выдернул ящик
письменного стола. Часы плавали там, как рыбка в  аквариуме. Я  схватил их и
открыл  крышку. Чтобы все-таки обезопасить себя от возможных неожиданностей,
я  решил  вернуться во времени  немного  назад,  причем в  такой момент, про
который я точно помнил -- где,  как и с кем я находился.  Такой момент долго
искать не пришлось. Я вспомнил, что десять дней назад перед последними тремя
уроками мы стояли в коридоре и гадали, какие темы принесет Анна Ильинична на
четвертное сочинение по литературе.
     Я поставил нужное  число и время --  без  пяти двенадцать, --  приложил
часы к  ямочке  на шее  и,  не  раздумывая, обеими  руками  резко надавил на
крышку.
     Ощущение было незабываемым.
     Все  продолжалось доли секунды, однако я успел зафиксировать  начальную
фазу скачка, пока меня не смыло пространством прошедшего времени.
     Одновременно со щелчком произошло уже знакомое мне легкое содрогание, и
тут же вокруг часов стала быстро разрастаться поверхность чечевичной  формы,
будто от них отделялась оболочка. Внутри этой поверхности я  успел  заметить
зеленое сукно  письменного стола,  на  котором покоились часы, рядом -- угол
чернильного  бронзового  прибора,  будто  вдвигавшегося  внутрь  поверхности
ниоткуда, и  дедовский мундштук. Пальцы  мои и часть груди  у  шеи уже  были
смыты распухавшей чечевицей, через миг исчез подбородок, нос, в то время как
внутри поверхности продолжал возникать  кусок письменного стола  в дедовском
кабинете  --он  торчал  из  моего  тела,  съедая  его  с огромной  быстротою
раздвигавшейся  чечевичной  поверхностью.  Еще  мгновенье  -- и  поверхность
достигла  глаз. Я перестал видеть, последовало несколько сотых долей секунды
полной  темноты,  и  вдруг  я  оказался  в  школьном  коридоре  среди  своих
товарищей,  возникнув, как и  они,  на  границе  раздела  двух  пространств,
раздвигающейся с гигантской скоростью.
     -- ...инична даст Наташу Ростову. Вот увидите,-- сказал Толик.
     -- И князя Андрея, -- авторитетно добавил Макс.

     -- А я к Пьеру готовилась. Хоть бы Пьер был! -- заволновалась Марина.
     "Все точно,  --  отметил я про себя.  -- Эти  реплики  имели место".  Я
прикрыл веки, сжал пальцы, как  бы  концентрируя  мыслительную энергию,  и с
расстановкой произнес:
     --  Значит, так.  Темы  будут такие:  "Образы Кутузова и Наполеона  как
отражение исторических взглядов Толстого", "Философия Платона Каратаева и ее
связь с толстовством" и "Русский солдат в изображении Толстого".
     Меня  дружно  осмеяли. Никто  не напомнил мне, что  в первый раз я тоже
голосовал за князя Андрея.
     Через  пять минут  в класс  вошла  Анна  Ильинична и написала  на доске
названные мною темы. Слово в слово. Все онемели и дружно повернулись ко мне.
     -- Откуда ты знал? -- прошептал Макс.
     -- Интуиция, -- пожал плечами я.
     -- Ну ты логопед! -- произнес он свою любимую присказку.
     Анна   Ильинична,   как   она   потом   объяснила,   решила   проверить
самостоятельность  нашего мышления, почему  и залепила такие  зверские темы.
Конечно,  никто не был готов,  кроме  меня,  потому  что  я прекрасно помнил
разбор сочинений, устроенных ею два дня спустя.
     "Заодно  и четвертную  отметочку исправлю!"  --  подумал я,  принимаясь
строчить про Кутузова и Наполеона.
     В первый раз я писал о  русском солдате и получил трояк за содержание и
четыре -- за грамматику.
     Через  два  дня  я узнал, что получил "отлично" за  содержание  и ту же
четверку  за  грамотность. В четверти  вышла  пятерка. Остальные имели те же
оценки, что в первый раз.
     За  десять  дней,  предшествовавших  моему второму  шестнадцатилетию, я
заслужил репутацию прорицателя. Ситуации повторялись одна за одной, и мне не
стоило никакого труда предсказывать их.
     -- Вот смотрите, -- говорил я  в кино, как всегда прикрыв  глаза и сжав
пальцы в кулаки, -- сейчас войдет рыжий щербатый мужик на костыле.
     Через минуту в фойе входил рыжий щербатый мужик на костыле.
     -- Завтра химичка спросит тебя, тебя и тебя, -- указывал  я пальцем. --
Готовьтесь.
     На  следующий день  их  спрашивали,  они  получали  пятерки,  изумленно
благодарили.
     Таким образом мне удалось повысить четвертные оценки не только себе, но
и нескольким своим товарищам. За мной ходил хвост. Канючили, не переставая:
     -- Мартын, а что у меня будет в четверти по биологии?
     -- Серега, "Зенит" завтра выиграет?
     -- Проиграет ноль-один, -- отвечал я.
     В  последний день  четверти ошеломленные  одноклассники потащили меня к
нашей воспитательнице Ксении Ивановне. У нас с нею доверительные отношения.
     -- Ксения Ивановна, Мартынцев у нас пророк! -- объявил Макс.
     -- Кто? -- испугалась она.
     -- Прорицатель. Предсказывает будущее!
     -- Как же он это делает?
     -- Интуицией, -- сказал Толик.
     -- Ах вот как? Тогда, Сережа, предскажи, пожалуйста, когда мне позвонит
моя Катя. Она уехала с ансамблем в Таллинн, обещала позвонить. Я должна быть
дома.
     Тут  я  влип.  Дело  в  том, что  этого  разговора  в  предыдущий  раз,
естественно, не было; я  понятия не имел  о Кате и ее гастролях в  Таллинне.
Тем более не догадывался, когда ей вздумается позвонить своей маме.
     -- В семь вечера, -- наобум брякнул я.
     И конечно, ошибся. Катя звонила в пять, когда  Ксении Ивановны не  было
дома,  а  потом  в  одиннадцать  вечера.  Об  этом  узнал  Макс,  специально
позвонивший    ей    на    следующий    день,   чтобы    узнать    результат
эксперимента.Репутация несколько пошатнулась.
     Начались  каникулы.  Я  виделся преимущественно с  друзьями -- Максом и
Толиком. Жизнь моя, в общем,  текла по тому же руслу, что в первый раз, но с
небольшими отклонениями. Иногда я нарочно их устраивал. Помня, что в субботу
ходил на дискотеку в ДК связи, на этот раз не пошел. Ничего не изменилось.
     Я напряженно ждал дня рождения. Я снова хотел стать обладателем  часов.
За три дня позвонил деду, поинтересовался здоровьем.
     --  Тронут,   --  насмешливо  сказал   дед.   --  С  чего  вдруг  такая
внимательность?
     Накануне  дня  рождения  я слегка поправил  свое реноме пророка,  точно
предсказав пластинку Челентано, которую мы  с Толиком и  купили  в  магазине
"Мелодия".
     Утром двадцать  седьмого марта, выслушав  поздравления мамы  и Светки и
получив  от них  в подарок ту же фирменную запечатанную  японскую кассету, я
стал ждать деда. На этот раз оделся получше, прибрался в комнате.
     В половине двенадцатого дед не пришел. Не явился он и в двенадцать. Его
не было в час, в три, в пять. Я извелся. Хотелось позвонить ему и напомнить.
Очень  мило  получится!  Так,  мол,  и так,  дедушка,  ты мне  часики  забыл
подарить. Где они? Дед позвонил в шесть часов.
     -- Поздравляю тебя, мой мальчик, -- сказал он слабым голосом. -- Ты  не
мог бы зайти ко мне? Я приготовил тебе подарок.
     Я помчался к нему сломя голову.
     Я люблю бывать  у  деда.  У него много старых вещей, старинная  тяжелая
мебель,  маленькая картина Айвазовского. Все  это испокон  веку  хранилось в
семье,  а не куплено  в  комиссионном,  как у  Толика.  Его  отец,  директор
овощебазы, года  два  назад  свез на дачу  всю новую мебель  и стал покупать
старинную.   Толик  рассказывал,  что   сейчас   он  гоняется  за  довоенным
репродуктором -- такая черная  бумажная тарелка. Готов заплатить за  нее сто
рублей.
     У  деда есть этот репродуктор. Он слушал из него речь Молотова в первый
день войны.
     Но  особенно мне нравится  фонола. Это такой инструмент начала века, по
виду похож на маленькое пианино.  У нее есть клавиатура  и несколько  ножных
педалей. Играть на фоноле может каждый, точнее, она играет сама, а ты только
изображаешь  игру,  нажимая  пальцами  на  клавиши.  В  фонолу  заправляются
специальные ноты --  листы с дырочками, а ножные педали регулируют громкость
и быстроту воспроизведения. У деда целая кипа нот -- Бах, Бетховен, Шопен. Я
люблю  играть "Элизе" Бетховена. Жаль,  что нет  ничего современней: неплохо
было бы сыграть партию Джона Лорда из "Дип Пепл", но и Бетховен сойдет.
     Я хотел бы стать  музыкантом в знаменитой команде. Но я не умею играть,
только  тренькаю  слегка  на  гитаре.  Фонола  для  меня   самый  подходящий
инструмент.
     Дед выглядел  больным. Он был в домашнем вельветовом потертом  костюме,
нечто вроде пижамы. Вообще, все было не так торжественно, как в прошлый раз.
     Он опять объяснил мне про часы. Они лежали на письменном столе рядышком
с  чернильным   прибором,  придавленные  канцелярской   скрепкой,  чтобы  не
взлетели. Прямо над ними на стене висел золотой адмиральский кортик.
     -- Ой, как болят сегодня ноги! -- пожаловался дед.
     Я вдруг подумал, что деду  ничего  не  стоит  воспользоваться часами  и
вернуться  в те  времена,  когда  у  него не болели  ноги, когда он стоял на
мостике военного крейсера в адмиральской форме  с  золотым кортиком на боку.
Почему он этого не делает? Зачем дарит часы мне?
     -- Ты все понял? --  спросил он. -- Не забывай прикладывать их сюда, --
он указал на шею.
     -- Я знаю, -- кивнул я.
     -- Откуда?
     -- Ты мне уже дарил, -- сознался я.
     Дед с минуту смотрел на меня. Затем печально покачал головой.
     -- Значит, ты уже попробовал?.. В таком случае мне говорить больше не о
чем.  Упражняйся  дальше.  Только  не  заставляй  меня  дарить  их  тебе  до
бесконечности.  Пожалей  старика.  Отвертеться  тебе  не  удастся.  Я  решил
подарить часы тебе еще до твоего рождения.
     Мне показалось, что он огорчен.
     -- Ступай, Сережа, -- сказал дед.
     Я  с  тоской посмотрел на кортик.  Дед явно не собирался сегодня дарить
его мне.
     "Вот и  попробовал! -- думал я, возвращаясь. -- Остался без кортика. Но
зато часики  при  мне!"  Тогда  я еще не  знал, что за все свои прыжки  надо
платить.
     Из первого опыта я извлек несколько важных следствий. Следствие первое:
все люди,  возвращенные  в  прошлое силою  часов, проживают его повторно как
впервые,  не помня о том, что  оно уже  однажды было. Все, кроме  меня. Даже
дед, многолетний обладатель часов, не заметил, что  я  заставил  его  дважды
прожить прошедшие десять дней.
     Следствие  второе:  прошлое  не  повторяется  в  точности,  с фатальной
неизбежностью.     Иными    словами,    время    не    обладает    свойством
детерминированности, если пользоваться точными терминами. Это и понятно -- я
вношу в него возмущение своей памятью. Проживая прошлое повторно, я могу его
корректировать, то  есть  влиять на ход  времени.  Значит,  можно исправлять
ошибки.
     Эта  мысль мне понравилась.  Можно не  бояться, жить начерно,  а потом,
узнав результат, переписывать жизнь набело.
     Правда,  может  измениться и  не  только  то, что зависит от  меня. Дед
ничего  не знал о моем прыжке, однако не  подарил  мне  кортик, не пришел ко
мне, а пригласил, то есть сделал не совсем то, что в первый  раз. Значит, на
общий закономерный ход времени накладываются случайные флуктуации.
     Я  почувствовал себя исследователем Времени. Мне  нравилось применять к
нему понятия, почерпнутые из курса физики.
     Следствие  третье: природа времени совсем не та, что представлялась мне
раньше.  С этим еще предстояло разбираться.  Я смутно  догадывался,  что мне
предстоит изменить взгляды на причинность.
     Но пока меня занимали конкретные вопросы: что делать с часами дальше? Я
чувствовал себя "как дурак с писаной торбой". Так любит выражаться моя мама.
     Это  сейчас,  исходивши  Время вдоль и поперек, я мыслю  философскими и
физическими  категориями.  Тогда в голове был полный  туман и неуемная жажда
извлечь из часов практические выгоды.
     Для начала я  решил накопить небольшой капитал времени, куда можно было
бы  возвращаться, не рискуя потерять часы,  то есть не заставляя деда дарить
их снова.
     Через  несколько  дней,  прожитых  как  на   иголках,  я  начал  легкие
упражнения  с  часами,  прыгая  исключительно назад. Я стремился растягивать
удовольствия.
     Например, когда  мама приносила домой что-нибудь  вкусненькое:  орешки,
торт  или  купленные по случаю бананы, -- я съедал свою долю и тут же прыгал
назад минуток на пятнадцать, чтобы съесть лакомство снова.
     Банку сока  манго  я  выпил пять  раз  подряд,  и  хотя аппетит остался
прежним,  в   результате   возникло   отвращение   к   соку   манго,   чисто
психологическое.  Также  не  приносили  желаемого  удовлетворения  повторные
прослушивания  хороших  записей  у   знакомых   и   просмотр  детективов  по
телевизору. Насыщение наступало быстро.
     Это была стрельба из пушки по воробьям. Я быстро понял, что мелкие цели
ведут к  мелким  результатам.  Необходимо  было  выработать  жизненный план,
сообразуясь с наличием часов.
     Но я  все откладывал  разработку жизненного  плана. Пока  меня занимали
фокусы. Особенно нравилось разыгрывать Светку. Ее муж Петечка, с которым она
раньше  училась в  школе, служил в армии и время  от  времени  звонил  ей из
Шауляя.  Услышав очередной звонок Петечки, я засекал время, потом отпрыгивал
назад минуток на пять, шел к сестре и спрашивал:
     -- Хочешь, сейчас Петька позвонит?
     -- Ой, конечно!
     -- Пожалуйста! -- я широким жестом  указывал на  телефон, и тот начинал
звонить.
     После двух таких импровизаций  Светка  стала приставать, чтобы я  снова
организовал звонок. Это было не в моих силах.
     -- Нет  настроения, -- говорил я. --  Понимаешь,  на это  затрачивается
психическая энергия...
     -- Серенький, ну пожалуйста!
     -- Попробую. На днях... -- обещал я.
     Наконец он позвонил. Светка пришла после разговора надутая:
     -- Видишь, он сам позвонил. Без твоей помощи.
     "Посмотрим, что  ты скажешь через  пять  минут!"  -- думал я, нащупывая
часы в кармане.
     Через пять  минут,  совершив прыжок и разыграв  спектакль  предсказания
звонка, я удостаивался восторженного поцелуя сестры.
     Скоро  я  стал  замечать,  что  предсказания  приносят  мне  все меньше
удовольствия. Напротив, стало явственно вырисовываться чувство определенного
неудобства, я бы даже сказал  -- стыда. Наблюдая, как простодушно изумляются
или радуются  мои друзья и  близкие при  повторе жизненного момента, как они
волнуются, я чувствовал  себя подлецом. Я знал результат  заранее. Все равно
что смотреть запись футбола по  телевизору,  зная счет, когда рядом искренне
волнуется товарищ, не знающий этого счета.
     Я решил прорицать  только в  случаях  крайней необходимости, когда есть
возможность реально помочь людям.
     Такой случай представился.
     Макс в воскресенье утром поехал с отцом на подледный лов. Была середина
апреля. По радио предупреждали, что выход на лед опасен.
     В понедельник, придя в школу, Макс сообщил, что  на его глазах оторвало
льдину с пятью рыбаками, среди которых был друг отца. Льдину унесло в залив.
Рыбаков искали вертолеты, но не нашли. Вероятно, все утонули.
     После уроков я отправился домой  и перевел часы на два дня назад, чтобы
сообщить Максу о возможном несчастье.
     -- Туда, куда вы  собираетесь, ехать нельзя. Может оторвать льдину,  --
сказал я.
     -- Ты точно знаешь? -- обеспокоенно спросил Макс.

     -- Точно.
     Моя  репутация прорицателя была настолько велика, что  он не  осмелился
спорить.
     -- А куда мы едем? -- спросил он.
     -- Как куда? На рыбалку.
     -- В какое место? Мы с отцом еще не знаем. За нами должны заехать.
     "Вот тебе и раз! -- подумал я.--Я же  забыл спросить  у него,  где  они
были".
     -- Никуда нельзя. Сидите дома, -- сказал я. -- И другим скажите.
     -- Да это и  по  радио говорят. Все равно  все едут... --  засомневался
Макс.
     -- Я тебе говорю -- пятеро утонут! -- разозлился я.
     -- И мы с отцом? -- поинтересовался он.
     -- Вы -- нет, -- неохотно признался я.
     -- Тогда какого черта! Мы едем.
     --  Слушай,  ты! Сиди  дома,  говорят! И особенно посоветуй сидеть дома
приятелю отца! Он, считай, уже труп! -- заорал я, не зная, как его убедить.
     Макс испугался, обещал поговорить с отцом,  хотя сомневался в  том, что
тот поверит моим предсказаниям.
     Мы вышли из школы.
     -- Слушай, а может, обойдется? -- с надеждой спросил Макс.
     --  Пятеро утопленников.  Я  сказал,  --  прохрипел  я,  как  Жеглов  в
кинофильме "Место встречи изменить нельзя".
     Внезапно  я  заметил  на  улице скопление  народа.  Стояла  милицейская
машина,  рядом  грузовик. Отчаянно визжа,  к месту  происшествия летел рафик
"скорой помощи". Мы с Максом поспешили туда.
     Когда  мы  подбежали, в открытый рафик вдвигали носилки. На них  лежала
девочка. Ее только что сбил грузовик.
     -- Видишь! А ты не веришь, -- сказал я Максу.

     -- Так это же... -- опешил он.
     Я  вернулся  домой злой. Делаешь людям добро, а они не хотят верить! Но
что-то еще сидело в душе. Какая-то зловещая догадка.
     И  вдруг меня осенило.  Девочка!  В прошлую  субботу,  до  прыжка, мы с
Максом не видели  никакого  уличного  происшествия.  Правда, мы  с  ним и  о
рыбалке не  разговаривали.  Тогда мы  просто собрали портфели и пошли домой.
Может быть, девочку сбило позже?  Вряд ли...  Если бы возле  школы случилось
такое,  нам  бы наверняка  сообщили об  этом в  понедельник,  чтобы еще  раз
напомнить о  необходимости соблюдать  правила движения. Выходило, что это  я
убил  девочку  своим  возвращением  назад. Рыбаков  спас или не спас --  еще
неизвестно, а  девочку уже угробил. Вот она,  непредвиденная флуктуация хода
времени...
     Я схватил часы и опять полетел назад, в школу.  Во времени, разумеется.
На этот раз я не  стал предупреждать  Макса, а сразу повлек  его за собою на
улицу.
     -- Куда ты летишь? -- недоумевал он, едва поспевая за мною.
     -- Нужно предотвратить несчастье!
     Мы прибежали к тому  месту  и проторчали там битый час, кидаясь на всех
мало-мальски  похожих  девочек, дабы  предотвратить  беду. При  этом едва не
угодили  в  милицию.  Происшествия  не случилось, однако  я  не уверен,  что
благодаря  нам.  Неизвестно,  проходила  ли  мимо  та  девочка.  Неизвестно,
проезжал  ли тот грузовик,  ибо номера  я не запомнил. Может  быть,  в  этом
повторе времени девочка пошла по другой улице? Откуда я знаю!
     "Да,  это тебе не повторение гола по телевизору, -- подумал  я.  -- Тут
все тоньше".
     Макс негодовал.
     --  Может,  ты  скажешь,  наконец,  чего  мы  здесь мечемся?!  Чего  ты
бросаешься на третьеклассниц?!
     -- Мы спасли  человека,  -- сказал я ему, вытирая пот. -- Теперь спасем
еще пятерых.
     -- Ну ты логопед... -- протянул он.
     И я начал снова  рассказывать  про льдину,  убеждать. На  этот раз Макс
практически мне не поверил, но  обещал  все  же сказать  отцу  об опасностях
подледного лова в апреле. Настроение у меня было испорчено на два дня.
     В повторный понедельник Макс, сияя, рассказал, что они все же ездили на
Финский залив, никого не оторвало, никто и не думал тонуть.
     -- Вот так, прорицатель! -- сказал он язвительно.
     Этот случай  заставил меня крепко  подумать  о своих  возможностях.  Не
переоцениваю   ли   я   их?   Заманчивая   перспектива  стать   благодетелем
человечества,  исправлять  роковые  случайности  на   поверку  оборачивалась
томительной  беготней по  времени, этаким мельтешением; причем когда я довел
этот  вариант до логического конца,  то получилось, что  я вообще  не  смогу
двигаться дальше,  буду вечно торчать, а  вернее,  дрожать  возле  какого-то
момента времени, хотя бы в ту же прошедшую субботу.
     В самом  деле, на Земле ежедневно происходит масса роковых случайностей
и катаклизмов, печальных последствий которых можно было бы избежать, если бы
знать о них заранее. В ту же  субботу, то есть уже в повторную субботу, сидя
у телевизора  и  размышляя  о своей миссии в  истории, я узнал  из программы
"Время" о землетрясении в Перу. Погибло несколь