.
   - А почему ты нам сказал, что идешь к Дуне заниматься математикой?  -
говорит мама.
   - Чтобы не волновать, - отвечаю.
   Папа шумно вздохнул и положил кулаки на стол. Все за  столом  скорбно
так переглянулись, будто я при смерти.
   - Теперь скажи, - мама продолжает, - откуда у тебя эта птица?
   - Прилетела, - говорю.
   - Неправда. Пингвины не умеют  летать,  -  покачала  головой  Татьяна
Ильинична.
   - Ты сказал, что пингвина привез Дунин папа. Но Дуня это отрицает.  -
Мама перевела взгляд на Дуньку.
   Дунька башкой качает, мол, не было такого.
   - Почему ты вступил на путь обмана? - строго спросила мама.
   А на какой же мне путь вступать, когда никто в пришельцев не  верит?!
Я же маму и берег, чтобы у нее крыша не поехала! Ну, чтобы она не  свих-
нулась, значит...
   - Я больше не буду, - говорю.
   - Тогда объясни все это, - сказала Татьяна Ильинична.
   Я объяснил все в натуре, как было. Показал им блюдо, на котором стоя-
ла голова Марцеллия. Мишка с Машкой хихикали тихонько. Витька  Куролесов
рот раскрыл, то на учительницу посмотрит, то на меня. Дунька кивала.
   Мне маму было жалко. Она оцепенела и не сводила с меня глаз.  Я  этот
взгляд знаю. Когда я ногу сломал в прошлом году, у  мамы  был  такой  же
взгляд. Желание спасти пополам с ужасом.
   Татьяна Ильинична что-то записывала в тетрадку.
   Ну а когда я им сказал, что попал в компанию с Данте, тут все и отва-
лились. Немая сцена, как у Гоголя. Я по телевизору видел.
   И вдруг папа как засмеется!
   - Ну, молодец! - хохочет. - Я и не знал, что сын у нас -  сочинитель.
Это не вранье, а художественное творчество, - начал объяснять он маме.
   Но у мамы глаза стеклянные, не слышит.
   - Боря, мы эту сказку уже знаем, ты хорошо  это  придумал.  Благодаря
твоей фантазии наш класс стал зачинщиком движения по сохранению планеты.
К сожалению, тебя не выбрали хранителем, но ты можешь  бороться  за  это
звание, - начала свое занудство Татьяна Ильинична. - Но сейчас нас  сов-
сем другое интересует. А именно - эта птица. Пингвин... Почему он здесь?
Может, он из зоопарка сбежал. Или из цирка. Пингвины у нас не водятся.
   Глюк, склонив свою головку, смотрел на учительницу с сожалением.  На-
верное, ему хотелось сказать, где он водится. Но Глюк не умел  говорить,
он умел только читать.
   - Татьяна Ильинична, можно мне? - вдруг возникла Дунька.
   - Говори, Дуня.
   - Татьяна Ильинична, мы же за другим пришли! Где водятся пингвины, мы
знаем. Может, Боря его на улице нашел и говорить не хочет. Но нам  пинг-
вин нужен для дела. Вы же помните, что он является  как  бы  прибором...
таким космическим... информацию передавать, помните? Боря должен нам его
отдать, потому что он сам не хранитель.
   Я сразу понял, куда она клонит. Дуньке невыгодно было, чтобы все  уз-
нали правду. Тогда ПИНГВИНа могли потребовать в Академию  наук  или  еще
куда.
   - Борис, ты не должен срывать мероприятие. Ты сам придумал, что птица
передает. эту... информацию другим планетам. Так что будь любезен...  Вы
не возражаете, если мы заберем птичку? - обратилась Татьяна Ильинична  к
маме.
   - Ну уж нет! - заорал я. - Только через мой труп!
   Мама вздрогнула.
   - Борька, да отдай ты его... - сказал папа. - Не будь жмотом.
   - Нет, пусть она скажет - прилетал Марцеллий или нет! -  закричал  я,
указывая на Дуню. - Вспомни, пожалуйста! Сама с ним разговаривала!
   - Я не разговаривала! - орет Дуня. - Это он говорил  про  Шкловского.
Абракадабра, анонс... - Дунька вдруг заревела.
   - Дуня, успокойся... Я не понимаю... Ты его действительно  видела?  -
спросила Татьяна Ильинична.
   - Видела... видела... Как вас... Вот здесь башка торчала и  говори...
говорила... - всхлипывала Дуня.
   Мама вдруг встала. Вид у нее был самый решительный,
   - Все! Надо принять срочные меры. Это уже массовый психоз!
   - Света, да погоди... - сказал папа.
   - Я лучше знаю. Я врач!
   ПИНГВИН вдруг повалился набок, прямо на столе, и  стал  хлопать  себя
крыльями по бокам. При этом хрипел.
   - Водички, водички ему! - закричала Татьяна Ильинична.
   - Какой водички! - я ору. - Дайте что-нибудь почитать! Ну! Быстро!
   Учительница испугалась, кинулась к сумочке, сует мне методичку из ро-
но. Я ее раскрыл наугад, сунул под нос ПИНГВИНу. Тот голову поднял,  чи-
тает, Опять немая сцена,
   Глюк клювом пощелкал благодарно, на ноги поднялся. Я его снял со сто-
ла и унес за кресло.
   - Видите... я же говорила... - всхлипнула Дуня.
   А мама уже крутила диск телефона. Палец срывался, она била по  рычаж-
кам, снова набирала...
   - Павел Тимофеевич? Это Светлана Викторовна. Павел Тимофеевич, я про-
шу вашей помощи... Как врач и как мать...

   Глава 7 ОБСЛЕДОВАНИЕ
   Короче говоря, нас с Дунькой поместили на обследование в больницу - в
психушку. В детское отделение.
   Дуньку провожал ее папа, антарктический летчик. Он все ее  успокаивал
и обещал, что привезет настоящего пингвина. Дунька опять ревела. Она го-
ворила, что ей нужен передатчик из Центра Вселенной.
   Мама в белом халате привела нас в палату.
   Там уже было двое. Пацан лет десяти и девочка-дошкольница.  Потом  мы
познакомились. Пацана звали Рудольф. Он  зациклился  на  кубике  Рубика.
Вертел его днем и ночью, не мог отцепиться. А если отнимали - то бился в
конвульсиях. Он никак не мог его собрать, вечно один  кубик  был  не  на
месте. У него уже руки сами собой делали вращательные движения.  Схватит
кусок хлеба за обедом - и давай его крутить!
   А девчонка вообще-то нормальная была, только пела все время Гребенщи-
кова: "Возьми меня к реке, положи меня в воду, научи меня искусству быть
смирной,..". За это, наверное, и попала в больницу.  А  так  -  отличная
девчонка. Музыкальная. Кристиной звали.
   Мы с Дунькой устроились на своих койках, и мама ушла готовить  обсле-
дование.
   - Вот видишь. Допрыгалась, - говорю Дуньке.
   - Ничего, разберутся. ПИНГВИН все равно наш будет. Я  сама  Марцеллия
вызову и все ему расскажу. Он против пионерской организации не пойдет, -
говорила она.
   - Ты себя с пионерской организацией не путай, - сказал я.
   А Рудольф все кубик вертит под песенку Кристины: "Когда наступит вре-
мя оправданий, что я скажу тебе, что я скажу тебе..."
   Стали нас обследовать. Сначала температуру, потом анализы и  рентген.
Будто рентгеном можно увидеть, что у нас в голове делается. А на  третий
день назначили электроэнцефалограмму. Я это слово целый день учил, чтобы
правильно выговаривать.
   Хорошо, что я договорился перед отъездом в больницу  с  папай  насчет
Глюка. Его же надо кормить текстами. Я это потихоньку от  мамы  сделала.
Папа обещал Глюку энциклопедию.
   Время от времени приходили профессор и три его ассистента.
   Они с нами разговаривали. Мы с Дунькой все им рассказали про  Марцел-
лия, ПИНГВИНа, галактические волны разума...
   - Редкий случай двойной мании, - сказал профессор.
   Но вообще-то их больше волновал Рудольф. Он почти не спал -  все  пы-
тался кубик собрать. Ассистенты хотели ему помочь, но тоже не умели. Ру-
дольф есть перестал, осунулся.
   Наконец мне это надоело. За завтраком, перед самой энцефа... В общем,
понимаете... я отобрал у него кубик, оторвал зеленую нашлепку  в  центре
грани - там есть винтик такой - повернул его вилкой, и кубик рассыпался.
   - Теперь собирай, - говорю Рудольфу.
   Он, как ненормальный, накинулся на рассыпанные  маленькие  кубики,  в
два счета собрал их правильно, захохотал как бешеный,  а  потом  к  окну
подбегает и вышвыривает этот кубик на улицу.
   - Ура! - кричит и как накинется на кашу с котлетой!
   Вот так я его и вылечил. Через день Рудольфа  выписали.  Его  бабушка
мне коробку конфет подарила.
   Но это потом. А тогда, после завтрака, нас с Дуней повели в  кабинет,
где стоял аппарат. Он вроде как тоже волны разума регистрирует и записы-
вает их на длинную ленту.
   Сначала посадили Дуньку и стали ей к  голове  прилаживать  электроды.
Много электродов, штук сорок. Дунька стала, как в бигудях. Сидит серьез-
но, о чем-то важном думает. Хочет, наверное, чтобы ее важные мысли запи-
сали.
   Включили ток, и бумага поехала, а перышки стали на бумаге чертить ли-
нии. Одна - почти прямая, другая - волнистая, а третья  с  зазубринками.
Аппарат гудит, Дуня думу думает.
   - Не лопни от мыслей, - говорю я ей.
   Она глазами зло стрельнула, и сразу одно перышко подпрыгнуло и  нари-
совало загогулину. Я эту загогулину расшифровал: "Сам дурак!"
   Потом от Дуньки долго отлепляли электроды, бумагу свернули в рулон  и
куда-то унесли.
   Принялись за меня. Я решил думать о том, как  буду  хранить  планету.
Пусть они запишут и убедятся, что я не дурак.
   Вспомнил, что мне Дмитрий Евгеньевич говорил, а  еще  вспомнил  поче-
му-то бабушкину деревню по Угличем. Вот там планета так  планета!  Прос-
торная, зеленая. Мы с бабушкиной козой играли в корриду. Она меня  бода-
ла, а я уворачивался и махал перед ее носом полотенцем.
   Дуня ревниво смотрела, как перышки чертят мои мысли.
   - Интеллект - ноль, - говорит.
   Ну, это мы еще посмотрим, у кого - ноль!
   Меня отсоединили от электродов и нас с Дуней повели обратно в палату.
Через час пришла мама. Глаза зареванные.
   - У Дуни отклонений не обнаружено, а у тебя синусные волны  эпилепти-
ческого характера, - говорит.
   Дунька мне язык показала.
   - Все равно ПИНГВИНа не отдам, - сказал я. Мне и с этими волнами  хо-
рошо.
   - Откуда у тебя это? - Мама опять собралась плакать.
   - Мама, неужели ты веришь этому аппарату? - спросил я. - Что для тебя
важней - я или электроды?
   - Я верю в науку, - всхлипывает мама.
   - Тогда почему не можешь понять, что Марцеллий - это правда!
   - Опять... - вздохнула мама.
   Дуньку выписали, и Рудольфа выписали. Остались мы  с  Кристиной.  Мне
стали давать таблетки. Я их под языком держал, пока медсестра не  уходи-
ла, а потом выплевывал и выбрасывал в форточку.
   Горькие такие. И Кристину научил, а то она их глотала, как дурочка.
   Я ей тоже про Марцеллия рассказал. Кристина даже петь перестала, слу-
шает. Потом спросила:
   - А планета - это что?
   - Здрасьте! - говорю. - Гребенщикова поешь, а таких простых вещей  не
знаешь. Планета - это большой шар, на котором мы все живем. Он летит  по
Вселенной неизвестно откуда и куда. А на нем города, страны и люди,  как
приклеенные. Вокруг шара - пустота, а в ней другие шары летают  во  всех
направлениях. Некоторые их них раскаленные. Это звезды. Видела на небе?!
   Кристина уже плачет.
   - Ой, как страшно! Они же все друг с другом перестукаются!
   - Ничего. Может быть, проскользнем, - говорю ей.
   Кристина задумалась, потом затянула: "Под небом  голубым  есть  город
золотой..."
   - Погоди, - говорю, - Чего ты все одно и то же!
   - А что же петь? Я другого не знаю, - говорит.
   - Пой свое.
   - Я не умею.
   - Давай сочиним!
   И мы стали сочинять песню. Кристина мелодию, а я слова. Про  то,  как
мы в больнице лежим, а вокруг нас шары летают, раскаленные, Веселая  по-
лучилась песенка! Вскоре мы ее уже хором пели. То есть дуэтом.
   Нянечки сбежались, слушают. Потом профессор пришел. Я думал, он уколы
нам назначит, это было бы неприятно: укол не выплюнешь.
   Но профессор послушал наше творчество, улыбнулся и говорит:
   - Кажется, на поправку идет. В песнях появился смысл!
   Я так понял, что мы с Кристиной круче Гребенщикова текст сочинили.
   Однако нас продержали еще три дня, пока мы не выплюнули свои  баночки
с таблетками до конца. За это время мы сочинили еще пять песен. Из  дру-
гих палат психованные дети приходили их переписывать и  разучивали  наи-
зусть. Профессор сказал, что нас с Кристиной надо выписывать, а то мы их
всех заразим.
   Когда прощались с Кристиной, она мне говорит:
   - Я тебя прошу, пожалуйста, следи за планетой! А то залетим  куда-ни-
будь не туда.
   Я же говорил - нормальная девчонка!

   Глава 8 ПОБЕГ
   За мной в больницу приехал папа. Он был какой-то хмурый и  виноватый.
Я ему сказал:
   - Как так Глюк?
   Папа в